На стене одного из домов - надпись крупными буквами: "Единый народ, единая империя, единый фюрер". На другом ещё три: "Помните - наш враг всегда на востоке", "Победа или Сибирь", "Радуйтесь войне, ибо мир будет страшным". На синем плакате сверху изображена улыбающаяся картофелина. Внизу идут изречения: "Домашние хозяйки не должны чистить сырую картошку. Кто чистит сырую картошку, тот уничтожает народное достояние".
Фрикке пробирался через развалины старого города по улице Ланггассе. Перед глазами - разрушенный почтамт, королевский замок. В пустые окна просвечивает небо. Башни разбиты. Где-то наверху, на крыше, жалостно мяукает бездомная кошка. На массивных контрфорсах западного крыла крепости расклеены приказы советской комендатуры.
У пьедестала памятника Бисмарку - куча книжечек в коричневых коленкоровых переплётах. Фрикке взял одну. Это была "Памятка солдата". Он перевернул несколько страниц.
"Для твоей личной славы, - прочитал он, - ты должен убить 100 русских. У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны".
Эрнст Фрикке бросил книжку. С опаской обернулся: нет ли кого?
"Черт возьми! Читали ли русские эти изречения? - подумал он. - Если читали, плохо нам придётся!"
Приходилось часто останавливаться, внимательно рассматривать остатки домов, чтобы узнать улицу.
На домах пестрели надписи метровыми буквами, сделанные рукою советских солдат: "Осторожно - мины", "Опасно - мины".
В одном из переулков Фрикке остановился над книгами, наваленными вперемежку с кирпичами. Дорогие переплёты всех цветов, кожаные корешки, золотые обрезы, разноцветные иллюстрированные журналы, газеты. Он поднял одну из книг, другую. На всех на внутренней стороне обложки были наклеены этикетки-экслибрисы с изображением человеческого черепа и надписью: "Мир - моё творение". Кредо идеалиста.
"О-о, Ганс Каммель, - вспомнил Фрикке, - это его библиотека. Теперь я точно знаю, где нахожусь. Через два дома мне поворачивать направо. Где-то здесь жил кузнец Кюнстер, приятель дядюшки. Перед входом в его мастерскую висел фонарь из кованого железа. Зайду к старику, узнаю, не случилось ли что с дядей. Русские в городе, все может быть", - решил Эрнст Фрикке.
От дома, где жил искусный кузнец, осталась кирпичная коробка: старый мастер обосновался в подвале. Но у входа на узорчатом держателе висел все тот же фонарь в железной оправе. Рядом, в квадратной рамке, подвешена наковальня с лежащим на ней молоткомэмблемой кузнечного ремесла.
На обгоревших дверях вывеска:
"Кузница художественных изделий дипломированного мастера Вильгельма Кюнстера. Специальность - внутренние украшения жилищ и парадных помещений".
Рабочий стол, на столе - молотки и молоточки всякого рода: железные, деревянные и даже резиновые; ящичек, похожий на соты, с набором зубилец и резцов. Ножницы, обрезки меди в круглом бочонке. В углу - моток железной проволоки…
Посредине мастерской - особая наковальня кузнеца-художника, тиски. По стенам - реклама: изделия Кюнстера. Медные тарелки: на двух - профили Канта и Шиллера, на других - герб Кенигсберга и королевский замок. Ещё на одной - голая ведьма на помеле. На большой полке во всю стену стоят и лежат железные подсвечники, фигурные дверные ручки, люстра для свечей, какие-то цепи, каминные решётки.
Новое, что увидел Фрикке, - это пустая кровать, сиротливо приткнувшаяся к стене, и медный таз для умывания на железном треножнике.
Эрнст Фрикке никогда не интересовался кузнечным ремеслом. Однако он не раз слышал высокие похвалы своего дядюшки мастерству Кюнстера. Профессор Хемпель называл старика художником и считал его единственным в городе достойным продолжателем этого старого немецкого искусства, с годами все больше и больше забывавшегося.
- Здравствуй, Эрнст! Вот так штука! Почему ты здесь? Я слышал от профессора, ты получил билет на пароход, - дружески встретил гостя тучный старик с белыми как снег волосами, в шерстяной фуфайке и кожаном переднике.
У Кюнстера умное, собственно, ещё не старое, почти без морщин, лицо, большой прямой нос, лохматые брови, белой щёточкой торчат усы, сквозь черепаховые очки светятся проницательные глаза.
- Да, и с этим билетом я чуть не попал к морскому царю, - отшутился Фрикке. - Пароход торпедировали, а я плавал в воде, пока совершенно случайно меня не вытащили. Теперь пробираюсь к дяде. Жив ли он? Его ведь хотели эвакуировать?
- Профессор Хемпель жив, он в старой квартире. Русские хорошо относятся к учёным. Но ты берегись, тебя могут сцапать. Я слышал: такими молодчиками, как ты, русские здорово интересуются.
Фрикке вспомнил, что старый мастер не любил нацистских порядков. Как-то раз в середине войны ему, лучшему мастеру в Кенигсберге, предложили выбить из меди скульптуру Гитлера. Местные нацистские главари готовили к высочайшему дню рождения подарок. Вильгельм Кюнстер отказался наотрез.
"Слишком большая честь, - скромно и несколько двусмысленно сказал кузнец. - Я никогда не решусь изобразить на простой меди такую великую личность".
Уговоры и угрозы не подействовали. Вильгельму Кюнстеру повезло: нацистские заправилы не тронули лучшего кузнеца-художника.
Мастер вынул из жилетного кармана луковицу старинных часов, и Фрикке показалось, что он кого-то ждёт.
- На мою продукцию находятся любители и у русских, - снова заговорил старик, пряча часы. - У меня сохранился штамп, и я делаю медные пепельницы с парусным кораблём.
Фрикке молчал.
- Ты меня прости, Эрнст, я займусь делом! Это не помешает мне говорить и слушать. В пять придёт заказчик, русский капитан.
Кузнец взял кусок листовой меди и положил на угли горна. Работая мехами, он раскалил пластинку докрасна. Не торопясь сунул её в воду, вынул, потрогал: мягкая ли, опять опустил в какую-то жидкость, протёр тряпкой, медь заблестела. Затем положил пластинку на сферический стальной штамп трехмачтового корабля, прибил по краям гвоздями и осторожно обстучал круглым молотком.
- Много ли, если не секрет, вы получите от русских за своё искусство, герр Кюнстер? - спросил Фрикке.
- Во всяком случае, у меня есть хлеб, и табак, и даже сахар, - ответил мастер. - Впрочем, то, что я сейчас делаю, совсем не искусство. У профессора есть моя пепельница. Одна из лучших. Там ручная работа.
Вильгельм Кюнстер бросил на медь кусок свинца, принялся с размаху сильно бить молотком. Свинец смягчал удары, рисунок лучше прорабатывался.
- Как русские обращаются с мирными жителями? Я полагаю, зверствуют? - словно невзначай спросил Фрикке.
Кюнстер перестал стучать молотком.
- Зверствуют? Я этого не слышал… Но и не слишком ласковы. И тут ничего не скажешь. Так было всегда, пока у победителя не отойдёт сердце. - Мастер хотел ещё что-то добавить, но раздумал и стал вытаскивать клещами гвозди, вбитые по краям медной пластинки. Снял её, посмотрел на рисунок, что-то хмыкнул под нос. Привычными движениями вырезал из квадратного листа диск, загнул края, выбил зубилом незатейливый узор, и кусок меди на глазах у Фрикке превратился в красивую пепельницу. Кюнстер не был простым ремесленником, недаром доктор Хемпель расхваливал его.
Старик подержал пепельницу в каком-то растворе, протёр её.
- Посмотри, Эрнст, медь почернела, так гораздо красивее. Я мог бы покрыть пепельницу вот этим составом, и на металле выступила бы прозелень. Тогда она выглядела бы так, словно её делал не Вильгельм Кюнстер, а какой-нибудь мастер лет триста назад. Немцы любили такую подделку… Вот так и живу, - опять повторил старик и добавил: - В нашем деле по-настоящему искусен тот, кто откуёт из одной пластины меди крышку чайника или человеческую голову.
- Я рад был застать вас в добром здравии, а теперь направлюсь к дяде, герр Кюнстер, - сказал Фрикке, которому надоел разговорчивый любитель медных тарелок и дверных ручек.
- Передавай привет господину Хемпелю, - вертя в руках пепельницу, сказал старый мастер, - пусть заходит поболтать. Я всегда ему рад.
* * *
Третий этаж, квартира номер шесть, знакомая дубовая дверь. Не решаясь сразу позвонить, Фрикке снял рюкзак и осмотрелся. На лестничной площадке темновато: небольшое окно из разноцветных стёкол завешено куском чёрной маскировочной бумаги. Дверь в соседнюю квартиру полуоткрыта, в прихожей виден платяной шкаф с разбитым зеркалом, потёртые плюшевые кресла. На полу - клочья морской травы, тряпки, деревянные обломки и прочий мусор, всегда остающийся после переноски громоздких вещей.
"Удивительно, почему пустует квартира?" - подумал Фрикке. Он заглянул в дверь. В стене виднелись большие проломы, пол провалился.
Только он потянулся к звонку дядиной квартиры, как звякнул запор, и дверь приоткрылась. В просвете он увидел профессора со свечой в руках и седого полковника Советской Армии.
Фрикке мигом нырнул в соседнюю квартиру.
- Я не хочу вас принуждать, профессор, - услышал он, - но, если вы согласитесь, это будет весьма благожелательно расценено советским командованием и пойдёт только на пользу вашему любимому делу. До свидания, герр Хемпель.
- Я подумаю, господин полковник, благодарю вас. Очень благодарю за внимание, - проговорил профессор.
На площадке лестницы они попрощались ещё раз. Только теперь Фрикке заметил, что рядом с полковником стоял рослый ординарец.
Эрнст Фрикке напряжённо вслушивался. Сапоги ординарца процокали по каменным ступеням. Когда шаги звучали уже на улице, он снова собрался позвонить к дяде.
- Приятель, вы к кому? - вдруг раздался из темноты мягкий мужской голос.
Эрнст Фрикке отступил на шаг от двери. Сунул руку в карман.
- Не трогайте оружия, приятель, - с вкрадчивой убедительностью произнёс незнакомец. - У меня преотличнейший вальтер, патрон - в стволе. И однако, вы живы.
- Благодарю за любезность, - отозвался Фрикке, разглядывая незнакомца. - Но что вам угодно?
- Вы давно знакомы с профессором?
- Да, я был служащим в музее доктора Хемпеля.
У незнакомца было нежное и приятное лицо, тонкие рубцы прорезали в двух местах его левую щеку.
- Благодарю вас. Не смею задерживать. - Незнакомец сладко улыбнулся и приподнял шляпу. - Нашу беседу мы продолжим позже!
* * *
Пока Эрнст Фрикке рассказывал, что с ним произошло на пароходе "Меркурий", профессор, нахмурясь, сидел и молчал. У Фрау Эльзы на глазах выступили слезы. Она комкала у глаз платок, шевелила блеклыми губами и жалко улыбалась.
Когда Фрикке закончил свою наполовину выдуманную повесть, профессор поднял голову и, посмотрев в глаза племяннику, спросил:
- Ящерица, где она?
- Осталась на судне.
- Это ужасно! Но я верю тебе, Эрнст, - после некоторого раздумья сказал Альфред Хемпель и замолчал снова.
- Дай бог здоровья рыбакам, спасшим тебя от смерти, - нарушила тишину тётка. - Бог не дал тебе погибнуть в море, он спасёт тебя и в этом проклятом городе.
Как только фрау Хемпель начала рассказывать о житейских делах, её удержать было невозможно.
- Стало голодно, - жаловалась она. - У кого были запасы - припрятали, и купить что-нибудь нет никакой возможности. Люди потеряли человеческий облик: одни доносят советским властям, другие какому-то крейслейтеру, оставшемуся в городе. Многие ещё верят, что войну можно выиграть. Людей обуяла жажда обогащения за счёт друзей, родственников, все стремятся добыть золото или драгоценности - все, что занимает мало места и дорого стоит.
Эрнст, дорогой, - продолжала Фрау Эльза, сжимая руки племянника сухими горячими пальцами. - Какими-то путями, за большое вознаграждение ещё и сейчас можно выбраться из Кенигсберга к нашим войскам, защищающим клочок земли на берегу моря, и уехать на запад. Кое-кому удалось благополучно добраться, но многие были убиты и ограблены своими же проводниками… Дяде тоже грозит большая опасность. Последнее время ему не дают покоя…
- Да, Эрнст, люди изменились, - заговорил профессор. - Ты ведь знаешь, я всегда был верен партии и всегда отдавал должное фюреру. Но выше всего для меня была наука. Всю жизнь я посвятил янтарю, этому волшебному камню. Музей - это моё детище. А сейчас, ты слышишь, Эрнст, хотят разграбить сокровища, которые мне удалось спрятать. Несколько высокопоставленных лиц, скрываясь друг от друга, пытаются заставить меня открыть тайники, где захоронены ценности. И знаешь что, Эрнст, они намерены вывезти их за границу и превратить в доллары. Мои коллекции! Какой позор! - Профессор схватился за голову. - Они говорят, что деньги им нужны для продолжения войны. Это враньё! Война проиграна, и надо сохранить оставшееся достояние нации. Кенигсберг в руках русских. Ты видишь теперь, что стоят обещания наших вождей? И это случилось не потому, что плохо сражались солдаты. Нет, солдаты сражались яростно, иногда фанатически, но они не могли отстоять насквозь прогнившее государство, - профессор произносил слова с несвойственной ему быстротой, нервно постукивая зажигалкой по сигарному ящичку. - Жаль мирных жителей. Я обвиняю гаулейтера Коха. Он виноват в том, что было много лишних жертв. Выслуживаясь перед фюрером, он запрещал эвакуировать население, когда это было возможно, а сам оказался жалким трусом. И вот теперь…
Профессор замолчал. Глаза его затуманились. Он, как всегда в затруднительных случаях, снял очки и стал неторопливо протирать их замшей.
- Все равно русские варвары все растопчут сапогами, - угрюмо вставил Фрикке. - Говорят, они жестоко относятся к мирному населению.
- Не знаю, у меня нет таких сведений. Но ты сам не должен забывать: миллионы русских сознательно уничтожены по приказу фюрера… Заметь, не русские, а англичане разрушили наш замок, кафедральный собор, университет… Русский полковник показал мне страшный документ: фюрер объявил все исторические и художественные ценности России не имеющими ровно никакого значения и подлежащими уничтожению. - Доктор Хемпель вскочил с кресла и заходил большими шагами по комнате. - Все, чем дорожила русская нация, русская культура, мы грабили сколько могли… А что не могли, уничтожали. А вот ещё. Я узнал это совсем недавно. В Кенигсберге почти каждый дом заряжён миной замедленного действия. Наци заставляли солдат минировать жилые здания даже в день капитуляции. А теперь русские минёры, рискуя жизнью, спасают немцев. Где уж нам называть их варварами!
- Альфред, ради бога не волнуйся. Ты ведь знаешь, тебе это вредно, - фрау Эльза взяла мужа за руку.
- Меня поразил один молодчик, - горячо продолжал профессор, - он был у меня два дня назад. Я выставил его за дверь. Этот негодяй предложил крупную сумму в американской валюте за янтарную коллекцию. Он обещал вместе с музейными экспонатами вывезти за пределы рейха и нас с Эльзой. - Профессор горько рассмеялся. - Он много болтал глупостей. Мне показалось, что у этого типа, вымогающего сведения о сокровищах, заметный иностранный акцент. По его словам, наши вожди ещё во время войны готовы были распродать Германию оптом и в розницу, лишь бы нашёлся покупатель.
Профессор опять снял, но тут же надел снова очки. Эрнст Фрикке хорошо знал своего дядю.
"Фанатик, - подумал он, слушая взволнованные речи учёного. - Трудно что-нибудь вытянуть из него. Во всяком случае, сейчас, когда он так настроен. Однако зачем приходил сюда русский полковник?"
- Все это очень прискорбно, - сказал он, желая переменить разговор, - каждый истинный немец сегодня переживает трагедию. Победители и побеждённые были всегда, с тех пор как существует человечество, но народы, я подразумеваю цивилизованные народы, продолжают существовать. Что вы скажете, тётя, если я попрошу вас сварить чашечку кофе?
И Фрикке, раскрыв свой рюкзак, положил на стол пакет кофе, сгущённое молоко, большую овальную банку польской ветчины и кулёк сахара.
- А это, дорогой мой дядя, подарок вам, - Фрикке подал ему ящичек гаванских сигар.
Глаза профессора блеснули. Он осторожно вынул сигару и перед тем, как зажечь, понюхал, вдыхая аромат табака.
- Да ведь это целое богатство! - радостно сказала фрау Эльза, зажигая спиртовку. - Где ты раздобыл всю эту прелесть? - Она поставила на огонь кофейник.
- Подарок старого друга… Но вот хлеба у меня нет. - Фрикке развёл руками. - Осталось только четыре жёстких сухаря.
- У нас есть хлеб, Эрнст, свежий, сегодняшней выпечки. - Фрау Эльза положила на стол несколько булок. - Подарок русского полковника, - с теплотой сказала она. - Очень славный человек, прекрасно говорит по-немецки. Мы сначала думали, что он немец. Сливочное масло и сахар тоже его подарок.
Фрикке резко повернулся к тётке.
- Вот как, подарки русского полковника? Такое внимание врага по меньшей мере странно. Он что-нибудь требовал от вас? - Фрикке старался скрыть волнение.
- Нет, ничего. Он предлагал нам службу в комендатуре, мне и мужу. Просил Альфреда помочь ему сохранить музейные ценности от расхищения. Сохранить наши ценности, Эрнст. Он даже сказал, что дядя, по его мнению, мог бы заведовать янтарной коллекцией, когда она будет найдена.
- И вы поверили ему?! - Фрикке вскочил со стула. - Вы, дядя, позволили так просто обвести себя вокруг пальца? Вы, умный, уважаемый человек…