:?:! -: Ого, дьявол ее побери, и впрямь что-то получилось. / Бык - точь-в-точь наскальный рисунок из Альтамиры! - напружив мощные мышцы, горой вздыбив загривок, косил похотливым, налившимся кровью глазом (а уж прибор у него - ровно у солдата, что двадцать два месяца не был в отпуске; мне это знакомо). Из тени, отбрасываемой им, - умело повторяя ее, продолжая, вписываясь в нее, - вырастал второй черный бык: более стройный, изящный, с какой-то ядовитой ехидцей, покорно-податливый, вкрадчиво-лукавый, с кривыми рогами. /: И на каждом восседала "своя" Европа: прямая, тонкая, благородно-сероватая спереди: изогнувшаяся, тонкая, похожая на стебель лакрицы сзади! (Так вот, значит, как выглядит мисс Саттон обнаженной; в спешке у нее не оказалось под рукой другой модели для позирования. А, может, она и не хотела другой модели: бедный Инглфилд!) / (А теперь высказываться только в возвышенном духе. - И пока что-нибудь подходящее моменту не пришло в голову, беспрестанно бормотать как бы в экстазе; поражаться описывать вокруг картины круг за кругом…)
А-ау вот оно: кажется, придумал!: "Вы исповедуете манихейство!!" (В самом экзальтированном тоне, с видом самого искреннего и глубокого восхищения - да ведь и впрямь идея, посетившая девицу, была что надо!)
Она стояла на холсте; жемчужно серея телом; ее тяжелая челюсть беззвучно приоткрылась раз-другой - и тут она завизжала по-стрекозиному тонко и в то же время оглушающе-пронзительно: "Oh really! That’s me!" (И мы вместе принялись объяснять нетерпеливо ожидающему Инглфилду значение необходимых для понимания картины терминологических пар: Ормузд и Ариман; день и ночь; правый борт и левый борт. / Тут мне вспомнилось еще более элегантное выражение "Черное и белое". Всякий раз она обнимала меня, и всякий раз я ощущал решетку ее ребер. И мы вместе достали из гениально-захламленной кухни столь счастливо упомянутую марку виски.) Инглфилд лишь пригубил свой стакан и с озабоченным видом поднялся на второй этаж, чтобы позвонить оттуда.
Наедине с этим бледным членистоногим: она была в полном зашоре ("из-неможена" после тяжкого ночного труда; измочалена, а теперь еще эта пара стопок алкоголя!); руки у нее ходили ходуном, как у марионетки: мы снова вскочили и обошли вокруг новой скульптурной группы: изгибы тел черных партнеров, откинувшихся в полете, словно на качелях, производили грандиозное впечатление!: "Рискованная забава!: Black как раз набирает скорость: Cave! Quite so: эта вещь мне, несомненно, удалась." сказала она, вне себя от счастья. Снова положила мне свои руки на плечи (срабатывает инстинкт жертвы, у которой паук собирается высосать все соки: выстоять! Тут мой нос очутился в непосредственной близости от ее груди; и я, движимый чисто научным интересом, ткнулся им -? -: нет: ни малейших следов присутствия. Сзади можно было без труда взять руками ее позвоночник, напоминавший узловатую дубинку. Объем талии? - ну; сантиметров 60, не больше (это при росте-то 2 метра 12 сантиметров: бедный Инглфилд!) / Она в изнеможении упала на широкую кожаную тахту. Выразила желание выпить еще; но я решительно удержал ее от этого, и она поблагодарила меня за проявленную заботу своим писклявым голосом, взяв верхнее "до", никак не меньше: "вы правы: за мной постоянно нужно присматривать".). / На лестнице послышались шаги спускающегося сверху Инглфилда; он выглядел довольным:
"All right. Мы можем посетить обоих. - Тут недалеко, всего четверть часа; я еще успею по дороге показать Вам наш порт и аэродром. - Берти?: Good bye! А сейчас ложись спать." / Он тщательно укутал ее двумя одеялами (одного ей бы не хватило - слишком коротко): ее бледное костлявое лицо, обернутое двумя кричащей расцветки пледами, смотрело на нас - вылитый Щелкунчик! Рот еще был открыт и что-то бессвязно шептал; громадные, тупо выпученные глаза остекленели. Но вот лицо словно подернулось паутиной, все черты его разгладились. Первый глубокий вздох. Мы настороженно стояли поодаль. Еще один. - И вдруг тишину разорвал пронзительно-резкий голос, полный необычайной силы, словно кто-то дунул в огромный рог: "Ступня! - Ступня у этой черной бабы: "ее нужно сделать поменьше!") Удовлетворенный вздох, напоминающий посвистывание ветра в штакетнике. Затем спящая, походившая на гигантского паука, успокоилась, опала, лишь 1000 ее суставов и сочленений двигались… И мы, на цыпочках, со значением переглядываясь и кивая друг другу, двинулись к выходу через разные двери: "What a woman!"
Вверх по Портовой улице: Там, за деревьями, гостиница, где мы будем обедать." / "В порт мне, в общем-то, не так уж и нужно", сказал я, "еще по прибытии я в достаточной мере увидел и оценил его; здесь для меня значительно больше интересного". (Но все-таки мне пришлось проследовать за ним по крайней мере хотя бы в одно из складских помещений, где хранилось продовольствие: "Позвольте мне открыть Вам одну баночку?" / Он только усмехнулся, увидев на моем лице недоверчивое выражение; мне было позволено выбрать банку любых консервов по вкусу. - Ну, скажем, э-э: вот эту!" ("Деликатесная колбаса из телячьего ливера: я внезапно ощутил голод и в то же время меня останавливало опасение переусердствовать в еде!) Я начал пробовать консервы, глубокомысленно наморщив лоб; без остановки работая столовой ложкой: пока не показалось дно, залитое слоем желе с пряностями, очистив всю банку весом в три четверти фунта, содержавшую чистое мясо, без костей. (Они смотрели, как я ем: сначала как на нечто само собой разумеющееся. Несколько позже, когда я погрузился в содержимое банки глубже, с некоторым замешательством. Когда банка была опустошена более чем наполовину - с веселыми улыбками, явно находя в этом повод для развлечения. Потом - беспомощно-вопрошающе. В полном смятении чувств и мыслей, не зная, что предпринять. И услышав, как ложка заскребла о дно банки, взглянули друг на друга, словно желая воздать мне должное: о, да это отчаянный парень!: Такого голыми руками не возьмешь! (И когда я, обдавая их ливерным ароматом, возвестил: "Несравненно! (И тут же тщательно занес в блокнот этот факт, состроив важную физиономию), они широко развели руками, явно в восхищении от меня: "Let the eagle scream!"/ Так, а теперь незаметно ослабить ремень брюк на две дырочки!)/
А вот и аэродром: на эскалаторах орудовал персонал, состоявший из североамериканцев (однако местность считалась Нейтральной Зоной!): "За это мы должны были уступить "больши" ракетодром." / Верно: там, впереди, уже сновали какие-то фигуры. / Или нет: будем всегда точны в наших выражениях: они отнюдь не "сновали"; пожалуй, они неторопливо расхаживали, приземистые и уверенные, держа в каждой руке по увесистому гаечному ключу. / И снова дальше, вновь немного назад по Портовой улице, делая сложные виражи и головокружительные повороты (может быть, отчасти и не такие уж необходимые?: Если судить по имевшемуся у меня плану местности, похоже, так оно и было. / Совершенно не ощущалось, что ты находишься на своего рода корабле!). -
Визит к современному отшельнику: "Я хочу удалиться от мира, жить в одиночестве: сообщил он восемь дней назад администрации острова; мрачно и односложно; и переехал в сельскую местность. / Запущенный, специально напоказ нестриженый и нечесаный, хотя костюм на нем сидел как влитой (имелся и телефон; на гардеробе, в прихожей. Проверил я между делом и его ватерклозет: роскошная туалетная бумага!: двойная; внешняя сторона прочная, ворсистая, не скользит; внутренняя шелковисто-гладкая и мягкая: Your family will be impressed - your guests will be rave about it, "обладающая изумительной абсорбирующей способностью". А через 4 недели, когда эта бумага пройдет апробацию на острове, на ней будет понаписано много чего другого; только не думать об этом!) / Очаровательна та саркастически-горькая грубоватость, с какой он встретил нас. Он составил изумительнейшую коллекцию фраз и выражений, выражающих нелюбовь и презрение к роду человеческому, и ни одного из них он от нас не утаил - одно из них, настолько многословное, что я не успел записать его с первого раза, он со всей любезностью повторил для меня в целях его письменной фиксации. / (Но какова витальность этого человека!: Ему уже, должно быть, далеко за восемьдесят - ну, конечно: ведь он, если я не ошибаюсь, родился в 1921 году? - а у него еще не было ни одного седого волоса; все зубы целы; на какое время он заказал себе секретаршу? На пол-одиннадцатого? - Ну, вот, видите; у них тут вообще никаких забот. А у художников половые железы вообще словно из чугуна отлиты: взять того же Тициана - старику уже стукнуло сто, а ему все еще хотелось! А Фонтенель? Ну, этого вообще недаром прозвали "secretaire perpetuel".) / И все же хозяин, казалось, был на удивление обрадован нашим визитом (хотя он и продолжал выдавать на всю катушку все новые и новые хохмы про отшельников, прохаживаясь по адресу "нарушителей" его уединения. Да мы и сами держались тише воды, ниже травы, полностью сознавая свою вину!) / В сущности, он был очарователен, этот старикан. И книги его - если он вообще их писал - были вовсе не так уж плохи. Хотя и - not in my line -; но это еще ничего не значит. / Появившаяся точно к назначенному времени секретарша избавила нас от необходимости продолжать беседу: он, резко вскочив, оттеснил нас к двери; кивнул еще раз, грозно насупив брови (и демонстративно захлопнул дверь:!)
"Yes; exactly so." (Инглфилд, флегматично): "Самое позднее - через восемь дней он снова вернется в город". / Но были и такие, кто постоянно жил "у врат", за чертой города: Их здесь очень уважают.": Тихие, работящие люди. Появляются в городе лишь раз в 4–5 дней, делают покупки; интенсивно используют сокровища библиотек; и регулярно предъявляют том, над которым работают: "Вот как Ваш Боб Синглтон, к которому мы сейчас едем." (А я действительно с нетерпением ожидал встречи с ним, скандально известным атеистом, человеком, имя которого произносилось с ужасом!)
Стоп; сперва вот еще что: Он на удивление хорошо сохранился - я имею в виду господина отшельника: а ведь ему уже добрых восемьдесят семь! / В глазах Инглфилда, в самой глубине зрачков, забегали искры; он важно, со значением, хмыкнул; казалось, передо мной сидел другой человек, скрывающий какую-то важную тайну: "Да. - И нет" произнес он, склонившись над рулем. (Я почувствовал себя заинтригованным - что бы это значило? А может, все его тайны, вся его странная и, впрочем, бесполезная глубокомысленность яйца выеденного не стоят?: "Да" - это насчет того, что старику восемьдесят семь лет. "Нет": насчет того, что он еще бодр: вот и все; что, или не так?).
Через "пашни & луга": обещающие плоды земные копошенье крестьян, обрабатывающих поля: они роются в земле и во весь голос регочут, ржут, словно лошади, роются и ржут, роются и ржут: часовщику под силу смастерить более совершенные механизмы! / Упряжка волов: черный бык с белой грудью напоминает священника; им правит атлетически сложенная мегера, завязавшая узлом какой-то лоскут на своих сальных волосах, в небрежно ниспадающем холщовом одеянии: я всякий раз выхожу из себя, когда слышу, как крестьян прославляют, называя их "сердцевиной нации"! Или тому подобную белиберду. Объясняю почему: не только для оживления ландшафта они присутствовали здесь (в виде оживляющих картину аксессуаров); но и для производства картофеля и зерновых на случай крайней нужды. Согреваемые солнечными лучами и орошаемые дождями пашни; загоны и хлевы для их разлюбезной скотины: уже дважды "сословие кормильцев" имело наглость потребовать предоставления ему "своей доли мест в правительстве острова". Правда, оба раза их тут же выселяли с острова; последний раз пришлось даже расстрелять главаря этой шайки - русского, как обнаружилось впоследствии, при вскрытии: "И это вместо того, чтобы безмятежно радоваться предоставленной им возможности жить здесь, вдали от военной опасности! Воистину: бесстыдству этих остолопов нет границ!: Во всем мире они препятствуют ввозу дешевого продовольствия: но раз уж им не под силу производить его по низкой цене, пусть подыщут себе другое занятие! / На выборах они принципиально голосуют за шовинистов и правых - что внутренне отвечает их способности поставлять, само собой разумеется, "лучших солдат": то есть быков, выбирающих себе королем мясника! Инглфилд кивнул в ответ на мои рассуждения; но тут же и указал мне вновь границы допустимой критики, передернув плечами: "We need them!" Против чего я с жаром запротестовал: "Разве русские и китайцы не добились величайших успехов, превратив своих крестьян в "сельскохозяйственных рабочих", не создали сельскохозяйственные фабрики по массовому производству продовольствия с помощью чисто заводской технологии?: Ведь именно этот подход и позволяет им производить продукты питания на добрую треть дешевле, чем у нас: так почему же мы не разрушим тот смердящий навозом ореол ложной святости, созданный вокруг этих жлобов; не отбросим прочь всю эту бредятину о "крови и почве"…/ Но он прервал меня; тихо и настойчиво - таким я его еще не видел:
"Мистер Уайнер: хочу дать Вам добрый совет: остерегайтесь выражать свое восхищение русскими: это может Вам страшно навредить! - Я получил - не хочу сказать "официальное"; но что-то приблизительно в этом роде - указание отсоветовать Вам наносить слишком продолжительный визит обитателям левого борта. Главное - ни в коем случае - а Вы, наверное, наметили это заранее - не проводите там последнего дня Вашего пребывания на острове, именно его. И покидать остров я бы не советовал Вам через Соврак". (и снова льстиво-сдержанно): Проведите-ка Вы лучше Ваши последние завтрашние часы у нас: здесь еще есть много чего показать Вам. - В Ваше распоряжение будет предоставлен самолет вертикального взлета; и уже в тот же вечер Вы снова окажетесь на родном берегу Каламазу." -
Теперь следовало соблюдать осторожность! Если этот тип действовал по поручению генерала Коффина - а сомневаться в весомости его намека у меня не было никаких оснований, - то, пожалуй, мне и следовало бы. Сменить диспозицию. / Но в тоже время оградить свою независимость и достоинство: как соединить одно с другим?…/…/ Ага, кажется, нашел выход (а Инглфилд, полностью словно сросшись с автомобилем, не замечал, похоже, моей внутренней борьбы:/ Ну, что же, мистер Инглфилд, (и, приняв озабоченный вид, еще раз произвел необходимые подсчеты: Меня ни в коем случае нельзя упрекнуть в необъективности по отношению к восточной зоне и уже тем паче к нейтральной: что же касается данного случая, то я действительно не хотел бы дробить отпущенное мне и без того краткое время - пусть даже весьма приблизительно - на три части! Но что поделаешь - на посещение левого борта приходится всего 17: ну, скажем, 16 часов; но ведь я же американец, и никто не может поставить мне в упрек то, что я будто бы предпочитаю бывать лишь там, где могу (тут я сделал небольшую, едва заметную паузу, прежде чем "без запинки" произнес эти слова) - "э-э" - встретить понимание. / Так что не могли бы Вы заехать за мной завтра утром, часам к 9-ти, на левый борт?…")