Жена деликатно промолчала. Но в глазах ее появились какие-то радостные огоньки. С деланным равнодушием она заметила:
- Жаль, конечно. Делай, как знаешь. В конце концов, каникулы можно проводить не только в Лэйквуде, но и в Париже.
Через неделю в местной газете появилось объявление о продаже дома. Служащий конторы, принимавший у меня объявление, по натуре человек язвительный, посмотрел на мой текст и сказал:
- Продается дом в Лэйквуде… Да, так сказать, лэйквудация дома…
По-моему, им руководило грубое чувство зависти: объявление звучало как поэма, - все удобства, тенистый сад, упомянуты были даже цветы, виноград и клубника.
Затем мы стали ждать покупателей.
* * *
С наступлением хорошей погоды покупатель пошел густо, косяком, как сельдь в Азовском море в период метания икры.
Американцы звонили по телефону и задавали только три вопроса:
- Сколько спален? Какая цена? И какой адрес?
Земляки оказались более разговорчивыми. Они хотели знать сколько наличными, а сколько в кредит, что растет в саду, милые ли соседи, как далеко до русской церкви и, поговорив с полчаса, грустно сообщали:
- Собственно, мы хотели бы купить домик совсем дешевый. Тысячи за три, ну - за пять… Так что ваш не подходит.
Или говорили, что всё им очень нравится, но еще рано: муж выходит на пенсию только через два года и тогда они обязательно купят.
Мы благодарили и просили как-нибудь заехать, посмотреть. Очень будет приятно познакомиться.
Американцы осматривали дом деловито, не выражая громко своих чувств. Мужчины больше интересовались подвалом и гаражем, женщины шли прямо на кухню и лицо их принимало обидное выражение. Кухню придется переделать в холливудском стиле. И ванную тоже… Не знаю, мы очень любили нашу кухню и считали ее вполне приличной, а ванна служила нам верой и правдой. Не холливудская, но купаться было удобно и приятно.
Однажды приехала американка, заявившая, что это - именно такой дом, о котором она мечтала всю жизнь. Всё замечательно!
- Конечно, добавила покупательница, нам придется заменить окна. Мы любим громадные окна. Кухню и ванную сделать новую. На террасе надо сорвать пол и заменить его цветными плитами. Потолки, конечно…
Через десять минут от дома остались лишь голые стены и то, в глубине души я сомневался, пощадит ли их покупательница. В конце концов я робко спросил, для чего ей дом, который она всё равно хочет разрушить? Она удивленно на меня уставилась и ответила:
- Нет, что вы… Тут всё прелестно и нам очень нравится. Но мы только переделаем по своему вкусу.
Дама ушла и больше я ее не видел. Заглянул священник-адвентист и сказал что дом, собственно, его не интересует, - у него есть квартира при церкви. Интересует его спасение моей души. Священник пришел утром, остался на завтрак, потом мы пили четырехчасовой чай. Он всё время говорил… Я не стал адвентистом, адвентист не купил моего дома, но расстались мы друзьями.
Наибольшее оживление и элемент неожиданности вносили в нашу жизнь земляки. Приезжали они большей частью без звонка и без предупреждения, в самое неподходящее время дня, и у каждого был свой подход к покупке недвижимого имущества.
Помню одного, он приехал в проливной дождь в ужасной разбитой машине, крыло которой было подвязано проволокой. Остановился перед домом и, не выходя из машины, начал на него смотреть, как зачарованный.
Прошло десять минут, двадцать. Человек всё сидел за рулем и смотрел. Наконец, нервы мои не выдержали. Я вышел на крыльцо и окликнул его. Это был русский, но почему-то он упорно говорил со мной на плохом английском языке. На предложение войти внутрь он кивнул головой, потом долго и тщательно вытирал ноги и, наконец, с опаской открыл дверь… Ходил из комнаты в комнату, постукивал в стены, открывал шкафы, - всё делалось серьезно и деловито. Добравшись до кухни он вдруг сказал:
- Китчен нот мадерн!
Тут уж я не выдержал и, перейдя с английского на язык родных осин, спросил:
- А зачем вам, собственно, "модерн"? Вы посмотрите на себя, - вы сами "модерн"? Вам на вид лет шестьдесят, а дому только тридцать. Стало быть, он в два раза моложе вас.
Покупатель посмотрел на меня, обиделся и тихонько вышел. Сделка не состоялась.
А другой, вероятно из той же категории, позвонил и справился о цене. И когда я назвал довольно скромную цифру он хладнокровно сказал:
- Ну, держите для себя!
И повесил трубку… Бывало иначе. В Нью-Йорке на квартиру к нам явился старичок, справился о цене и сразу вынул задаток.
- Да вы дом видели?
- Нет. По описанию подходит.
- По описанию покупать нельзя.
- Если вам подходил, - значит и нам подойдет.
Задатка я не взял, но мы условились, что он приедет посмотреть в Лэйквуд. Так он, конечно, и не приехал.
Явилась однажды семья: муж, жена и мамаша… Я знал, что семья эта живет в более чем скромной квартирке, и молодым людям дом, как будто, понравился. Но мамаша была неумолима. Осматривала, сокрушенно качала головой и, под конец, выйдя на улицу, сказала:
- А ведь домик-то оседает.
Признаюсь, я не на шутку испугался, - к этому времени у меня уже выработалась психология затравленного зверя. Построен дом три десятка лет назад, крепко стоит на фундаменте, но вдруг мамаша что-то заметила, ускользнувшее от моего внимания.
- Где оседает? - спросил я с легкой дрожью в голосе.
- Да уж оседает, - уклончиво ответила мамаша. - Меня не обманете.
После этого случая я начал страшно бояться новых покупателей. Опытный психиатр без труда обнаружил бы у меня наличие "инфериорити комплекс". Мне начало казаться, что живем мы в каком-то убогом сарае, который постепенно оседает и который рано или поздно поглотят зыбучие пески. И, может быть, ванная, кухня, гараж и гостиная никуда не годятся, следует немедленно переменить окна и двери, поставить новую систему отопления, заменить обои на стенах, абажуры на лампах и пристроить второй этаж под спальни для моих несуществующих детей?.. Вечером пришел подвыпивший человек, стал в дверях и спросил:
- Господин Седых, вы меня узнаете?
- Нет, - ответил я после минутного раздумья. - Не узнаю.
- Правильно, - подтвердил посетитель. - Мы никогда с вами и не встречались.
И, с места в карьер:
- Что с домом даете?
- Позвольте, вы ведь даже дома не видели и цены не знаете, а уже спрашиваете, что я даю в придачу!
- Цена обыкновенная, - сказал покупатель. Низкая. И плачу я наличными. Помещение подходящее. А вы лучше скажите, что даете в придачу…
Я предложил аппарат для охлаждения воздуха, какие-то садовые инструменты и старые кастрюли. Всё ему было мало. Он требовал хрустальную люстру, драпри на окнах, машину для стрижки травы и еще утверждал, что я страшно "зажимаю"… После этого посетителя я весь день ходил с холодным компрессом на голове, глотал аспирин и всё прикидывал в уме:
- Может следовало предложить ему еще стиральную машину и полное собрание моих сочинений?
Приходили встревоженные соседи. Мари Кола спрашивала:
- Ну, что, продали? Нет? Ну, слава Богу! Значит еще поживете с нами вместе.
Соседи замечательные, - и Мари Кола, и Наташа, и Машенька, и Александр Александрович (скороговоркой Сансанч), и рыболов Юрий, но в вопросе о продаже дома они проявляли совершенно бесстыжий эгоизм и открыто радовались нашим неудачам. В виде репрессий мы стали подавать к чаю какое-то старое, захудалое печенье, но и это на них не действовало, - они крепко верили в лучшее будущее и в то, что продажа не состоится.
Этот период нашей жизни, еще совсем недавний, теперь представляется мне в каком-то тумане, из которого время от времени выплывают лица покупателей, строго вопрошающие:
- А термитов в доме нету? Крыша протекает? А как с мышами у вас обстоит дело? Есть, небось, мышки?
В один из таких дней я лежал в шезлонге в состоянии полной прострации, когда к дому подъехали два земляка и спросили, можно ли посмотреть? Я пригласил их внутрь и поплелся вслед за покупателями с покорным видом быка, которого ведут на убой. Собственно, в этот момент я уже был глубоко убежден, что дом никогда продан не будет и что до скончания веков и гласа трубного я буду показывать его посетителям и выслушивать их критические замечания… Но эти посетители почему-то никаких замечаний не делали, ничего не критиковали, спросили о цене и ушли, пообещав дать мне знать. Я проводил их безразличным взглядом и снова впал в полубессознательное состояние.
Через неделю они вернулись. Быстро, точно так, как сделал это когда-то я, они прошли по комнатам, перекинулись несколькими словами и один из них, протянув мне руку, сказал:
- Ну, давайте по рукам. Продали!
Так просто, без высокой финальной ноты, кончилась моя фермерская карьера в Америке.
К слову сказать, новый владелец доволен и окнами, и кухней, и ванной. Я уверен, что он будет очень счастлив в этом доме. Может быть, я еще как-нибудь съезжу в Лэйквуд на старое пепелище. И, если домовладелец мне разрешит, я поработаю на огороде. Ибо что может быть лучше и вкусней овощей из своего огорода?
Пурим
- Смотри, не разбей блюдо. И пожелай дяде Адольфу счастливого Пурима.
Яша еще совсем маленький, - ему на долгие годы, недавно исполнилось семь лет, а блюдо с пуримскими сластями такое большое и тяжелое… Завернуто оно в белоснежную, подкрахмаленную салфетку, завязанную сверху узлом, но мальчику строго настрого приказано за узел не держать, а нести блюдо, прижав двумя руками к груди. Это не так просто, в особенности, приняв во внимание, что от блюда соблазнительно пахнет еще теплым яблочным штруделем с изюмом, который мать только что вынула из духовки.
С утра Яша уже перехватил несколько гоменташей и маковок в меду, но штрудель ему так и не дали попробовать, - его пекли не для детей, а для дяди Адольфа и для почетных гостей, которые придут вечером к чаю.
Яша не прочь проверить содержимое блюда, - уж очень придирчив дядя Адольф. Сделать это на ходу не так просто, - руки заняты, но орудуя одним только носом, который всё равно надо вытереть, он осторожно раздвигает края салфетки и заглядывает внутрь. На блюде с цветными разводами пышно раскинулся подрумяненный, пухлый штрудель с воздушной, слоеной корочкой и жирной, сладкой начинкой. Рядом с ним, как солдаты-пехотинцы расположились в ряд черные маковки, за ними - тесточки в меду и, наконец, большой кусок орехового пряника. Такого пряника, по словам мамы, нет ни у кого в городе. Но самое главное, это - гоменташи, предмет особой заботы и волнения. В прошлом году, на Пурим, когда Яша принес шалахмонес, дядя Адольф начал его дразнить:
- Почему пирожки кривые?
Тщетно Яша уверял и божился, что пуримские пирожки должны быть именно такой, треугольной формы. Дядька твердил свое, довел мальчика до слез и, хотя подарил на прощанье четвертак, мальчик ушел домой оскорбленный в своих лучших чувствах: назвать мамины пирожки кривыми!
Странный это народ - взрослые, на ходу думает Яша, стараясь не споткнуться и не уронить, не дай Бог, блюдо. Целый год дразнить несуществующими кривыми пирожками… На этот раз он уж не сможет придраться, - я выбрал самые красивые, самой лучшей формы. И кроме того, у меня есть бумага…
Что это за бумага, дядя Адольф узнал только после того, как Яша вошел в дом, поздравил с праздником и с достоинством поставил свой подарок на стол, - стесняться нечего, как говорит мама, дай Бог всем получать такой шалахмонес! Затем он вынул из кармана бумагу - первое стихотворение, написанное им в жизни:
Шалахмонес приношу
И об одном я вас прошу:
Чтоб о кривых пирожках
Разговору не было в речах!
- Как вам это нравится? - сказал дядя Адольф, - обращаясь к домашним. Этот сморкач уже пишет стихи… Нам не хватало только иметь в семье своего собственного Пушкина!
Всё же, дядя явно остался доволен и на этот раз подарил племяннику новенький, блестящий полтинник. И о кривых пирожках больше не упоминал.
Яша потом писал стихи еще несколько лет. Но Пушкина из него почему-то не вышло.
* * *
Весна. В воздухе пахнет талым снегом. Каплет с крыш, оттаявшие под солнцем ледяные сосульки со звоном падают на тротуары и рассыпаются сверкающей бриллиантовой пылью. Закутанные в шали торговки на главной улице городка предлагают прохожим букетики подснежников.
Под ногами чавкающая липкая грязь, из которой трудно вытянуть галоши.
Пять мальчиков с вымазанными сажей и краской лицами, в картонных коронах, и в каких-то тряпках, которые должны изображать тоги древних персов, торопятся из дома в дом. Встречают их радостно:
- Пуримские актеры пришли! Пурим шпилеры!
Актеры разыгрывают сценку, заканчивающуюся полным торжеством Мордухая и царицы Эсфири над коварным Аманом. Царицу играет Зяма-Кошкодав, подложивший себе под рубаху для полноты иллюзии две подушечки-думки и надевший парик бабушки. Как такая полногрудая Эсфирь могла покорить сердце строптивого царя Артаксеркса, - один Бог ведает… Во всяком случае, пьеска кончается счастливо, актеры пускают в ход свои трещетки и, поклонившись зрителям, поют под занавес:
Как Аман жалок
И велик Мордухай!
Дайте нам подарок
И мы скажем Вам: хай!
К вечеру у объевшихся сластями актеров начинают болеть животы и праздник кончается большой порцией касторки. В те счастливые времена касторка в капсулях еще не была изобретена, - глотали ее прямо со столовой ложки, затыкая носы и почему-то запивали черным, горьким кофе без сахару.
* * *
Старый реб Меер мечтательно поглаживает свою огненно-рыжую бороду и говорит:
- Ты уже большой, Яша. Твой папаша, дай ему Бог дожить до ста двадцати лет, отдал тебя в казенную гимназию. Как будто в хедере тебе было бы плохо… Я не возражаю, - если еврейский мальчик имеет хорошего меламеда и может молиться, - пусть себе ходит даже в гимназию!
- Ребе, завтра я не иду в гимназию.
- Я думаю! Завтра Пурим. И по этому случаю почитай ты мне из книги Эсфири. Ну, начни здесь.
Желтым ногтем он подчеркивает в Пятикнижии место, с которого надо начать читать. Яша опирается на одну руку, словно голова его внезапно отяжелела от бездны премудрости, слегка начинает раскачиваться слева направо и справа налево и, нараспев, читает:
- Вайи (это было)… бимей (во времена)… Ахашвейроша (Артаксеркса)… амелех (который царствовал)..
- Горе человеку, который сам возлагает на себя корону, учит нас Тора! - восклицает реб Меер… - Читай, Яшенька, читай!
- В двенадцатый месяц, то есть в месяц Адар, когда пришло время исполниться повелению царя и указу его, когда надеялись неприятели Иудеев взять власть над ними, а вышло наоборот и сами Иудеи взяли власть над врагами своими…
Реб Меер сладко дремлет, покачивая головой в такт знакомым словам, - ах, какая книга, какая книга! Чтец тоже начал клевать носом и тихонько думает о своем: сколько денег он получит на этот раз от дяди Адольфа? Если бы дяде пришла в голову безумная мысль дать за шалахмонес целый рубль, Яша купил бы для своей голубятни пару сизых турманов…
- Ну? - кричит на мгновенье проснувшийся ребе. - Ну?
- …Потому и назвали эти дни Пурим, от имени пур, жребий… Поэтому, постановили Иудеи и приняли на себя и на детей своих праздновать эти ДВА дня каждый год..
Яша останавливается и спрашивает:
- Ребе, тут написано два дня?
- Два, - отвечает реб Меер.
- Почему еврейских мальчиков отпускают из гимназии только на один день, когда тут ясно написано: два дня?
- Что твое начальство в казенной гимназии понимает в еврейских праздниках? - презрительно спрашивает меламед. Первый день - Пурим. Второй день - Шишим Пурим. Четырнадцатый и пятнадцатый день месяца Адар.
После урока Яша собирает четырех евреев-товарищей из своего класса. Они долго шепчутся, разрабатывая военную стратегию. Сомнений быть не может: в книге царицы Эсфири черным по белому сказано: Пурим надо праздновать два дня.
Вот почему, в пятнадцатый день месяца Адара, во время утренней переклички в Казенной Мужской Гимназии, классный наставник отметил в кондуите незаконное отсутствие пятерых учеников иудейского вероисповедания.
* * *
Отшумел Пурим, разнесены шалахмонесы, умолкли трещетки и мальчики подсчитали заработанные деньги.
На следующий день после праздника занятия в гимназии начались, как обычно. Первый урок был латинский. Не успел преподаватель открыть "Записки о галльской войне", как дверь распахнулась и на пороге появился инспектор гимназии по прозвищу Головотяп. Сорок парт грохнули одновременно. Сорок мальчиков вскочили с мест и замерли в почтительной позе. Инспектор быстро прошел к кафедре. Фалды его синего вицмундира воинственно развевались.
Осмотрев класс внимательным взором он вызвал пятерых преступников.
- Почему вы вчера не явились на занятия?
Преступники молчали и тихо сопели. Головотяп подошел к Яше и спросил в упор:
- Ты, например. Почему ты вчера не был на уроках?
- По случаю Шишим Пурима, - пробормотал Яша.
Инспектор извлек из кармана книжицу в черном коленкоровом переплете, открыл ее на заранее заложенной странице и прочитал:
- Учащиеся иудейского вероисповедания освобождаются от занятий в следующие праздники: Новый Год, именуемый Рош Гашона. Один день. Судный День, именуемый Иом Кипур… Один день. Нет, это не то… Вот: Пурим, один день! Почему вы пропустили два дня?
- Первый день - Пурим, - залепетал Яша. - Второй день - Шишим Пурим.
Инспектор сунул под нос несчастному потомку Мордухая книжечку в черном переплете:
- Сие есть официальный справочник праздников для инородцев, одобренный и утвержденный Ведомством Министерства Народного Просвещения по Одесскому Округу… И здесь сказано: Пурим, один день.
Головотяп выдержал паузу и, наслаждаясь эффектом, вынес резолюцию:
- Завтра же принесите удостоверение от вашего казенного раввина Персица, или всем - тройка по поведению.
- Господин инспектор, при чем же тут удостоверение от казенного раввина? - взмолился Яша. - Я могу вам представить лучшее доказательство: Ветхий Завет. В книге Эсфири точно сказано, что евреи должны праздновать Пурим два дня, четырнадцатого и пятнадцатого Адара…
- Ты Ветхий Завет в эту историю не вмешивай, богохульник. А то совсем выгоним из гимназии, - пригрозил инспектор. - Удостоверение от казенного раввина. Или тройка в кондуите!