Да… я не могу… Ну никак не могу сейчас осуществить то, ради чего приехал.
Нужно вернуться обратно. И узнать, что с ней сталось. Быть может, и правда, жива и здорова?.. Хотя… что за ересь. После такого металлического удара по хрупкому телу здоровым уже, как ни пытайся, всё равно не останешься…
Когда приступ рвоты отступил, я отодвинулся от дыры. И вспомнил о двух конвертах, что торчали из левого кармана джинсов. Присел. Ноющей, но уже с запекшейся кровью рукой вынул их. Её письмо отложил в сторону. Сейчас не время. А во втором нашёл пятьдесят тысяч рублей. Валерий… как благородно с его стороны…
Я держал в руке купюры и смотрел, как ветер теребит их кончики. Смотрел и думал, что я сейчас - точно как один из этих кончиков. Трепыхаюсь под воздействием могучей внешней силы. И так же - на самом деле - ничего не стою. Всего лишь - придуманная концепция для организации человечества. И так же - однажды кончусь. Буду истрачен. Или жизнь разменяет меня на других людей. Но сегодня… сегодня, выходит, я сам разменял свою жизнь жизнью незнакомой мне девушки? Бред… Что за абсурд в моей больной голове…
Или всё-таки я чего-нибудь да стою? Но вот только как это понять?
Наверное, только по тому, способен ли я довести до конца самое главное…
Ведь так бывает, что в момент сильной эмоциональной встряски, поднявшейся злобы или ненависти к кому-то, ты наполняешься чрезвычайной решимостью действовать. Действовать, чтобы непременно изменить эту напряжённую ситуацию. Пусть даже не сейчас - из-за отсутствия возможностей, - а в будущем. Наполняешься такой решимостью, что свято клянёшься себе в эти импульсивные секунды, что никогда не забудешь этого чувства. И того, кто его вызвал. Клянёшься, что оно непременно сохранится в тебе до конца.
Но проходит время - час, день, - и эмоциональное топливо испаряется. И как бы ты ни старался воскресить чувство решительной бойкости, само по себе оно уже мертво. Это начинает раздражать. Ведь энергии для конкретных шагов уже попросту нет. Неоткуда брать. И весь тот пыл, то обещание самому себе бесследно исчезает. И становится невыносимо обидно. Начинаешь чувствовать себя слабаком, ничтожеством, не способным даже удержать до конца свои чувства в силе. Не способным поддерживать огонь страсти, чтобы, как себе поклялся, непременно что-то сделать, изменить.
Именно поэтому я закопал конверт с письмом в землю. Неподалёку от пещеры. Чтобы обязательно вернуться и завершить начатое. Чтобы намерение, с которым я сюда прибыл, не рассеялось, а цепко держалось за это письмо.
Оно станет последним, что я прочту на этом свете.
Я убрал конверт с деньгами в карман. Подошёл снова к дыре. Взглянув ещё раз в чёрную, глубокую пещеру, поёжился. Затем, шатаясь, двинулся обратно к дороге…
*
Повсюду сновали люди в белых халатах. Повсюду тот самый отвратительный запах, который пробивает носоглотку до сморщивания и напоминает о не самых приятных мгновениях детства. Напоминает стоматолога и его маленькое сверлящее устройство, грозно надвигающееся к твоему рту. Напоминает предчувствие яркой и пронзительной боли. Напоминает бездушные лица, у которых видны одни лишь глаза сквозь стёклышки очков, отражающих холодный свет люминесцентных ламп. Ощущение, будто находишься в экспериментальной лаборатории пришельцев, где тебя подвергают насильственному изучению. Противно, страшно, холодно, хочется скорее дать дёру. А запах всё продолжает пропитывать изнутри. Продолжает выворачивать наизнанку все самые отвратительные мысли и чувства…
Мимо пронеслись носилки на колёсах. Два медработника спешно кого-то везли. Я, затаив дыхание, вскочил…
Нет… не она.
И снова опустился на скамью.
Не знаю, сколько я так просидел. Но когда проснулся, на противоположной скамейке кто-то сидел. Она заметила, что я открыл глаза. И тут же спрятала взгляд, будто совершила что-то противозаконное.
- Который час? - спросил я, массируя затёкшую шею рукой.
Она повернула голову влево, к висевшим на стене часам.
- Шесть часов.
- А, чёрт… вот же часы есть, и правда. Уже шесть утра? Надо же…
Она снова на меня посмотрела. Готовая в любой момент быстро и виновато отвести взгляд.
- Кого-то ждёте? - спросил я, чувствуя, что как-то неловко замолкать.
Она кивнула, и её растерянный взгляд тут же забегал по полу и стенам пустынного бело-голубого коридора.
Дальше сидели молча. Я изредка поглядывал на неё. Худая. С недлинными и собранными сзади тёмно-русыми волосами. Серо-голубые глаза. Мягкий, аккуратный овал лица. Серая юбка и чёрная вязаная кофточка. Поверх неё - изрядно поношенный чёрный плащ. Взгляд - нервозный. Словно в какой-то опаске, ко всему моментально пристающий. Пальцы то и дело теребили сумочку с истёртыми уголками.
Я смотрел на неё и удивлялся. Эта по-детски оживлённая и на всё реагирующая натура была какой-то особенной. Она будто не могла принадлежать этому городу. Его стихийности и равнодушности. Откуда она взялась и что здесь делает в такую рань?
Минутой позже из соседнего кабинета вышел врач. Приспустив свою маску под подбородок, он подошёл к нам. Вернее, к ней. Я ждал, что он сейчас что-нибудь ей скажет. Но он продолжал стоять молча.
Девушка глядела на него снизу. Периодически её тонкие скулы слабо вырисовывались на плоскости бледной кожи, а подбородок слегка вздрагивал. Я наблюдал за всем этим словно за кульминацией какого-то драматического фильма.
Что происходит?
Врач продолжал молчать, опустив взгляд. Потом присел рядом с девушкой. И теперь они уже оба сидели напротив меня.
Девушка начала плакать. Сначала всхлипнула, и я подумал, что ослышался. Но потом - снова. И снова. И вот она уже заливалась слезами.
Врач посидел ещё некоторое время. Затем встал и зашагал по коридору, пока не исчез в самом его конце за поворотом, где был отмечен выход к месту для курения.
- Что случилось? - неуверенно спросил я у девушки.
Она вдруг запрокинула голову к стене. Слёзы стали быстро стекать по её щекам, падая на грудь.
- Вика умерла, - очень тихо произнесла она.
Я открыл рот. Но не знал, что сказать. Да и что нужно говорить в такие моменты?..
- Она ваша подруга? - всё же спросил я.
Девушка покачала головой.
- Сестра… Родная.
- Мне… очень жаль, - я привстал и подсел к ней, слегка коснувшись её плеча.
Прошло несколько минут. Врач снова возник в конце коридора. Прошёл мимо нас с опущенной головой и исчез за дверью кабинета.
- А вы? - подняла на меня заплаканный взгляд девушка. - Почему вы здесь?
Я слегка выпрямился.
И правда, что я здесь делаю?
- Я жду. Жду, чтобы узнать о состоянии одного человека. Он… Точнее, она… её сбила вчера вечером машина. И я всё это видел… Да, я был свидетелем… и поэтому решил проведать её. Но меня не впустили. Сказали, что делают операцию. Вот и просидел до утра. Надо же, так долго делают операцию…
Девушка громко всхлипнула и зарыдала в голос. Я от неожиданности даже вздрогнул.
Что такое?
Глядя на её мокрое лицо, вдруг что-то тонкое и призрачное стало забираться мне в грудь. Оно пробиралось через горло к самому мозгу. И там, дав чёткий щелчок, вылилось в цельное понимание. Как будто замысловатое слово в кроссворде наконец было разгадано.
Когда это понимание воссияло в голове, мой взгляд машинально упал на правую руку. С неё стекала кровь. Неосознанно я распорол рану…
В неком забвении я вдруг надавил пальцем на больное место. Кровь под давлением ринулась с ещё большим напором. Плачущая девушка заметила это. И какое-то время недоумённо смотрела на мою руку. Затем подняла взгляд на мои глаза. Глаза, которые я не сводил с её лица. И, словно обнаружив в них абсолютное безразличие к крови, зарыдала ещё громче, спрятав лицо в ладонях.
А я, опустив голову, принялся неподвижно и внимательно наблюдать, как кафельный пол медленно окрашивается неестественными для стерильно-бледных тонов больницы сочными алыми каплями…
Часть вторая
КОГДА Я СЛЫШУ ПОЕЗДА
[11]
На улице было прохладно и темно. По тротуару гонял промозглый ветер, рассыпая по коже мурашки. Давно опавшие листья трепыхались вдоль бордюра, подмывая на несколько сантиметров и снова безжизненно припадая к асфальту. Солнце ещё терялось где-то за горизонтом, и в этот ранний час улица выглядела пустынно-мрачной.
Я брёл к автобусной остановке вместе с худенькой, слегка сутулой девушкой.
- Спасибо вам, что решили узнать о судьбе моей сестры. Сразу видно, что вы очень добрый человек… Меня зовут Ника, - робко сказала она полчаса назад, когда я вышел из перевязочной.
Оказывается, не ушла и дожидалась меня.
Я назвал своё имя и снова присел рядом с ней. Она озадаченно посмотрела на мою перебинтованную ладонь.
- Что у вас с рукой? Неужели вы тоже пострадали в той аварии?..
- Нет… Тогда я был в автобусе. И видел всё в окно. А это… это я случайно порезался, пустяк, - проговорил я. - Что будете делать теперь?
- Теперь нужно поехать на квартиру, которую снимала Вика. И собрать её вещи… - тихо ответила она. - А затем вместе с ней увезти домой.
- Домой?
- Село Южное Залиново. Наверное, будет правильнее похоронить её там.
- А родители уже знают?..
- У нас только мама… И она сильно болеет. Я пока ей не звонила… боюсь, если она узнает об этом сейчас, ей может стать хуже. Лучше потом, когда приеду вместе с ней… с её телом, - произнесла Ника и прослезилась. - Простите, что снова плачу перед вами. Никак не могу поверить в случившееся. - И голос девушки снова утонул в очередном всхлипе.
В этот момент я окончательно понял, что больше не могу выносить этого напряжения. Мне нужно было немедленно что-нибудь сделать. Как-то повернуть ход событий. Внести хоть какие-нибудь перемены.
- Я вам помогу! - заявил я. - Помогу доставить её домой. Это ведь не так просто. Придётся нанимать автомобиль, грузовой. Да и к тому же у вас, как я понимаю, в этом городе нет друзей или знакомых?
- Никого нет, - покачала головой девушка. - Всё случилось так внезапно… Вчера вечером кто-то позвонил с номера Вики на мобильный мамы, и я взяла трубку. Я всегда так делаю, чтобы маме не приходилось лишний раз подниматься. Увидев имя Виктории на дисплее, я обрадовалась. Но когда ответила… я… не могла даже понять ничего. Лишь через минуту осознала: нужно срочно ехать сюда, она в беде. Но автобусов в это время уже не было. И пришлось вызвать такси. Маме я даже ничего не объяснила. Сказала лишь, что уехала помочь Вике. Она ведь не приезжала к нам домой уже больше года…
- Всё! - схватил я Нику за руку и встал. - Пойдёмте. Не будем медлить.
- Но разве вам это нужно?.. - она поднялась со скамьи, вытирая другой рукой слёзы. - Разве это вас не затруднит? Вы же наверняка занятой человек, у вас свои проблемы и дела…
- У меня есть время. Немного… Пойдёмте!
Мы вышли из больницы и направились к остановке. По адресу, сказанному Никой, я сориентировался на каком автобусе нам лучше всего добраться. Правда, в столь ранний час маршрутки в тот район ходили редко. Лишь ближе к семи часам мы влезли в автобус. Ехать пришлось долго. Квартира Виктории находилась на другом конце города, в его не самом благополучном районе.
Через час мы стояли у единственного подъезда одинокой панельной девятиэтажки. Она находилась почти что у самого леса.
- Там, - сказала Ника, указывая пальцем вверх. - Она рассказывала, что жила на последнем этаже.
Ключи у Ники были: в больнице ей дали доступ к сумке сестры. Мы без проблем вошли в подъезд. Лифтом поднялись на девятый этаж. Здесь, среди всех дверей, лишь одна отличалась основательной обшарпанностью и отсутствием номерного знака. Ника сразу же подошла к ней и открыла замок.
Квартира была маленькой и старой. Шторы плотно закрывали окно, не пропуская поднимающийся солнечный свет. Простенький потёртый диван, пухлый телевизор на пыльном комоде и громоздкий шкаф вдоль стены.
Ника первым делом подошла к окну и отдёрнула штору. Я последовал за ней. И увидел, как множество выпуклостей высоких и не очень зданий тянулись до самого небосклона. Их прямоугольные фигуры обволакивал мягкий свет утреннего октябрьского солнца. Сейчас, в ранний час, город был необычайно красив.
Но город этот был будто где-то вдалеке. На значительном расстоянии. Как бы только соблазняя своей многообразностью сооружений. Отсюда он смотрелся как картинка, которая не являлась реальностью - но к которой так хотелось примкнуть и почувствовать себя сопричастным с её особенной красотой.
Да, вот что мастерит обычное ясное утро с привычными и на первый взгляд ничем не примечательными видами…
Ника повернула голову. И губы на её аккуратном профиле слегка дрогнули:
- Она очень много говорила об этом городе… Говорила, что и мне нужно сюда переехать.
Я несколько секунд помолчал в раздумье. Затем сказал:
- А вы сами, значит, живёте в Южном За… ви…
- Залиново, - договорила Ника и кивнула. - Да, с самого рождения. Вика уехала после одиннадцатого класса. Я всё думала, что нагоню её через год-два, но… болезнь мамы не позволила этому случиться. Пришлось остаться дома и помогать.
- А какой была Виктория? - спросил я. Но, произнося имя, голос вдруг пропал, и вышло лишь сухое бормотание. Я негромко откашлялся.
- Виктория… - медленно произнесла Ника. - Знаете, это имя ей очень даже… подходило… Она вечно была такой победоносной, целеустремлённой. Всегда шла по жизни вперёд и звала меня.
- Выходит, ей очень нравилось в этом городе?
- Для неё жизнь в селе была слишком скучной. Она всё время говорила, что только город может дать ей сил почувствовать, что она живёт. Однако город её и погубил… Здесь постоянно смерть, ведь машин очень много. Темп происходящего просто дикий. Здесь нужно не жить, а выживать. И вот смотрю я сейчас на её квартиру и понимаю, что она не жила, а действительно выживала, как могла… - Ника отошла от окна и устало присела на диван. - Впрочем, как и мы…
Я шагнул к стене напротив дивана. Прислонился к ней спиной.
- В последний год мы очень мало общались, - продолжала Ника. - Вика перестала приезжать. По телефону почему-то тоже не хотела разговаривать. Мама очень переживала из-за этого. Но раньше, когда всё было ещё более-менее нормально, по телефону Вика казалась веселой, жизнерадостной. Говорила, что у неё всё хорошо. И знаете… вчера она должна была приехать домой… С ней в момент аварии была дорожная сумка. Мне сказали, её сбили недалеко от автовокзала…
Ника говорила тихо и медленно. Её голос был глубокий и с особым оттенком печали. Под этот голос хотелось прикрыть веки, свернуться калачиком и предаться длительной грусти. Но я продолжал внимательно слушать и представлять себе Викторию - девушку, что подошла ко мне в автобусе…
- Если бы вы знали Вику, то она бы вам понравилась. Она была очень доброй. Не могла смотреть на бездомных и нуждающихся в помощи. В детстве постоянно подкармливала свору собак и кошек на улице. Выносила всю еду из наших запасов, только бы никто не голодал. Она была такая.
- А вы? - спросил я. - Какой были вы в детстве?
- Я?.. - неуверенно переспросила Ника. - Сколько себя помню, я всегда была плаксой, замкнутой и крайне чувствительной ко всему, что вступало со мной в контакт. Я, в отличие от Вики, не очень заботилась о других. Кроме мамы, конечно же. - Ника подняла на меня глаза, но тут же их отвела.
Я кивнул, как бы благодаря её за открытость.
- А сколько Виктории было лет?..
- Она старше меня на четыре года. Ей двадцать три. Исполнилось бы двадцать три в ноябре… - ответила Ника и посмотрела в окно.
Всё остальное время мы сидели в тишине. Комнату неторопливо стало наполнять солнце. Я продолжал мельком поглядывать на Нику. Её беспокойные мысли ясно отражались на лице вздрагиваниями ресниц, двумя морщинками между бровей и покусыванием потрескавшихся губ.
- Вы очень похожи с ней, - произнёс я.
Ника удивлённо посмотрела на меня.
- Откуда вы знаете?
Чёрт…
- Я успел запомнить её внешность из окна… Да, у вас есть что-то общее. Это даже издалека видно.
Нужно было срочно переводить тему. Вспомнив, что вся моя одежда в крови и грязи и что изо рта несёт рвотой, я сказал:
- У меня тут такое дело… я… слегка запачкался. Можно я приму душ?
Ника сразу же кивнула. И с грустью на лице продолжила глядеть на раскрашенный в тёплые цвета рассвет.
*
В крошечной бледно-желтоватой ванной комнате я стянул с себя всю одежду. Несколько раз ошпарившись, наконец настроил нужную температуру воды и встал под душем. Нет, подумал я, лучше полежать. И вставил крышку в слив. Совсем скоро ванна наполнилась. Выключив воду, я медленно опустился в неё и лёг.
Глубоко вздохнув, я только сейчас вспомнил о своём дыхании. Очень уж часто во время размышлений я неосознанно переставал дышать. А как только вспоминал об этом и делал глубокий вдох, весь окружающий мир будто снова заводился. Как киноплёнка, начинающая своё вращение после долгой паузы. И всё вдруг вновь начинало играть красками, запахами, ощущениями.
Я думал о том, что в этой самой ванне когда-то лежала сама Виктория… Кто бы мог подумать в тот момент, когда я пересёкся с ней в автобусе, что на следующий день я буду мыться в её ванне, а она будет мертва…
Тряхнув головой, я потянулся к полочке с туалетными принадлежностями. Взял гель для душа. Рядом лежали упаковка женских прокладок известной фирмы, несколько бритвенных станков и мягко-пушистая мочалка.
Делать нечего. Я намылил эту самую мочалку гелем и, чуть приподнявшись, стал натирать ею тело. С того момента как я вышел из психиатрической больницы, прошли всего сутки. Но чувствовал я себя так, будто пережил гражданскую революцию. Плечи и ноги ломило от тупой боли. Правая рука была забинтована и несуразно выпирала, лёжа на краю ванной.
Вскоре я смыл с себя пену. Дождался пока уйдёт вся вода. И сполоснулся под душем.
Перебравшись на холодный кафельный пол, увидел на двери большое зелёное полотенце. Стал им вытираться, глядя в запотевшее зеркало. Там, где моё лицо терялось в мутных разводах конденсата, я пытался высмотреть лицо Виктории… Пытался ещё раз вспомнить, как её глаза беспокойно глядели на меня в автобусе. Ведь она так же ещё совсем недавно смотрелась в это зеркало и вытиралась этим же полотенцем. А сейчас её нет. А я есть. И я пользуюсь её ванной, её гелем, её полотенцем… Стоп! Нужно сейчас же остановиться! Иначе мысли могут выйти из-под контроля, и тогда я точно не смогу с ними справиться.