Он прятался в фотоателье, за дверью черного хода, пока красная мигалка благополучно не исчезла. На улицах народу не так уж много. Из-за поворота с Дриад-роуд показалась полузнакомая фигура и медленно прошла мимо, заглядывая в витрины закрытых магазинов. Волосы собраны медной заколкой, зеленые гольфы, мокасины, что-то мурлычет еле слышно, вся в себе. Ушла к кампусу, руки сложены на груди. Кто?
Но берегись мартышки-демона, когда ищешь перемен.
Повернув голову, он бросил резкий взгляд за плечо, собираясь застать врасплох притаившегося в темноте наемного убийцу, но вместо этого обнаружил фотографию Хеффалампа - тот подмигивал ему в отраженном красном свете Студенческой Прачечной: поза Хамфри Богарта, к губе прилипла сигарета, один глаз полузакрыт от дыма, в яркой вспышке умного фотографа играет марево. Бобровьи зубы. Мырг, мырг, мырг.
Теперь по улице, вниз с холма, легавых уже нет, бегом от любых преследователей, посмотри налево-направо, где же он, черт побери? Вот, белые швейцарские наличники, 109. Вверх по ступенькам к двери. Поправить галстук. Звонок. Шаги.
- Да, пожалуйста.
Господи. Желтые глаза глядят на меня с бенаресского лица. Скажи что-нибудь.
- Что такое?
- Простите, пожалуйста, но? - Длинные волосы, в костлявой руке вишневая шипучка. Одет в марлевый балахон. Пьян.
- Видимо, ошибся дверью. На самом деле, ищу Памелу.
- Вы мистер Паппадополум, конечно, да?
Конечно. Примерно. А также Дракула. Но откуда ты узнал? Прячь горло.
- Вы мистер Матту?
- Раджаматту, разумеется. - Четкий, разжиженный, певучий акцент. - Когда перевезете свои принадлежности, вы обязательно должны прийти к нам с женой определенно познакомиться.
- Обязательно. Может быть… - Дверь захлопнется у меня перед носом?
- Тогда всего доброго. Мисс Памела безусловно несомненно дома. - Ушел. Господи.
Гноссос на цыпочках обошел крыльцо и заглянул за бамбуковую штору. Сидит в одиночестве на индейском ковре у камина и доедает полуфабрикатный ужин. Черпает ложкой оттаявшую и разогретую пищу из одноразовой жестяной тарелки. Тертая кукуруза, говядина с соусом, мятая картошка. Глаза, как у водяного спаниеля. Постучать по стеклу. Поднимает взгляд. Меня не видит, здесь слишком темно. Прижать нос к стеклу. Не бойся, птичка, это всего лишь Резиновая Маска.
Он вернулся к двери и стал ждать.
- О, мистер Эвергуд, здравствуйте. С чем на этот раз?
- Всего лишь небольшой подарок. - Протягивая ей туалетную воду "Старая Пряность", одновременно пряча коробку с запонками и клизму. Несуществующие брови теперь подрисованы.
- Что ж. Спасибо. Надумал зайти?
- Просто шел мимо и решил посмотреть, как ты здесь пакуешься. - Уууф.
- От тебя запах, как из винокурни. - Пропуская его в дверь. Медленно обернуться, улыбнуться; ради Христа, дышать в сторону. - С вечеринки? - Ее вопрос.
- Всегда. Мое обычное состояние. Только меня зовут Паппадопулис.
- Да, ты что-то такое говорил; если честно, я решила, что это шутка.
Пять слогов, слишком много для благозвучного имени. Для ушей лучше три. Бакингэм. Боулинброк. Паттербол. Мама родная, какой в хате бардак: коробки, разбросанные книги, женские штучки. Что за фотография?
- Твой муж? - коварно спросил он.
- Жених. В прошлом году закончил фермерскую школу. - Не слышу энтузиазма в голосе. Одета все в то же кимоно, кошачий пух, высокие каблуки.
- Знаешь что, ты ешь, не обращай на меня внимания. Лишняя энергия не повредит. - Разжечь камин, станет уютнее. Белый медвежий ковер. Черная месса.
Пока она несла в рот второй кусок говядины, японский халат слегка распахнулся, и Гноссос разглядел на груди волосок.
- Ты действительно студент, Паппадопулис? Ничего, что спрашиваю?
- Буду, как только оформлюсь. А что?
- Ты не совсем тот тип. - Смотрит на меня. Хо-хо, начинает веревочка виться.
- Без этого никак. Вообще трудно классифицировать. Но однозначно лучше, чем просто болтаться. - Кивок в пустоту, означающий время, проведенное за городской чертой Афины. Скотч - чистая амброзия. После еды парегорик вставляет меньше.
- Я не совсем понимаю. Чем лучше?
- Все из оргонового ящика. Что-то там происходит в микрокосме.
- Никакой ответственности, ты хочешь сказать.
- Точно.
- Очень впечатляет, всюду одно и то же.
Будь скромнее. Ври. Настойчивый взгляд Брандо:
- Гмм, а когда вы собираетесь пожениться?
Замялась, рассеянно оглянулась через плечо, ложка с тертой кукурузой остановилась на полпути ко рту.
- Я не до конца уверена. Понимаешь, у него ферма, гибридная кукуруза в Айове. Зависит от того, как идут дожди и все такое.
- Господи.
- Почему господи?
- Ужасное место. Свиньи-людоеды и "Б-47". В прошлом августе прошел пешком половину штата, никто даже не подвез.
- Ты был один?
Напустить печали:
- Всегда. Вечно повторяю одну и ту же ошибку. Застрял в провинции, выпил пару кружек пива и потащился по 40-й трассе: хоть бы кто подобрал. Приходится топать до следующего города, понимаешь? Над головой бомбардировщики, вокруг моря химических зерен, без этого никак. Говорят, должны хорошо плодоносить, но на вид совсем пустыня. Понимаешь, короче. Слишком густо. Масляно. Промотали, спустили на жир. Боже, храни Америку. Будь здорова. - Он глотнул еще. Заинтригована.
- Это интересно, так мотаться?
- Не имеет значения.
- Должно иметь, раз ты этим занимаешься. То медведи, то автостоп.
Последняя ложка, ура. Нельзя приставать к человеку, пока он ест.
- Я разведу огонь?
- Да, конечно. Можешь налить мне выпить, пока ты на ногах, если не трудно.
И еще один себе. Не перенестись ли нам в Маргейт или в Брайтон, белый коттедж, английские розы в цветочных горшках, окованная дверь шести дюймов толщиной. Выключить лампу.
- Зачем ты это сделал?
Осторожнее.
- Камина не видно.
- А. - Затем: - Ты ведь не астроном на самом деле, правда? Это из той же серии, что и мистер Эвергуд, да?
- Простой звездочет.
- Я так и подумала - ты слишком лирик.
- Самосознанию моей иллюзорной расы нет до меня дела, малышка. Но я держусь, если ты понимаешь, о чем я.
- Ты не можешь говорить без загадок?
Всегда будь движущейся мишенью.
- Дай определение вещи, и она тебе больше не нужна, правда? Иди сюда.
- Нет. То есть, подожди. Мне хочется узнать тебя получше.
- Еще бы. Но у тебя на груди волосок, и он меня заводит.
- Оххх. Как ты можешь такое говорить. - Но покраснела не от омерзения. Двигаемся поближе. Коснись руки. Вот так. Клизму на пол.
- Какая гладкая кожа. Лосьон "Джергенс" и прочее.
- Пожалуйста. Я же просила тебя не… - Шея, кончиками пальцев по шее. Ха, посмотри, глаза закрываются, что я говорил. Колено?
- Пожалуйста…
- Тебе понравится.
- Ты слишком уверен.
- Опыт.
- Правда, это ужасно…
Мой бог, сисек нет вообще. Даже не прыщики. Но этот волосок. Какой прекрасный изъян. Попробуем бедро.
- Ох, пожалуйста, подумай о Симоне.
- Симон? - Что еще за Библия?
- Мой жених.
- Точно. - Поцелуй в шею: ага, извиваешься.
- Ты ужасно вульгарен.
- Я заведу тебя, малышка.
Глотнуть скотча, уложить ее на спину. Я знал, я точно это знал.
- Нет.
- Да.
Ох, как пьян. Кимоно прочь, нечего.
- Что ты делаешь?
- Ммммммм.
- Охх.
- МММММ.
- Каблуки - надо снять.
- Аххмммммм.
- Охх, чудовище.
Но тебе же нравится. Господи, я еще одет. Осторожные маневры, чтобы не поднялась с пола. Пиджак узкий. Так. Черт с ней, с рубашкой. Штаны.
- Подожди, у тебя есть эти штуки?
Господи, в кармане парки. Соврать:
- Да. - Брюки вниз, слишком узкие, ботинки не вытащить, мода плющовой лиги. Оставим как есть.
- Ты не носишь белья?
- Никогда.
- Ты не обрезан?
- Посмотри.
- О, и правда нет.
- Католик.
- Ужасно.
- Почему.
- Я где-то читала про рак.
- Иммунитет. Вот тебе.
- Охххххх…
- Я унесу тебя на небо, крошка.
- Ох!
Влез. Глаза дикие. Может, бешеная? Нет, такого счастья не дождаться. Вот так, полегче. Так. Так.
- Хмммм.
Глоток пойла, мы не спешим.
- Выпить хочешь?
- Что? Сейчас?
- На.
- Нет. Дальше, дальше.
Теперь немножко вбок. Ого, вот это ноги. К каблукам хорошо бы шпоры. Легче, легче легче легче. Потом пойдет быстрее.
- Оххххххххххххххххххххххххх.
- Мммммм. - В каком ритме? "Ночь в Тунисе". Чарли Паркер. Литавры. Уже близко. Вууууу. Быстрее…
- О Боже…
Никаких молитв, детка, Гноссос здесь. Еще ближе.
легче
легче
легче
анх
Анхх.
АНХ!
- Ооооо.
- Вот.
- Господи.
- Это правда.
- Ты - ты его хорошо надел?
- Кого?
- Эту штуку.
- Какую штуку?
- Контрацептивную.
- Я ее не нашел.
- Что?
- Страсть обуяла.
- ЧТО? - Памела выскользнула из-под него, перекатилась на бок. В семени бухло и парегорик, надо бы сказать что-то ласковое.
- Парегорик.
- Что?
- Во мне слишком много дряни, ты не оплодотворишься.
- Ох, что за гадкое слово. Что мне делать? Оно у меня внутри.
- Держи, - протягивая ей клизму. - Спринцовка для успокоения души.
- Свинья.
Памела выхватила у него из рук клизму и помчалась в ванную. Гноссос остался сидеть в спущенных до ботинок брюках, все еще в рубашке, галстуке и с медленно вянущей эрекцией. Допил стакан скотча и налил новый. За стеной слышались мучительные стоны и фырканье воды. Нужно что-то сказать.
- Тебе помочь?
- Отвали.
Спасибо на добром слове.
Он ретировался к проигрывателю, перебрал всю коллекцию и, не найдя ничего стоящего, остановился на Брубеке. Послышались шаги.
- Помогло?
- Надеюсь. Мне плохо.
- Первородный грех.
- Без тебя не обошлось, спасибо за помощь. И чего ты тут расселся без штанов? Шел бы пока, а? Хоть ненадолго?
Подъем, штаны еще мокрые. От нее? Нет, "Катти-Сарк". Боже, совсем забыл об ужине. Бедный Фицгор.
- Сегодня можно будет переехать?
- Нет! Ох, как мне плохо. Бедный Симон.
Надо бы отлить. Придется поискать другое место.
- Ладно, детка, до новых встреч.
- Забирай, - протягивая ему мокрую сплющенную клизму.
Он швырнул ее за спину, пожал плечами, несколько мгновений грустно смотрел, как Памела стоит у камина, скрестив руки на животе и вздрагивая, затем повернулся, шагнул за дверь и побрел по улице.
Он замедлил шаг только раз, когда из теней появилась странная танцующая фигура: запястья свободно качались, глаза в мрачной безлунной ночи вспыхнули злобой - и пропали. Гноссос таращился на то место, где она только что была. Лысый череп? Сгорбившись от холода он пробирался по снегу. Что за черт. Semper virgini.
Без особого на то соизволения мембрана остается ненарушенной. Скоро, снова говорил он себе, скоро: придет любовь.
Черная распухшая депрессия накрыла его собой и всей тяжестью прорвалась внутрь - через кровь и лимфу его ночи.
3
Доброе утро, блюз. Матушка Хеффаламп. Монсиньор Путти. Первое столкновение с деканом человеков.
Тарантул.
Безглазый и мохнатый, прочно уселся во рту, протиснув сквозь сжатые губы темно-коричневую колючую ногу.
Как он туда попал? Гноссос повернул голову и попробовал сплюнуть, но тарантул увернулся и остался во рту. А что если он кусается? Кусок дымящегося сала, воткнутый мне в горло.
Он очень осторожно перевернулся, пытаясь нащупать подушку, но нашел только грязный коврик на полу. За ночь надышался пылью, и тарантул - на самом деле не тарантул, а его собственный язык.
- Пить! - Слабая попытка.
Легкое шебуршание в соседней комнате - как будто кто-то одевается - затем тишина. Усилия, которых потребовала эта хилая просьба, взболтали частицы яда, щепка едкой тошнотной боли прошибла голову от виска к виску, и он лежал тихий, словно закрытая книга, дожидаясь, когда тошнота успокоится. Двигаться очень медленно.
Подбородок упирался в ковер; Гноссос открыл один глаз и увидел чьи-то потерянные волосы, обрезки ногтей, гнутые скрепки, катыши пыли, кошачью шерсть, засохшие цветочные лепестки, шелушинку лука и мумифицированную осу. Закрыл глаз. В позвоночник вгрызался паразитический червь неизвестной породы. Спокойно.
- Хефф! - Новый всплеск боли.
Дверь из соседней комнаты отворилась, и появился Хеффаламп - босой, в джинсах, с наброшенным на шею полотенцем. В одной руке он держал стакан с пузыряшимся бромозельцером, в другой еще один стакан с налитым в него на два пальца желто-коричневым ужасом.
- Пей, - поступил безжалостный приказ.
- Гггггг, - Гноссос заглотил ледянящие пузыри.
- Никогда не мешай дурь с бухлом, - последовало нравоучение.
- Блять, какая гадость.
- На. - Виски пронесся по жилам спазматическим вихрем, раздражая перепуганные нервы и кровяные тельца. Затем - успокоительное тепло. - Лучше?
- Немного. У меня во рту, ты не поверишь.
- Ты похож на смерть.
Что-то брезжит.
- Я ее видел ночью. На Авеню Академа.
- Неужели?
- Не то лысая кошка, не то подросток.
- Пригласил бы пропустить стаканчик - через пару лет, когда ты пережрешь герыча, бедняге не придется тебя искать.
- Хватит изображать мамашу! Боже, старик, у меня что-то выросло в передней доле. Оооо.
- Можно отрезать.
Неплохая идея. Стану капустой - и никаких эмоциональных реакций.
- Почему я на полу?
- Сам захотел. Ты очень переживал из-за низколетящих самолетов. Даже вызвал монсиньора Путти, он с минуты на минуту появится. Есть будешь?
- Господи, нет. У тебя все равно нет мороженой клубники. А зачем Путти?
- Ты решил, что пришло время собороваться. Вставай давай, найдем чего-нибудь в "Дыре Платона".
- Оооооххх…
- Тут близко, старик…
- Это "Красные Шапочки", с них началось.
- И как оно в землячестве?
- Оххххххх.
- Мы так и думали. А может возьмут? Будешь у них домашним сумасшедшим.
- Болтая банку апельсинового сока "Дональд-Дак". - Собирайся, тебе разве не надо оформляться?
- О, и мне сока. Британская цаца сказала, с меня сдерут пятерку, оформление стоит бабок, а я почти пустой.
- Лимонную кислоту в бухой желудок не наливают.
- Матушка Хеффаламп.
- У тебя в рюкзаке же полно серебра.
- Откуда, старик, купоны на скидки?
- Колесико, господи, неужели забыл?
Смутные воспоминания.
- Какое колесико?
- Ты выиграл сто с чем-то баксов. Проктор Джакан, наверное, уже выписал ордер.
- Ты серьезно? В рулетку? У кого?
- Какая разница? У мекса в ковбойском костюме и у парня из менторского "Светила". Вставай, старик, вид у тебя, как у поварешки с вареной смертью.
- Сто баксов? Охххх.
- Что теперь?
- Тетка за кассой.
- Брось угрызения, одна обуза. - Хефф вытащил из мешка с грязным бельем пару заскорузлых носков. - Сходи на исповедь, что ли?
- Покаяние ложно, детка, только умножает боль. Раненые клетки просят мирра. Ты меня подкалывал насчет монсиньора Путти, да? Нафига он мне?
- Ты даже написал инструкцию. Хочешь посмотреть?
- Молитва - это все. Пост, Сатьяграха. Из глубин я взываю к тебе, Господи.
- Слушай, старик, сделай милость, вставай, я должен узнать, выгнали меня из школы или нет.
- De Profundis, semper hangovum …
- Блять. - Хефф повалился в кресло-качалку, носки сползли со щиколоток. Длинные кости, долговязое квартеронское тело, след ватузской крови уже почти растаял, но еще заметен. К тому ж - голубые глаза, что редко бывает, девчонкам очень нравится.
- Ты прекрасна, Хеффаламп, я должен на тебе жениться.
- Гхм.
- Охххх, затылок. Больнее всего в затылке, ты замечал? И в левом глазу.
Хефф лениво перелистывал "Анатомию Меланхолии" и насвистывал что-то из Рэнди Уэстона, потом равнодушно спросил:
- Поедешь со мной на Кубу на весенних каникулах?
- Вот только не надо этого маминого распорядка. И, между прочим, пора вырастать из синдрома приключений. Сейчас 58-й год, а не 22-й.
- Там, по крайней мере, что-то происходит; поговаривают о революции, чтоб скинуть маньяка Батисту.
- Ты же все равно не отрастишь бороду, так в чем расклад? Охх, для моей головы это чересчур. Может, поставишь Майлза? У тебя есть Майлз? Хоть как-то успокоить ушибленную корку? Ууф. -Раскорячившись, он сел, с усилием распрямился и в треснутом зеркале на другом конце вонючей комнаты обнаружил свое распухшее отражение. Не смотреть. Смертельно. Утром трудней всего. Хефф послушно насаживал пластинку на ось одолженного проигрывателя, поглаживая свободной ладонью ручки усилителя "Хиткит". Рядом с лампой, на которой вечером сушились косяки, валялась полупустая склянка с парегориком и пипетка.
Гноссос с трудом поднялся и поболтал высунутым языком. Стащил с себя перепачканные остатки пыльного костюма, в котором проспал всю ночь, и нагишом, скребя мошонку, потопал через всю комнату к раковине. Побрызгал мокрыми пальцами в глаза, с натугой проморгался и направился к рюкзаку прятать улики. Надо задобрить церковь-прародительницу, вляпаться из-за попа.
- слишком много иронии. Повернувшись в сторону динамика и прищелкивая пальцами, он вдруг обнаружил, что прямо на него глядит сморщенный пенис. И только когда тот пошевелился, Гноссос признал собственное отражение.
- Господи, надень что-нибудь. - Хефф, смотревший на то же самое, швырнул ему черный махровый халат. - После распутства твое тело непристойно.
- В этом слове нет смысла, старик.
- Тогда похотливо. Как, черт возьми, женщины вообще занимаются с тобой любовью, - это выше моего понимания. - На улице шум машин, мир еще функционирует.
- Никак. Я им просто втыкаю. И вообще, я до сих пор девственник. Любовь впереди, ага?
В дверь вежливо постучали.
- Господи, се Человек.
Хефф выскочил из кресла.
- Ложись куда-нибудь, быстро. И ради Христа, прикройся халатом!
Завернувшись в махру, Паппадопулис метнулся к ободранному дивану, шкура которого слезала драными полосами. Хеффаламп набросил ему на колени армейское одеяло, подоткнул со всех сторон, дождался, пока руки сложатся в молитве, и только после этого направился к дверям. Монсиньор Путти ждал, нервно теребя короткими пальцами черный ранец из свиной кожи. Войдя, он остановился, чтобы ему помогли стащить тяжелое пальто.