Во дворе глянул на стенные часы, показывают всего без двадцати двенадцать - в общем, до встречи со старушкой Фиби предстоит убить кучу времени. Но всё равно двинул к выставке. Куда ж ещё податься-то? По дороге думаю, дай зайду в будку да звякну старушке Джейн Галлахер перед отъездом попутками на Запад, однако потом настрой вроде пропал. К тому ж вообще неизвестно, приехала ль уже домой на каникулы. Короче, просто пошёл к выставке и торчал там.
Жду Фиби - прямо внутри, около дверей, всё такое - а ко мне подкатывают двое мальчишек и спрашивают, не знаю ли, где тут сушёные покойники. У того, кто вопрос задаёт, расстёгнуты пуговицы на ширинке. Я ему намекнул. Он прям тут же, разговаривая со мной, их застегнул - даже не подумал отойти за столб, иль ещё куда. Умора! Я бы заржал, но побоялся, дескать снова замутит, и не стал.
- Дык где тут сушёные покойники, паря? - повторил мальчишка. - Не знаешь?
Я решил слегка подухариться:
- Сушёные покойники? А чё’й-та?
- Ну, знаешь. Ну, сушёные покойники - чуваки прям мёртвые. Их хоронят во всяких там грибницах, всё такое.
Грибницы. Просто отпад. Имел-то в виду гробницы.
- А чё’й-та вы, ребятки, не на уроках? - спрашиваю.
- Сёня уроков нету, - сказал парнишка, который вёл всю беседу. Врёт, сволочёнок, как пить дать. Но всё равно до прихода Фиби делать нехрена; короче, помог им разыскать зал с высохшими трупами. Ё-моё, раньше знал точно, где они, но меня на ту выставку уже тыщу лет не заносило.
- А вас чё - столь занимают сушёные покойники?
- Ага.
- Твой друг умеет говорить?
- Он мне не друг. Брат.
- Дык умеет говорить-то? - Я посмотрел на молчуна. - Говорить вообще-то умеешь?
- Ага, - отвечает. - Просто неохота.
Наконец, отыскав зал с засушенными трупами, входим.
- Знаешь, как египтяне хоронили покойников? - спрашиваю одного из мальчишек.
- Не-а.
- А надо бы - знать-то. Весьма любопытно. Им обёртывали лица тряпками, пропитанными таинственными веществами. Посему запросто лежат в гробницах тысячи лет, лица не гниют, и вообще. Никто кроме самих египтян не знает, как им удавалось. Даже современная наука.
Дабы попасть туда, где лежат высохшие покойники, надо пройти по очень узкому вроде как проходу, а сбоку стоят камни, взятые прям из гробницы фараона, всё такое. Вообще-то довольно страшноватенько, причём сразу видать: моим крутым спутникам не особо тут по душе. Оба адски ко мне прижались; тот, кто всё больше помалкивал, крепко схватил за рукав.
- Пом отсюда, - говорит брату. - Я на их уже зырил. Пом, слышь?
Развернувшись, рванул к выходу.
- Во бояка, н’ёсь в штаны наложил, - сказал второй. - Пока! - И тоже свалил.
В общем, я остался в гробнице один. Мне там даже вроде б нравилось. Тихо, мирно. И тут вдруг - ни в жисть не догадаетесь, чего увидел на стене. Ещё одну надпись "Ёб твою мать". Красным мелом, или чем там ещё, чуть ниже застеклённой части с каменюками.
Вот отсюда-то все несчастья. Просто нельзя найти тихое-мирное место, поскольку его нетути. Невозбраннодумать, якобы есть, но едва туда попадёшь, а сам бдительность на миг потеряешь, тут же подкрадутся и прям у тебя под носом напишут: "Ёб твою мать". Можете однажды проверить. По-моему, чуть только со временем загнусь, и меня запихнут на кладбище, сделают могильную плиту, всё такое прочее, а на ней высекут "Холден Колфилд", в каком году родился, в каком сыграл в ящик, то непосредственно под всей подобной хренотенью припишут "Ёб твою мать". Даже не сомневаюсь.
Отвалил я из покойницкой - и приспичило на толчок. Честно говоря, вроде как понос прохватил. Понос-то по фигу, но случилась ещё другая херня. Выхожу из уборной, прям уже к двери шагнул - и вдруг отрубился. Но повезло. В смысле, запросто б вусмерть башку зашиб, на пол рухнув, но упал вроде как на бок. И вот удивительно: после отключки почувствовал себя лучше. Честно. Руку, правда, ударил, зато черепок больше не кружится.
Шёл уже первый час, посему, возвратясь к главному входу, я стал ждать старушку Фиби. А сам думаю: наверно щас увижу её последний раз в жизни. В смысле, вообще изо всех родственников. Пожалуй и увижу их после, но лишь через долгое-долгое время. Приеду домой лет в тридцать пять, в случае кто-нибудь, заболев, захочет повидаться перед смертью, но ни по какой иной причине домик свой не брошу. Даже представил, как всё произойдёт, чуть только ступлю на порог. Мама, конечно, адски разволновавшись, заплачет, начнёт умолять остаться, не уезжать в хижину, но я один хрен отчалю. Нет, чёрт побери, на уговоры не поддамся. Успокоив её, отойду в другой конец комнаты, выну портсигар и закурю - хладнокровный, словно тыща чертей. Приглашу всех навестить меня как-нибудь, коль им охота, но настаивать не стану, и вообще. Единственно разрешу старушке Фиби приезжать на лето, да на зимние каникулы, да на весенние. Д.Б. тоже пусть заедет поживёт, ежели понадобится тишина-спокойствие для работы, но в домике не разрешу писать никаких сценариев - только рассказы и книги. Заведу жёсткое правило: у меня в гостях никому нельзя делать ни фига показушного. А попытается кто-нибудь гнать хоть какую-то липу - скатертью дорога!
Тут я посмотрел на часы в раздевалке: тридцать пять первого! И прям испугался: вдруг та бабка в школе велела другой тётке не передавать записку старушке Фиби? Вдруг велела её сжечь, иль ещё чего? Честно - адски перетрухал. Перед тем как укатить, впрямь хотел повидаться со старушенцией Фиби. В смысле, у меня ведь её праздничные тити-мити, всё такое прочее.
Наконец появилась. Углядел её через стекло в двери. А засёк почему: надела мою обалденную охотничью кепку - эдакий кепарь за десять тыщ шагов видно.
Выхожу из дверей, по каменным ступенькам спускаюсь ей навстречу. Одного лишь никак не пойму: Фиби тащит огромный чемодан. Уже пересекает Пятую улицу, волоча за собой чёртов чемоданище. Еле с ним справляется. В общем, подошёл ближе и узнал свой старый баул, с коим ещё в Хутон ездил. Но ни фига не врублюсь, на кой чёрт он ей сдался.
- Привет, - сказала сестрёнка, подходя. Совсем запыхалась из-за сумасшедшего рыдвана.
- Думал, уж не придёшь. Чёрт, а чего тут в дрыне? Мне ни шиша не нужно. Я прям так поеду. Даже с вокзала вещи не возьму. Какого чёрта сюда-то напихала?
Она поставила чемодан:
- Мои вещи. Я поеду с тобой. Можно? Договорились?
- Чего? - от её слов чуть ноги не подкосились. Боженька Иисус меня разрази - едва не упал. Опять вроде как тыква ходуном пошла. Ну, думаю, щас по новой отрублюсь, и вообще.
- Я съехала на грузовом подъёмнике, чтоб не заметила Чарлин. Он не тяжелый. Там всего два платья, туфли, трусики, носочки, ещё кой-чего. Возьми в руку. Совсем не тяжёлый. Сам возьми… Можно поеду с тобой? Холден? Позволяешь? Ну пожалуйста.
- Нет. Заткнись.
Ну, думаю, кранты подкатывают напрочь. В смысле, не хотел говорить, дескать заткнись, всё такое, просто почувствовал: вот-вот в обморок упаду.
- Почему нельзя-то? Ну пожалуйста, Холден! Я не помешаю - просто поеду с тобой, и всё! Даже одежду не возьму, раз не хочешь… заберу только…
- Ни фига ты не возьмёшь. Ибо никуда не едешь. Я еду один. Заткнись, и всё.
- Ну пожалуйста, Холден. Пожалуйста, разреши поехать. Я буду очень, очень, очень… Тебе даже…
- Да не поедешь ты. Заткнись, кому говорят! Дай-ка баул.
И выхватил чемодан. Ещё чуть-чуть - ударил бы. На миг пришла мысль врезать ей от души. Честно.
Она заплакала.
- А мне-то казалось, желаешь участвовать в постановке, всё такое. Вроде бы жаждешь играть Бенедикта Арнолда, и вообще, - говорю с подковыркой. - Чё - представленье по боку, чёрт тебя подери?
Ещё сильней заревела. А я обрадовался. Вдруг захотел, дабы плакала, пока глаза не вытекут. Прям почти её ненавидел. Думаю, в основном из-за того, что не сыграла бы в постановке, кабы со мной уехала.
- Пошли, - говорю, и стал подниматься по лестнице к выставке. Сдам, думаю, чемодан хренов на вешалку, а в три часа, после уроков, заберёт. Не тащить же его с собой на занятья - ежу понятно. - Пошли - кому говорят?
Даже не пошевелилась. Со мной, видите ли, не желает. В общем, сам побрёл сдал чемодан в раздевалку, потом опять спустился. Она всё стоит у лестницы, но едва подошёл - повернулась затылком. Вот уж в чём искусница. В смысле, хребтиной поворачиваться, чуть только на неё находит.
- Я никуда не уезжаю. Передумал. Короче, прекращай ныть и заткнись, - самое смешное, вовсе уж и не плачет. Но я один хрен сказал. - Пом. Пройдусь с тобой до школы. Давай-давай. А то опоздаешь.
Даже не думает отвечать, и вообще. Вроде как хотел взять её за лапу, но она увернулась. Да всё отворачивается.
- Ты пообедала? Обедала уже?
Нет, не желает отвечать. Вдруг взяла, сняла красную охотничью кепку - ну, которую я подарил - и вроде б швырнула мне прям в лицо. А сама снова повернулась задом. Я аж весь передёрнулся, но ни фига не сказал. Просто поднял кепку и сунул в карман куртки.
- Пойдём, слышишь? Провожу тебя на учёбу.
- Не пойду я ни на какую учёбу.
Ну как воспринимать эдакие закидоны? Просто постоял минуту-другую. Затем говорю:
- Почему это не пойдёшь? Ты ж намерена участвовать в постановке? Хочешь ведь играть Бенедикта Арнолда?
- Не-а.
- Нет хочешь. Однозначно хочешь. Давай-давай, пойдём по-быстрому… Во-первых, я никуда не уезжаю, сказал же. Иду домой. Провожу тебя до учёбы - и сразу домой. Сперва заберу с вокзала чемоданы, а оттуда прямо…
- Говорю же: не пойду ни на какую учёбу. Ты делай, чего тебе охота, а я ни на какую учёбу не пойду. Вот и заткнись.
Первый раз в жизни сказала мне "заткнись". Ужасное слово! Господи, сколь жутко звучит! Хуже самых грубых ругательств. К тому ж всё ещё на меня не смотрит, а всякий раз как вроде бы пытаюсь положить ей руку на плечо, и т. д., прям выскальзывает.
- Слушай, не хочешь пройтись? - спрашиваю. - Давай гульнём до зверинца? В случае разрешу не идти сегодня на занятья, а просто погуляем, перестанешь выкобениваться?
Она по-прежнему со мной не разговаривала, потому опять спрашиваю:
- Положим, разрешу пропустить сегодня уроки да чуток погулять - бросишь дурацкие приколы? Пойдёшь завтра учиться, как хорошая девочка?
- Посмотрю, - говорит.
И тут же рванула к чёрту через улицу. Даже не глянула, едут ли тачки. Иногда прям чокнутая.
Но я не попёрся за ней. Знал: она пойдёт за мной, посему двинул к зверинцу по одной стороне улицы, а Фиби - по другой чёртовой стороне. На меня даже вниманья не обращает, но наверно уголком прибабахнутого глаза косится, куда иду, и вообще. Короче, так до самого зверинца и брели. Я только беспокоился, пока проезжали двойные автобусы - ведь не видно противоположную сторону улицы да где там сестра, чёрт побери. У входа крикнул:
- Фиби! Иду в зверинец! Дуй сюда!
Даже голову не повернула, но, понятное дело, слышала; спускаясь по ступенькам, я обернулся и увидел, как переходит улицу, поспешает за мной, и тэдэ.
Народу в зверинец занесло не много - погода-то вшивоватая, - но несколько человек топталось вокруг пруда с морскими львами, и вообще. Я как бы прошагал мимо, а старушка Фиби остановилась, сделав вид, якобы наблюдает кормёжку морских львов - тамошний чувак бросал им рыбу, - словом, я повернул обратно. Хороший, думаю, случай снова соединиться. Подошёл, встал вроде б сзади да как бы положил ей руки на плечи, но она, присев, выскользнула - вредничать мастерица. Пока львов кормили, просто там стояла, а я - позади. Больше не притрагиваясь, и вообще - а то возьмёт да по-настоящему обиду затаит. У ребятишек собственные заморочки. С ними нужен глаз да глаз.
Мы насмотрелись на морских львов; теперь Фиби шла не совсем рядом со мной, но и не столь уж далеко: я вроде б с одной стороны дорожки, она - с другой. Не шибко замечательно, но всё лучше, нежели за тыщу шагов, как прежде. Немного поглазели на медведей - у них там эдакая горка - правда, ни шиша особенного не увидали. Снаружи лежал только один медведь, белый. А второй - бурый - заполз в паскудную пещеру и вылазить не желает. Только зад торчит. Рядом со мной стоял мальчишка в пастушьей шляпе, съехавшей чуть не на уши, и нудил отцу:
- Пусть он выйдет, пап. Ну вытащи его оттуда.
Я глянул на старушку Фиби, но та даже не улыбнулась. Ну, сами знаете детей, стоит им разобидеться. Ни тебе улыбки, ни вообще.
Насмотревшись на медведей, мы отчалили из зверинца, пересекли узенькую улочку в Саду и прошли через тамошний подземный переходик, где вечно мочой воняет. Он прям по пути к карусели. Старушка Фиби ещё со мной не разговаривала, всё такое, но теперь уже топала почти рядом. В общем, взял её за хлястик - просто от делать нефига, - но ей не понравилось.
- Не распускай, - говорит, - грабли, пожал’ста.
Пока ещё на меня злится. Но уже не столь сильно, как раньше. Короче, мы всё ближе и ближе подходим к круговерти, уже долетает придурошная песенка, которую там вечно крутят - "О, Мари!". В моём детстве, чуть не пятьдесят лет назад, здесь всю дорогу играли тот же самый напевчик. Замечательное у каруселей свойство: на них всегда заводят одни и те же пластинки.
- Я думала, зимой круговерть закрыта, - удивилась старушка Фиби. Первый раз хоть чего-то сказала. Наверно забыла, дескать вроде б обижена.
- Небось из-за Рождества, - говорю.
Она не ответила. Наверно про обиду вспомнила.
- Хошь прокатиться? - спрашиваю. А сам знаю: наверняка хочет. Помню, мы с Элли и Д.Б. водили её, совсем ещё крошечную, в Сад - дык она от карусели просто балдела. Всякий раз за уши не оттащишь от проклятой хреновины.
- Я слишком большая. - Вот чёрт: думал, не ответит.
- Не-а, вовсе нет. Давай. А я тя подожду. Давай-давай.
Мы уже подошли. На круговерти каталось несколько мальчишек-девчонок, большей частью совсем малыши; вокруг на скамьях сидели родители, поджидая, всё такое. Я купил для старушенции Фиби в окошке билет. Отдаю ей. А она стоит прям рядом со мной.
- На, - говорю. - Погоди чуток… возьми вообще все тити-мити.
Достаю остальные одолженные ею бабки.
- Держи у себя. Они мои - а хранятся пусть у тебя, - и тут же добавила: "Пожалуйста".
Как же на мóзги давит, коль тебе говорят "пожалуйста". В смысле, Фиби, иль ещё кто. Прям адская тоскища вдруг наехала. Но ни фига, убрал бабки в карман.
- Сам-то проехать не хочешь? - И глядит вроде как с приколом. Сразу видно - уже не особо дуется.
- Пожалуй, в следу’щий раз. Щас просто посмотрю. Билет у тебя?
- Ага.
- Ну дык беги - а я сяду вон на ту скамейку. Да на тебя поглазею.
Сел на лавку, она взбежала на карусель. Обошла всю. В смысле, разок прошла по кругу. Затем села на большущего коричневого потрёпанного конягу. Тут карусель закружилась, и я смотрел, как Фиби проезжает один оборот, следующий… В заезде участвовало всего пять-шесть ребятишек, а песенку включили "Дым застилает глаза". Запись прям джазовая, весёлая. Все дети норовили достать до золотого колечка, старушка Фиби тоже, посему я мандражировал, как бы не упала с проклятого скакуна, но помалкивал, даже не пошевелился. Вся феня в чём: раз уж ребятишкам приспичило достать до золотого кольца, надо разрешить и не лезть с разговорами. Упадут - дык упадут, но хуже нету встревать.
Круговерть остановилась, Фиби слезла с коня, подходит и говорит:
- Ты тоже разик проедь.
- Не-а, лучше на тя поглазею. Просто посижу-погляжу, - а сам протягиваю немного из её бабок. - На-ка. Купи ещё билетов.
Взяла мелочь.
- Я на тебя больше не сержусь, - говорит.
- По’ял. Беги скорей - щас опять пое’ет.
И вдруг меня поцеловала. Потом, подставив ладошку, говорит:
- Дождик пошёл. Уже капает.
- Я чую.
А она взяла да, сунув руку в карман моей куртки, достала красную охотничью кепку и напялила мне на голову - вот чёрт, я чуть не отпал.
- А сама-тоне хочешь надеть? - спрашиваю.
- Разрешаю поносить немножко.
- Ладно. Теперь беги скорей. А то пропустишь заезд. Коня займут, иль ещё чего.
Но она всё тянула.
- Ты ведь не наврал? Взаправду никуда не уезжаешь? После домой пойдёшь?
- Ага, - говорю. Честно сказал. Зачем заливать-то? Впрямь потом пошёл домой. - Ну, беги. Уже запускают.
Фиби помчалась, купила билет и как раз вовремя вбежала на треклятую круговерть. Обойдя вокруг, выбрала любимую клячу. Влезла. Помахала мне, а я - ей.
Ё-моё, тут ливанул зверский дождина. Словно из ведра, Господом Богом клянусь. Все предки: мамаши, вообще все - подбежав к карусели, встали прям под крышей, дабы не промокнуть до костей, всё такое, а я ещё долго сидел на скамейке. Вымок насквозь, особенно плечи да ноги. В каком-то смысле правда здорово защитила охотничья кепка, но один хрен промок до нитки. А - мне по фигу. Вдруг почувствовал себя адски счастливым, глядя на старушку Фиби, наматывающую круг за кругом. Чёрт, чуть не заревел от какого-то телячьего восторга - честно вам говорю. Даже не знаю почему. Просто она столь клёво смотрелась на чёртовой круговерти - в голубенькой курточке, и вообще. Господи, жаль вы не видели.
26
Вот и всё. Наверно не в лом бы рассказать ещё, как вернулся домой, да заболел, и тэдэ, да в какое учебное заведенье меня хотят заслать грядущей осенью, после того как выпустят отсюда, но почему-то неохота. Честно. Вся подобная хренотень мне щас глубоко по фигу.
Многие - особенно здешний чувак, копающийся в подсознаньи, - всю дорогу достают, намерен ли прилагать старанья, когда продолжу в сентябре учёбу. По-моему, более дурацкий вопрос трудно придумать. В смысле, откуда заранее знать, чего сделаешь, пока не начнёшь делать? Ответ предельно прост: ниоткуда! Вроде бы намерен, но наверняка - не знаю. Клянусь: вопросец просто придурошный.
Д.Б. вообще-то лучше других, однако тоже донимает всякими расспросами. Приезжал тут в прошлую субботу с подружкой-англичанкой, снимающейся в новой ленте по его действу. Вся из себя жеманная, зато весьма красивая. Короче, она пошла в уборную - к чёрту на рога, в другое крыло, - а Д.Б. спрашивает, мол чего думаю про всю хренотень, кою вам щас поведал. Ну как, чёрт возьми, сказать? Честно говоря, понятья не имею. Жалею, что растрепал всё слишком многим людям. А наверняка знаю, пожалуй, лишь одно: вроде бы скучаю по всем, о ком рассказал. Ну, например, хоть по старичкам Страдлейтеру да Акли. Кажется, не хватает даже засранца Мориса. Чуднó всё-таки… В жисть ни фига никому не рассказывайте. Стоит рассказать - сразу жуткая тоска заедает.
Комментарии
1
http://magazines.russ.ru/inostran/2001/10/borisenko.html