Ирка Гусарова, однокурсница Серафимы и першая наперсница в посещениях вьетнамского общежития по кличке Ира Пединститут, имела в годы обучения репутацию конченной пробляди и репутация эта была вполне заслуженной. Получив диплом, Ира, ничтоже сумняшеся, продолжила поиск сексуальных приключений, в результате чего была застукана директором школы в физической лаборатории распятой между двумя десятиклассниками, один из которых натягивал любимую учительницу в зад, а второму она с восторгом исполняла "французский поцелуй". В глазах директора на долю секунды мелькнуло сожаление, что он не может присоединиться к акробатической группе, так, во всяком случае, показалось Ире, но педагогический опыт и высокие моральные устои возобладали и Иру с треском уволили.
- Я помыкалась без работы, - сказала Ира. - Потом с годик пожила на содержании у одного татарина, но уж больно ревнив был, сморчок хренов, да и жадноват. И когда я пациента с себя сбросила, мне пришла в голову простая и гениальная мысль как зарабатывать деньги.
- И как же? - с возрастающим интересом спросила Серафима.
- Элементарно, - сказала Ира Пединститут. - Я стала литературным агентом.
- Серьезно? - улыбнулась Серафима. - И кто же твои авторы? Товарищи Биков и Прилепин? Может быть, лично Булгаков с того света попросил тебя представлять его интересы?
- Вот ты как была занозой, так и осталась, - сказала Ира. - Есть у меня пара-тройка авторов, их имена тебе, разумеется, ничего не скажут, у них даже книжонки выходят, в связи с переводом одной из них я сюда и приехала. Но это пустяки, я этим занимаюсь из любви к искусству.
- Любовь к искусству у тебя присутствует несомненно, - заметила Серафима, вспомнив, как Ира, напившись рисовой водкой, голой плясала на кухонном столе в общежитии. - Так в чём заработок, я не пойму.
- Элементарно, Ватсон, - повторила Ира Пединститут. - Ты знаешь, сколько в стране графоманов?
- О-о-о!.. - сказала Серафима. - Кому, как мне не знать…
- Я разместила в интернете объявление: литературный агент рассматривает произведения для дальнейшей возможной публикации в широкой печати. Предоставляется рецензия. Стоимость: от пяти тысяч рублей в зависимости от объема текста. Финансовые условия: предоплата на счёт. Ну, и всякую лабуду, что у меня тесные контакты с издательствами, журналами и т. д. Главное, рецензию предоставляю, но гарантий публикации не даю.
- И что, шлют нетленки? - спросила Серафима.
- Тоннами, - ответила Ира. - Заебалась читать. По пятьсот страниц в день прогоняю. Но зато четыре-пять тысяч евро каждый месяц на кармане, поди хуёво.
- Круто, - сказала Серафима. - А если побьют?
- А за что? - сказала Ира, но всё же несколько напряглась. - Я же рецензию удодам предоставляю, так что всё честно. И потом я такие рецензии пишу, что у графоманов отшибается всякое желание продолжать литераторствовать. Считай, Симка, что я санитар литературного леса. Давай ещё по ликерчику. Очень мне этот апельсиновый нравится.
- Давай, - сказала Серафима. - Только этот ликер коварный, можно неожиданно слететь с катушек.
- А мне с утра к станку не надо, - сказала Ира. - Ты, я надеюсь, никуда не торопишься?
- Нет, - сказала Серафима. - Сегодня у меня выходной. Сегодня у меня день рождения.
- Поздравляю! С меня подарок. Сколько тебе стукнуло? Восемьдесят шесть?
- Почти, - сказала Серафима. - За подарок спасибо. Я сама себе подарок. Сколько же у тебя времени эта деятельность занимает? Сутки напролет?
- Тут дело в методе, - сказала Ира. - Тексты прогоняю по диагонали, а рецензии… Ты помнишь Петухидзе?
- Конечно, - улыбнулась Серафима. - Дмитрий Павлович, великий и страшный "Нуистё". Помер, наверное, уже?
- Если и не помер, то спился точно, - сказала Ира. - Как он над нами издевался, мудак картавый. Я ему, сука, в жопу дала, а он всё равно заставил экзамен пересдавать.
- Зверюга был, - согласилась Серафима и память услужливо нарисовала корявую рожу Дмитрия Павловича Петухова, преподавателя логики, которую они зачем-то дрочили три курса подряд.
Студенток на экзамене он заваливал легко и непринуждённо, задавая в точно выверенные логические моменты один и тот же вопрос: "Ну и стё? Ну и стё?! Ну и стё?!"
"Ну и стё?!" - в результате резко произносил он и девушка шла готовиться к пересдаче. "Ну и стё?" - снисходительно говорил он и барышни молча снимали труся и перемещались в холостяцкую койку Петухидзе, где и постигали искусство анального секса во всём его разнообразии.
- Но в целом пидору надо сказать спасибо, - сказала Ира. - Мыслить жёстко и логично он научил. Поэтому я поступаю следующим образом: вылавливаю узловые моменты "гениального произведения", фиксирую на них внимание, а вернее опошляю до безбожия, и вот готовая рецензия - честная и беспристрастная.
- А если попадется действительно талантливый автор? - спросила Серафима.
- Мать Тереза ты наша, - сказала Ирка Пединститут и дрябнула апельсинового ликёра. - Сама же только что на графоманов жаловалась…
- У нас в журнале рукописи не рецензируют, слава богу, - сказала Серафима. - С настоящими поэтами всегда было тяжко, а в наш технократический век уж особенно. Мне кажется, проза более живучая.
- Я тебя умоляю, - отмахнулась Ира. - Тоже мне нашла проблему. Вот с хорошими мастеровыми в Москве действительно беда. Я тут ремонт в квартире затеяла, полгорода обегала, пока толковых рабочих подыскала. Работать никто не хочет. Ты сейчас уссышься, я в одном графоманском сайте рекламу копирайтинга прочитала: "Вы будете сидеть на диванчике в любимых тапочках, писать тексты и получать денежки". Ща! Размечтались!..
- Ты вроде тоже не полы на вокзале моешь, - сказала Серафима.
- Муля, не нервируй меня! Я же тебе сказала, у меня благородная функция санитара литературного леса. Мне как-то один овен написал, что он по профессии инженер, а по призванию - прозаик. Надеюсь, что после моей рецензии прозаик лист чистой бумаги за километр обходить будет.
- Жестоко. За свои же деньги, - сказала Серафима.
- Но справедливо, - сказала Ира и икнула. - Ой, прости дорогая. Устала, как собака, за последнее время. Захлебываюсь. Раньше две недели на ответ брала, теперь месяц. Поток молодых талантливых авторов нарастает.
- Слушай! - Ира посмотрела на допитый ликер. - Давай ещё по порцейке. Ну, я и клуша! Ты же готовый рецензент, учить не надо, всё знаешь. Входи-ка ты в моё предприятие в долю, всяко больше будешь зарабатывать, чем в своём лесбиянском журнальчике.
- Я несколько не готова к танцам, - сказала Серафима, - Предложение, конечно, любопытное, но мне надо подумать…
Её перебил телефонный звонок. Ира достала из сумочки мобильный.
- Да, Сережа, ты уже в гостинице? Про издательство расскажешь, когда приеду. Я встретила одну давнюю знакомую, между прочим, она работает в поэтическом журнале. Мы приедем вместе. Что значит устал? Фройлян желают поебаться. Вот так-то лучше, милый. Закажи шампанского, скоро будем.
- Поехали, Симка, - сказала Ира. - Утром по делу договорим.
Cерафиме снилось канцелярское присутствие в Курске. Здание было казённое, с жёлтыми стенами. На плацу уныло маршировали солдатики и по команде грозного фельдфебеля монотонно отдавали честь соломенному пугалу. Было зябко.
Посреди обширной залы коллегии седой редактор в засаленном сюртуке тряс зажатыми в кулак листками, исписанными размашистым почерком, и сердито говорил кому-то в угол: - Что же вы это, милостивый государь, в Гоголи всё метите? А унитаз кто починять будет?
- Не извольте беспокоиться, Харлампий Мефодьевич, - отвечал ему прозаик. - Я бы уже давно починил, только вот Захар, посланный за запчастью, как сквозь землю провалился. Запил, видно, подлая душонка.
- Гоголи всё да Кукольники, - удручённо повторил редактор. - Тургеневы, прости меня, грешного, Иван Сергеевич. А мне посрать терпеть уж мочи нету. Что же, батенька, прикажете на плац бежать, перед народом голой жопой простоволоситься? Я вас спрашиваю, Сумароков вы недоделанный.
- А вы, барышня, что здесь делаете? - редактор посмотрел на Серафиму, притулившуюся у высокого ромбовидного стола. - И почему с порожней головой?
- Ломоносова я, - пролепетала Серафима, едва дыша от страха. - Однофамилица. Серафима Михайловна. Михайла Серафимовна. За папеньки покойного пенсией пришла, в девках засиделась, бедствую, на пропитание не хватает.
- Шасть её, шасть! - закричал из угла прозаик. - Пиздит она всё, нехристь окаянная. Я её блядскую наружность насквозь вижу…
Серафима вздрогнула и проснулась. Рядом мерно вздымались иркины сисяндры, на самом краю постели, посапывая, спал Сережа.
- Уж не знаю, какой он писатель, - подумала Серафима. - Но в ебле точно не орёл. Опохмелиться, что ли?
Голова, как всегда с недоёба и перепоя, потрескивала. Спать больше не хотелось.
Серафима поднялась, оделась и допила остатки шампанского. Она выкурила утреннюю сигарету и растормошила Иру.
- А? Что? Сколько времени? - забормотала та спросонья.
- Начало восьмого, - сказала Серафима. - Я пойду, мне домой пора.
- Ладно, - сказала Ира. - Возьми на столе визитку, там все мои координаты. Как надумаешь, напиши.
- Тебе их не жалко? - спросила Серафима.
- Кого? - Ирка потянулась как кошечка. - Мужичков? Чего их жалеть, козлов облезлых?! Только и норовят свой аппендикс в какую-нибудь дырку засунуть.
- Я про графоманов говорю, - сказала Серафима. - Стараются же люди, пишут, страдают, мучаются, может, их писанина единственный луч света в серой жизни в их мясоедовсках и трипердищевых. Я ты им серпом прямо по яйцам.
- Я по будням не подаю, - сказала Ира. - Лучше бы жизнью жили, а не хуйнёй страдали. Народонаселение плодили, а то ёбарей скоро из Китая импортировать начнём. Симка, на раз-два-три отъебись! Спать хочу, созвонимся.
Вернувшись домой, Серафима первым делом сварила крепкий кофе. В кухонном шкафчике стояла маленькая бутылочка коньяка. Почему бы и нет, подумала Серафима, до понедельника всё выветрится. Утреннее шампанское бурчало в животе. Как там мужчины говорят: шлифануть… Отнаждачить, простолярить, какие ещё варианты есть в великом и могучем русский языка.
Серафима налила рюмку и выпила залпом как водку. Коньяк был испанский, но приятный.
"Ваше здоровье, мадемуазель! - сказала Серафима и выпила ещё рюмочку. - Вот тебе и стало за тридцать. Можно подводить итоги, как сказали бы те же мужчины".
- Какие итоги, простокваша? - засмеялась она сама себе. - Тебе не кажется, что твоя жизнь катится как колобок по слегка наклонённой поверхности, причём кто и зачем её наклонил, совершенно непонятно.
- Не кажется, - сказала Серафима. - Это так и есть. И что же теперь мне пукать фиолетовыми пузырьками от осознания, как я всё удачно понимаю.
Она посмотрела на бутылочку. Коньяка было предательски мало.
- Блядь, сейчас пойду в магазин, куплю вьетнамского шнапса и нажрусь как обезьяна, - разозлилась она.
- Ну, пойди, - сказала Серафима. - Ну, нажрись. Можно подумать, что поверхность выровняется, и колобок начнёт попрыгивать к небесам, нарушив земное тяготение.
Она принялась изучать содержимое кухонного шкафчика. Травяной ликёр, откуда он у меня, странно, я не помню, чтобы покупала. Ну, не важно, тридцать восемь градусов, сойдёт.
- Заведи себе ребятёночка, - сказала Серафима. - Если на мужа надежды нет.
- От кого? - засмеялась Серафима. - Моя любовь к узкоглазым имеет известные границы. И потом я столько фармацевтики в себя засунула за эти годы. Зато ни одного залёта. А ничего, кстати, ликёрчик, цепляет.
- Способы, тем не менее, есть, - сказала Серафима. - Можно взять из приюта, есть искусственное осеменение.
- Ещё скажи - суррогатная мать, - сказала Серафима и решила наливать ликёр в кофейную чашку. - Сожалею, милая, ребятёночек это не твое. Ты будешь сварливой, злобной, вечно недовольной мамашей, свихнувшейся на сексуальной почве. Поэтому не стоит экспериментировать.
- Интересно, водку на дом доставляют? - подумала Серафима. Ликёр, сволочь, тоже заканчивался. - Ладно, хрен с ним, обойдусь духами.
- Пиздец, докатилась! - сказала Серафима. - Женский алкоголизм, между прочим, не лечится.
- Да, ладно! - сказала Серафима. - Ты лучше приведи исторические примеры: страхолюдины, которыми мир восторгался.
- Ты хочешь, чтобы тобой восторгались? - спросила Серафима.
- А як жэ! - она скривила личико в пьяной гримаске. - Що цэ такого? Любая баба мечтает хоть раз в жизнь мелькнуть пиздой на широкоформатном экране.
- Таких было много… - неопределённо сказала Серафима.
- А конкретнее?
- Жанна д’Арк.
- Ебанько не в счёт! - сказала Серафима. - Тем более что её прижизненных портретов не сохранилось, сама прекрасно знаешь.
- Агата Кристи. Единственная женщина - настоящий писатель.
- Не такая уже она была страшная, - не согласилась Серафима. - Особенно, учитывая вкусы той эпохи. Но я не собираюсь в писательницы. У меня к этой деятельности в силу профессиональной озабоченности, прости, озадаченности, аллергия.
- На тебя не угодишь, - сказала Серафима. - Ты бы духи всё-таки не пила. Они денег стоят.
- Полна жопа огурцов. Я дико извиняюсь, много в горнице людей. Знаю я, к кому ты клонишь.
- Да, - сказала Серафима. - Сказать про неё, что была страшна, это ничего не сказать. Так была безобразна, что дейвы сразу за свою приняли и без помех пустили на Тибет.
- И чему же тебя научили в жизни сочинения гражданки мира Блаватской? - спросила Серафима. - Каково твоё кредо?
- Моё кредо, - сказала Серафима. - Пошли на хуй, пидорюги всех мастей! Уговорила, духи пить не буду. Давай спать, устала.
- Давай. Всё как всегда: попиздели, покричали, а завтра колобок вновь покатится по наклонной поверхности.
- Ты знаешь, - сказала Серафима. - Я иногда думаю, что я тот самый гермафродит, который сидел в дельфийском храме, а шалавы по его наущению вынюхивали у просителей в придорожной таверне, зачем те припёрлись. В результате общими усилиями складывался компромиссный ответ оракула.
- Спи, дурёха, - прошептала Серафима. - В этом заключается целесообразность. Если хочешь, божественное провидение.
Возможно, это прозвучит буднично, но Серафиму уволили. Её, первую сотрудницу журнала, стоявшую, так сказать, у истоков. Её выкинули на улицу как панельную девку, у которой лохань оказалась шире, а характер дурнее, чем надеялись пьяные посетители.
Какая муха укусила её в тот злополучный день, предшествовавший увольнению, Серафима, наверное, уже не сможет объяснить никогда. С утра всё было не так: кофе в жестяной банке не оказалось, хотя Серафима чётко помнила, что недавно покупала большую упаковку. Чая она дома не держала, поскольку чай терпеть не могла, пришлось заварить бурду из ромашки, которая против кашля. Она загрузила одежду в стиральную машину, машина тявкнула и отказалась трудиться. "Прекрасно! - подумала Серафима. - Для полного счастья не хватает только месячных". И месячные сразу начались.
Серафима явилась в редакцию с немытой головой, что с ней случалось крайне редко, и зло уткнулась в компьютер. Эти стишки, наглые, напыщенные и одновременно жалко подражательские гордым строчкам Вознесенского: "Мы - творяне двадцатого века…", попались ей на глаза одними из первых. И, конечно, если бы не этот злополучный день, она спокойно отправила бы автора на свалку, твёрдо исполняя указание никогда и при ни каких обстоятельств не отвечать и не рецензировать произведения.
Но Серафима была на взводе, нечто в интонации читаемого текста оскорбило её до самой глубины души, и она написала:
- Пардон, когда вы посылаете материал, вы смотрите на адрес. Или это безразлично?
Секр. редк. Серафима Глухман
И добавила золотую самсоновскую фразу:
- Мы печатаем зрелую лирику!!!
Автором оказался маститый поэт из Санкт-Петербурга, пьяница и дебошир, рок-тусовщик и герой перестроечных баталий. Поэт протрезвел, прочитал ответ Серафимы, обиделся и позвонил фрау Марте. В самых казуистических выражениях он высказался о журнале и фрау Марте лично и заодно отказал в участии в престижном литературном фестивале, проводимом в городе на Неве, вдохновителем и почётным председателем которого являлся.
Через час после телефонного разговора фрау Марта сидела в кабинете Самсона, Самсон почти раком стоял у стола, а Серафима по стойке "смирно" посреди кабинета.
- Ты уволена, - сказала фрау Марта. - С сегодняшнего дня. Без выходного пособия. Das ist verboten. Это запрещено - отвечать автору, если ты, дура, не понимаешь по-русски.
- Вера Инбер, Вера Инбер… - произнесла Серафима.
- Что?! - фрау Марта смотрела на неё будто в глазок тюремной камеры.
- Вера Инбер, Вера Инбер… - громче сказала Серафима:
В золотых кудряшках лоб,
Всё смотрел бы, всё смотрел бы,
Всё смотрел бы на неё б…
- Что?! - ледяным голосом сказала фрау Марта.
- Кто! - сказала Серафима. - Великий русский пародист Александр Иванов. К сожаленью, покойный. Таких уж нет…
- Пошла вон! - сказала фрау Марта. - Тварь жидовская…
Она зашла в банк и проверила накопительную карточку. На счете было 742 евро. "До хуя! - подумала Серафима. - Купил доху я на меху я! Хватит на два месяца аренды квартиры плюс скоромное питание".
Пособие по безработице ей, как не окончательной гражданке Германии, не полагалось. "На Риппербанн тоже не возьмут, - подумала Серафима. - Хотя я бы с радостью…" Перспектива найти новую работу выглядела весьма туманно.
Она пришла домой и посмотрела на газовую плиту. Тоже, между прочим, выход. Если выпить снотворное, переход в мир тонких субстанций и вовсе пройдёт незаметно. Она представила на мгновенье скорбящих родителей. Картинка была тусклая и не слишком печальная. "Ты стала чёрствой, - сказала ей однажды мать в телефонном разговоре. - Будто и не родная". "Да, я чёрствая и не родная, - подумала Серафима. - Незачем было тащить меня за шкирку по своей жизни. Осталась бы в Москве, может из сорняка и вышел бы цветочек".
- Цвяточек… - передразнила она себя. От невеселых мыслей отвлёк телефонный звонок.
- Прости, если сможешь, - сказал Самсон. - Ты же понимаешь, от меня ничего не зависело.
- Не парься! - сказала Серафима. - После драки кулаками не машут и пязду на кочан не натягивают.
- В любом случае, я рад, что у тебя боевое настроение, - сказал Педрила. - Я написал в два русских журнала в Швеции. Возможно, там образуются вакансии. Тебе же без разницы, где жить: в Магдебурге или в Мальмё?
- Ни малейшей, цыплёночек! - сказала Серафима. - Спасибо тебе за заботу. Не забудь вечером поставить женушке горчичник меж ягодиц.
Она вспомнила маститого автора из Петербурга. Жила бы в Ленинграде, изукрасила бы ему рожу своими коготками. "Впрочем, ему не привыкать, - подумала Серафима. - Он же демократический герой. А герой без шрамов ещё не окончательный герой". Как там поёт товарищ Шнуров: вторник прошёл и хуй с ним… Чем бы заняться в связи с внезапно наступившей пенсией?
Она включила компьютер и без проблем отыскала сайт Ирки Пединститут, вернее, литературного агента Ирины Гусаровой. Мамзель явно процветала. Сайт был красочно оформлен, блядское личико Ирки изрядно отфотошоплено.