Я прислушался к этому звуку, который пробивался сквозь шум дождя. Через несколько секунд раздался гудок.
Ника оторвалась от плиты и тоже стала слушать.
- Временами, когда я слышу поезда, - мечтательно произнесла она, - вот как сейчас, мне кажется, что ещё секунда - и я схвачу чемодан, побегу на станцию и куплю билет на первый же проезжающий наше село поезд. И уеду на нём. И не важно, куда. Главное - далеко-далеко.
- Так сильно хочется укатить отсюда?
- Иногда до безумия как хочется. Вся молодежь уже давно оставила это убогое место.
- Поверь, в больших городах нет никакой жизни. Это иллюзия. Там безумие и бешенство.
- Да… - вздохнула она и вернулась в готовке. - После смерти Вики я тоже всё больше склоняюсь к этому.
И, задумчиво помолчав минуту, посмотрела на меня:
- А что чувствуешь ты, когда слышишь поезда?
Я закрыл глаза и ещё раз вслушался в далёкий отзвук летящего по рельсам многотонного состава…
- Грусть, - ответил я.
- Вот и я о том же, - вздыхая, кивнула Ника. - Знаешь… может, это и глупо, но вечерами я иногда прихожу на перрон, сажусь на скамейку и смотрю, как составы приезжают и уезжают. В такие минуты, мне кажется, что с этими поездами уходит моя жизнь.
- Значит, ты ходишь туда, чтобы грустить?
- Глупо, правда? - улыбнулась она, опустив глаза. - Ходить и специально создавать у себя это ощущение тоски.
- По-моему, наоборот. В этом есть что-то… поэтическое.
Ника, пожав плевами, снова улыбнулась.
"Литературной красоты в последних фразах Ники действительно было гораздо больше, чем на всю эту книгу, - подумал я, метнув взгляд на книжонку. - Уф, зачем я её вообще читаю!"
Мы вкусно и сытно поужинали. Потом вернулись в комнату. Поленья в печи почти догорели, и в доме стало гораздо теплее. Я снял свитер. Какое-то время я читал старые советские литературные журналы "Роман-газета", которые мне предложила Ника. Это было куда лучше "пустяка".
Так и свечерело. Совсем незаметно, ибо темно было, в принципе, и днём. Как хлынул дождь - так и заволокло сумраком всё село. Теперь окончательное понимание вечера пришло благодаря настенным часам, висевшим около печи.
- До утра тепла хватит, - сказала Ника и принялась расстилать мне кровать.
Через минуту из малюсенькой спальни зазвонил мобильный телефон. Ника вышла за шторку и очень долго с кем-то разговаривала полушёпотом. Я в это время отложил журналы, встал, подтянулся к потолку и хрустнул суставами спины. Затем разделся, лёг, укрылся одеялом и под треск догоравших дров стал смотреть на светящую бледно-жёлтым светом лампочку, свисавшую с потолка на скрюченном проводе.
Вскоре рядом с лампочкой что-то замелькало. Бабочка. Чёрная-чёрная, как подкрадывающаяся за окном осенняя ночь. Я удивился. Интересно, откуда она здесь такая?
Бабочка порхала вокруг лампочки, едва касаясь её и тут же отлетая на небольшое расстояние. Она пыталась прижаться к лампочке, но её температура не позволяла. Жар стекла был смертельным. Но бабочка словно совершенно не желала этого понимать. Она усердно продолжала кружиться вокруг лампочки, стараясь приблизиться к ней вплотную - и остаться живой.
Прекрати, прошептал я бабочке. Прекрати это делать. Она ведь вся горячая. Она убьёт тебя. Лети лучше в ночь. Твой окрас спасёт тебя. Тебя никто не заметит. Под покровом ночи ты будешь тайной. Никому не известной, неразгаданной тайной. И это - твоё спасение. Лети же.
Но бабочка меня не слушала. Она стремилась к свету внутри стекла, как к единственному спасению, несмотря ни на что. Несмотря на боль, которую наверняка испытывала, прикасаясь к раскалённому светилу…
А ведь я - как эта самая бабочка. Однажды вылупился из кокона, но почему-то оказался чёрным - инаковым, другим, слишком не для этого мира. И тоже отчаянно трепыхаюсь всю свою жизнь, обжигая свои крылья, от которых, пожалуй, уже давным-давно ничего и не осталось… Но нужно сделать последний шаг. Шагнуть на Свет. Обгореть окончательно, чтобы, наконец, всё это завершить…
Спустя полчаса вышла Ника.
- Извини, что так долго, - произнесла она.
- Всё нормально.
- Тебе, наверное, интересно, с кем я говорила?
- Да нет…
- Это мой бывший.
- Мм…
- Он не очень обрадовался, узнав, что у меня дома какой-то парень… Пришлось объяснять.
- Ну не удивительно.
Ника выключила свет и подошла к окну. К нему, сквозь нескончаемые полосы дождя, пробивалось мягкое голубое свечение. Его зарождал фонарь, освещающий часть улицы Советской.
- Шторки закрыть или оставить так?
- Оставь, - сказал я. - Буду смотреть на дождь и засыпать.
Ника молча отошла от окна и двинулась в спальню. Но перед самой шторкой остановилась. Я видел в темноте очертания её худой фигуры. Она подняла руку, держась ею за стену.
- Я не сомневаюсь, что у тебя очень добрая душа, но… почему ты нам помогаешь? - спросила она тихо.
Я вздохнул.
- Сам не знаю.
Ника постояла так ещё несколько мгновений, а затем скрылась за шторкой. Я услышал, как зашелестело бельё её постели. Она легла.
Я догадывался, что подразумевала своим вопросом Ника. Она подразумевала саму себя. Она - девушка. Как ни крути, живая девушка. И тот факт, что с ней уже три дня плечо к плечу находится парень, должен наводить её на определённые предположения.
Прошло, наверное, минут сорок или даже целый час, когда эта шторка снова дрогнула. И снова в темноте возникла худенькая фигура Ники.
- Не спишь? - прошептала она.
- Что-то не спится.
- И мне.
- Скажи, ты завтра собрался ехать?
- Да.
- Не уезжай, - попросила она. - Останься хотя бы ещё на пару дней. Пожалуйста…
Я молчал. Молчал, ведь не знал, что ответить.
…Интересно, где сейчас та бабочка? Взяла тайм-аут? А при следующем "рассвете" лампочки снова ринется в бой? И, наверное, в свой последний? Может, и мне полагается перерыв перед последним марш-броском до того света, м?..
Бабочка, ответь: как же мне поступить? Как?
Но бабочка, кажется, не слушала меня и в этот раз…
*
…Трамвай ехал по ночной улице. Разноцветные и яркие огни светофоров и фонарных столбов живописно заливали тёмную дорогу. Я стоял с Никой в задней части салона и глядел на исчезающие во тьме рельсы. Маленький вагончик, но громыхал как длиннющий состав.
Вскоре трамвай остановился. Хотя до остановки было ещё далеко. Мы и остальные пассажиры стали оглядываться по салону: в чём причина внеплановой остановки?
Но тут же трамвай снова тронулся. Ага, всё нормально. Правда… тронулся он в обратную сторону. Странно. Теперь он ехал назад, и то окно, у которого мы стояли, превратилось в лобовое. Никогда не видел, подумал тут же я, чтобы трамваи двигались задним ходом.
Вагон медленно набирал скорость. Я, с усиливающимся беспокойством, сжимал поручень всё крепче. Мне стало казаться, что всё это не просто так. В скором времени должно произойти что-то очень плохое и ужасное…
И как бы оправдывая мою тревогу, спустя минуту вдалеке замаячила опасность: чрезвычайно крутой поворот налево.
Трамвай не сможет войти в него на такой большой скорости, продолжал думать я. Колёса ведь сойдут с рельс.
- Эй… эй, кто-нибудь! - закричал я. - Остановите трамвай! Слышите меня? Остановите его! Скажите, чтобы остановили трамвай! Эй!
Но вагон продолжал неумолимо нестись по рельсам, приближаясь с каждой секундой к сложному повороту. И скорость только возрастала.
Но и это было ещё не всё…
Сразу за тем опасно-резким поворотом кто-то стоял… Человеческая фигура. Похожа на женщину. Неподвижную женщину.
Я бегло бросил взгляд на Нику. Она тоже всё это видела. И, со страхом на лице, держалась за меня. Теперь именно мы с ней находились в самом начале трамвая. И только мы видели эту женщину. Кто же она, чёрт подери?
Когда до поворота оставался десяток метров, я увидел, что она вытянула свои руки.
Ко мне.
Я чувствовал это. И внутри у меня всё обледенело. Не видя её лица, я знал: она смотрит только на меня. И ждёт именно меня! Я зачем-то ей нужен. И всё происходящее - только ради этого. Я - причина трагедии всех этих людей.
Меня охватил дикий ужас. Я закрыл глаза и сильно стиснул зубы.
Через короткое мгновение раздался невыносимый визг. Это колёса… Трамвай стал резко уходить влево…
Держа изо всех сил Нику, я снова раскрыл глаза. Люди в салоне сбились в одну кричащую и бросаемую из стороны в сторону массу. Вагон, летя вперёд, стал опрокидываться на бок. Он скрежетал по асфальту, брызжа краснющими искрами, долетавшими до самых окон.
О, мой Бог! Да ведь это - верная Смерть. Вот она, раскрывает свою величественную пасть…
Трамвай полностью перевернулся. Но продолжал упорно нестись по дороге. Людей в салоне кидало, словно игрушки в коробке разбуянившегося ребёнка. У кого-то отрывало руки и ноги. Кто-то ломал позвоночник. На стенке салона уже висела, точно тёмно-красный мякиш, чья-то разорванная плоть.
Отовсюду, заполняя собой всё пространство, доносились вопли и крики…
*
- Роман… - говорил голос откуда-то издалека.
Я открыл глаза. Темно. За окном дождь.
- Проснись, Роман, проснись, - повторял голос Ники.
- Я… я кричал? - приподнялся я, чувствуя на своих щеках слёзы.
- Ещё как, - обеспокоенно ответила Ника и обняла меня.
- Этот сон… он был так реален, - сглотнул я слюну, продолжая дрожать.
- Мне тоже часто снятся кошмары, - произнесла Ника. Затем встала и включила свет. Зажглась та одинокая лампочка, заставив меня зажмуриться. Ника вышла на кухню и принесла мне стакан воды.
- А о чём твои кошмары? - спросил я, опустошив стакан одним глотком.
- Всегда одно и то же. За мной кто-то бежит, чтобы убить.
- У меня было несколько иначе. Но не менее ужасно… И что обычно происходит в твоих кошмарах в самом конце?
- Перед самой смертью я просыпаюсь, - Ника, в белой ночнушке, присела рядом.
- Надеюсь, после настоящей смерти люди не просыпаются где-нибудь в другой жизни, - откинулся я головой на мокрую подушку. И мысленно кольнул себя за беспричинное нелепое высказывание.
- Отдохни, - легла Ника рядом, положив мне на мокрый лоб свою ладонь.
Какое-то время мы лежали молча, и я вспоминал детали сна. Да, порой сон бывает настолько ужасен, что возвращение в реальность воспринимается как самый щедрый подарок Вселенной. Ощущаешь поистине подлинное утешение, что всё произошедшее было не по-настоящему. И даже начинаешь благодарить кого-то, наверное, ту же самую Вселенную, понимая, что твоя реальность куда лучше и спокойнее снов.
- О чём сейчас думаешь? - спросила Ника спустя несколько минут.
- Честно?
- Ага.
- О твоей груди.
Ника, чуть раскрыв свои тёмно-бардовые губы, скользнула взглядом по своей груди, а затем снова посмотрела на меня.
- А что с ней? - удивлённо спросила она.
- Понимаешь… несмотря на то, что ты очень худенькая и маленькая, она у тебя большая. Ты вроде бы такая малышка, но с очень женственной грудью.
Лицо Ники моментально вспыхнуло.
- И это меня потрясает, - закончил я.
Она продолжала смущённо молчать.
- Прости. Я просто пытаюсь отвлечься, забыть о сне.
- Ничего… - тихо ответила она. - Зато ты ответил честно…
Я снова взглянул на неё. В ночнушке, с собранными волосами, оголяющими её тонкую шею, она лежала рядом, продолжая смущённо смотреть вверх.
- А о чём сейчас думаешь ты? - спросил я.
- Даже не знаю… не удаётся думать о чём-то конкретном.
- Такое бывает.
- Хотя… если отвечать тоже честно, то я думала о том, как мне были приятны твои слова о моей груди. Спасибо…
Я слабо улыбнулся. Она сказала это так искренне, что мне даже полегчало. Как будто всё былое напряжение в обстановке мгновенно разрядилось. Даже странно: вот так просто обмолвились о груди - и вдруг сразу же отпустило.
Неожиданно погас свет.
- Это у нас часто бывает, - пояснила Ника и встала с кровати. Спустя несколько мгновений она возникла из темноты с зажжённой свечой в руках. Комнату наполнило тёплое сияние. Теперь комната выглядела иначе: повсюду заиграли загадочные тени.
Ника поставила свечу на столик и села на край кровати
- Ты как? - посмотрела она на меня. - В порядке?
- Да, теперь уже лучше. Спасибо.
Она уже собиралась встать, когда я спросил у неё:
- Ты не думала… почему тебе снятся такие сны, где тебя хотят убить?
Ника какое-то время сидела молча.
- Иногда мне кажется, что я знаю причину, - наконец сказала она.
- И какая же?
Она не ответила, но осталась сидеть на кровати. Мы принялись о чём-то разговаривать. Долго и безостановочно. Иногда мне даже казалось, что я сплю и весь наш разговор мне только снится. Но потом меня вновь возвращало в явь, и я снова что-то говорил. И затем снова проваливался в дрёму. И так - по странному повторяющемуся кругу.
Точно помню, что мой сон оборвало, когда Ника, уже лежавшая рядом, вдруг произнесла:
- Я била детей. Наверное, поэтому мне снятся эти кошмары. В них я будто бы должна понести наказание.
Что?..
- Это было давно… Я тогда училась в классе пятом-шестом, - продолжала она шёпотом. - Я делала это зимой. Когда шла через детский садик. Перед работой, рано утром, когда ещё очень темно, родители отводят туда своих детей. И некоторые из родителей почему-то прощаются с ними у ворот. А дальше дети доходят до здания сами. И вот… я шла ранними тёмными зимними утрами в школу через этот детсад, как и многие другие. Так ближе - наперерез. И если оказывалось, что ребёнок шагает в одиночку и никого рядом нет, я… разбегалась и сильно ударяла его. Ногой в спину. Ребёнок сразу же падал на снег и сперва даже не успевал ничего понять, не то что закричать… После этого я сразу же убегала.
С тех пор прошло много лет, но я постоянно вспоминаю об этом… Это невозможно забыть… И знаешь, я ненавижу себя даже не за то, что я это делала. А за то, что… испытывала от этого удовольствие. Мне хотелось делать маленьким детям больно. Хотелось смотреть, как они, беспомощные, начинают плакать. Кричать. Звать кого-то на помощь. А вокруг - нет никого. И никто не может им помочь. И вот этот момент был самый сильный для меня.
Я не помню, что ответил Нике на это. Кажется, поблагодарил за честность.
Потом я снова уснул. А когда в очередной раз вернулся в реальность, заметил, что голос её изменился. Дыхание стало глубже, чаще. В интонации появился странный живой оттенок…
- Иногда ловлю себя на мысли, что хотела бы хоть раз почувствовать себя наказанной… И именно - мужчиной. Может, это потому, что у меня никогда не было отца и мне в глубине души хотелось угодить мужчине. Хоть раз почувствовать, каково это…
И когда нить нашего разговора успела завернуть в эти таинственно-интимные леса?
Да, вот что делает холодная и дождливая ночь с двумя молодыми душами в маленьком доме…
- Мой бывший парень не разделял этого. Он верующий, очень религиозен. Для него было дикостью, когда я поделилась с ним своими мыслями. Тебе, наверное, сейчас немного странно всё это слышать, верно?
- Да нет… У каждого же свои особенности… Поэтому как бы…
- Ты не умеешь врать. Ты обескуражен моими откровениями, - всё шептала Ника. - Но не подумай, что я каждому бы их раскрыла. Я просто знаю, что ты тот человек, кому я могу всё это высказать.
- Да, ты права. Я немножко удивлён. Но это никак не меняет моего отношения к тебе. Даже наоборот. Твоя искренняя естественность поражает меня. И привлекает… Ты открылась мне, и это похвально. Я благодарен тебе за это. Теперь я чувствую, что и сам могу в чём-то открыться и тебе.
- Я бы этого очень хотела. Ведь я о тебе совсем ничего не знаю.
Я молчал, слыша её очень близкое дыхание. Беззащитная, слабая, маленькая, неуверенная, запуганная, часто плачущая Ника… Почему Природа создала её для этого жестокого мира? Как бы мне хотелось взять и навсегда избавить её от страданий. Но как?..
- Я понимаю, что мне вряд ли получится тебя узнать, - вдруг произнесла она проникновенным голосом. - Но… я могу тебя почувствовать…
И прикоснулась ко мне своим бедром. Я ощутил громкое тепло её тела.
Она идёт ко мне… Избавить бы её от страданий… Сделать так, чтобы она больше не испытывала несправедливость этого мира…
Убить?..
- Ты уверена? - прошептал я.
- Я ни в чём не уверена, - прижалась она ещё ближе. - Всю свою жизнь я ни в чём никогда не уверена…
Я повернулся к ней. Какая-то неведомая сила подняла мою руку и обхватила её шею. Я прислонился к щеке Ники лицом. И сдавил руку, что было сил.
Ника издала хриплый стон.
Стон глубочайшего наслаждения.
Раскрыв широко губы и судорожно извиваясь, она пыталась глотать воздух. Я закрыл второй рукой ей рот. И сдавил шею ещё сильнее. Ника попыталась закричать, но её крик тонул в линиях моей ладони.
Интересно, способен её голос воздействовать на них и изменить мою судьбу?
Эх, вряд ли…
Она была моей. Вся. Без остатка. До последней клеточки своего тела. И я мог делать с ней, что угодно. Мог причинить любую физическую боль и наблюдать, как она загорается возбуждением. От сочетания боли и экстаза. Для неё боль и была экстазом. А для меня им было понимание, что я могу сделать с ней всё, что захочу. Она моя. Полностью моя и в моих руках.
Ника, задыхаясь, сильно вырывалась. Я ударил её по щеке ладонью, чтобы утихомирить. Хлесткий удар, кажется, несколько усмирил её. Но всё её тело по-прежнему дышало болью. Требовало боли. Изнывало от боли. Ника до последнего наслаждалась ролью мученицы и, казалось, была готова понести любое наказание. В своих движениях она словно страдала и сама же возвышалась над своими страданиями, будто смеясь им в лицо.
Наверное, это тот самый пик, последний рубеж внутреннего отчаяния, когда человек начинает получать от боли наслаждение. От неё уже настолько никуда не убежать, что остаётся только полюбить. И, конечно, всё это - неосознанно. Но именно это спасение грезится душе, которая в конце концов выбирает именно такой путь.
И Ника была такой. Она и Боль были нераздельны. И уже вряд ли могли существовать в этом мире друг без друга. За несколько дней, проведенных рядом с ней, я, возможно, впервые за много лет, нашёл родственную душу.
И вот я душил её. И занимался с ней сексом. И кажется, было между нами что-то ещё… Более утончённое и не поддающееся силе слов.
Спустя какое-то время я рухнул на спину рядом с ней. Тяжело дыша, глубоко вдыхал запах нашего пота и её волос. Взбудораженный, я собирал по кусочкам свои мысли.
Мой… первый… секс… это… мой… первый…
Ника, дрожа всем телом, тут же потянулась губами ко мне. Я снова ощутил её горячее и частое дыхание. Она нежно поцеловала мою шею. И, не убирая губ, словно напрочь потеряв всякие силы, так и осталась лежать, пока не уснула.
[16]