Он махнул рукой, хотел сказать, что дело не в этом, но не смог удержать новой порции смешков. Наконец успокоился, уткнувшись лбом в ковер. Мысли скакали от потенциальной важности факта, к невероятности самого совпадения.
- Я тоже, - сказал он, - я тоже, малыш, - и обнял ее рукой за талию так, будто ей там было самое место.
- Зачем ты смеешься?
- Что ты, нисколько. Брось, Пятачок, могла бы и догадаться.
- О чем? Ты все время темнишь, Пух, это начинает раздражать.
- Неповрежден, невинен. Девственник, малыш. Я.
Она убрала его руку и состроила недовольную гримасу.
- Хватит, Гноссос.
- Это правда, малыш, постарайся просечь, это действительно так.
- Так я и поверила.
- Клянусь.
- О тебе болтают даже в Чеви-Чейз.
- Не может быть, а где это?
- Я там живу, под Вашингтоном.
- Никогда не был, наверное это про кого-то другого.
- А как же третьекурсница из Рэдклиффа, которая таскает в ранце использованные штуки? А студентка, которая в прошлом году ушла в монашки?
- Какие еще штуки?
- Сам знаешь, резиновые. Она таскает их в таком же мешке, как твой рюкзак. Об этом болтает вся плющовая лига.
Боже, сберечь семя Гноссоса.
- Не верь, это инсинуации - кошакам больше не на чем точить когти, придает остроты.
- Гноссос, ну хватит. И потом, это не имеет такого уж большого значения.
- Брось, малыш, ты знаешь, что имеет. Я трахнул их, вот и все. При чем здесь невинность? - Он потянулся к ее руке. - Серьезно.
- Ну что ты так волнуешься. Я же сказала, это не имеет значения. Пожалуйста, терпеть не могу, когда ты мрачный.
- Но это правда. Мембрана бывает только духовной. То есть, по большому счету. Даже весталки занимались этим со жрецами, когда не корчили из себя служительниц.
Она застонала.
- Мне плевать, чем занимались весталки, мужчины не бывают девственницами. Нельзя так разбрасываться словами.
- Весталки хранили очаг, и ты не можешь на них плевать. А в этой стране, детка, мужчины бывают девственницами.
- Гноссос, ты же почти признался, что спал со всеми этими девушками…
- Трахал, - сказал он, поднимая вверх палец. - Это не одно и то же. Ты никогда не дрочила на качелях? Нет, подожди, не отворачивайся.
- Не очень-то красиво.
- На шестах, на перекладинах? Брось, все дрочат.
- Неужели? Даже если так, это совсем другое дело.
- Точно, другое, а я о чем? Баловство, а не любовь, правильно? Черт, запрыгнуть на человека нисколько не труднее, чем, ну, скажем, на мотоцикл.
- Ну, может, я имела в виду, физически. В конце концов, раз ты у них внутри…
- Да я могу засунуть и в шланг от пылесоса. Главное - от чего ты отказываешься, вопрос выбора. Если человек пассивен, что, черт возьми, происходит? Ничего, верно?
- Послушай, если это словесная игра, я сдаюсь. Меня кто угодно может уболтать, даже мой отец.
- Отказываться - вот критический фактор, понимаешь? Воля наделяет разрешением. И если тебе не трудно, давай не будем трогать твоего отца.
- Но от чего отказываться?
Гноссос потыкал в золу причудливой кочергой и на секунду задумался. Обугленное полено разломилось, вспыхнув новым пламенем. По комнате разливалось приятное тепло, почти жарко.
- Для начала, от себя.
Она убрала волосы с глаз, потом медленно кивнула.
- Значит ты никогда, то есть ты так говоришь - не отдавал себя? Я правильно тебе поняла?
- Точно.
- И я сама должна догадаться, почему, да?
Гноссос пожал плечами и взял ее за другую руку.
- Ты и так знаешь. Обычная причина. Если что-то теряешь, у тебя этого больше нет.
Она смотрела, как ирония меняет его лицо, затем улыбнулась чуть шире.
- Но у девушек есть свои причины. Они боятся: вдруг им так понравится, что они не смогут остановиться.
- Поймают триппер, никогда не выйдут замуж, конец света, скандал в Чеви-Чейз.
- В общем, да, раз ты об этом вспомнил.
- И что?
- О, черт, - сказала она вставая. - Подожди минутку. Я схожу в туалет.
Он усмехнулся, и, пока она на цыпочках шла через комнату, наблюдал, как дрожит над золой воздух. Подобрал с пола забытый гольф, скрутил в мячик, ухмыльнулся, повалился на спину и допил обе чашки "куантро", налил еще. Следующий раз будем пить "узо".
Вдруг он заметил, что на его кровати около подушки стоит пластинка. Перевязана зеленой ленточкой, за которую воткнута записка. Наверняка простояла тут весь вечер. Сгорая от любопытства, он подполз поближе и прочел:
Спасибо за праздник, Пух,
и за "Черных Лосей".
А правда, мишки любят мед?
Ну и как вам это нравится? Старая оттяжница пришла не просто так - дары принесла. Он взял пластинку в руки - оказалось, утренняя и вечерняя раги Рави Шанкара. Когда Кристин вернулась в комнату, иголка уже падала на дорожку.
- Нашел, да? - сказала она.
- Ну, это, - он подбирал слова, слегка растерявшись, - спасибо, не стоило.
- Иногда можно, - делая шаг вперед. Пока она не села, он подполз к ней на коленях и забрался под подол замшевой юбки. Ткань расходилась на бедрах, как ванчайское платье. Гноссос намеревался стащить все, что окажется под нею, но к его удивлению, там ничего не было.
Бежевые нейлоновые трусики она держала за спиной - видимо, сняла в ванной. Гноссос поднял голову как раз вовремя, и они вылетели из ее руки, колыхнулись в воздухе и легко приземлились на тлеющие угли. Через секунду они расцвели пламенем.
- Значит так тому и быть, - сказала Кристин.
Не поднимаясь с колен, он отогнул тяжелую материю юбки и стал смотреть. Руки Кристин лежали у него на затылке. В отблесках пламени волоски отливали умброй. Ноги раздвинулись и слегка согнулись в коленях, когда его пальцы сомкнулись сзади. Один гольф по-прежнему морщился на щиколотке.
- Очень прекрасный вкус к музыке.
Они резко обернулись.
В дверях стоял Джордж Раджаматту и салютовал проигрывателю стаканом джина с гранатовым сиропом.
- Великолепная импровизация, - Рядом материализовалась Ирма. Подмышкой она держала стопку пластинок на 78 оборотов. Одета в марлевую хламиду.
- Вы, конечно, насладитесь, - Джордж Раджаматту бесцеремонно шагнул в комнату и поставил стакан на фанерный стол, - и другими пластинками с нашей родины.
- Али Акбар Хан, - сказала Ирма.
- Пандит Шатур Лал, - сказал Джордж.
Колени Кристин выпрямились и сомкнулись. Подол упал вниз. Она наклонилась и неловко подтянула гольф.
- Постоянное повторение семи тактов, - сказал Джордж;
- Если по западному размеру, - сказала Ирма;
- Отмеренных ритмом таблы, - сказал Джордж;
- Такого особого барабана, который играет в необычном количестве октав, - объяснила Ирма;
- Стоит вашего уважающе пристального внимания.
Они сняли Рави Шанкара, заменили его Али Акбар Ханом, звякнули ледяными кубиками, как бы подчеркнув произведенные изменения, и уселись в полный лотос на индейском ковре в нескольких дюймах от застывшей пары.
- Ваше здоровье, - в один голос сказали Джордж и Ирма Раджаматту, улыбаясь краснозубыми улыбками и поднимая стаканы.
Под мерцающей сигнальной лампочкой "Цирцеи III" Гноссос показал средний палец девушке за стойкой.
- Пух!
- А мне насрать.
- Она не виновата. Мне очень жаль, в самом деле.
- Тогда оставайся со мной. Ты ведь тоже не виновата.
- Виновата - в том, что ты завелся, а потом все обломалось. Ты прекрасно знаешь, что будет, если я останусь.
- Хуйня. Ну выпрут, подумаешь. Сбежим вместе.
- Послушай, Винни-Пух. Ты слушаешь?
- Слушаю.
- И спрячь свой палец, она сейчас выйдет из себя. Ты меня слышишь?
- Угу.
- Ты знаешь, почему я сказала да? Перед тем, как пришли эти люди?
- Это не люди. Это восточные маньяки, я придушу их во сне.
- Ты будешь, слушать, что я говорю?
- Угу.
- Ты знаешь, почему я сказала да?
- Какое да?
- Гноссос, ради всего святого, спрячь, пожалуйста свой палец в карман. У нас осталась одна минута.
- Одна минута, это точно.
- На тебя смотрят.
- Ты знаешь, что я сделаю с этими чурками? Ты даже не представляешь, какой кошмар я обрушу на их проспиртованные черепушки?
- Гноссос, послушай меня!
- Я слушаю. С чего, черт возьми, ты взяла, что я не слушаю? Только потому, что приперлись эти ужратые идиоты и скалились нам два с половиной часа?
- Я сказала да, потому что я тебя хочу, это для тебя что-нибудь значит?
- Они будут дрожать при одном звуке моих шагов.
- И еще из-за того, что ты мне сегодня сказал.
- Пытки, увечья, смерть от тысячи ран. С кем, черт побери, они решили шутить, детка? Я как со стенкой разговаривал - что, не так? Двадцать раз повторил, чтобы они выметались, сама же слышала. А в ответ лишь эта сраная непостижимость, которую они на всех вешают.
- Мне нужно идти, Гноссос.
- Клянусь, я их проучу. Будут стоять перед своими зеркалами из Пуны, или откуда они там берутся, и декламировать манифест Неприсоединения.
- Я говорю о том, что ты сказал мне, а не им и не стенке. О, господи, свет уже гасят. Быстро поцелуй меня. - Руки обвили шею и задержались там на целую минуту. Девушка встала из-за стола, подошла к двери и, брякая здоровенным ключом, официально произнесла:
- Мисс Макклеод.
Гноссос повертел в воздухе средним пальцем. Бейсбольная кепка сдвинута на затылок, бойскаутская рубаха застегнута до самого горла, обмотанного красной банданой, в кедах полно дыр, а вельветовые штаны слишком коротки.
- Завтра, - прошептала Кристин и скрылась в дверях. В вестибюле остановилась, он прочитал по губам "спокойной ночи", и сердце заныло. Он состроил пальцами греческие рожки - специально для побелевшей от злости девушки за стойкой - и повернулся к пустому двору.
В кармане рубашки лежал скрученный листок бумаги. С заговорщицким видом его сунула туда Ирма Раджаматту, когда Кристин ушла в ванную прилаживать к волосам медный обруч. В одно тревожное мгновение, вдруг протрезвев от бетеля, джина и гранатового сиропа, индуска выговорила с профессиональными ужимками тайной любовницы на солидном приеме:
- Больше осторожности.
Теперь записка лежала у него в руке, и он не выпускал ее, пока не вышел на улицу. Первый теплый ветер весны дул все так же сильно, машины землячества давно разъехались. Луны не было, и он добрел до ближайшего фонаря, надвинув бейсбольную кепку на самые брови. Безмозглые индусы, вечно на чем-то залипают. Больше осторожности - от чего? Ведьма, зубы красные, как у нутрии, моложе, чем я думал.
Послание было написано несмываемыми лиловыми чернилами. Оно гласило:
утверждение на обратной стороне ложно
Он с любопытством перевернул листок. Бумага слабо пахла ладаном и розовой водой.
утверждение на обратной стороне истинно
Он задумался над этим ровно настолько, насколько нужно, затем перевел взгляд на кампус - просто так, в никуда.
Будешь мне рассказывать.
КНИГА ВТОРАЯ
11
Овус. Каша густеет.
Г. Алонзо Овус, еще один парадокс.
Но не без плана. Старый бесформенный студень вот уже десять лет кряду водит внешний мир за нос, играя на вражеской территории. Ускользнуть от него так же трудно, как в Лас-Вегасе от эстрадной музыки. Двадцать пятый кадр, ходячий слоган; роговая оправа на ухмыляющейся совиной физиономии преследует тебя повсюду. Иллюстрация в учебнике: Овус за титрованием; доска объявлений: Овус пьет "Красную Шапочку"; кампусный календарь: Овус под кленом беседует с летними студентками. Гигантское панно "Кодака" на Центральном Вокзале: восьмидесятикратно увеличенное в "техниколоре" лицо пристально смотрит вдоль ряда бинокулярных микроскопов - МОЛОДАЯ АМЕРИКА ЗА РАБОТОЙ. Приложение к "Ежедневному Светилу", посвященное факультетским достижениям: в спортивной куртке и с медицинболом, подписывает у декана Магнолии заявку на столь необходимый для лечения микоза кальций. Наглядная агитация в студсоюзе: в оливковой рубашке с черным трикотажным галстуком пожимает руки кандидатам - ясноглазым андроидам из тех, что не проигрывают никогда. Фото телеграфных агентств: чуть позади президента Карбона на церемонии закладки первого камня. Кинохроника: всегда впереди на любой зрительской трибуне - парады, футбольные матчи, официальные похороны. Все его знают, но никто не помнит откуда. Что это за молодой человек с зонтиком, мисс Панкхерст, вы не подскажете, где-то мы его уже видели?
Наконец-то Гноссос топоча спустился с холма проверить состояние Овуса. Запоздалый визит был спровоцирован ранним звонком Янгблада и запахом беспорядков, носившимся в теплых воздушных потоках, дрожжевым привкусом бунта. Хеффаламп как-то раз описывал ему эту персональную больничную палату. Аромат антисептика и туалетной воды "Старая пряность", сказал он, единственная в университете голливудская кровать с надувным матрасом, который держали для больных воспалением простаты, сынков южноамериканских диктаторов. Что-то еще о конторской атмосфере: шкафы на колесиках, полки с отъезжающими дверцами, набитые политическими трактатами, электрические пишущие машинки постоянно жужжат, счеты, арифмометр, диктофон, трафареты для мимеографа, хромированные фотостаты, банка из-под арахисового масла с заточенными карандашами, стенографические блокноты, небольшой сейф с цифровым замком, адресограф, три телефона. Один, с красной сигнальной лампочкой, запирается на висячий замок.
Гноссос прошел через все стерильное викторианское здание, открывая двери палат, влетая в приемные для амбулаторных больных, натыкаясь на пробирки с кровью и мочой, на ощупь находя дорогу. Неимоверное количество занудных проверок, бланков для заполнения, вопросов для ответов, и в конце, вполне возможно: к сожалению, молодой человек, врачи не позволяют мистеру Овусу принимать посетителей, вы можете подписать уверение в лояльности и прийти осенью.
Но все же он был встречен загадочной рыжей медсестрой на оранжевых шпильках. Оглядев его с ног до головы, она произнесла:
- Комната сто один. За мной, пожалуйста.
- А вы кто?
- Сестра Фасс. Сюда, пожалуйста, последняя дверь налево. Алонзо вас ждет.
Она пошла вперед, покачивая задом, рост почти шесть футов. Отперла дверь четырехдюймовым ключом, кивнула и пропустила его вперед.
Овус в младенчески-голубой пижаме полусидел на огромной кровати. На лацканах - беленький кантик. За то время, пока они не виделись, он, кажется, растолстел и даже укоротился; пухлые детские пальчики, аккуратно обработанные лунки ногтей, свежая эспаньолка. Внимание полностью поглощено колодой игральных карт. Овус увлеченно вытаскивал из нее королей и тузов. Не глядя на вошедшего, сделал знак рукой, как бы требуя тишины, пока он не доберется до последней карты. Пауза дала Гноссосу возможность рассмотреть на прикроватной тумбочке запертый на замок телефон. На шее Овуса висела платиновая цепочка с ключом.
Кгхм. Совиные глаза моргнули.
- Паппадопулис, так-так! - И еще раз моргнули. - Я уж и не чаял. Ты застал меня in extremis и несколько en deshabille.
- Белки его глаз были мутно-желтыми, а не белыми. Выражение озабоченной напряженности на лице сменилось снисходительным интересом.
- Привет, Овус. Давно не виделись, приятель.
- Chacun a son got. Тебе передали от меня привет?
- Янгблад позвонил в семь утра, старина. Сказал, что ты хочешь на меня посмотреть перед смертью, что-то вроде.
- Великолепный парень, Янгблад. Идеальный particeps criminis, я бы сказал. - Роговая оправа сползла на самый кончик миниатюрного носика, пальцы продолжают пересчитывать карты. - Давай в покер, на пять карт?
Гноссос покачал головой и похлопал по рюкзаку, в котором слабо звякнули остатки серебряных долларов.
- Ты сказал Хеффу, что я замерз, старик, - откуда ты узнал?
- А, obiter dictum то здесь, то там. Как она, кстати?
- Кто?
- Твоя муза из Рэдклиффа.
Гноссос на секунду задумался.
- Obiter dictum, хрена лысого.
- Sotto voce, Гноссос, sotto voce. Тут есть две санитарки, они слишком подозрительны.
- Их можно понять. - Переворачивая карту - пиковая дама - и засовывая ее обратно в колоду. - Как твои кости?
- Пролежни, Гноссос. Ты не поверишь. Иногда я думаю, стоит ли оно того. И посмотри на мои глаза.
- Желтуха?
- Убедительно, правда? Так все и думали ab initio.
- Так что же у тебя?
- Маловероятно. Вообще все заболевание крайне маловероятно. Кстати говоря, я слышал, у тебя роман.
- Господи боже, Овус.
- Лучше всего взывать к Венере. Афродите, в твоем случае. Клея ее фамилия? Христина Клея?
- Кристин Макклеод. И что значит "убедительно"? У тебя разве не желтуха?
- У меня ее никогда и не было, старина. Даже моно не было. Вообще ничего не было, пока я не подхватил от Иэна триппер.
- Триппер? Кто такой Иэн?
- Конечно, я подхватил его не от Иэна, но сказал, что от него. Он здесь оперировал простаты. Неплохой парень, кажется, канадец. У нас была одна ванная на двоих, пока меня не поселили отдельно, так вот.
- Так у тебя нет триппера?
- Увы, есть. Меня им наградила сестра Фасс вот на этом надувном матрасе. Бог знает, где она его добыла. Возможно, от тебя. Большое дело, noblesse oblige , сестра Фасс. Очень au fait. Умеет работать с адресографом и вообще много чего умеет. Это не ты наградил ее триппером - а, Гноссос?
- Ты просто свихнулся на интригах, что ты мелешь? И почему у тебя желтые глаза?
- Ты ведь знаешь Розенблюма, правда? Великолепный парень. Особый тип agent provocateur. Он химик, крайне полезная специальность, готовит уникальную инертную охру, которой я вынужден пользоваться.