Он начал прикасаться к избранным своей тростью, словно волшебной палочкой. Мы со всей компанией отправились в туалет. Было в этом ощущение праздника. На барной стойке переводчик оставил кучку белого порошка, чтобы оставшиеся сильно не расстраивались. Американцы - они такие.
В туалете я без умолку болтала, а в это время мой друг доказывал, что опыт помогает нам идти прямо к поставленной цели и не обижать при этом других. Все были очень оживлены. Я поминутно объясняла причины моего исчезновения и улыбалась в ответ на предложения вернуться. В кокаине хорошо то, что тебя захватывает сам процесс говорения. Я могла бы трахнуть любого из тех, кто там находился, но пока что предпочитала болтать и смотреть. Я не хотела торопиться, ночь только что началась, и следовало прожить ее с толком. Был там парнишка, косивший под пай-мальчика, что не помешало ему взглядом пригласить меня присоединиться к группе, в которой он барахтался. Я разок улыбнулась в ответ, что означало: спокойствие, инициатива остается за МНОЙ, но, если мне захочется согрешить, ты станешь одной из тех гаваней, где я буду искать пристанища. В последнее время я вся такая литературная, даже когда просто смотрю.
В качестве прелюдии сортирный сейшн оказался неплох. Его одного хватило, чтобы мой друг посчитал, что путешествие в Мадрид удалось.
Мы покинули бар и отправились в дом пай-мальчика. По инициативе нашего амфитриона команда сократилась до четырех человек: моего друга, еще двух парней и МЕНЯ. Мальчик жил вместе с матерью в старомодном буржуазном доме. Мать находилась в путешествии, а сынок - в предвкушении, что этот вечер не будет похож на его всегдашние семейные вечера.
Полагаю, что гости, все четверо, продемонстрировали широту натуры. Мы оказались достаточно изобретательными и достаточно порочными, чтобы извлечь пользу из искусного комбинирования. Я отлично провела время, мой американский друг тоже, а это, в конце концов, и было самым важным.
На следующий день я пошла в редакцию "Ла Луны", чтобы помочь моему другу приобрести права на мои автобиографические заметки. Я проявила слабость и согласилась снова начать писать для самого распрекрасного журнала всех времен, как я сообщила редактору. Когда явился посыльный с письмом, мы были поглощены переговорами. Письмо предназначалось мне. Вероятно, в Мадриде нельзя шагу ступить за порог своего дома, без того чтобы все поняли, куда ты направляешься. Я распечатала письмо. Отправитель не знал моего адреса и писал мне на адрес журнала. Это был тот самый мальчик, гостеприимством которого мы воспользовались прошлой ночью. Поскольку он очень молод, то решил ввести меня в курс дела в форме стихотворения. Я вообще отличаюсь ТЕРПИМОСТЬЮ, посему не стала придавать этому значения. В девятнадцать лет проза не кажется лучшей формой выражения мыслей о себе самом. Вот что говорилось в стихотворении, я привожу его целиком: "Восемь часов утра, и ты только что ушла с теми тремя парнями, что с нами спали. Целуя любого из них, я ощущал желание, но больше всего я желал целоваться с тобой. Нос, раздраженный кокаином, я смазал кремом. Слушая "Ne me quitte pas" , надеваю пижаму.
Но сон не приходит. Собираю пустые сигаретные пачки и вспоминаю тебя, без боли и без драматизма. То ли это приход зрелости, то ли ты недостаточно меня интересуешь? Все равно. Восемь часов утра. Гулянка кончилась, и я печатаю тебе на машинке письмо, которое не знаю, куда отправить". Кстати, в постскриптуме он оставил свой номер телефона.
Я предпочла бы побольше жизни в письме, но в целом было неплохо. Я привыкла к грубости, поэтому, когда человек отстранен и деликатен, это всегда немножко трогает. Возможно, я ему и позвоню. Полагаете, стоит?
10. Один буржуазный эпизод
Я ему позвонила. В конце предыдущей главы я еще не была уверена, но всегда находятся такие пять минут, когда голова у человека совершенно пустая, и вот тогда-то люди чувства, вроде меня, и принимают самые неправильные или самые великие решения.
Я позвонила ему, то есть Пай-мальчику, творцу безжизненной поэзии. Он начал часто приходить ко мне. Помимо секса я заставляла его отвечать на телефонные звонки и перепечатывать мои истории на машинке, потому что с некоторыми парнями просто трахаться недостаточно. Правда, похоже на роман Франсуазы Саган ?
МОЯ ЖИЗНЬ не так легка, как представляется. Целый день я подписываю воззвания против НАТО - и в поддержку НАТО, поскольку в таких сложных вопросах я стремлюсь к полному равновесию. Давлюсь мадридским косидо на вручении Разных премий. Ношусь из квартала в квартал, выступаю с лекциями о важности наркотиков для бедных слоев населения. Благодаря моей образцовой беспристрастности меня избирают посредницей во всех спорах между епископальной конференцией и правительством: епископы часто недовольны тем, как к ним относятся правящие круги (а я, как могу, раздуваю страсти, очень уж мне нравятся епископы). Я также поддерживаю близкие контакты с ЭТА: мне интересно, смогут ли они договориться с министерством внутренних дел. В общем, я вся состою из социальных компромиссов. Я - человек АБСОЛЮТА и, когда ВЫСТУПАЮ, принимаю в расчет все последствия. Я знаю, что, когда начинаешь выступать и вращаться, превращаешься в ПУБЛИЧНУЮ ФИГУРУ, а возможности публичной фигуры ограничены тем, что она к тому же человек, и ей нужен кто-то, кто отвечал бы на звонки. Моя трагедия - это ВРЕМЯ (теперь, став знаменитой, я понимаю, почему люди вроде Борхеса были так озабочены временем). Если я говорю ДА моей публике, то есть епископам, правительству, ЭТА, квартальным муниципалитетам, сыщикам и т. д., я сознаю, что данное слово обязывает меня, помимо лечения всех болячек этой чертовой страны, еще и ПЕРЕСПАТЬ с половиной из этих дядек, поскольку, откровенно говоря, кода они имеют дело СО МНОЙ, выясняется, что у каждого есть сердце и хрен, и в промежутках между переговорами всегда находится минутка для отсоса, для ТРАХНЕМСЯ ПО-БЫСТРОМУ, пока мы переходим из кабинета в кабинет… - в общем, эти штуки имеют свою привлекательность, однако они отнимают ВРЕМЯ.
- …а иногда мне нужно вызвать водопроводчика или сходить в банк, починить электроплиту или отказать всем радиожурналистам, которые приглашают поговорить о постмодернизме (будь проклят тот час, когда они там у себя в "Ла Луне" изобрели это словечко). Мне нужно быть на презентациях моих первых фотороманов, ныне переизданных в Алжире. Или ехать в Нью-Йорк на выставку всех моих порнографических работ. Я должна ответить бразильцам, смогу ли выступить с речью на открытии их карнавала. Я должна ответить множеству анонимных хулиганов, с которыми поддерживаю оживленную переписку (когда тебя угрожают убить - это всегда означает, что ты кому-то очень нравишься), и МЕНЯ НА ВСЕ НЕ ХВАТАЕТ. Мне нужен секретарь, и им мог бы стать ты, раз уж ты меня любишь и вечно тут торчишь.
- Да, но я поэт.
- Прежде чем получить "Адонаис" , поэту предстоит снести сколько-то лишений, а быть моим секретарем - не самое страшное из них.
Мое счастье, что Я настолько красноречива, - ведь когда просишь мужчину протянуть руку помощи, то - не важно, влюблен ли он в тебя или нет, - убедить его непросто.
Вот так Пай-мальчик превратился в моего интимного секретаря и стенографиста. Я знаю, особой пылкостью чувств тут и не пахнет; неэтично пылать страстью к секретарю-любовнику. К тому же - зачем скрывать? - я его презираю. Когда объясню почему, вы признаете мою правоту.
Пай-мальчика звали Пепон, и его полезность имела какой-то неприятный осадок, поскольку, по его словам, я отнимала у него все двадцать четыре часа в сутки, так что его мать начала беспокоиться.
- Давай поговорим с ней, она поймет, что для твоего становления я - это САМОЕ ГЛАВНОЕ.
- Нет, не поймет, - заверил он.
- Поглядим.
Парни этого типа, хоть и обладают прекрасной кожей и носят стильные шмотки, все-таки слабаки, и в итоге он не смог отказаться.
Он привел меня в свой дом и представил своей матери.
Сеньора выглядела неплохо, она, видимо, успела кое-что прочитать в своей жизни и, казалось, испытала не так уж много разочарований. Очень представительна и все такое, с такой внешностью она могла бы стать министром чего-нибудь, однако говорила она нездоровым тоном (я подумала, она, наверное, из "Опус Деи" - но дело оказалось в другом).
- Я всегда была очень либеральна, - излагала она, пока мы набивали рот печеньем, эти двое пили чай, я анисовку, - поэтому я не мешаю своему сыну развлекаться. Полагаю, это полезно как для его физиологии, так и для духа, и Я не возражаю, чтобы он делал это не самым традиционным способом.
- Это экономит кучу ВРЕМЕНИ. Я вот с детства усвоила, что важнее НАСЛАЖДЕНИЯ почти ничего не бывает, - сказала я в ответ.
- Странно, что вы не поэт, ведь именно поэты больше других склонны придавать значение пороку.
- Чтобы ПОЛУЧАТЬ НАСЛАЖДЕНИЕ, нет нужды быть поэтом, скорее, наоборот, поэты обычно малоизобретательны, даже напившись.
Пепон не мог вымолвить ни слова, сидел как па углях.
- Не знаю, почему ты так боялся представить меня своей матери, она великолепна, - решила я вовлечь его в разговор.
- Если бы вы знали моих друзей, вы бы испугались, насколько я уступчива по сравнению с ними, но это не означает, что меня не интересует судьба моего сына. Он - единственное, что у меня есть.
- Дорогая, в твоем возрасте еще вполне можно поразвлечься. Может быть, придется платить, но это, как я понимаю, проблемы не составит.
Я уже собиралась дать ей телефон какого-нибудь знакомого плейбоя, но мать и сын уставились на меня, как на Супермена, у которого из глаз посыпались молнии, так что я предпочла улыбнуться и пригубить анисовки.
- Какой бы либеральной я ни была, есть вещи, которые меня не интересуют, - произнесла мать, сдерживая свою ярость. - Мне достаточно заботы о сыне. Но естественно, вам меня не понять: вы ведь трансвестит и детей у вас никогда не будет.
Мне показалось, что я не расслышала.
- Что-что?
- Да, не удивляйтесь, милочка, наука пока что так далеко не продвинулась.
Она улыбнулась, отставание науки приводило ее в восторг.
- Сеньора, пизды и мужиков мне хватит, чтобы обзавестись целым племенем, если я буду хоть чуть-чуть неосторожна.
- Вы меня не так поняли, милочка. Я ведь уже говорила, что либеральна до неприличия. Вам не следует стыдиться того, что вы трансвестит, я нахожу это забавным.
- Если не перестанете называть меня мужиком в юбке, вам придется проглотить эти печенюшки одну за одной не жуя. Тысячи мужчин затонули у меня между ног. И один из них - ваш сын.
Как говаривала Мей Уэст, я хороша, когда я хорошая, а когда плохая - то я еще лучше.
Сеньора, вероятно, что-то поняла, потому что замолкла и посмотрела на своего сына, ища поддержки.
- Не хочешь что-нибудь сказать по этому поводу? - скомандовала я.
- Послушай… я ведь тебя предупреждал, что Патти этот разговор не понравится, - ответил Пепон, дрожа.
Я поднялась и залепила ему пощечину:
- Ты уволен. Я сделала тебя своим секретарем, чтобы немного унизить, но ты и того не стоишь.
Мать не осталась безучастной: он вскочила и закатила оплеуху мне.
- Никому не дозволяется бить моего сына в моем присутствии.
- Сеньора, теперь я понимаю, почему в некоторых странах крестьяне рубят головы своим хозяйкам.
Временами во мне просыпается потрясающая гражданская сознательность. Я не могла оставаться в этом доме ни минуты. Подхватила свою сумочку, пернула и вышла за дверь. Уже на улице меня догнал Пепон: Патти, прости меня. Я все тебе объясню.
- Оставь меня в покое. - Я закатила ему еще одну оплеуху.
- Моя мать тяжело больна; с тех пор как восемь лет назад умер мой отец, она думает только обо мне, потому что я - его копия. Она влюблена в меня. Ее не беспокоят мои связи с парнями, она говорит, "это другое, с ней никто соперничать не сможет", но она не выносит, когда я сплю с девчонками. Она претендует на то, чтобы быть единственной женщиной в моей жизни, так что, когда я гуляю с девушками - а мне нравится именно это, - я вынужден ее обманывать. По этому я сказал ей, что ты - трансвестит.
- Пепонсильо, я девушка простая, и все это для меня омерзительно.
- Я так страдаю, Пат. Ты ведь знаешь, что я поэт. Не уходи вот так.
- Чтобы быть поэтом, необходимо нечто большее, чем авторитарная и безумная мать. Не пытайся снова искать меня.
Вдали показалось такси. Я остановила его и уехала. Хоть я и отвела душу с матерью и сынком, я была В ЯРОСТИ. Такое со мной случается нечасто, но на таксиста я даже не взглянула. Сухо назвала свой адрес, он сделал музыку погромче. Гарри Белафонте исполнял кантри-песенку "Mary's Boy Child" , едва ли не жестокую в своей слащавости. По щеке моей скатилась совершенно непрошеная слеза, мне стало почти стыдно, и я вытерла ее рукой.
- Патти, которую я знал, не плакала. Я так и окаменела от подобной наглости.
- Я-то думала, такси - это как церковь, место спокойное и укромное, но теперь вижу, что ошиблась, - слабо возразила я.
Таксист начал подпевать, помогая Гарри Белафонте. Казалось, они рождены, чтобы петь дуэтом, и это было уже чересчур. Есть такие мужские голоса, которые заставляют почувствовать себя одинокой, словно старый башмак.
Я пишу эти строки в феврале. Я даже не обратила внимания, что больше месяца назад случилось Рождество, но эта песенка принесла мне ощущение всех рождественских праздников, от которых я когда-то убежала.
По счастью, песня закончилась, и, пока я приходила в себя после этого неожиданного всплески сентиментальности, таксист снова заговорил:
- Вы меня не помните?
Я впервые посмотрела ему в лицо, и, естественно, я его ПОМНИЛА!
- Прошлой весной ты привез меня в Меркамадрид и подарил килограмм креветок! - Если в мире существовал человек, которого я хотела бы снова увидеть, - так это его.
- Совершенно точно.
- Ты не представляешь, как это меня растрогало. Я открыла окно, чтобы тебя поблагодарить, но ты уже уехал, а мою гостиную наполнил весенний воздух.
- Я читал. Твое описание меня тоже растрогало.
- В тот раз мы не слишком много разговаривали. Что же случилось, откуда столько красноречия?
- Ничего. Я выжил.
Он все так же походил на Роберта Митчума в фильме "Из прошлого". После моего плачевного буржуазного приключения я была очень рада, когда таксист довез меня до дверей моего дома. Как только мы приехали, он - угадав, что мне это нужно, но я слишком слаба, чтобы просить, - взял меня за руку и довел до самой постели, он снял с меня туфли и сам сел рядом, на краешек. Понемногу тишина справилась с моей тоской - словно губка прошлась по грязному полу. Я подумала про себя: передо мной открывается новая жизнь.
Было очень жаль, что эта новая жизнь продолжалась всего пять часов, а потом таксист ушел, снова оставив меня наедине с собой и с моим самокопанием.
Я поняла, что я по природе женщина одинокая и извращенная. Моя жизнь, как и мои рассказы, состоит только из завязки, но не имеет ни ядра, ни развязки. Мне хотелось бы найти в этом таксисте какой-то новый горизонт, что-то, что бы оправдало и объяснило эту перемену, которая неумолимо свершается во мне. Но этого не случилось.
Придется поискать где-нибудь еще.
Мне страшно, я чувствую, что вдруг разом повзрослела!
11. Миф о Патти
Прежде чем уйти, я хочу оставить разгромное завещание, чтобы никто не думал, что я заболела или вышла замуж.
ПРОЩАЙТЕ.
Меня уже ничто не развлекает, особенно теперь, когда РАЗВЛЕЧЕНИЕ стало МОДОЙ. СЛАВА - это то, что заставляет тебя повторяться от главы к главе. Если ты остроумна, от тебя ожидают, что ты будешь такой всегда. Если признаешь, что легковозбудима, то предполагают, что у тебя между ног ВЛАЖНО все время. Если обладаешь спонтанной реакцией - ждут грубостей. Если у тебя появилась ПРЕКРАСНАЯ ИДЕЯ начать вести ЗАПИСКИ с единственной целью - показать, что у тебя тоже есть пишущая машинка, и эти записки получаются веселыми, бесстыдными, озорными, прикольными и так далее и вводят в моду веселье, бесстыдство, озорство и приколы - твоей вины здесь нет. Ненавижу всю шайку этих бездарных читателей, которым хватает наглости вставать на мою точку зрения и которые бурно приветствуют все, что я ни сделаю, что ни скажу.