21
Давно уже столь не везло: вхожу в подъезд, а у подъёмника бдит не Пит, обычно работающий по ночам, а какой-то новый чувак. Я его раньше не видел, посему тут же сообразил: коль не столкнусь нос к носу с предками, всё такое, то поприветствую старушку Фиби да по- шустрому отчалю - никто даже не узнает, заходил или нет. Чумовая везуха! К тому ж новый парень оказался вроде как чуток с присвистом. Я небрежно эдак велел ему подкинуть меня к Дикстайнам, нашим соседям по лестничной площадке. А сам заранее снял охотничью кепку - неохота выглядеть подозрительным, и вообще. Влетаю в подъёмник, якобы обалденно спешу.
Тот закрыл дверцы, всё такое, уже вот-вот нажмёт кнопку, но вдруг поворачивает бошку:
- Их же нету дома. Они же в гостях, на четырнадцатом уровне.
- Вот и хорошо, - говорю. - Предстоит подождать. Я их племянник.
Он вроде как тупо-недоверчиво на меня уставился:
- Дык лучше подождать внизу, в вистебуле.
- Безусловно, лучше… Именно внизу подождал бы, - говорю, - но у меня с ногой не в порядке. Надо держать в определённом положении. Пожалуй, лучше посижу в кресле около двери.
Не поняв, о чём я к чёрту молочу, он выдавил только:
- А-а.
И отвёз наверх. Не плохо, ё-моё! Вообще-то умора: достаточно залепить такое, чего никто не понимает, и люди готовы сделать почти всё, о чём их попросишь.
Короче, вышел у себя на площадке - прихрамывая, точно сволочь, - и шагаю к квартире Дикстайнов. А услышав, как дверцы подъёмника захлопнулись, повернул на нашу сторону. Пока всё идёт хорошо. Даже хмель уже окончательно выветрился. Достав ключ, я отпер замок - чертовски бесшумно. Потом весьма, весьма осторожно вошёл, всё такое, и закрыл дверь. Честно - во мне обалденный вор пропадает.
Само собой, в прихожей темно, словно в преисподней; естественно, свет включать нельзя. Надлежало ступать крадучись, дабы не наткнуться на какую-нибудь хрень да не наделать шума. Зато сразу чувствую: я дома. У нас в передней особый запах, подобного нет нигде в мире. Чёрт его знает. Не цветная капуста, не духи - чёрт его разберёт, - но мигом чуешь: ты дома. Сначала решил снять куртку и повесить в прихожей, но в шкафу полным-полно плечиков: только откроешь дверцу - начинают громыхать, точно сумасшедшие. Посему, не раздеваясь, очень-очень медленно пошёл обратно, к комнате старушки Фиби. Служанка-то меня не услышит, ведь у неё всего одна барабанная перепонка. Как-то рассказала, дескать ещё в детстве братец засунул ей в ухо соломинку. В общем, глуховата, всё такое. Но родители, особенно мать - вот уж у кого слух, куда там проклятой овчарке. Короче, мимо их двери я крался особенно осторожно. Даже не дышал, Господи Боже мой. Отца хоть табуреткой по голове шарахни - не проснётся, зато мама… Стоит лишь кашлянуть где-нибудь в Сибири, уже услыхала. Дёрганая, как чёрт знает кто. Очень часто всю ночь напролёт курит, курит…
Наконец, чуть не через час, добрался до комнаты старушки Фиби. Но её там не оказалось. Я же совсем забыл! Пока Д.Б. в Холливуде, иль ещё где, она всегда спит у него. Сестрёнке там нравится. Самая просторная комната в квартире. Ещё в ней стоит сумасшедше огромный старинный письменный стол, купленный Д.Б. у какой-то пьянчужки в Филадельфии, а также большущая, великанская кровать: вёрст десять в длину на десять в ширину. Где он кровать оторвал, не знаю. В общем, старушке Фиби его комната по нраву; во время отсутствий брат позволяет ей там пожить. Вы бы посмотрели, как она за чокнутым столом делает уроки, иль ещё чего - тот ведь размером почти с кровать. Сестрёнку за ним даже не разглядишь. Но её подобная хренота втыкает. Свою комнату, говорит, не люблю, слишком уж там тесно. Обожаю, говорит, раскинуться. Вот умора! Чего старушенции Фиби раскидывать-то? Нефига.
Короче, адски бесшумно вхожу к Д.Б., включаю настольный светильник. Старушка Фиби даже не проснулась. Я вроде как чуток посмотрел на неё при свете, и вообще. Спит как бы прижавшись лицом к краю подушки. С открытым ртом. Чуднóе дело: взрослые, спящие разинув рот, выглядят обалденно гнусно, а дети - вовсе нет. У детей вид вполне приличный. Хоть даже всю подушку слюной извазюкают, всё равно смотреть не противно.
Пройдясь по комнате - очень тихо, всё такое, - я слегка огляделся. А чувствую себя просто замечательно - ну, для разнообразия. Даже пропало ощущенье, якобы заболеваю воспалением лёгких, и вообще. Просто для разнообразья чувствую себя хорошо. Старушка Фиби разложила одежду на кресле возле кровати. Для ребёнка её возраста весьма опрятна. В смысле, не разбрасывает шмотки, наподобие некоторых детей. Не разгильдяйка. На спинке кресла висит кофта от коричневого прикида, прикупленного мамой в Канаде. А на сиденье лежит сорочка и остальная мура. Туфли с вложенными носочками стоят на полу, прямо под креслом, одна рядом с другой. Раньше их не видел. Новые. Эдакие тёмно-коричневые, из мягкой кожи - у меня, кстати, примерно такие же, - причём клёво сочетаются с канадским прикидом. Родительница здорово её одевает. Правда. У мамашки кое в чём вкус просто ломовой. Коньки там купить, иль ещё чего, не врубается, зато в тряпках туго сечёт. В смысле, платьице на Фиби всю дорогу какое-нибудь чумовое. Ведь обычно на большинстве девчушек - даже при богатеньких предках да всём таком прочем - одежда просто атас. А вот посмотреть бы вам на старушенцию Фиби в кофточке с юбочкой, привезённых мамой из Канады! Кроме шуток.
Короче, присев на стол старины Д.Б., я оглядел разложенную по нему мутоту. В основном, Фибины причиндалы для уроков, всё такое. По большей части учебники. Сверху "Занимательные вычисления". Я вроде как открыл обложку, заглядываю внутрь. На первой странице старушенция Фиби написала:
ФИБИ УЭДЕРФИЛД КОЛФИЛД
4"Б"
Ну, умора! Господи Боже мой, ведь второе имя у неё вовсе не Уэдерфилд, а Джоузефин. Но ей не по вкусу. Каждый раз, как встречаемся, у сестрёнки новое имя.
Под "Занимательными вычислениями" учебник землеописания, под ним - сборник упражнений по правописанью. Пишет Фиби без ошибок. Вообще учится отлично, но лучше всего знает правописанье. Под сборником - целая стопка тетрадей. У ней их тыщ пять. Вам в жизни не попадался ребёнок с эдаким количеством тетрадей. Открываю верхнюю. На первой странице написано:
Бёрнис подойди на перемене надо рассказать кой-чего очень очень важное
И больше ни фига. Я перевернул страничку:
Почему на северо-востоке Аляски столь много консервированных заводов?
Потому что там много лосося
Почему там ценные леса?
потому что там подходящие условия.
Чего сделало правительство для облегченья
жизни эскимосов Аляски?
подготовить ответ к завтра!!!
Фиби Уэдерфилд Колфилд
Фиби Уэдерфилд Колфилд
Фиби Уэдерфилд Колфилд
Фиби У. Колфилд
Фиби Уэдерфилд Колфилд, господин
Передай пожалуйста Шёрли!!!!
Шёрли ты сказала что ты стрелец
а ты вовсе даже телец когда зайдёшь ко мне
домой захвати коньки
В общем, сидя на письменном столе Д.Б., прочёл всю тетрадь. Много времени не заняло, а вообще-то целыми сутками готов читать подобную муру - ну, записные книжки малышей, Фибины там, иль ещё кого. Просто торчу от детских тетрадок. Потом закурил - последнюю, больше не осталось. За день уж, наверно, пачки три выкурил. И тут всё-таки её разбудил. В смысле, нельзя ведь до скончанья жизни сидеть на столе; к тому ж вообще боялся, вдруг предки застукают, а прежде хотел по крайней мере сказать Фиби здрасьте. Короче, разбудил.
Она пробуждается на раз. В смысле, не нужно кричать, иль ещё чего. Просто, сев к ней на кровать, говоришь: "Просыпайся, Фиб!" - и все дела.
- Холден! - сразу сказала сестрёнка.
Обняла за шею, всё такое. Очень впечатлительная. В смысле, маленькая ведь ещё, а заводится с пол-оборота. Порой даже слишком возбудима. Я вроде как её чмокнул, она тут же:
- Давно дома?
Увидев меня, адски обрадовалась. Ежу ясно.
- Тихо, тихо! Только вошёл. Ну, как ты тут?
- Хорошо. Письмо получил? Я целых пять страниц…
- Ага. Тихо, тихо! Спасибо.
Прислала длиннющее письмо, а я даже не успел ответить. Целое посланье про действо, которое ставят в школе. Просила не занимать пятницу, всё такое, прийти посмотреть.
- Постановка продвигается? - спрашиваю. - Как, говоришь, названье?
- "Рождественское зрелище для американцев". Вшивенькая, зато я играю Бенедикта Арнолда. Вообще-то у меня больше всего слов. - Ё-моё, весь сон точно ветром сдуло. Рассказывая про какую-то хренотень, сразу распалилась. - Начинается, как я умираю. В сочельник приходит привиденье, спрашивает, не стыдно ли мне, всё такое. Понимаешь? Дескать предал страну, всё такое. Придёшь позырить? - А сама уже на фиг, приподнявшись, сидит в кровати. - Я ведь писала. Придёшь?
- Само собой. Без вопросов.
- У папы не получится. Ему надо лететь в Калифорнию, - ё-моё, сна ни в одном глазу. Буквально раз, два - и проснулась. Даже вроде как встала на коленки у себя в постели, взяла мою проклятую руку. - Слушай. Мама сказала, ты приедешь в среду. Точно: в среду.
- Свалил пораньше. Да тихо ты. Разбудишь всех.
- А скоко время? Мама сказала, вернёмся очень поздно. Они поехали в гости в Норуок, ну в Коннектикуте. Отгадай, чего я делала сегодня после обеда? Какое кино смотрела? Отгадай!
- Откуда я знаю… Слушай. А они не сказали, во сколько…
- "Врач", - выпалила старушка Фиби. - Особый просмотр в оздоровительно-просветительном учрежденьи имени Листера, вот! Всего один раз показывали - только сегодня. О враче из Кентукки, всё такое, зажимающим одеялом лицо маленькой девочке; она калека, не умеет ходить. А потом его отправляют в тюрьму, всё такое. Здоровско.
- Погоди чуток. Они не сказали, во сколько…
- Ему её жаль - ну, врачу. Посему обматывает ей лицо одеялом, всё такое - чтоб задохлась. А его сажают в тюрьму - на всю жизнь. А девочка, кому он обмотал голову одеялом, всю дорогу приходит его навещать и благодарит. Ведь убил-то из милосердья. Но сам всё равно понимает, мол заслужил тюрьмы - ведь врач не имеет права решать за Бога. Нас водила мама девочки, учимся вместе, Элис Холмборг. Моя лучшая подруга. У ней у одной во всём…
- Тебе не в лом чуток помолчать? Я же спрашиваю. Они сказали, во сколько вернутся, или нет?
- Нет, но сказали, очень поздно. Папа даже поехал на легковушке, всё такое, дабы им не переживать насчёт поездов. У нас теперь в ней приёмник! Только мама никому не велит включать, пока на дороге сильное движенье.
Я начал вроде как расслабляться. В смысле, совсем перестал мандражировать, застукают меня дома или нет. Чёрт с ним, думаю. Чему быть, того не миновать.
Но посмотрели б вы на старушку Фиби. В голубой пижаме с красными слонами на воротничке. От слонов просто тащится.
- В общем, плёночка неплохая, да? - спрашиваю.
- Здоровская, только вот Элис простужена, и мамаша всю дорогу приставала, не знобит ли её. Прям во время показа. Вечно посреди чего-нибудь важного прям через меня наклонится, всё такое, да спрашивает, как у ней самочувствие. Прям зла не хватает.
Тут я рассказал о пластинке:
- Знаешь, купил тебе пластиночку. Только разбил по дороге. - Вынимаю из кармана куртки осколки, показываю. - Нажрюкался в зюзю.
- Давай кусочки. Как раз собираю.
Взяв, сунула в тумбочку. Обалдеть.
- Д.Б. на Рождество приедет? - спрашиваю.
- Мама сказала, пока неизвестно. Как выйдет. Вроде бы надлежит остаться в Холливуде, писать для ленты об Аннаполисе.
- Об Аннаполисе, Господи!
- Там про любовь, всё такое. Отгадай, кто будет играть! Какая звезда? Отгадай!
- Да по фигу мне. Господи, об Аннаполисе. Да Д.Б. об Аннаполисе ни хрена не знает, Боже мой. Он же пишет совсем о другом! - ё-моё, подобная хренота просто обламывает. Вот Холливуд чёртов! - А чего с рукой? - я увидел у неё на локте большую нашлёпку. Пижама без рукавов - вот и заметил.
- Мальчишка, с кем учусь, Кёртис Уайнтрауб, толкнул, пока сходила по лестнице в Саду. Хошь позырить? - сразу стала отдирать дурацкую наклейку.
- Не надо. Почему толкнул-то, на лестнице-то?
- Откуда я знаю. Похоже, меня ненавидит, - сказала старушка Фиби. - Мы с одной девчонкой, Селмой Аттербури, залили ему всю ветровку чернилами, всякой мурой.
- Вот те раз. Господи Боже мой, ты чё - маленькая?
- Нет, но в Саду он вечно везде за мной ходит. Всю дорогу ходит, ходит. Прям зла не хватает.
- А вдруг по тебе сохнет? Нельзя же сразу идти да заливать чернилами всю…
- Нефига по мне сохнуть. - И подозрительно так на меня смотрит. - Холден, а почему ты приехал не в среду?
- Чего?
Ё-моё, с ней каждый миг держи ухо востро. Коли полагаете, плохо соображает, то у вас просто не все дома.
- Почему ты приехал не в среду? Тебя не выперли ведь, всё такое, а?
- Говорю же. Нас отпустили пораньше. Всех отпус…
- Нет выперли! Выперли! - старушка Фиби стукнула меня кулаком по ноге. Во привычка - кулаки распускать. - Точно выперли! Эх, Холден!
Прикрыла рот ладошкой, и вообще. Боженькой Иисусом клянусь - слишком чувствительная.
- Ну зачем придумывать? Никто меня не…
- Выперли. Выперли. - Снова врезала кулаком. Коли полагаете, не больно, то у вас крыша не в порядке. - Папа тебя убьёт.
Повалилась пузом на кровать, а на голову натянула чёртову подушку. Отработанный приёмчик. Иногда прям чокнутая.
- Прекрати сейчас же, - говорю. - Никто меня не убьёт. Никто даже… Хватит, Фиб, убери с тыквы проклятую хреновину. Никто никого убивать не собирается.
Нет, даже не думает убирать. Пока сама не захочет, ни хрена сделать не заставишь. Повторяет только:
- Папа тебя убьёт.
Из-за чёртовой подушки ни шиша не разобрать, о чём там бубнит.
- Никто меня убивать не собирается. Сама подумай. Во-первых, я уезжаю. Наверно немного поработаю в какой-нибудь усадьбе, иль ещё где. У деда одного знакомого чувака хутор в Колорадо. Почему не повкалывать там? А тебе стану писать, всё такое, после отъезда - если вообще поеду. Хватит. Доставай башку. Ну ладно, эй, Фиб. Пожалуйста. Прошу же.
Нет, упёрлась. Хотел подушку стащить, но она сильнющая как чёрт. Запотеешь бороться. Ё-моё, раз уж решила чего напялить на черепушку, дык держит до посиненья.
- Фиб, пожалуйста. Вылазь оттуда, - твердил я. - Ну - вылазь… Эй, Уэдерфилд! Вылезай!
Куда там. Порой её ничем не проймёшь. В конце концов встал, побрёл в гостиную, взял из коробки на столе несколько сигарет и сунул в карман. Свои-то все вышли.
22
Возвращаюсь - она уже, конечно, подушку, согласно моему точному расчёту, с головы стащила, но всё ещё на меня не смотрит, хоть лежит навзничь, и вообще. Ну, подхожу к кровати сбоку, снова сажусь, а она нарочно моську отвернула. Проваливай, мол, к чёртовой бабушке, даже видеть тебя не хочу. Ну прям вроде сборной фехтовальщиков из Пенси, когда забыл в подземке все их проклятые причиндалы.
- Как поживает старушка Хейзл Уэдерфилд? - спрашиваю. - Новенький рассказик о ней сочинила? А который прислала - в чемодане. На вокзале. Здоровский.
- Папа убьёт тебя.
Ё-моё, чё втемяшится - дык уж надолго.
- Не убьёт. Самое большое - адски наорёт опять, а потом отправит в проклятое военное училище. Вот и всё. Но во-первых, меня уже здесь не будет. Отвалю. Поеду… наверно, поеду в Колорадо, на хутор.
- Не смеши. Даже на лошади ездить не умеешь.
- Кто не умеет? Я-то как раз умею. Однозначно. Там в два счёта научат, - говорю. - Хватит ковырять. - Она полезла под нашлёпку на локте. - Кто обкорнал-то? - спрашиваю. Только щас заметил, как по-дурацки её подстригли. Слишком уж коротко.
- Не твоё дело. - Иногда сестрёнка весьма противная. Просто жуть насколько. - Ты, конечно, опять завалил все до единого предметы, - ужасно мерзким говорит голосом. Даже вроде как дико, в определённом смысле. Порой прям начинает вещать словно чёртова училка, а сама от горшка два вершка.
- Вот и нет. Английский - сдал.
И - просто ради прикола - ущипнул торчавшую из-под одеяла попку. Фиби ведь уже лежала на боку. У ней и попки-то почти никакой нет. Щипнул не сильно, но она всё равно попыталась шлёпнуть меня по руке, однако промазала.
Потом вдруг говорит:
- Ну почему ж ты опять?
В смысле, почему отцепили. И прям эдак сказала - у меня аж вроде как кошки на душе заскребли.
- О Господи, Фиб, не спрашивай. Надоело уж всем объяснять. Тыща причин. Одно из самых гнусных учебных заведений, в какие я попадал. Сплошные выпендрёжники. Да подленькие чувачки. Ты в жизни не видала подобной шоблы подлецов. Ну, например, в комнате тусовка, а чувак хочет зайти, то в случае он какой-нибудь лопух прыщавый, никто его даже не впустит. И вообще: хочешь куда-либо войти - глядь, а уже заперто. Ещё там паскудное тайное братство, куда я струсил вступить - кишка тонка. Ну вот: один прыщавый занудный чувак, Роберт Акли, тоже хотел примазаться. Так, сяк подползал - нет, не приняли. Очень просто - зануда и весь в прыщах. Вообще-то даже рассказывать противно. Говённая приготовиловка. Честное слово.
Старушка Фиби молчала - но слушала, по повороту головы сразу ясно. И вообще: ей рассказываешь - обязательно выслушает. Самое удивительное - по большей части понимает, о чём ты, чёрт возьми, толкуешь. Правда.
Я всё продолжал наворачивать про Пенси. Вроде как в раж вошёл.
- Даже два-три хороших препа во всём заведеньи - и те какие-то липовые. Там учительствует старикашка - господин Спенсер. Его жена всю дорогу угощала нас горячим шоколадом, всё такое - вроде правда люди неплохие. Но ты б на него посмотрела, чуть только на урок входит директор, старина Тёрмер, и садится в последнем ряду. Вечно - войдёт да посидит с полчасика на задней парте. Якобы нет его вовсе, всё такое. Ну, сидит себе сзади, а после начинает старика Спенсера прерывать, вставлять всякие бородатые шуточки. А старик Спенсер чуть со смеху не подыхает, аж прихрюкивает, и вообще, словно Тёрмер чёртов королевич, иль ещё кто.
- Хватит по стольку чертыхаться.