* * *
Скажу сразу: бой быков вызвал во мне чувство глубокого отвращения. Чувство это обычно разделяют все, или почти все иностранцы, которым совершенно непонятна символика корриды, игра со смертью, приводящая испанцев в состояние полной экзальтации. Что же это за спорт, в котором одна сторона, т. е. бык, заранее приговорена к смерти? Испанцы объясняют, что коррида - это не спорт, а спектакль, зрелище, своего рода пьеса, в конце которой бык должен быть убит. В какой-то степени это еще и балет. Я люблю и театр, и балет, но чтобы видеть очень элегантные па, мне вовсе не нужно, чтобы матадор рисковал своей жизнью и чтобы молодое, сильное и красивое животное терзали на арене в течение двадцати минут, втыкая в него острые бандерильи и пики, заставляя его истекать кровью, бросаться на лошадей и, в конце концов, убивали, - большей частью не так быстро и аккуратно, как убивают их мясники на городской бойне.
Может быть, я просто не понял. Но даже Хэмингвей, страстный любитель тауромахии, вынужден был признать в своей книге "Смерть после полудня": "Я полагаю, что с точки зрения современной морали, т. е. с точки зрения христианской, бой быков защищать невозможно, - во всем этом слишком много жестокости". Парадоксально, что именно это незащитимое с христианской точки зрения зрелище пользуется наибольшим успехом в фанатически католической Испании! Жестокостью зрелища испанцев удивить нельзя. Когда-то они собирались на ауто да фэ, где сжигали еретиков, как на спектакль. Теперь спектаклем является бой быков, в котором прельщает их, главным образом, мужество "спады", его хладнокровие, элегантность приемов, твердость руки, блеск техники. Но не меньше интересует их и бык, который может оказаться или свирепым, или неожиданно трусливым. История быка известна публике досконально. Он родился в Андалузии, на ферме графа де Вистахермоза. Быку четыре года, он весит четыреста семьдесят кило, его рост…
Как всякий спектакль, бой быков имеет три акта.
В первой части корриды, "суэрте де варас", бык атакует, бешено мечется по арене, а тем временем "куадрилья" испытывает его характер и привычки. Один тореро сделает несколько "пассов" своим плащем с правой стороны, и когда на него ринется бык, поспешит укрыться за деревянным щитом барьера. Второй проделает такие же "пассы" с левой стороны. В зависимости от реакции быка, матадор, внимательно следящий за ним из-за барьера, уже знает, близорук ли торо, или дальнозорок, атакует он по прямой линии, или описывает полукруг, как держит он голову во время атаки… В первой части зрелище еще не лишено грации. Тореро простирают свои плащи. Торо в слепой ярости на них устремляется и в самый последний момент плащ либо поднимается над туловищем быка, либо полукруглым движением, именуемым "вероникой", отбрасывается в сторону. Знаете, откуда пошло это название "вероника"? На религиозных картинах св. Вероника всегда изображается с куском белого полотна, которым она вытерла лицо страдающего Христа. Святая держит перед собой полотно двумя руками, точно так, как держит свой плащ матадор… Так причудливо и наивно переплетается имя святой с самым жестоким зрелищем, которое можно увидеть в наши дни.
Характер быка уже изучен матадором. Новый трубный звук возвещает о наступлении второй стадии боя. На арену выезжают на двух рослых лошадях пикадоры. Я постараюсь рассказать по возможности спокойнее, что происходит с лошадьми, у которых завязаны глаза, чтобы они не пугались атакующего быка и не понесли. Лошадей ставят с двух сторон арены, и тореро своими плащами привлекают быка к одному из пикадоров. Бык стоит несколько секунд, словно раздумывая, затем наклоняет голову и со страшной силой устремляется на несчастную лошадь, ударив ее в бок. Когда-то после этого первого удара лошадь падала на песок с распоротым брюхом, из которого вываливались внутренности. В уже цитированной книге Хэмингвея, есть одна позорная для этого большого писателя страница. В своем пылу "афисионадо", желая оправдать всё варварство ритуала корриды, Хэмингвей пишет, что смерть лошади является "комическим эпизодом", потому что лошадь в бое быков играет роль комическую! К счастью, во времена Примо де Ривера была проведена "гуманитарная" реформа: было разрешено прикрывать бока лошадей специальными матрацами, которые более или менее - не всегда - предохраняют от ранения. В то мгновенье, когда торо ударяет рогами лошадь, пикадор вонзает пику в шейные мускулы быка и всей тяжестью своего тела наваливается на древко… Кровь начинает бежать из раны, но торо еще не отдает себе отчета в происшедшем. Он налетает на лошадь вторично, поднимает ее на воздух вместе с пикадором и сбрасывает их на землю. В этот момент пикадор в большой опасности. Его может придавить лошадь, или его может забодать бык. Но уже со всех сторон "куадрилья" машет плащами, стараясь отвлечь быка от своей жертвы, беспомощно бьющейся на земле… Три или четыре раза пикадор вонзает пику в шейные мускулы животного, стараясь растерзать и ослабить их. Бык устал, ослабел и отступает в тот угол арены, который он каким-то внутренним инстинктом выбрал с самого начала боя, как свой "дом", который он будет защищать. В этом углу ни один матадор не решится его атаковать, не рискуя своей жизнью.
Труба возвещает начало "терцио де бандериллас". Лошадей увели, вместо них появляется бандерильер.
Бык не хочет выйти из своего угла. Он считает, что одержал победу над противником, сбив лошадь с ног. Но это отняло его силы и теперь он томится в тоске. Люди с плащами начинают его раздражать. Бандерильер топает ногами и кричит:
- Торо! Хью! Хью! Хью!
И торо принимает вызов. Выходит из заколдованного круга, собираясь броситься на человека. В эту минуту бандерильер бежит навстречу быку, описывая полукруг, и на всем ходу всаживает ему в мускулы шеи два раскрашенных ленточками гарпуна-бандерильи.
Три раза повторяет он свой бег, каждый раз рискуя попасть на рога разъяренному и окровавленному животному, и каждый раз всаживает ему в шею бандерильи… Теперь бык растерян, от нападения он переходит к обороне и в этой стадии становится особенно свирепым и опасным. Приближается "фаена", последняя сцена убийства. Матадор выходит на арену один. В левой руке у него мулетта, - небольшой ярко красный плащ, и тонкая толедская шпага.
Матадор подходит к трибуне, снимает шляпу и посвящает своего первого быка президенту. Второго он посвящает всей публике, или своему отцу, или знаменитому актеру, писателю… Президент машет платком: можно начинать.
Снова "вероники". На этот раз матадор проделывает их коротким плащем. Чем лучше матадор, тем ближе он должен стоять к быку, который проносится мимо, почти задевая его рогами. Стыд и позор "спаде", который не совладал со своими чувствами и отступил. Его освищут, в голову его полетят кожаные подушки и даже бутылки… Он не может отступить, не смеет сделать шага в сторону, он должен быть как статуя, работать одними руками, - поднимая красную фланель над головой быка, пряча ее за спину, даже заворачивая в нее свое тело. В этот момент становится особенно очевидным неравенство боя. Афисионадо считают, что в характере быка есть некоторая "простота". Бык просто глуп. Если бы он понял, что главный его враг - не красная тряпка, а человек, который ее держит в руках, он мог бы убить матадора в одну секунду, простым поворотом головы. Но торо этого не понимает, ему нет дела до человека, его волнует только тряпка, а матадор делает несколько "пассов" вызывая аплодисменты и крики "Оллэ!", заставляет быка стать именно в ту единственную позицию, в которой его возможно убить: нужно, чтобы передние ноги быка были вместе, а голова наклонена к земле. Чтобы заставить быка наклонить голову, он проведет перед его глазами красным плащом сверху вниз и бык тупо уставится на мулетту, лежащую на земле, подставляя под удар то небольшое и незащищенное место на его шее, размером в медный пятак, куда может свободно проникнуть шпага. Матадор с быстротой молнии бросается на быка и вонзает в него шпагу… Не думайте, что это так просто. В злополучный день мадридской корриды ни один из "новилладос" не оказался на высоте. Клинок попадал всё не в те места, застревал в костях или в коже, бык мотал головой и шпага вылетала. И под свист толпы матадор с виноватым видом вновь занимал нужную позицию, снова устремлялся на рога животного, чтобы попасть в нужное место, - и так два, три и даже четыре раза, пока, наконец, сталь не уходила по самую рукоятку в тушу быка. И даже после этого торо не всегда падал, как сраженный. Если артерия внутри не была перерезана, он стоял, не понимая, что с ним произошло. Вся "куадрилья" выбегала на арену, заставляя умирающего быка бросаться на плащи, делать резкие повороты в каком-то сумасшедшем круговерчении, пока он, наконец, не падал на подкошенные передние ноги. И если бык не соглашался и после этого умереть, хотя кровь лилась из его пасти, к нему подходил один из пеонов и сбоку, вороватым ударом кинжала, перерезывал аорту, вызывая мгновенную смерть.
Свист, аплодисменты, подушки. Матадор, не очень гордый своей победой, уже шел к трибуне раскланиваться, а мулы с бубенцами волокли тем временем окровавленную тушу с арены. Матадора освистали, но бык оказался бравым и его туше публика дружно аплодировала. Очень плохая была в этот день коррида: матадоры не умели убивать и ни один из них не удостоился ни уха, ни хвоста торо.
После пятого убоя я не выдержал, встал и начал пробираться к выходу. Сопровождавший меня испанец-гид остолбенел и не мог понять, - как можно уйти с такого волнующего и удивительного зрелища? В течение последующих дней он со мной не разговаривал. А я на два дня стал вегетарианцем и упорно отказывался в ресторане от бифштексов и антрекотов. Перед моими глазами всё еще стоял окровавленный, ничего не понимавший торо.
Толедо
…Королем же был Дон Педро
С прибавлением Жестокий.
Г. Гейне ("Турнир")
Автокар был дальнего следования: Мадрид - Толедо - Кордова - Севилья - Гранада - Гибралтар - Малага, снова Мадрид, - всё это в девять дней и всё за очень дешевую по американским понятиям цену. Транспорт, первоклассные отели, завтраки, обеды и ужины, посещения музеев, гиды - всё это обходилось в сто сорок два доллара с человека. Почему-то я всегда относился с предубеждением к групповым поездкам туристических обществ. Но для иностранца, не знающего языка страны, не желающего терять времени на поиски комнаты в незнакомом городе, это - единственный и, конечно, самый экономный способ путешествия. Испанское туристическое общество "Атесса" организовало поездку по Андалузии безукоризненно, - воздадим ему должное.
В автокаре встретились два десятка разношерстных людей разных национальностей. На девять дней судьбы наши были связаны. Мы должны были сидеть рядом, угощать друг друга конфетами, вместе есть и пить, рассматривать фотографии чужих внуков, вместе ахать и восхищаться…
Были три миловидные учительницы из Тексаса, преподающие в средних школах испанский язык. Приехали они на стипендию Фулбрайта, пробыли несколько недель на специальных курсах в Бургосе и теперь заканчивали свое путешествие знакомством с испанским Югом. Говорят, американцы не очень способны к иностранным языкам. Но учительницы отлично говорили по-испански.
Были три французские семейные пары, люди солидные, смотревшие на всё немного свысока: при свойственном французам чувстве собственного превосходства учиться им у испанцев было нечему… Были и ньюйоркцы, т. е. люди с итальянскими, немецкими и русскими фамилиями и неопределенными акцентами американцев первого поколения. Связующим звеном между всеми пассажирами оказался гид, одинаково плохо говоривший на всех языках, но преисполненный желания "продать Испанию" туристам и показать им былое величие и красоты своей страны.
Автокар двинулся в путь ранним летним утром, по холодку. От Мадрида до Толедо всего шестьдесят километров, и наш шофер Мигэль, не торопясь, покрыл это расстояние в два часа. Вокруг, куда хватал глаз, лежали возделанные поля, оливковые рощи, виноградники, красная, распаханная земля. Деревень мало, но на дороге всё время попадались разукрашенные ослики, на которых сидели верхом или боком крестьяне. В испанской деревне мулы и ослики еще и теперь едва ли не единственный способ передвижения. На них перевозят все тяжести: дрова, хворост, корзины с землей и камнями, мешки с удобрением, воду. Ослики осторожно перебирают своими деликатными копытцами и только подергивают ушами. Крестьянин-кампесино идет сбоку, хлопает ладонью по бокам навьюченного животного и покрикивает:
- Бурро, аррэ! Осел, иди!
А вот другая картина. Большое голое место, степь, колючий кустарник и отара овец, пасущаяся на этой скудной земле. И посреди отары, под палящим солнцем, застыл пастух в каких-то живописных тряпках, в широкой соломенной шляпе, - чем-то библейским веет от этой фигуры с длинным посохом.
- Глядите вперед, - объявляет гид, - уже виден Альказар.
Вдали, на высокой скале, появляется сказочный город, окруженный средневековыми стенами и увенчанный Альказаром. С этой крепостью связаны трагические страницы испанской истории.
* * *
Чтобы попасть в город, надо проехать каменный мост римских времен, перекинутый через мелководную реку Тахо, которая подковой с трех сторон огибает Толедо. Автокар втискивается в узкие улочки и сразу застревает, - строители города две тысячи лет тому назад явно не предвидели грядущей эпохи автомобилизма. Мигэль отчаянно крутит руль направо, налево, автокар упирается в стену дома, отваливает, слегка поворачивает и снова застревает. И уже какие-то старики тычут палками и что-то кричат Мигэлю, дают советы, и со всех сторон на подмогу сбегаются мальчишки. После пятиминутных сложных маневров и многократных упоминаний имени небесной покровительницы города, мы благополучно выбираемся из тупика, поднимаемся всё выше и, наконец, останавливаемся у подножья Альказара, где расположен "Отель Карла V". Отсюда открывается прекрасный вид на кастильское плато и на холмы, окружающие город. Когда-то, еще лет сто назад, на этих холмах скрывалось множество разбойников, "гораздо больше, чем в Сиерра Морено и в Сиерра Невада", с гордостью сообщает местный гид. Теперь по холмам свободно гуляет лишь горячий ветер "солано", знойное дыхание Африки.
Осматривать Толедо можно только пешком, - улицы города так узки, что никакой экипаж здесь не проедет. Перепрыгивая с булыжника на булыжник, пешеход проникает в сложный лабиринт, который выводит к замечательной сторожевой башне Пуэрта дель Соль, во времена Инквизиции превращенной в городскую тюрьму. Сразу же за этими воротами раскладывали костры, на которых в средние века сжигали еретиков, а позже "маранов" (новообращенных евреев), "тайно исповедывавших иудейскую религию".
Костер, обычно, раскладывали один для всех сжигаемых. Был он, по свидетельству летописца "шестидесяти футов в окружности и высотой в семь, и поднимались к нему по лестнице, сооруженной с таким расчетом, чтобы на равном расстоянии друг от друга можно было водрузить столбы и в то же время беспрепятственно отправлять правосудие, оставив соответствующее место, дабы священнослужители могли без затруднения пребывать при всех осужденных"…
В былые дни на Пуэрта дель Соль и на главной городской площади Соковер, где теперь туристы, отдыхая на террасах кафэ, мирно пишут открытки, сжигали одновременно по несколько десятков человек… Но в Толедо есть место еще более страшное - дом, где помещалась св. Эрмандада и где жил Великий Инквизитор. Над воротами здания одно единственное окно, закованное в толстейшую решетку. В этом доме, кажется, теперь устроили гостиницу. Не знаю, как чувствуют себя туристы в комнатах-застенках, где людей пытали замаскированные палачи, где черные судьи вели допрос в подземельях, при свете дымных факелов, и откуда несчастных прямо отправляли на казнь в одеянии смертника, с колпаком на голове и с зеленой свечой в руке… Какая теперь тишина на улицах Толедо! Местный гид долго объяснял, что это - особенный, мистический город, со своими древними традициями и суровыми нравами. Здесь до сих пор не разрешаются балы, танцевальные вечера и театральные представления и только в виде большой уступки епископ разрешил кинематограф…
Это город-музей. Жизнь в Толедо течет медленно, как вода в Тахо, под мостом св. Мартина. Время измеряется не годами, а столетиями. В крепости, сооруженной на вершине холма римлянами, побывали и вестготы, и мавры, и солдаты "католических королей" Фердинанда и Изабеллы. После освобождения Испании от мавров королевская казна была пуста. В стране царил голод. Чтобы снабдить Колумба в его заморскую экспедицию, которая должна была принести Испании богатства, королева Изабелла отдала мореплавателю свои личные драгоценности, - денег у нее не было. И в этом же 1492 году деньги нашлись. По совету Инквизиции, из Испании на вечные времена были изгнаны евреи, а всё их имущество и богатства поступили в королевскую казну.