- Я хочу сказать, что очень сожалею, что называл тебя говном, но ты поступила по-хамски, сделала мне больно. Мне до сих пор больно. И даже в ту ночь ты опять позволила кретину Чарли приехать и выебать тебя. Это уже переходит всякие границы. Даже наши с тобой, которые нормальным людям не кажутся границами вовсе.
- Прости, О, - сказала Наташка. - Это я от злости на тебя сделала. Из чувства противоречия.
Оскар покачал головой, однако, вспомнив, что Наташка не может видеть его головокачания, выражающего степень потрясения Оскара поступками Наташки, ограничился тем, что тяжело вздохнул в трубку.
- Что делаешь? - спросила Наташка.
Оскар знал, как ей было нелегко с ее характером набрать его номер телефона. Он принял Наташкину жертву понимающе. Оценил стоимость жертвы.
- Сижу голый.
Оскар и в самом деле сидел голый на ручке кресла. Из окон дома, расположенного напротив, на Оскара смотрели из-за шторы две девочки-подростка. Подглядывали. Чтобы доставить девочкам удовольствие, Оскар часто расхаживал по квартире голым. Однако он всегда одевался после пяти часов, когда как раз приходили с работы родители девочек.
- Хочешь, я возьму такси и приеду? Я давно у тебя не была, - сказала Наташка смирно.
- Хочу, - признался Оскар.
- Буду у тебя через час.
2
Через пару часов Оскар лежал уже между двух самых прекрасных в мире Наташкиных ног и быстро-быстро, не хуже, чем этот парень из группы "Кисс", втягивал и вытягивал язык - лизал Наташкину самую прекрасную в мире спелую сердцевину. Этот непременный ритуал лизания никогда не надоедал Наташке, более того, она на нем всегда настаивала. После заливающего все Наташкино существо дикого, сумасшедшего оргазма под языком Оскара она потом еблась охотно и долго, как угодно и куда угодно. Оргазм от оскаровского языка был для Наташки как бы разминкой.
Разминка, однако, продолжалась порой так долго, что язык Оскара немел и ничего не чувствовал, как после анестезии. Вряд ли не тренированный в этом виде любви мужчина мог живым прийти к моменту, когда Наташкин живот наконец сжимался в финальном окаменении и она медленно, не осознавая, что делает, дрожа, подтягивала свою пизду вверх, чтобы наконец зареветь, задергаться и кончать раз за разом волнами на протяжении нескольких минут и потом обмякнуть.
В этот момент Оскар вставлял в податливую Наташку член и ебал ее глубоко и сильно. Счастливо созданное Богом существо блаженно улыбалось и почти летало над кроватью, пока наконец опять не кончало, на сей раз вместе с Оскаром, так же блаженно улыбаясь и прижимая Оскара к себе, горячей и разъебанной.
Нежная плоть Наташки окружала лицо Оскара, из пипки ее струился хвойный, особый Наташкин запах, только ей присущий, запах молоденькой сосны, и Оскар, чувствуя у себя на губах Наташкину мякоть, подумал, что он - самый счастливый человек на свете. А раз он чувствует себя счастливым, значит, он любит Наташку, подумал Оскар, и на глаза его навернулись слезы. "Сентиментальный идиот, умиляющийся пизде, пиздострадатель", - язвительно раскритиковал себя Оскар, но слеза или две уже успели упасть в Наташкину раскрытую пипку, смешавшись с ее вдруг потеплевшим соком… Наташкин живот дернулся и напрягся, а Оскар еще быстрее заработал языком, касаясь Наташки все нежнее и воздушное, нежнее и воздушнее…
3
Наташка ушла от Оскара только через три дня. И пропала.
Уходя от Оскара, Наташка жаловалась на усталость и разглагольствовала о том, как ей хочется выспаться и провести весь следующий день дома.
"Ты определенно сексуальный маньяк, О, - говорила она, довольно хихикая. - Я от тебя устала".
Однако когда в тот же день, поколебавшись чуть-чуть, Оскар позвонил Наташке около часу дня, желая узнать, не хочет ли Наташка пойти с ним вечером в ресторан, то Наташки дома не оказалось.
"Ну что ж, вышла Наташка куда-нибудь, позвоню позже", - решил Оскар. Однако и в четыре часа дня к телефону никто не подошел. Уставшая страдалица куда-то прочно свалила. С шести часов вечера Оскар стал звонить Наташке каждые полчаса.
В сущности, Оскар поступал незаконно. Проверка была нарушением конвенции между ним и Наташкой - конвенции о свободе поведения. Однако Оскар чувствовал, что за исчезновением Наташки скрывается некая важная для него, Оскара, тайна. Кроме того, Оскар был обижен исчезновением, ведь когда утром Наташка уходила от него, он очень просил ее остаться и провести с ним еще один день.
Сознавая, что он совершает глупость, Оскар снова и снова набирал Наташкин номер и слушал гудки в телефонной трубке и считал их. В перерывах между звонками Оскар пил бренди и расхаживал по ливинг-рум. К десяти часам вечера его ненависть к телефону и беспокойство достигли апогея, и он решил поехать к Наташке и проверить лично, что же происходит. Он натянул тулупчик, уже одетый хватанул прямо из бутылки здоровенный глоток бренди, взял упакованную в пластиковый мешок маску Алиена - его новогодний подарок Наташке, в прошлый раз она маску забыла - и захлопнул за собой дверь квартиры.
Зимнему Нью-Йорку не было никакого дела до Оскара, до Наташки и ее тайн. Раздраженные своими проблемами - инфляцией, потерей работы, отсутствием удовлетворяющего любовника, неудачами в службе, бракоразводными процессами, собственной неполноценностью или трусостью - пробивались сквозь улицы прохожие осажденного суровой в этом году зимой города. Оскар ехал в такси, сжимая маску Алиена, по Шестой авеню и, отвлеченно разглядывая прохожих, стеснительно думал о том, что, конечно, это ревность гонит его к дому Наташки сейчас. Ему не хотелось ревновать, но одна только мысль о Наташке, ебущейся сейчас в своей спальне с другим существом мужского пола, не Оскаром… Шофер с удивлением оглядывался на пассажира, очевидно ловя в зеркале его искаженное ревностью лицо, а один раз даже спросил: "С вами все в порядке, сэр?"
Выйдя из такси на 84-й улице, как раз там, где ему нужно, - Наташка жила в доме номер сто по 84-й улице, - на углу Парк-авеню, Оскар, воодушевляемый своим воображением, направился в Наташкин подъезд.
- Ее нет дома, - объявил ленивый и жирный дормен по имени Джерри. - Нет дома.
- А ты не знаешь, когда она ушла? - спросил Оскар.
- Не знаю, - односложно ответил ленивец и опять уселся на стул у двери. И, видя, что Оскар стоит и не уходит, раздраженно добавил: - Я только что заступил на дежурство.
Наташкин дом был одним из худших на 84-й улице; затесавшийся не по рангу в ряд дорогих многоквартирных домов, сотый скромно ожидал ремонта, а уж после капитального ремонта Наташка не сможет жить в этом доме, злорадно ухмылялось лицо дормена. "Русским блядям, к которым ежедневно ходят мужики всех возрастов и национальностей, не место в нашем респектабельном доме, - вещала красная рожа Джерри, у которого с Наташкой были персональные счеты. - Не будет места после ремонта. До ремонта мы ее вынужденно терпим. Но скоро ее пребыванию здесь, слава богу, наступит конец".
С Джерри все было ясно. Оскар отвел стеклянную дверь рукой и шагнул вместе с маской Алиена на зимнюю улицу. На углу 84-й и Парк-авеню он постоял некоторое время, не зная, что ему делать, потом, оглядевшись по сторонам, вернулся, опять прошел мимо парадного входа в дом и вдруг неожиданно для самого себя быстро спустился по ступенькам в темную щель, ведущую в узкий внутренний двор и служебные помещения сотого.
4
Оскар залез в Наташкину квартиру по трубе. Он помнил, что рядом со всегда приоткрытым окном Наташкиного туалета проходит выкрашенная мерзкой желтой краской труба.
Точно такую же трубу, вползающую вверх по грязнокирпичной стене, нашел Оскар во дворе дома номер сто и, привязав пластиковый мешок с маской Алиена к ремешку брюк, сложив бумажник и все содержимое карманов в один карман, застегивающийся на пуговицу, полез по трубе вверх. Скалолазание облегчалось тем, что через каждый ярд или даже чаще ярда труба опиралась на железные костыли, казалось основательно и прочно вбитые в стену. Карабкаясь, Оскар с удовольствием чувствовал безотказную крепость своего натренированного ежедневной гимнастикой тела.
Десятого этажа Оскар достиг относительно легко, и как будто бы никто не увидел его из окон. Единственное, в чем оказался не уверен, - десятый это или девятый этаж. Но когда он, осторожно и стараясь не шуметь, дотянулся до узкого окна близлежащего туалета, вдев в щель одну руку, - другой он держался за трубу, - с усилием сдвинул раму вверх и увидел внутри знакомые Наташкины непристойные картинки на стенах и книги, стопкой сложенные на полу (Наташка любила читать в туалете), Оскар с ликованием понял, что он попал туда, куда хотел. Бросить внутрь маску Алиена и потом втянуть туда же туловище заняло у Оскара несколько минут.
Стоя в туалете - он же по совместительству служил Наташке и ванной комнатой, - Оскар снял и осторожно положил на пол полушубок, развернул пластиковый мешок, извлек маску Алиена и натянул маску на голову. Оскар намеревался испугать Наташку, хотя и не был уверен, что Наташка дома, а если Наташка была дома, то она наверняка находилась в постели с мужчиной. Толково объяснить, зачем он надел маску на голову, Оскар, пожалуй, не смог бы. Возможно, чтобы защитить свое лицо от глаз Наташки и мужчины, который ебет Наташку в ее постели. Оскар осторожно приоткрыл дверь туалета и прислушался…
В квартире пахло Наташкой и ее духами, сладковатым, застарелым, плотно осевшим на предметы табачным дымом, но никаких звуков Оскар не уловил, кроме слабых шумов ночного Нью-Йорка. Очень слабых и монотонных, как шум моря, - квартира всеми окнами некрасиво выходила во двор, смотрелась в задние стены и наглухо задернутые чужие окна. Не очень дорого обходилась официальному любовнику Джоэлу Наташка.
Туалет находился между Наташкиной ливинг-рум и ее спальней. Напротив двери туалета была дверь в крошечную кухню, слева начиналась, без двери, ливинг-рум. Одна стена ее была зеркальной, с деревянным брусом, вделанным в зеркала, - миниатюрная балетная студия. Другая стена - в нее была внедрена входная дверь в квартиру - занята была выстроенными до самого потолка полками. На полках располагались Наташкины книги, ее стерео, обширная коллекция пластинок, всякие смешные и вульгарные штучки, назначение которых было украшать Наташкину квартиру. На полу лежал ковер и подушки, в углу стоял секретер, за ним Наташка обычно писала письма родителям в Москву. У другой стены стояла красная софа, которую Наташка ненавидела, накрытая белой лохматой шкурой, которую Наташка любила. Наташки в ливинг-рум не было.
Вспотев под маской Алиена, Оскар повернулся к закрытой двери Наташкиной спальни. В дверь спальни Наташка, вынув обычные стекла, вставила лиловые витражи. Возможно, Наташка заплатила за вставление витражей своим телом, подумал Оскар. Денег Наташке, конечно же, постоянно не хватало. Оскар нажал на дверь. Старая, с многочисленными слоями краски на ней, дверь нехотя отворилась. Кровать под балдахином была нераскрыта и пуста. Разочарованный, Оскар прошел к кровати и уселся на нее, потом лег на спину, так и не снимая маски Алиена. Затем все же снял - лежать в маске было неудобно, она сдавливала лицо.
Оскару было невесело. Он вдруг понял, что по-прежнему любит Наташку так же, как впервые влюбился в нее шесть лет назад, и никакие кодексы их отношений, запреты и уставы поведения "свободных" Наташки и Оскара не сломили этой любви. И то, что Оскар любит Наташку, ужасно. Ибо Наташка - хотя Оскар ей, возможно, ближе, чем другие мужчины, - Оскара не любит.
И даже понимая, какой Оскар прекрасный и неоднообразный любовник, и наслаждаясь сексом с Оскаром, Наташка все же по-настоящему не чувствует мистики секса с ним, понял Оскар. Для Наташки Оскар - свой мужчина, и потому того ужаса и восхищения, которые возникают у самки, когда ее ебет чужак, Наташка в сексе с Оскаром не испытывает. А ужас, замирание сердца в момент вхождения в нее хуя чужака - именно то, что ищет Наташка в сексе, в жизни, на земле. Снова и снова. Ибо Наташка, в сущности робкая русская девочка, с огромным трудом сорвалась с цепи, освободилась от робости.
И потому, думает Оскар, Наташке не важно даже качество секса с чужаком. Ей достаточно того, что он, чужак, кладет руки на ее голые бедра, на ее попку и втискивает член в ее самое интимное место, ведь этого учили ее русские родители, ее бабушки и мать, - нельзя позволять чужим… Это стыдно, это страшно, это запретно и потому это захватывающе невероятно…
И неважно, что завтра или через неделю грубые руки уже не будут казаться такими чужими. Можно сменить руки и опять испытать захватывающее унижение, и риск, и ужас отдания своего тела на растерзание чужестранцу: "Еби меня, еби!" - вспоминает он Наташкин шепот.
Оскар обнаруживает, что член у него встал, и судорожно-сладко выгибает тело на Наташкиной постели. "Блядь!" - недружелюбно восклицает он и вскакивает.
На столике у кровати рядом с цветным портативным TV, серебряным канделябром с черными свечами и еще десятком мелких Наташкиных предметов, включая электрические бигуди, стоят два широких стакана с мутно-желтой водой на дне. Оскар нагибается над одним из них и нюхает. Виски. Поглядев под стол, он обнаруживает бутылку двенадцатилетнего виски "Чивас-Ригал", только узкая полоска жидкости осталась в бутыли.
"Наташка выпила с кем-то бутылку и ушла", - решает Оскар. Наверняка с мужиком пила Наташка, друзей-женщин у Наташки почти нет. Заинтересованный, Оскар еще раз оглядывает стол. За фотографией Наташкиных родителей - мужчина в советской полковничьей форме и красивая женщина с широким лицом напряженно глядят на Оскара - втиснута пепельница толстого стекла. Пепельница содержит несколько окурков. Оскар подвигает пепельницу к себе и частным детективом с интересом разглядывает окурки. Два окурка "Питер Стайвезант блу" - "Питера" курит Наташка - и короткие окурки сигарет без фильтра, Оскар брезгливо достает из пепельницы один из бесфильтровых окурков, подлиннее, и читает золотую надпись вокруг ободка сигареты, "Кэмел". Оскар берет пепельницу и несет ее на кухню. Достав из-под раковины мусорное ведро, он вытряхивает окурки в пластиковый мешок, вложенный в ведро. Уже унося от ведра руку с, опустошенной пепельницей, Оскар замечает, что в ведре полным-полно окурков, главным образом коротких - марки "Кэмел".
"Чтобы наплодить столько окурков, наверное, нужно курить очень долго", - думает Оскар… Вдруг его осеняет: "Чарли! Чарли курит "Кэмел"". Оскар бросил курить год назад, и потому его очень раздражал в "Севиле" смолящий один "Кэмел" за другим Чарли…
Тягостное чувство собственной беззащитности и полной невозможности что-либо изменить на мгновение почти парализует Оскара. Он бессильно опускается на пол и некоторое время сидит, опершись спиной о Наташкину кровать. "Может быть, это был не Чарли?" - робко сомневается он. Оскар так страстно хотел бы, чтобы это был не Чарли. Кто-нибудь анонимный. Но интуиция ревности подсказывает Оскару, что это Чарли. Ебаный Чарли, родившийся сорок лет назад в Бирмингеме, штат Нью-Йорк, на его, Оскарово, несчастье…