- Я буду прямо сейчас, - быстро отвечаю я. Иначе, чего доброго, она расскажет мне по телефону, что там у нее случилось. Не знаю прямо, как это у меня получается: стоит только познакомиться с женщиной, как у меня trouble.
- Придумайте какой-нибудь предлог.
- О'кей, - говорю я, потому что в голове у меня уже наготове ложь, - о'кей, милостивая государыня, я постараюсь как можно быстрее, чтобы не задерживать вас.
И кладу трубку, прежде чем она успевает что-нибудь сказать мне в ответ.
- Я очень сожалею, - говорю я фройляйн Хильденбрандт, - но сейчас мне необходимо отлучиться. Подруга моей матери ужинает в ресторане гостиницы "Амбасадор". Перед отъездом во Франкфурт она хотела повидаться со мной.
- Понимаю, - говорит старая дама и мягко улыбается. - Я вам расскажу, как быстрее добраться до "А". Наши дети называют гостиницу просто "А". А вообще-то посещать "А" строго запрещено. В том числе и самым старшим.
- Знакомая уже собирается уезжать. И я не задержусь в гостинице.
- Конечно, конечно, Оливер.
Ах, эта ее улыбка. Она не верит ни единому моему слову. Да и с какой стати? Я и сам не поверил бы ни одному своему слову.
Так, что же такое с ней стряслось?
- Извинитесь за меня перед профессором Флорианом, если он придет раньше меня.
- Разумеется.
Затем она объяснила мне дорогу.
По пути я прохожу через комнату, где играет маленький калека. Он построил зоопарк и точно так же разгромил его, как перед этим гостинную комнату. Везде валяются животные, решетки опрокинуты.
- Ганнибал, - говорит он с ухмылкой.
- Что - Ганнибал?
- Это все он наделал. Поломал все клетки. Перекусал насмерть всех зверей.
Крокодил расположился в центре стола. Прекрасный принц гордо сидит верхом на нем.
- Но я могу делать с ним все что угодно, так мне сказал Ганнибал. Меня он любит.
- Вот здорово! - говорю я.
Странно, каждый хочет, чтобы было существо, которое его любит. Пусть даже это крокодил. Каждый: Ханзи, Верена, я и ты. И мышка-норушка и лягушка-квакушка.
13
"А" - это просто класс! Знаете отель "Карлтон" в Ницце? Так вот - почти то же самое.
Три автостоянки. Golfing-links. Теннисные площадки. Подсвеченные разноцветные фонтаны. И "мерседесы", "мерседесы", "мерседесы", БМВ и снова "мерседесы". Других машин вы здесь не увидите. Швейцар в ливрее распахивает стеклянные двери перед прекрасными дамами в вечерних туалетах и солидными господами в смокингах. До меня доносятся звуки оркестра, пока я еду вдоль освещенного фасада громадного ящика.
Здесь встречаются сливки франкфуртского общества, господа, имеющие тут, в горах, свои домики. И, по-видимому, это еще и временный приют суперкласса для уставших менеджеров и генеральных директоров. Здесь они, наверно, размещают и своих развлекательниц. Как это практично! Всего в получасе езды от Франкфурта. А дом такой громадный. И госпоже супруге можно всегда сказать, что здесь будет какое-нибудь заседание. А уж какое-нибудь заседание всегда да проходит в этом доме-монстре. Так что и самому черту не разобраться!
А какие норковые палантины!
Ох, ребятки! Один шикарнее другого. Подумать только: двадцать один год тому назад мы начали самую большую войну всех времен и пятнадцать лет тому назад ее проиграли…
Появляется мальчик-рассыльный с целлофановым пакетом. В нем ни много ни мало штук тридцать орхидей. Все это едва проходит через вращающуюся дверь. Какое счастье, что мы ее проиграли. Я имею в виду войну. Как знать, было бы у нас в противном случае масло, чтобы помазать на хлеб?
Да, но где Верена Лорд?
Ясно, что она не станет ждать прямо у главного входа. Здесь наверняка ей встретилось бы несколько господ, знающих ее и господина банкира. Но я уже проехал мимо главного входа и вдоль всего здания, освещение дороги все хуже, и впереди я вижу лишь пару жалких огоньков.
Что сие значит? Где же уважаемая дама?
Стоп!
Вон на обочине стоит маленькая девочка, около нее огромный светло-коричневый боксер со свисающим из пасти языком. Милая малышка: светлые волосы, маленькие косички, голубые глаза. Голубая вязаная кофточка. Белая юбочка. Белые с голубым полосатые гольфики. Белые туфельки.
Я торможу и опускаю стекло. Малышка смотрит на меня ужасно серьезно и спрашивает:
- Ты дядя Мансфельд?
- Да, Эвелин, - отвечаю я.
- Откуда знаешь мое имя?
Догадаться было совсем нетрудно, не так ли?
- Мне сказала его маленькая птичка. Садись.
- А Ассаду тоже можно? Знаешь, это моя собака. Собственная.
- Come in, Ассад, - говорю я, опуская спинку правого сиденья, и Ассад, пыхтя, забирается в машину и устраивается за моей спиной.
- Теперь ты, - говорю я Эвелин и откидываю назад сиденье.
Она садится, и я еду дальше. У Эвелин в руке плитка шоколада.
- Хочешь?
- Нет, спасибо. Ешь сама. Ты, наверно, любишь шоколад?
- О, да, - говорит она и откусывает кусок. - Марципан, конечно, еще больше. Марципан я люблю больше всего.
- Могу себе представить, - говорю я. (Мне становится плохо уже при одном только слове "марципан".)
- Добрый вечер, дядя Мансфельд, - чинно говорит она и протягивает мне руку. - Сидя я не могу сделать книксен, но вообще-то я его всегда делаю.
- И я тоже, - говорю я и очень смешу ее этим.
- Теперь я верю, - говорит она, после того как чуть не подавилась шоколадом.
- Чему?
- Тому, что сказала мама.
- А что сказала мама?
- Я должна проводить тебя к ней, потому что ты хороший дядя и поможешь ей.
- Помогу?
- Ну да, - тихо говорит она. - Ты же знаешь. Из-за папы. Поэтому никто не должен знать, что вы встречаетесь.
- Нет, никто, Эвелин!
- А уж папа ни в коем случае. Он вообще-то не мой настоящий папа. Ты знаешь?
- Я все знаю.
- Ты просто класс, дядя Мансфельд. Ты мне нравишься.
- И ты мне, Эвелин.
Это правда. Я вообще люблю детей. Над этим многие из моих друзей глупо потешаются. Но это правда: я не знаю ничего более восхитительного, чем маленькие дети. Может, знаете вы?
- Да, но где твоя мама?
- Там впереди дорога сворачивает направо. Нам нужно по ней вверх. Мама ждет там. Здесь она не могла. Здесь люди, понимаешь?
- Конечно.
- Мне пришлось поехать с ней. Из-за садовника. И слуги. Чтобы они не сказали папе, что мама еще раз уходила одна. Мы сказали, что идем прогуляться.
- У вас нет тайн друг от друга, так?
- Нет. Мы все рассказываем друг другу. У нее нет никого, кроме меня, - говорит малышка. - Вон она стоит.
Я поднялся сюда вверх по очень узкой лесной дороге с вековыми деревьями вдоль обочин. Еще дальше на горе видны старые каменные стены. Что это? Сторожевая башня?
А вот и она. Стоит наполовину скрытая стволом дерева. На голове все еще тот платок. Но уже без темных очков. Зато в темно-синем плаще с поднятым воротником и туго затянутым поясом. Лицо очень бледное. Или это всего лишь из-за света фар? Я останавливаюсь рядом с ней. Эвелин сразу же вылезает из машины.
- Ассад!
Боксер выпрыгивает вслед за ней.
- Я оставлю вас одних, пока вы меня не позовете.
- Да, мое золотко.
- Только оставь, пожалуйста, хотя бы ближний свет фар, иначе мне будет страшно. Пошли, Ассад!
Боксер трусит за ней, а она вприпрыжку удаляется по дороге в сторону башни.
- Что случилось? - спрашиваю я.
- О Боже! - говорит Верена. - Так вы его не нашли?
- Что именно?
- Мой браслет.
- Вы потеряли браслет?
Она только и может, что утвердительно кивнуть, а сама в это время, вытащив из кармана плаща фонарик, освещает пол "ягуара". Я выхожу из машины. Откидываю вперед сиденья. У меня тоже карманный фонарь. Мы обыскиваем всю машину, наверное, целых пять минут. И ничего.
Я слышу голоса разных птиц и зверей. Лес наполнен звуками. Впереди нас виднеются два крохотных силуэта - Эвелин и ее собака. Эвелин подбирает и бросает камешки, а Ассад приносит их ей. Иногда он при этом лает. Потом мы сидим рядом в машине. Дверцы открыты. И я снова вдыхаю запах ее духов.
- У вас найдется сигарета? - спрашивает она так тихо, что я едва ее слышу.
Я даю ей и беру себе сигарету, и мы оба закуриваем. В какой-то момент мне становится дурно от мысли, что она может подумать, что я украл ее браслет. Но потом это проходит, потому что она кладет мне руку на плечо и хрипло говорит:
- От меня у вас одни лишь хлопоты.
- Не говорите так. Я переживаю за вас. Я еще в пути говорил, что замочек открыт. Помните?
Она кивает.
- Когда вы схватились за руль и я стукнул вас, то услышал, как что-то брякнуло. Вот тогда он и упал на пол.
- Но где же он тогда?
- Может, там, где вы выходили, у сосны.
- Я там обшарила все сантиметр за сантиметром.
- Может быть, кто-то еще до вас нашел его?
- Да, - говорит она, - возможно. Вы уже были в интернате?
- Я ждал, когда придет директор. Но я запер машину. Никто не мог…
И тут наконец до меня доходит.
- Merde! - говорю я.
- Что merde?
- Девчонка, - говорю я. - Эта девчонка, будь она неладна.
14
После того как я все рассказал Верене, она сидит совсем тихо, курит и смотрит перед собой, туда, где в отдалении играет с собакой ее маленькая дочка. Верена выпускает дым через нос и спрашивает:
- Вы думаете, что эта девушка стащила браслет?
- Абсолютно уверен. Когда я ее окликнул, она помчалась как угорелая.
- Включите радио.
- Зачем?
- Чтобы нас никто не услышал.
- Здесь никого нет. Вы имеете в виду свою дочь?
- Да.
- Но она на вашей стороне. Она говорит, что друг от друга у вас нет тайн.
- Она терпеть не может моего мужа. А он ее. Она думает, что все знает обо мне. Она скорее даст себя убить, чем выдаст меня. Но, конечно же, она всего не знает. Ах! Она вообще ничего не знает.
При том что за тобой немало числится, думаю я, но не говорю этого вслух, а включаю радио.
- У вас есть хоть приблизительное представление, кто могла быть эта девушка?
- Нет, ни малейшего.
- Значит у нас нет ни малейшего шанса получить браслет назад.
- Ну, это еще как сказать. Надо подумать. Какой-нибудь путь всегда да найдется. Так что, пожалуйста, не отчаивайтесь и не волнуйтесь.
- Нет никакого пути. Как всегда, - говорит она. - Но я и не волнуюсь. Я совершенно спокойна. Можете мне поверить.
- Эвелин мне сказала что-то, чего я не понял. Ваш муж - он разве не вернулся?
- Нет. В том-то и все дело.
- То есть?
- Он только позвонил. Он что-то задумал.
- Что задумал?
- Этого я не знаю.
- Вам нечего бояться.
- А я и не боюсь. Не боюсь. - Но ее рука дрожит так, что она роняет сигарету. - О Господи, - говорит она, - как бы хотела я избавиться от этого жуткого страха!
Я обнимаю ее рукой за плечи, и она не сопротивляется. Наоборот, она еще больше прижимается ко мне и глухо говорит:
- Вы представить себе не можете, в каком положении я нахожусь, господин Мансфельд. Вы не можете себе представить. Мне только еще не хватало этой пропажи браслета.
- Я сейчас вернусь в интернат и заявлю о краже. Пусть обыщут все комнаты девушек. Или я придумаю что-нибудь еще. Что-нибудь да наверняка придумаю! Я найду эту девчонку! Я найду браслет. Прошу вас. Очень прошу, не плачьте!
- А я вовсе и не плачу, - говорит она, но поскольку ее щека теперь прижата к моей, оба мы обливаемся слезами, а маленькая девочка вдали от нас на пустынной лесной дороге перед старой башней прыгает, танцует и бросает камешки.
- Что ваш муж сказал по телефону? Только точно!
- Что сегодня он уже не приедет сюда, а останется во Франкфурте.
- А когда он приедет?
- Завтра вечером.
- Так у нас еще целый день в запасе!
- Если только он не заявится через час. Если он вообще уже не приехал…
- Да прекратите же плакать на самом деле!
- Вы его не знаете. Не представляете, какой он! У меня уже давно было ощущение, что он не доверяет Энрико…
Энрико? Ах, этому самому…
- А сейчас еще и браслет. Если он заметит, что браслета нет, у него будет еще один повод! Потеряла? Этому он никогда не поверит! Он уже как-то сказал, что считает Энрико альфонсом…
- Прекратите!
- Что?
- Это же дикость - думать, что вы платите мужчине за любовь!
- Ах, да что вы понимаете!
- Ничего, - говорю я. - Конечно, конечно, я ничего не понимаю.
Женщина, которую я обнял, словно возлюбленную, продолжает говорить:
- Вы богаты. Вы всегда были богаты. Я - нет. Одно время я была так бедна, что у меня и Эвелин не было даже на хлеб. Знаете ли вы, что такое нищета?
- Слышал об этом.
- Ничего вы не знаете! Абсолютно ничего! В тот вечер, когда я познакомилась со своим мужем…
В этот момент мы видим, Что к нам по дороге вниз под горку бежит Эвелин со своим боксером. Верена быстро меняет позу и замолкает.
- Что такое, моё золотко?
Боксер лает.
- Ассад, молчать! Мама, извини, что мешаю. Но ты веришь, что дядя Мансфельд нам действительно поможет?
- Если сможет…
- А ты сможешь, дядя Мансфельд?
- Конечно, Эвелин. Наверняка.
- Как здорово! - Она целует мать. - Не сердись, но мне так не терпелось узнать это, что я не выдержала. Теперь я не приду, пока ты меня не позовешь. Пошли, Ас-сад! - И она вновь убегает со своим псом. Мы с Вереной смотрим ей вслед.
- Она - это все, что у меня есть, - говорит Верена.
- Тогда вы просто богачка. Так, что было в тот вечер, когда вы познакомились с мужем?
Верена смеется. Ее смех звучит почти истерически.
- В тот вечер, дорогой господин Мансфельд, у меня оставалось девять марок восемьдесят пфеннигов и тридцать таблеток веронала.
- Где достали лекарство?
- У одного аптекаря. Я спала с ним пару недель, изображая любовь. Ну, понимаете - каждый раз, когда у него было ночное дежурство.
- И воспользовались этим, чтобы украсть таблетки?
- Да. Чтобы покончить с собой.
- А как же Эвелин?
- И с Эвелин тоже. В тот вечер я взяла эти девять восемьдесят, и мы пошли из дома. Это должен был быть наш последний ужин. А после… после я хотела сделать это…
- Но не сделали.
- Нет. По пути домой Эвелин чуть не попала под машину. Он сидел за рулем… Я не хочу обратно в нищету, - кричит она вдруг. - Когда нет денег на хлеб, на свет, на газ! Нет, никогда! Ни за что! У меня еще остались те тридцать таблеток! Если он меня сейчас вышвырнет, то я это сделаю!
Неприятно, но придется, ибо она кричит так громко, что Эвелин уже смотрит в нашу сторону. И если кто-нибудь пройдет мимо, то услышит все до единого слова. Так что… Я дважды бью ее по лицу. Справа. Слева. Она тяжело дышит. Рот ее открыт. Но больше она уже не орет.
15
Над зеркалом заднего вида у меня есть маленькая лампочка, я зажигаю ее, поворачиваю зеркало в ее сторону и говорю:
- Приведите в порядок ваше лицо. В таком виде вас не должны видеть.
Послушно, как ребенок, она достает из кармана плаща пудреницу, помаду и приводит себя в порядок. Я смотрю, как она это делает, и думаю: девять марок восемьдесят, девять марок восемьдесят, тридцать таблеток веронала. Как она красива, как красива, как красива!
Я говорю:
- Тогда вы были бедны. Но бедны вы были не всегда.
- Откуда вы знаете?
- Я не знаю, я чувствую. Ваша семья, должно быть, когда-то была очень богата. Потому что только тот, кто познал богатство и потом на какое-то время потерял его, так боится снова стать бедным.
Она молчит.
- Вы не хотите рассказать мне о своем происхождении?
- Нет. - Это звучит зло, агрессивно, громко.
- Ну и не надо. Но по крайней мере теперь вы будете благоразумны?
Она кивает. И я верю, что теперь она будет благоразумна. Иначе бы она сейчас не красилась.
- Сейчас я поеду в интернат. Вы идите домой. Профессору Флориану я скажу, что у меня стащили браслет моей матери. Она мне его дала, чтобы я отнес его одному франкфуртскому ювелиру. Девушка - кто бы она ни была - никуда не уйдет с этой вещью. В восемь все воспитанники должны быть у себя дома. Пусть обыщут все комнаты. Я потребую этого. Иначе я обращусь в полицию.
- В полицию? - Она уставилась на меня.
- Это браслет моей матери - не забывайте! У меня есть все основания для этого. Если ваш муж действительно приедет только завтра вечером, то у нас масса времени.
- А если он блефует? Если он приедет раньше?
- Господи, но ведь это, наверное, не единственное ваше украшение или нет?
- Да нет. Он… он мне много чего надарил.
- Значит, вполне возможно, он и не заметит, что на вас нет браслета. А если и заметит, вы скажете, что дали его поносить приятельнице. Да вы и сами сообразите, что еще можно ему наплести. Думаю, учить вас не надо.
- Я вижу, у вас обо мне сложилось то еще мнение.
- Я скажу вам, что я думаю о вас: мы с вами очень схожи - как лицо и маска, как ключ и его замок. И поэтому я о вас хорошего мнения. Поверьте!
Она не отвечает.
- Где находится ваша вилла?
- На горе, над старой башней.
- Меня должны поселить в "Родниках". Знаете, где это?
- Да.
- Из вашего дома видны "Родники"?
- Да, из окна моей спальни.
- Вы спите отдельно?
- Да. Мой муж и я уже давным-давно не…
Хотел бы я встретить хоть одну женщину, которая не говорила бы этого! При том, что я вовсе не ее любовник. Это, должно быть, у них у всех пунктик. Кстати, и у мужчин - тоже! Мужчины точно такие же. Интимные отношения с женой? Уже несколько лет как ничего!
- У вас есть карманный фонарь и у меня. Сегодня вечером ровно в одиннадцать будьте у окна. Если я стану мигать фонарем раз через каждые пять секунд, то значит, я вообще ничего не узнал и дело обстоит плохо. В этом случае мы встретимся здесь утром в восемь и будем думать, что делать дальше.
- Но в восемь вы должны быть в школе.
- Я ничего не должен, - говорю я. - Вы поморгаете мне фонарем тоже - по одному разу через несколько секунд, чтобы я знал, что вы меня поняли. Теперь слушайте дальше: если я стану мигать быстро два раза подряд, то, значит, браслет уже у меня. Тогда опять же приходите сюда завтра в восемь утра, и я вам его передам. Сегодня вам все равно нельзя уйти из дому в такое позднее время, дома ли ваш муж или нет. Но тогда по крайней мере вы будете спокойней спать.
- Для меня еще никто в моей жизни, ни один человек…