Совсем ещё молод Саша Грамахин, двадцать четыре года. Но в армейской жизни он уже понимает, что к чему. Это пусть те, кто, не зная брода в военные училища поступал, дети всяких там токарей-пахарей, случайные офицеры во все эти сказки верят, в передовиков-маяков, инициаторов соцсоревнований. А он нет, он офицер во втором поколении, его отец уже третий десяток лет в Армии дослуживает, уж он то давно всё разъяснил сыну. Для успешной карьеры, прежде всего надо иметь мощную "волосатую" руку где-нибудь в верхах. Увы, тут Саше особо хвастать нечем, хоть отец сделал относительно неплохую карьеру. Но что такое старший преподаватель Ташкентского танкового училища, подполковник? Конечно, на своём уровне он сделал для сына всё что мог: и в училище всё было без проблем, и распределение в престижный Московский округ, и не в задрипанную часть, а в "учебку". Но дальше... дальше отец помочь уже не в силах, не тот масштаб. А тут ведь Москва рядом и офицеров с "лапами" пруд пруди.
В этом году у Саши истекал срок на звание, и он отлично понимал, что надо стараться изо всех сил, дабы не дать ни одной зацепки начальству, чтобы бумаги на "старшего" ушли в срок без задержки, а потом... Потом надо подсуетиться, получить, наконец, вышестоящую должность, и попытаться поступить в Академию, избежав замены в какой-нибудь тьму-тараканский округ... И ещё одна боль истязает молодую лейтенантскую душу: карьера, понятно, для офицера главное, но ведь и личную жизнь устраивать пора. А тут неожиданно появился соблазн одним выстрелом двух "зайцев" ухлопать, и с Академией вопрос решить и... Всё-таки молодец отец, не бросает сына на произвол. Казалось, что он может-то из своего далёкого, жаркого Ташкента? Ан нет, смог! Случилось вот что. Старого приятеля отца, преподавателя того же училища, с которым они давно дружили семьями, вдруг какой-то благодетель, набравшись сил, вытащил из Ташкента в Москву, преподавателем в бронетанковую Академию. А у друга того закадычного дочка, Валя, годом младше Саши, только институт окончила. Взял отпуск отец, примчался к сыну. Так и так, говорит, Сашка, птица-удача сама к тебе в руки летит. В общем, дело за малым, женись, и сразу все проблемы отпадут, считай ты уже в Академии, ибо тот генерал, что отца Вали тащил, человек влиятельный и тебе помочь ему ничего не стоит. А потом уж все дороги открыты и не судьба тобой, а ты ею распоряжаться будешь... Дух захватывает от перспективы: никаких тебе взводов, рот, провинциальных гарнизонов, а Москва, Лефортово, Академия имени Малиновского. Эх... так-то оно так, спасибо отец, но... Легко ему рассуждать, женись, хорошая девчонка и к тебе не равнодушна. Хорошая-то хорошая, но если совсем к ней не влечёт... даже когда оставались наедине, да и к чему там...
У Саша и Вали было похожее детство. И он, и она мотались с родителями по заполярным и
дальневосточным гарнизонам, росли в продуваемых ветрами, холодных ДОСах. Они страдали, как и все офицерские дети, не имеющие дедов-генералов, обеспечивавших сыновьям и зятьям комфортные места службы и быстрое продвижение, и таким образом, избавлявших своих внуков от возможности появления на свет в вертолёте или санях, под вой пурги или волков...
..."Нет, нет, ни за что",- Саша искренне жалел Валю, он понимал, она не виновата, что выросла болезненной, худенькой и тонконогой. Он желал ей всех благ, но жениться... Вот уже три недели, как уехал отец, мучает Сашу эта дилемма: разум подсказывает, что здесь не до выбора, сердце, что свяжешь себя на всю жизнь с человеком, к которому очень скоро почувствуешь отвращение. Нет, не такую видел он в своих мечтах будущую супругу. И здесь, в старинном русском городе, он встречал таких девушек. Хоть и мелковат Саша, но недурён собой и потом офицер, а "эполеты" в русской провинции искони в цене. Здесь Саша имел возможность выбирать, и он выбирал, желая видеть в суженой то, чего лишён сам: румянец, телесное богатство, здоровье. Конечно, к этому хорошо бы образование и воспитание ... но Саше ведь только двадцать четыре...
4
Отделение в составе Кручинина, Митрофанова, Каретника, Елсукова и Пушкарёва выполняло упражнение по преодолению рва. Ров представлял собою яму глубиной метра три и шириной пять-шесть. Лёгкий плавающий танк, "плавун", весил около пятнадцати тонн и внешне смотрелся не столь внушительно как сорокатонные "утюги", средние танки, или пятидесятитонные тяжёлые. Зато он более юркий, маневренный.
Первым за рычаги сел Кручинин, как и положено лидеру. Но и ему стало не по себе, когда он подвёл танк к зловеще чернеющей в окулярах триплекса глубине. Сержант-инструктор, сидевший в башне, на месте командира направлял и подгонял. У самого рва Володя переключился на первую передачу и осторожно, не давая машине свободно ухнуть вниз, сполз почти без газа по крутому спуску. Подъём был чуть более пологим.
- Газу, газу!- орал в наушниках, вмонтированных в шлем, инструктор. Володя жал педаль до "полика", и машина с рёвом выползала по другую сторону рва.
- Сбрось газ!- скомандовал инструктор в верхней точке подъёма. Но Володя, заворожённый "музыкой" борьбы танкового двигателя с препятствием, чуть промедлил, и машина так на максимальном газу и вылезла, показав днище, как самолёт на взлёте. Следствием этой ошибки стало то, что танк "клюнул" всеми своими пятнадцатью тоннами. Володя только благодаря рубчатому шлему и тому, что крепко вцепился в рычаги, избежал серьёзных ушибов.
- Ах ты сволочь... падла, я те сейчас по едалу... газ, газ, почему вовремя не сбросил ссука!?-
бесновался в наушниках инструктор. В отличие от курсанта он ушибся крепко. Володя, словно перебивая своими действиями инструктора, перешёл на третью передачу, зажал один рычаг, лихо крутанул машину, чем вновь вызвал болезненный вой в наушниках, объехал ров и остановил танк на исходной.
Соскочив с башни, инструктор, было, кинулся, к так жестоко прокатившему его курсанту с кулаками. Однако, не добежав, он будто споткнулся - как высеченная из гранита глыба средних размеров стоял Володя Кручинин: сажень в плечах, грудь колоколом, пуды угадывались даже в несжатых кистях рук.
- Стройся! - взвизгнул инструктор, отказываясь от своего первоначального намерения, ввиду его полной бесперспективности.- Вы что, салажня, хотите и меня, и машину угробить?! Если и остальные так же как он ездить будут, всем по двойке повешу... поняли!?
В танк, в люк механика полез Каретник, и в самом деле кряхтя как дед, а Кручинин подошёл к инструктору и упавшим голосом спросил:
- Товарищ сержант, а какая мне оценка за упражнение?
Инструктор неприязненно окинул взглядом курсанта. То ли отошёл уже от ушибов сержант, то ли понравился ему убитый вид Володи, но он его пожалел:
- На первый раз прощаю... четвёрка.
Вторым упражнением для отделения Кручинина стал эскарп, почти метровой высоты уступ, который на затяжном подъёме должен был преодолевать танк. Это упражнение оказалось попроще: едешь себе в гору, потом толчок, усилие машины и всё, вползла, поелозив гусеницами, родимая. Здесь всё отделение получило наивысшие оценки.
Разрушенный мост - самое опасное и сложное упражнение. Одно название что мост, а на самом деле эстакада из двух колейных путей, поднятая метра на полотора над землёй, с пологими въездом и выездом. Тут нужно так выровнять машину, чтобы гусеницы пошли точно по этим колеям, ошибся, замандражил, задёргал рычагами - слетел. Здесь случилась заминка. Когда Кручинин со своими ребятами, успешно "отстрелявшись" на эскарпе, прибыли для выполнения очередного упражнения, с моста как раз стаскивали буксирным тягачом танк. Это Арсеньев из предыдущего отделения, проехав чуть больше половины моста, сорвался и посадил машину брюхом на одну колею эстакады. Вид завалившегося на бок, беспомощного танка действовал удручающе. И здесь за рычаги уже новой машины (ту, сорвавшуюся, отбуксировали в парк на техосмотр) вновь сел Кручинин. Жутко ехать по тому месту, где только что случилась авария, по двум узким полоскам, немногим превышающим ширину гусеничных траков. Володя осторожно, вглядываясь в приближающееся препятствие, чуть потягивал то левый, то правый рычаг. Инструктор на башне молчит... Всё, проехал, спуск, наконец широкая и ровная поверхность. Левый рычаг на себя - броневая коробка с пушкой разворачивается и мчит на исходный рубеж. Весь потный, но улыбающийся Володя вылезает из люка механика-водителя. Остальные к нему:
- Ну как?!...
- Норма, не дрейфь ребята, главное рычаги не рвите, чуть-чуть и газ самый малый.
Елсуков провёл плохо, нервничал, рыскал по мосту, едва не свалился, чем изрядно потрепал нервы на этот раз довольно добродушному инструктору. Каретник в пору вечернего студенчества днями перепробовал немало профессий, и некоторый опыт в вождении гусеничных машин у него имелся. Потому и с этим упражнением, как и со всеми другими, он справился достаточно уверенно. Последним пошёл Митрофанов. Тягостное ощущение испытывал бывший футболист в танке - замкнутое пространство, духота, солярный перегар. Это тебе не раздолье футбольного поля. Зато то же поле Вовчик всегда, что называется, видел хорошо, имея развитое боковое зрение. И здесь он точно определил положение машины и строго по центру провёл её по мосту...
Когда выполнили последнее упражнение, оказалось, что у кручининского отделения самые высокие баллы - всего три четвёрки, все остальные оценки отличные. У других оказалось куда хуже, имелось немало троек, а за падение с моста и вывод из строя машины Арсеньев удостоился "неуда". Лейтенант Грамахин быстро договорился с капитаном, руководителем занятий, о пересдаче: троек, а тем более двойки допустить было никак нельзя. Неудачники, а таковых оказалось с полвзвода, разошлись по препятствиям. Тем временем отделение Кручинина по приказу взводного построилось в шеренгу неподалёку от наблюдательной вышки руководителя занятий.
- Ррравняйсь, смиииррно! За отличные и хорошие показатели на занятиях по преодолению
препятствий, отделению объявляю благодарность! - торжественно выразил свою волю лейтенант.
- Служим Советскому Союзу! - отчеканил в ответ строй после некоторой паузы.
- Товарищ лейтенант, разрешите мне четвёрку на рву пересдать,- тут же из строя обратился
Кручинин, не желающий хоть в чём-то быть не первым.
- Что... на рву? Нет, не надо... не стоит... не сейчас,- взводного больше всего волновали тройки и двойка, а четвёрка общего оценочного баланса не нарушала. Лейтенант спешил и хотел перепоручить освободившихся курсантов Кухарчуку, но тот как на зло куда-то исчез и решение пришлось принимать экспромтом:
- Вот что Кручинин, вы пока тут на глазах не маячьте, бегом до колючки и с полчаса там воздухом подышите. Пусть это вам, что-то вроде увольнения будет за успехи в боевой подготовке. Ну, вперёд,- довольный своей находчивостью лейтенант махнул рукой и заспешил к препятствиям.
5
Стоял один из редких для средней полосы России безоблачный и безветренный летний день. Время приближалось к полудню. Курсанты, как и напутствовал их взводный, рванули к границе полигона, означенной плохо натянутой колючей проволокой на изгнивших, шатких столбиках с многочисленными лазами в виде заворотов ряд на ряд. Легко преодолев это неказистое ограждение, они словно в освежающую воду нырнули в прохладный, нечастый лес.
Эй вы, ханурики, не расползаться! - Кручинин ни на минуту не переставал ощущать груз ответственности.
Команда-предупреждение оказалась к месту. Именно этот окрик заставил Митрофанова прекратить не вполне осознаваемое движение вглубь леса. Другие тоже, как только вдохнули чистейший, неуловимо отличный от полигонного, воздух, почувствовали мякоть мха... шелест листьев... Глоток свободы действовал опьяняюще.
Кроме Кручинина, пожалуй, ещё Каретник, по причине несколько большего жизненного опыта, не поддался чарам первозданной красы.
- Слышь, мужики, давай где-нибудь тут привал сделаем, отдохнуть и перекурить надо,- Валера и внёс конкретное предложение.
Все молча согласились. Подходящую поляну нашли быстро, небольшую, уютную, поросшую высокой некошенной травой. Наверное от того, что уже немало дней они сосуществовали бок о бок везде - в казарме, столовой, строю...- здесь как-то самопроизвольно разбрелись. У всех возникло желание обособиться, побыть наедине со своими думами в этот вдруг выпавший миг относительного покоя и блаженства. Разве что Елсуков расположился рядом с Каретником. Но он преследовал сугубо меркантильную цель - у запасливого "деда" всегда имелись в заначке сигареты, а Елсуков был первый во взводе "стрелок" курева. Но Валера сразу распознал его намерения:
- У меня последняя осталась.
- Ну, оставь хоть докурить,- моляще заскулил Елсуков. Каретник лишь неприязненно смерил его взглядом и, ничего не сказав, стал приминать траву, готовясь на неё улечься.
Некурящий Вовчик Митрофанов лежал вверх лицом, зажмурившись, и не видел неба, не ощущал солнца. Он видел... футбольный мяч... Мяч, взмыв, опускался прямо ему на грудь. Он привычно отклонился корпусом, погасил скорость мяча, и тот послушно скатился с груди на ногу... Леса, поляны, высокой травы не было. Был газон футбольного поля, короткая редкая травка, линия штрафной площадки... Именно с линии штрафной Вовчик любил "класть" мяч в ворота, не ближе и не дальше. По мячу веско прикладывался с этаким подрезом, дабы он взлетел выше защитников, и скользнул под самую планку. Свой коронный удар Вовчик производил и сейчас в полусне...
Утренний марш и занятия на препятствиях, потребовавшие мобилизации физических и моральных сил, основательно вымотали курсантов. Но они молоды, и потому даже небольшого отдыха хватало для восстановления. Они просто не могли знать, что лёгкость, с которой переносятся трудности, не безмерна, это шагреневая кожа, сокращающаяся со временем, и что надо бы поберечься, и прежде, чем валиться с ног, хотя бы посмотреть, суха ли почва... Нет, молодость не может знать того, что не пережила, а тех, кто мог и должен был подсказать рядом не было, расхожее же понятие отцы-командиры не более чем словосочетание.
За пару недель до этого дня всех курсантов обязали сдать кровь, по двести граммов с человека. После дармового кровоотсасывания, не предоставив положенных в таких случаях масла, чая, сахара и обязательного отдыха, голодную, уставшую роту загнали в полковой наряд. Первый взвод в полном составе заступил на кухню, самый тяжёлый наряд в полку. И ничего, никто не упал, не потерял сознания, хоть и мыли посуду, и чистили картошку, и выносили тяжеленные баки с отходами до трёх часов ночи. Всё это скажется много позже, а пока курсанты о здоровье не думали. Впрочем, если учесть, что пришлось пережить тем, кто служил до и после них, в сороковые и восьмидесятые-девяностые... Наверное, тем солдатам этот случай покажется сущей чепухой, шутливой гримасой счастливого, мирного и относительно сытого времени, когда уже успели "отойти" от войны Отечественной и не могли даже предположить войну Афганскую, и тем более Чеченскую...
Валера Каретник откусил конец недокуренной сигареты и, передав его Елсукову, прикемарил на боку, подложив под голову пилотку. Во сне он шевелил губами, не то жевал, не то говорил что-то про себя. Конечно, главе семьи не место в солдатском строю, во всяком случае, в мирное время. Ведь семья сама по себе предполагает мирное сосуществование, а Армия... Армия, чья сила многократно превышает уровень необходимый для обороны - это висящее ружьё, которое рано или поздно выстрелит. Она обречена выплеснуть избыток мощи.
Володя Кручинин тоже дремал, закинув руки за голову, расстегнув гимнастёрку на широкой груди - прямо богатырь на привале. По мере того как уходила усталость, его вновь стал донимать голод и Володя довольно скоро проснулся. Инстинкт побудил его зорко вглядываться в траву, в надежде обнаружить то, что тут же можно съесть. Но ничего поблизости не было: щавель на поляне не рос, а для ягод ещё рано. Здесь не росли даже стелющиеся кустики, которые должны были через пару-тройку недель зачернеть черникой. Их ещё зелёные ягоды надо было искать дальше в лесу. Сейчас бы Володя, конечно, и зелёными не побрезговал, да и риска немного - его желудок переварил бы что угодно. Но идти в лес он не мог, ведь он старший группы и их уже скоро должны позвать.
Именно Кручинин первым услышал посторонний, не лесной и не полигонный звук. Подняв голову, он стал всматриваться поверх травы... Да, так и есть, кто-то со стороны противоположной полигону приближался к поляне. Эти кто-то разговаривали и то были голоса, от которых, вырванные из естественной своей жизни, парни уже поотвыкли - то переговаривались женщина и ребёнок.
Володя негромко свистнул, привлекая внимание остальных:
- Эй, ребята, кажись кто-то идёт.
Елсуков и Пушкарёв насторожились и тоже стали смотреть туда, откуда доносились голоса.
- Вроде баба с пацанёнком,- хрипло прошептал угличанин Пушкарёв, нескладный костистый парень с рябым лицом.
Вовчик Митрофанов тоже вышел из футбольного полузабытья и приподнял, едва начавшую отрастать редкой стоячей шевелюрой, белёсую голову.
- Дед, кончай на массу давить. Слышь, баба сюда идёт,- чуть повысил голос Пушкарёв, стремясь разбудить всё ещё дремавшего Каретника. Тот вздрогнул, открыл глаза и, согнав с себя каких-то лесных насекомых, тоже, хоть и с явным недовольством, вернулся из сновидений в реальность.
6
Они лежали, словно в засаде и ждали. Что для молодого человека может быть интереснее женщины, тем более, если он заперт в границах части и почти их не видит? Из всего взвода женат был один Каретник, остальные на гражданке самое большее имели подружек и, как это тогда называлось, "ходили" с ними. "Хождение", вовсе не означало физическую близость, а всего лишь включало поцелуи, от невинных до "взасос", объятия, проникновения под платье девушки, от осторожных до наглых, но не более того. В общем, до сексуальной революции ещё было далеко. Но и в рамках общепринятого и дозволенного преуспевали не все. Хотя, если послушать хвастливый брёх отдельных особей, того же явно сексуально-озабоченного Пушкарёва, то он до Армии только и делал, что "зажимал" девчонок, а то и похлеще. О том, что "похлеще", Пушкарёв многозначительно умалчивал - скорее всего, он просто боялся врать в той области, в которой его могли уличить во лжи. Тем не менее, на перекурах он постоянно находился в центре внимания, его слушали с открытыми ртами и вожделенными взорами.
На поляне первым появился ребёнок, мальчик лет пяти, в белой шапочке-панаме и коротких штанах на лямках. Лес был без кустарника и зарослей, нечто среднее между лесом и рощей и в нём можно гулять, не особенно опасаясь поранить голые руки или ноги.
- Мама, мама... смотли какую я полянку нашёл класивую!- радостно закричал мальчик отставшей матери.