Гноссос осторожно смерил его взглядом. Затем медленно прошелся по комнате, касаясь мимоходом разных конторских штучек и словно удостоверяясь в их присутствии: взвесил на руке блокноты, послушал зуммеры незапертых телефонов, ткнул пробельную клавишу машинки. Овус наблюдал за ним со снисходительной улыбкой на бледных губах - при этом он перекладывал на розовом шелковом одеяле карты, выбирая из колоды королей и тузов. В конце концов, прочитав полдюжины имен на табличках адресографа, Гноссос остановился.
- Хорошо, старик, что дальше?
- Смотря что ты имеешь в виду, Папс?
- Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Вся эта дерьмовая канцелярия, персональная палата, ты совершенно здоров, при этом весь чертов кампус уверен, что вот-вот помрешь от гепатита или чего там еще.
- Ты ко мне несправедлив, Папс. Я, как уже сказал, in extremis. У меня триппер. Это очень неприятно. Кап-кап-кап.
- Для триппера есть пенициллин. Я хочу знать, что дальше.
- На афинский триппер пенициллин не действует. Нужно пробовать один из мицинов.
- Так попробуй. Зачем тебе столько телефонов?
- Доктора предлагают ауреомицин, но вдруг он меня вылечит, а этого мы себе позволить не можем. Слишком большой риск. Я здесь в безопасности, Гноссос. Мы все здесь в безопасности. Хочешь выпить? "Метакса", лед, долька лимона, чуточку "ангостуры"? - Овус перевернул бубновый туз, наклонился к интеркому и щелкнул выключателем:
- Двойную "метаксу" a la grecque; мне как обычно. И побыстрее, пожалуйста. - Он снова посмотрел на Гноссоса, улыбнулся и по одной карте перекинул колоду из ладони в ладонь - расстояние не меньше девяти дюймов. - Тебя ведь не особенно удивит, Папс, если без всякого риска, лишь в обмен на некоторое сотрудничество ты получишь Исключительный Статус в размерах, вполне достаточных, чтобы сохранить твой Иммунитет, Защиту и Неионизированность, скажем, до следующего поколения?
Карты полетели в обратном направлении, как меха сжимающейся концертины. Гноссос не успел ответить - дверь открылась, и по комнате прогарцевала сестра Фасс с бокалом "метаксы", полупинтой "пинья-колады" и ведерком льда. Оранжевые шпильки шикарно утопали в мягкой ткани керманского ковра. Полосатый халат сидел на ней в обтяжку.
- Это мистер Паппадопулис, сестра Фасс, - продолжал Овус, внимательно глядя на обоих и выискивая признаки давнего знакомства. - Не этот ли человек наградил вас тем самым триппером, который вы потом передали мне? Отвечайте честно.
Сестра Фасс довольно цинично окинула Гноссоса взглядом - от бейсбольной кепки до чужих военных сапог.
- Нет, сэр, - ответила она.
- Очень хорошо. Проследите, чтобы нас никто не беспокоил за исключением хунты.
- Хунты? - переспросил Гноссос. Сестра прошлась по ковру и закрыла за собой дверь. На ногах у нее были ажурные чулки.
- Сядь, - сказал Овус. - Давай поговорим en famille .
Гноссос опустился в свободное кожаное кресло у кровати. Что ж, поиграем - и посмотрим, что получится. В комнате не было окон, только дверь. У него крутило живот, но это могли быть похмельные травмы кишечника, результат бурного вчерашнего испражнения. Он глотнул "метаксы" и выдавил из себя самое умное, что пришло в голову:
- Рискни.
- Ancient regime скоро падет, Гноссос.
- Ну да?
- Beau monde готов опрокинуться.
Гноссос кивнул.
- Грядет coup d'e tat . B te noire обречен.
- B te noire?
- Президент Карбон.
- А-а.
- Всего лишь "а-а"?
- Я про это уже слышал.
- Янгблад?
- Меня это не интересует, - вставая и отыскивая глазами свободную поверхность, куда можно поставить стакан. - Я вне политики, сечешь?
Овус - терпеливо и сверхдоверительно:
- Гноссос?
- Что?
- Хочешь "Форд"?
- Чего?
- Грант. Десять тонн. Личный секретарь, офис для исследований?
- Не заводи меня.
- Гуггенхайм в Париже, Флоренции, в любом балдежном месте, например, в Танжере?
- В Танжере?
- Хочешь Нобелевскую премию Мира?
- Чего?
- Я готов платить. Ты помогаешь мне, я помогаю тебе.
- Овус, старик, у меня есть только голая реальность, а она тебе нафиг не нужна.
- Au contraire, дружище, au contraire. - Овус отодвинул шторку, свисавшую, словно над окном, у него над кроватью. На стене болталась карта Афины, утыканная миниатюрными бумажными флажками разных цветов. - Ты принесешь мне Кавернвилль, - сказал он.
- Кавернвилль?
- Entre nous, Гноссос, на случай, если ты не в курсе, знай, что в Кавернвилле тебя считают jeunesse dorйe. Фигурой. Антигероем.
- Херня, старик. К этому говну у меня иммунитет.
- Снова entre nous , Гноссос, у тебя и близко нет иммунитета к этому говну. Сознательно или нет, но ты их притягиваешь.
- Послушай, старик, я Исключение, и этим сказано все. Сам по себе. Я не люблю, когда люди подходят ко мне слишком близко. Особенно психи, которым позарез понадобилась моя жопа. Выкладывай поскорее, что там у тебя еще, мне некогда.
- Да, я знаю. Кстати говоря, как идет учеба? Уверен, что хорошо.
- Почему это?
- Тебе ведь не часто приходится заглядывать в деканат, да? Они всегда хороши, Гноссос, я имею в виду оценки. И что интересно, для всех это полная неожиданность. Ты как-то внушаешь людям мысль, что никогда не занимаешься, тебе не кажется? Похоже на твой же сиротский синдром.
- Что-то я не въезжаю, старик, скажи прямо.
- Навар, который ты снимаешь со своей безотцовщины. Кому придет в голову ассоциировать тебя с Бруклином?
Гноссос опустил стакан - в последних словах он почувствовал хитро замаскированную угрозу самой своей сути.
- Знаешь что, Овус, мой старый приятель? Янгблад, черт бы его побрал, позвонил среди ночи, только для того, чтобы вытащить меня к тебе. - Делая шаг к двери. - Однако ситуация начинает меня напрягать, слишком отдает средним классом для моего…
- Дверь заперта, Гноссос, снаружи. И ты не вполне в себе.
- Я ее вышибу, детка.
- Ты можешь вести себя логично или алогично - как тебе больше нравится, но слушай внимательно. Ты хочешь остаться в Афине. Но так, чтобы вмертвую не зависать на учебе, верно? Ты хочешь Иммунитета. Я это устрою. Ты хочешь Исключительности - я и это устрою. Посмотри на карту.
- Я смотрю. Я в любом случае Исключение, имей это в виду.
- Только субъективно. На деле ты беззащитен, пойми. Самые важные флажки, конечно, красные. В душе я традиционалист. Ex post facto , они должны смениться синими.
- Ex post какого еще facto?
- После coup d'etat. Как ты, возможно, успел заметить, районы женских общежитий, особенно группа Сирен, отмечены светло-розовым. То же и Кавернвилль. Преподавательские корпуса, мужские общежития, квартиры в центре, большинство землячеств - за исключением Южных братств - от ярко-красного до киновари. Однако моей непосредственной заботой остается Кавернвилль. Он требует обращения.
Гноссос натянул оранжевый козырек бейсбольной кепки на глаза и с отсутствующим видом провел рукой по фотостату.
- Брось, Овус, в самом деле. Я? - Он закинул рюкзак за плечо, словно собрался уходить. - Ты в своем уме?
- Независимые Кавернвилля питают к тебе большое уважение. Ты в состоянии повлиять на их неспособность к коллективному мышлению.
- Потому они и независимые, старик, потому и не лезут в идиотские землячества. Немножко анархии никому пока не вредило. И главное - какому идиоту придет в голову представить меня в полит-авангарде? А теперь без балды, скажи, кто там тебя пасет, чтобы открыли дверь, или я захерачу в нее твоей "Ай-би-эм"-овской пишмашинкой.
- Подумай о мисс Клее.
Суть прояснилась: чувства по-прежнему обострены из-за того, что каждый вечер нужно в спешке провожать Кристин, и даже за сам приход ее могут отчислить. Но есть же другие методы.
- Не впутывай ее сюда.
- К тому же - Карбон. Он non compos mentis , Папс. Он собрался сносить Холл Овидия.
- Что?
- Холл Овидия - эстетически тестикулярное продолжение Часовой башни. Оба эти здания связаны неразрывно. Нельзя потворствовать кастрационной политике. Разумеется, Президент не имеет права этого делать без одобрения Комитета Архитектурного Надзора, но, как тебе известно, Карбон отказался продлить его полномочия.
- Я читал в "Светиле".
- Колонка Янгблада, да, я знаю. Я сам набрасывал ему тезисы. Архитектурный корпус, если ты обратишься к карте, представлен ярко-красным флажком.
Гноссос взглянул на карту, допил "метаксу", ничего не сказал. Овус давил:
- Карбон слишком amour-propre. Едва ли тебе известно, к примеру, что он может занять один из министерских постов в Вашингтоне.
- Перестань.
- Государственного секретаря, Гноссос, прикуси язык.
- Государственного секретаря?
- Очередной Даллес. А теперь готовься. Готов? Сьюзан Б. Панкхерст - Дочь Американской Революции.
- Ну да?
- Прямой потомок Джона Адамса.
- Не может быть.
- И всего, что мы знаем о Джоне Адамсе.
Гноссос сел.
- Стоит Карбону уйти - по какой угодно причине, скажем, принять пост в кабинете, - и она становится Президентом университета.
- Стоп.
- Таков регламент. Бумага лежит у тебя под локтем. - Овус достал из колоды пиковый туз и показал его Гноссосу. Затем опять заговорил в интерком:
- Сестра Фасс, еще двойную "метаксу". - Отложив карту в сторону, он глубоко вздохнул и временно погрузился в молчание. - Калвин Блэкнесс у нас в хунте. Так же как и ваш друг композитор Грюн.
- Врешь.
- Спроси сам.
Тихо вошла сестра Фасс и налила в пустой стакан Гноссоса новую порцию "метаксы", предварительно достав хирургическими щипцами из ведерка кубик льда. Затем пощупала у Овуса пульс.
- Вас ждут люди из хунты, сэр. И я могу заняться адресографом - начиная с одиннадцати ноль ноль.
- Через минуту.
Она вышла, виляя задом, и Гноссос сказал:
- Нет.
- Что нет?
- Я не могу. Это не моя сцена. Слишком много политики.
- Все когда-нибудь бывает de novo , дружище.
- А мне насрать.
- Мисс Клея тоже с нами.
- Что?
- Как и Фицгор. И твой кореш Хеффаламп, по крайней мере - пока не уехал на Кубу. Мы победим, Гноссос, и vae victus , когда это произойдет. Ты хочешь Prix de Rome? А Пулитцеровскую премию?
- А как насчет травы? Я просто спрашиваю, учти?
- Наше доверенное лицо только что выиграло попечительство в Сандозе.
- В Сандозе?
- Одноименная лаборатория. Крупнейший в мире производитель синтетического мескалина. Хочешь заняться исследованиями?
- Стоп! - Гноссос подпрыгнул и зашагал по ковру от стены к стене. Перевернул бейсбольную кепку задом наперед, потом козырьком в сторону и наконец опять прямо. Остановился и щелкнул костяшками счетов. - Ты злостное дерьмо, ты знаешь об этом, Овус?
- Au contraire, Гноссос, я творю добро. - Овус выпрямил спину и снял очки. - Закрытое сообщество - вот наше убежище и спасение. Ответы на вопросы непосредственной выгоды, как тебе известно, применимы и к микрокосму. Почти по определению, nicht wahr?
- Хватит. Я ухожу.
- Подумай как следует.
- Я занят. Пока. Уколись стрептомицином, перестанешь капать. Триппер действует и на голову тоже.
- Все может быть. Sholom aleicheim, Гноссос.
Дверь широко распахнулась и вплыла сестра Фасс все в том же полосатом халате. Но вместо сестринской шапочки на голове у нее теперь был закручен узел с воткнутыми в него карандашами. Она без слов села около адресографа, ловко засунула в него подносик с табличками и наступила на педаль стартера. Следом появились Джуди Ламперс в бирюзовом ангорском свитере, Дрю Янгблад в белой рубашке, Хуан Карлос Розенблюм в огромном "стетсоне", и декан Магнолия в мятом льняном костюме.
- Добрутро, мстр Паппадопулам. - Магнолия с натянутой улыбкой.
Говорить Гноссос уже не мог. За деканом вышагивал Джордж Раджаматту, прижимая ухом транзисторный приемник и держа в руке термос, в котором брякали кубики льда.
Когда общество заполнило комнату, сестра Фасс ко всеобщему удивлению почтительно произнесла:
- Готовность номер один.
На запертом телефоне мигала лампочка - судя по всему, уже несколько секунд. Овус отстегнул ключ от платиновой цепочки, висевшей у него на шее. Потом замер и перевел многозначительный взгляд с Гноссоса на сестру Фасс, которая тут же объявила:
- К сожалению, мистер Паппадопулис, вам придется уйти.
Ему указывали на дверь.
В коридоре на больничной каталке его ждал Хеффаламп. Увидев Гноссоса, вскочил и вытащил из кармана часы.
- Быстро, Папс, у нас нет времени.
- Боже, что еще?
- Некогда болтать, пошли, рис и все остальное я уже купил.
- Рис?
- Свадьба, старик.
От этого слова у него мерзко закружилась голова. Скользя мимо органов чувств, больничные стены валились прямиком в безумие.
- Вы с Джек, старик, нет, только не это, она же лесби.
- Утихни, Папс.
- Мне плохо.
Хефф усадил его на каталку и повез к выходу.
- Это английская цаца, как ее там? Памела.
- Уотсон-Мэй?
- Ага, мы уже опаздываем. Джек взяла у Фицгора "импалу".
Гноссос тер пальцами глаза и так в кресле выкатился через викторианские двери на яркое солнце. Машина с опущенным верхом стояла у обочины, Джек впихнула его внутрь, улыбаясь и ни о чем не спрашивая. Когда они отъехали, он жалобным голосом произнес:
- Сумасшедшая сука. Сказала мне, что Симон отравился выхлопом.
- Так и есть, старик. - Хефф с переднего сиденья. - Это уже другой.
- Другой?
- А ты не слыхал? Фицгор разве не говорил?
- Кто, черт побери?
- Моджо.
Услыхав это имя, он мягко повторил его в пространство рядом с собой - так, словно там сидел еще один Гноссос:
- Моджо.
- Насколько я знаю, он хотел, чтобы ты был у него шафером, но тебя не смогли найти.
- Моджо?
- Пришлось брать этого мальчика Хипа. - Они повернули на Авеню Академа. - Давай, Джек, быстрее, уже началось, наверное.
Гноссос закрыл полувоспаленные, тяжелые от стыда глаза, сполз вниз по кожезаменителю сиденья и приставил палец к виску, словно "смит-и-вессон" 38-го калибра. Но прежде чем спустить курок, он успел подумать о том, что
сорванные лепестки иначе
звались бы сбитыми.
Еще одна не любит.
Бах.
12
Ага, ура, счастливая пара. Как сойти с ума посредством прагматического метода.
И снова бах.
Чтоб уж наверняка. Осторожность не повредит, пули, говорят, застревают в безобидных комках малоизвестной ткани, в волокнах, прилаженных к жизненным венам и артериям. Нельзя же ходить со свинцовой болванкой в виске, как с пломбой в гнилом зубе. Ба-бах. Бабах-бах. Сколько - шесть, семь? Только не нарушать единство.
У самой вершины холма "Импала" свернула на широкую подъездную дорожку, дернулась и остановилась прямо перед университетской готикой Копролит-холла. Джек выключила мотор, и до них донеслись звуки электрической фисгармонии: диссонансы Шенберга, от металлических квинт, дребезжали витражи. Яркое солнце окутано дымкой, а на свежескошенном газоне проталкиваются сквозь траву остроголовые жонкилии и крокусы. Кучки любопытных студентов, очевидно, предупрежденных заранее, собрались под деревьями поглазеть на свежеиспеченных жениха с невестой, хоть мельком бросить взгляд на целую эпоху в жизни смертных. Но все, похоже, закончилось. Микроавтобус ждет у обочины, словно запоздалое механическое озарение сонного ума Моджо. Шрамы от хлыста замазаны красным графитом, крылья и фары убраны белыми розами и серебряными колокольчиками - и вот в дверях часовни появилась счастливая пара.
Их сопровождал сияющий монсиньор Путти и полдюжины зомби. Перед внутренним взором Гноссоса тут же встала арка из скрещенных пастушьих кнутов.
- Ну что за черт, - сказала Джек, - опоздали.
- У меня есть чечевица, - Хефф, - если вам рис не катит.
Гноссос переводил взгляд с одной на другого и инстиктивно, но безошибочно ловил поток агрессивных импульсов.
- А камней у тебя нет?
- Горько, - равнодушно сказала Джек, - куда уж горче.
Все вдруг затаили дыхание: шествие приблизилось к машине, и Памела в шелковом платье цвета слоновой кости высвободила из-под кружев руку. В пальцах зажат букетик зверобоя, уже готовый к полету. Защелкали вспышки. Памела замерла - и подбросила цветы в воздух. Общее одобрительное "Ооооооо", букет поднимается все выше и выше, как в замедленной съемке, выписывает дугу над пучками жадных пальцев, плывет в теплом бризе - и падает прямо в открытую "импалу". К ужасу Гноссоса цветы плюхаются ему на колени, оторванные лепестки разлетаются, словно крылья бабочек.
- Ааахх, - поставила свою подпись толпа.