Издавно и основательно укрепившийся в общественном сознании стереотип… Укрепившийся справедливо! И в разрушении его Атанесяну в который раз пришлось приложить усилия титанические. Тем более, девчонку приходилось убеждать в брезгливо отвергнутой ей истине, что существуют на планете Земля и нормальные люди, а не только те, кто вернулся из преисподней.
Еще в ресторане Атанесян приметил розовые косые шрамики на предплечьях девочки, невольно насторожившие его, и, улучив паузу в беседе, как бы между прочим спросил, кивнув на подживающие раны:
- А теперь вот об этом расскажи… - И небрежно, имитируя секущие удары ножа, провел кончиком пальца по своей руке.
На мгновение она замялась. Произнесла вяло:
- И это заметили?
Атанесян выжидающе молчал.
- У него проблемы последнее время начались… Ну, мужские. И он… В общем, он мне надрезы делал, и кровь пил… Возбуждало его… - Она отвела глаза от майора, всеми силами пытавшегося скрыть свою ошеломленность подобным признанием. - А потом, - продолжила неуверенно, - себя резал, и меня заставлял… вот.
В восемь часов вечера Атанесян встал из-за стола. Убрал документы в сейф. Сказал:
- Сейчас едем к тебе домой, дождемся наших офицеров, они останутся с тобой в квартире. Будет звонить Крученый или Антон, скажешь, что никто не приходил, что скучаешь, пусть приезжают. Поняла?
Она послушно кивнула. В глазах ее стояла боль и усталость.
- Тогда - поехали…
На подъезде к дому Ольга ухватила Атанесяна за руку, с заполошным испугом пролепетав:
- Они здесь… Вон - машина…
И майор, невольно притормозив, увидел припаркованное возле подъезда БМВ, возле которого стояли, угрюмо о чем-то беседуя, Антон и Крученый.
На мгновение Атанесян растерялся. Что делать? Бандиты, вероятно, поджидают Ольгу, а может, не застав ее, уже собираются отъезжать…
Да, Антон, похоже, садится за руль…
- Из машины не выходить! - прикрикнул Атанесян на Ольгу и - выскочил из машины, не без досады уясняя, что оставил оружие на службе.
Схватил Крученого, уже протискивающегося в салон, за локоть.
- Не торопитесь, Александр Иванович, есть разговор…
- Ты чего, фраер?! - В колючих глазках, уставившихся исподлобья на майора, читалась яростная готовность к отпору.
Атанесян показал удостоверение. Невозмутимо пояснил:
- РУБОП. Вам и Антону придется проехать со мной.
- Клал я на твою ксиву вонючую, - с терпеливым презрением отозвался вор, совершая новую попытку влезть в автомобиль. - А на тебя… - Договорить он не успел: Атанесян, ухватив его за плечо пиджака, рывком выдернул из салона. Дружелюбно предупредил:
- Ты меня, Крученый, не зли, а то - допросишься, чего не хотел… Больно ведь будет…
- Да ты чего тут быкуешь?!. - Кулак Крученого поднялся для удара, однако противник, искушенный в искусстве восточных единоборств, широко и косо взмахнул ногой, угодив каблуком в подбородок оказывающего сопротивление задержанного.
Крученый рухнул на асфальт.
Боковым зрением майор усмотрел вылезающего из автомобиля здоровяка Антона.
Лицо Антона выражало гамму сложных чувств: во-первых, его откровенно поразило, что могущественный и грозный кумир и хозяин, в ответ на свое неподчинение приказу какого-то там мента, получил от него - профессионально и без излишних препирательств, по физиономии; во-вторых, спешить на помощь своему патрону - означало - атаковать сотрудника милиции, что не поощрялось уголовным кодексом; и, в-третьих, появился этот сотрудник со своими требованиями в данное время и в данном месте, конечно же, неслучайно.
Крученый между тем встал на ноги и - бросился на майора.
Атанесян провел подсечку, вновь повалив противника, в ком чувствовалась, несмотря на возраст, могучая физическая сила и готовность стоять в своем сопротивлении до конца.
Антон между тем сделал первый робкий шажок к месту схватки. То, что за первым последует второй и третий, сомнений не вызывало.
Вновь атака Крученого, вновь удар майора, сваливший неугомонного вора наземь, и его нутряной рык:
- Антон, сука, фас!
Переросток, как сомнамбула, двинулся на Атанесяна, в эту секунду с неудовольствием припомнившего о самозабвенном увлечении будущего противника таинствами каратэ. Полумеры в отношении поклонника профессионального рукопашного боя, были недопустимы: в Антоне мог привычно проснуться слепой агрессивный азарт бескомпромиссной схватки.
Подскочив к покуда еще мешкавшему с активными действиями неприятелю, Атанесян нанес ему сокрушительный удар сгибом локтя в челюсть.
Юнец тут же принял горизонатальное положение, в то время как Крученый вновь обрел устойчивость своей вертикальной позиции.
Дальнейшие передвижения Атанесяна от противника к противнику сопровождались удручающе однообразными и рутинными результатами: падал Крученый, вставал Антон; падал Антон, вставал Крученый…
Майор чувствовал, что затянувшаяся игра в эти опасные ваньки-встаньки отнимает у него последние силы.
Между тем события происходили во дворе респектабельного дома и выглядели со стороны так: человек лет тридцати пяти, явно спортивного телосложения, одетый в джинсы и легкую шелковую рубашечку, методично избивает изысканно одетого пожилого господина и - пусть переростка, однако явно мальчишку, вступающегося за своего, предположительно, папу.
По тротуару в изобилии проходили разнообразные люди, в том числе - крепкие мужчины; из окон за потасовкой наблюдала не одна пара глаз, однако со звонком в милицию и даже с трусливым выкриком-требованием прекратить безобразие, никто категорически не спешил.
Перед глазами упревшего от метаний Атанесяна уже плавали мутные, сплетающиеся между собой кольца, но вот наступил тот долгожданный момент, когда оба недруга, совершая попытки подняться с асфальта, никак не могли достичь в этом своем устремлении положительного результата.
Неверной рукой майор отстегнул от брючного ремня упакованный в кожаный чехольчик мобильный телефон, судорожно набрал номер дежурной части, и, скороговоркой промолвив адрес, попросил срочного подкрепления.
В этот момент бандитам наконец-таки удалась попытка одновременного обретения почвы под ногами. Телефон полетел на травку газона, и драка вспыхнула с новой силой.
"Только бы продержаться… - думал Атанесян, пропуская удар Антона и - нанося ответный. - Ну, быстрее, ребята, быстрее"…
Заветный вой сирены и визг тормозов оперативной машины прозвучал в ушах Атанесяна сладким победным маршем… А затем последовала увертюра новой рапсодии: лязг автоматных затворов, короткие и отчетливо-глухие удары прикладов спецназа, всхлипы и стоны…
Всё…
Наказав Ольге утром идти в школу, а после приехать в РУБОП, Атанесян вернулся на службу: следовало немедля допросить деморализованного арестом Антона, не давая ему опомниться от шока.
Результат допроса майора обескуражил: предъявив юнцу фотографию мертвого Весла, в ответ он услышал историю о неудавшемся ограблении, в котором участвовал некто Витек - один из подручных Чумы.
Покопавшись в папках, Атанесян извлек фото скрывшегося со своего постоянного места жительства селянина.
- Этот?
- Ну да… - шмыгая носом, ответил юный бандит, с водворением в стены РУБОП, незамедлительно вставший на путь безудержного раскаяния.
"Значит, - рассуждал Атанесян, рассматривая прокисшую физиономию допрашиваемого, - Весло отдал концы в машине, после чего, бросив труп на пустыре, подельнички отправились на квартиру Чумы, где, вероятно, сообразительному Витьку пришла в голову мысль порвать связи с бандой и, одновременно, овладеть финансовым наследием своего босса… Что же, разумно и, главное, вовремя… Теперь - ищи-свищи этого озорного Витька"…
- Адрес, где вы нарвались на ствол, помнишь? - спросил Атанесян.
- Конечно, пишите…
- А теперь Антон, если не хочешь в камеру, а хочешь, дав подписку о невыезде, вернуться сегодня домой, то - выкладывай про все налеты. Договорились, или как?
- Пишите… - вздохнув, повторил Антон.
Он рассказал все, что знал, включая эпизоды с убийством незадачливого Лехи, поджогом бывшего вертепа и беспощадным избиением строптивого хозяина-алкоголика, скончавшегося, кстати, от побоев.
Руку майора, державшую авторучку, уже начинала сводить судорога от непрерывной и судорожной писанины.
Уже поздним вечером он отвез Антона домой. Сказал на прощанье:
- Утром - в школу. После - вместе с Ольгой - ко мне на коллоквиум… За то, что получил от меня по загривку, прощения не прошу. Ни Крученого, ни дружков его не бойся - они для тебя уже так… призраки.
Антон разлепил разбитые губы:
- И сколько мне дадут… лет?
- Не знаю, - честно признался Атанесян.
Через день из больницы выписалась Ирина Ганичева, усилиями врачей обретшая способность к адекватному восприятию действительности. Действительности, увы, ужасающей.
Разговора с этой сломленной, истерзанной невзгодами женщиной, напрочь утратившей былую привлекательность и какую-либо уверенность, не получилось: она выбралась из бездны, но утраченное ей было безмерно, и его восполнение после неизбежного осуждения детей, виделось Атанесяну уже непоправимо безнадежным, хотя в этаком мнении ему очень хотелось ошибаться…
Долгий и тяжкий труд души, мучимой стыдом и раскаянием - окажется ли он ей под силу? И как тут не вспомнить о той самой мистической карме?..
Подписала необходимые документы, робко, словно не веря, что ее отпустят, спросила: "Могу идти?" - и - скрылась за дверью, оставив после себя ощутимый след темного знака безысходной беды.
Крученый, напротив, держался крайне уверенно и дерзко: причастность к разбоям отрицал, показания Ольги, касающиеся ее изнасилования, называл бредовыми измышлениями, придуманными Атанесяным и каждодневно отправлял из камеры записочки, то бишь, "малявы", шефам группировки.
В письменных посланиях вор просил о том, чтобы голова проворного мента "Родиона" полежала до похорон отдельно от туловища, а малолетней сучке, с потрохами его заложившей, устроили передозировочку героина…
Перехваченные рекомендации майор с удовлетворением подверстывал к неуклонно распухающему делу, однако по оперативным сведениям, в разговорах группировщиков начала подозрительно часто повторяться его фамилия, и потому в целях профилактики непредсказуемых действий противников, Родион вызвал в РУБОП Олега - главу сообщества.
- Есть повод для доверительного разговора, - сообщил он мафиозо в предварительном телефонном разговоре. - Приезжайте, если хотите, с надежным свидетелем, дабы вас не обвинили… ну, понимаете…
- Понимаю, - холодно согласился собеседник.
Олег, происходивший из семьи профессоров-медиков - личность, от которой буквально за версту веяло интеллектом, несокрушимой уверенностью и ледяной логикой, с брезгливостью ознакомился с показаниями подростков: Ольги, Дениса и Антона. Дойдя до эпизода о склонности Крученого к вампиризму, озадаченно хмыкнул.
Далее прочитал просьбу вора о том, чтобы грустной головой майора братки сыграли в веселый футбол.
- Ну и?.. - вопросительно поднял Олег безучастные глаза на Атанесяна.
- Вот и меня тот же вопрос, - отозвался тот.
- Тогда - отвечаю, - молвил глава группировки. - Может, он и Крученый, но разровняли вы его в плоский блин. Со всеми подробностями. Для меня, по крайней мере. Теперь - вывод: зовут его - мразь, и он - никто…
- На данный момент и по данному поводу наши точки зрения абсолютно и отрадно совпадают, - откликнулся Атанесян. - Не смею задерживать. Пока!..
Оценив двусмысленность последнего слова, собеседник усмехнулся:
- Хотел бы сказать вам "прощайте!", но вдруг неправильно поймете… Сказать "до свидания"? Язык не поворачивается. А потому остановимся на варианте: честь имею…
- Хотелось бы надеяться, - заметил Атанесян.
Витёк
Выскользнув из квартиры Чумы с сумкой трофейного барахла, прикрывающего пачки валюты, Витёк уселся в автомобиль и доехал до крытой автостоянки, где обычно оставлял на ночь машину.
Договорившись с частниками-автослесарями, промышлявшими мелкими ремонтами на территории гаражного комплекса, въехал в их бокс, оснащенный подъемником и необходимым оборудованием для производства кузовных работ.
Умело подрезал тонким диском шлифовальной ручной машины сварные точки короба, оттянул его в сторону монтировкой и - одну за другой запихнул в глубь образовавшейся прорехи обернутые в плотный полиэтилен пачки валюты, связанные между собой, подобно сосискам, суровой нитью.
Закрепив разъехавшийся шов струбцинами, вновь прихватил его сваркой, а затем аккуратно заровнял и зачистил следы своих манипуляций.
Обмакнул кисть в тягучий деготь масляной отработки и тщательно промазал нижний край коробов и днище.
Теперь оставалось промчаться на приличной скоростенке по сухому разъезженному проселку, дабы масляную пленку подернули взбитые колесами клубы дорожной пыли.
Первым таким проселком для Витька стала дорога, ведущая к одному из пригородных частных домов, где обитала свора цыган - фальшивомонетчиков и наркодилеров, "закрышенных" Чумой.
До сей поры Чума и Витёк посещали криминальный табор не единажды, а потому незваный гость был встречен толстой и усатой супругой главы вечно безработного и делового сообщества, крайне предупредительно и вместе с тем вполне по-свойски.
Устроившись в просторной гостиной, уставленной мебелью из ценных древесных пород и псевдо-античными статуями, Витёк сквозь зубы поведал, что прибыл, во-первых, по поручению Чумы за очередной данью; во-вторых, ему нужна доверенность на машину и - паспорт, фотографию для которого он незамедлительно готов предоставить; а, в-третьих, происхождение и качество поддельного документика обязано выдержать любого рода проверку, поскольку он, Чума и Весло отправляются в ближнее зарубежье на разборки.
Выслушав данное заявление, произнесенное безапелляционным тоном, толстая ведьма, щуря хитрющие масляные глазищи, ответила, что бланки доверенностей и подходящий паспортишко у нее имеются, и сейчас она востребует для исполнения поставленной задачи необходимого рукодельника, своего брата, отдыхающего ныне в одной из спален второго этажа. Однако с выплатой регулярной мзды существует проблема: денег сейчас нет. К тому же, обозначенный срок выплаты наступает лишь через неделю, и требование многоуважаемого Чумы представляется ей, мягко говоря, странным.
- Сказал же! - оскалясь и, имитируя интонации убиенного шефа, с угрозой промолвил Витёк. - Едем в пампасы, нужны бабки… Старайся-напрягайся!
Поканючив о несправедливости подобного рода требований, цыганка, вздыхая, отправилась на второй этаж - дескать, вдруг, да сумеет перехватить необходимую сумму у родственничка-фальшивомонетчика.
Вернулась минут через пять, вручив наглому посетителю три тысячи долларов и сообщив, что работа по внедрению в ответственный документ фотографии Витька уже началась. Попутно задала меркантильный вопрос: кто и когда за изготовление данного удостоверения личности заплатит?
- Это - с Чумой… - отчужденно покачал головой Витёк. - Мне - что сказано, то и передал…
Цыганка вновь обморочно и смиренно вздохнула.
При первом же взгляде на искусно вклеенную фотографию с безукоризненным оттиском, Витёк понял, что в этом вертепе находятся профессионалы высочайшей квалификации и всесторонней уголовной ответственности. Он даже хотел проронить вполне естественное "спасибо", однако, вновь вспомнив Чуму, удержался: внезапная вежливость бандита могла поневоле насторожить прожженную мошенницу своей несообразностью.
Вежливость среди таких, как Чума, была признаком слабости - это Витёк уяснил прочно.
А потому, лишь холодно кивнув, сунул деньги в карман и отправился вальяжной походкой к машине, ощущая на спине испытующий взор хозяйки дома…
Цыганка, поднявшись на второй этаж, наверняка отзвонила по связному телефону Чумы, отключенному Витьком, и, не получив подобающего подтверждения, ныне испытывала смутные сомнения по поводу правомерности требований залетного ухаря и своего покорного подчинения им.
Однако Витька данные сомнения уже не касались, тем более, дальнейший график напряженного дня взывал к сосредоточенности на будущих актуальных целях.
Приехав на бывшую квартиру Весла, он вымылся под душем, собрал необходимые вещи и позволил себе несколько часов сна, весьма освеживших его после бдительного производства ночного шмона в квартире Чумы.
После заехал в уже закрывающийся банк, купил справку на выманенные у цыганки доллары.
К ночи, спрятав машину в знакомой до слезливой сердечной истомы березовой рощице рядом с поселком, двинулся согбенным призраком к дому соседки-любовницы. На свой дом старался не смотреть - больно…
Взбрехнул сенбернар, заслышав шорох ночных шагов и тут же взвизгнул - радостно и нетерпеливо…
- Тихо, малыш, тихо… - зажимая ладонью пасть любимца, с неуемным ликованием вылизывающего его лицо, шептал Витёк, отстегивая от ошейника цепь. - Ну, пошли гулять… Рядом! Да что же ты скачешь козлом! Вот, обрадовался… Ну! Рядом, тебе говорю! Разбудишь лихо на мою голову…
Уложив на заднее сиденье возбужденного от возвращения хозяина пса, тронулся в обратный путь.
А солнечным полднем следующего дня его "жигуленок" стоял в веренице выстроившихся у пограничного украинского пункта машин.
Подошедший к Витьку белобрысый таможенник с презрительной гримасой на щекастой, толстогубой морде, кивнув на выглядывающую из оконного проема радостную собачью морду, недовольно процедил:
- А это еще что за пассажир? Какого хрена?
- Везу на международную выставку, - смиренно доложился Витёк. - Родословная, сертификат этот… ветеринарный - все в норме, наши вон проверили…
- Ваши мне по барабану! На выставку, говоришь? - В свиных глазках охранника украинской экономики мелькнуло подозрение. - Ну-ка, пусть выйдет…
- Зачем?
- Я сказал!
- Ага… - Витёк с покорностью раскрыл дверцу, уязвленно постигая истину, что там, где начинается свобода одного человека, кончается свобода другого.
Пес с готовностью выпрыгнул из машины; встав у переднего колеса, задрал лапу, остудив тормозные колодки.
- Десять часов без оправки… - извиняющимся тоном произнес Витёк.
- Десять часов! - повторил за ним молодой парень, сидящий вместе с девицей в машине неподалеку. - Прикинь, - кивнул на собаку, - какая у него релаксация…
Покосившись на комментатора, таможенник молвил загадочную фразу:
- Это как раз хорошо…
Пес между тем прошел на газончик, разбитый возле таможенной будки и с естественной непосредственностью разместился на пятачке травы в позе готовящегося к взлету орла.
Удобрив газончик, вновь вернулся к хозяину.
Таможенник, подняв с земли пыльный обломок узкой доски, прошел на газон, поковырял палкой собачье дерьмо, и растерянно произнес, неизвестно к кому обращаясь:
- Извините…
Этакое проявление бдительности заставило Витька буквально поперхнуться неуемным позывом нервного смеха.
Впрочем, смешного покуда было мало. Застрявшие в пограничной полосе машины украинские молодчики исследовали всесторонне, а по носившимся среди страдальцев слухам, очереди на осмотр здесь можно было дожидаться еще сутки.