Провожали с цветами - после обеда. Володька приехал за мной на машине. Только что возвратился из Крыма. Загорелый. Красивый. Много купался.
- А еще? Еще что делал?
На Брежнева смотрел.
- А еще?
На Вилли Брандта.
Брежнев… Брандт… Солнечные ванны…
- Ну, ведь не за этим же ездил? Не только за этим?
- Я много работал… в основном над теорией…
- А не в основном?
- Гм, - он задумался.
- И с кем?
- То есть как?
- С кем ты работал, спрашиваю. Не в основном.
Он - мрачно:
- С ребятами.
Мне вдруг так стало обидно (мы уже домой приехали), так стало обидно за этот юлеж его, за то, что по капле выдавливаю, и за себя саму, дуру, на десять дней запертую ни за что ни про что, - а он еще возьми и спроси:
- А ты?
В смысле: "С кем ты работала?"
Юмор такой.
Тут я и психанула. Да еще как.
Самой смешно сейчас вспоминать, что выкрикивала.
Про пояс верности. Взял бы да и надел!
Словом, отдохнула в стационаре, восстановила нервную систему.
Он испугался - про пояс верности. Действительно, при чем же тут пояс верности, спрашивается. Так и спросил - и вполне трезво. А ни при чем. И не обо мне речь. Просто очень уж это досадно: я даже в мыслях себе ни одного романа на стороне позволить не могу, ни-ни пофлиртовать с кем-нибудь… Даже в мыслях! Вот какая самодисциплина!.. Словно стержень внутри!.. Зачем? Почему? "С кем ты работала?" - С Автоматом! Вот с кем! А ты-то, ты-то с кем?
Ну, что делать - сорвалась. Он, вижу, испуган, а когда он пугается, меня еще хуже несет. Не буду вспоминать. Глупо, глупо все это.
А теперь - и смешно.
Мы не разговаривали до семи. Сидели в разных комнатах. Молчали. Я-то, конечно, знала, что он придет мириться. Когда почувствует "можно". Он и почувствовал. Пришел.
На цыпочках.
Мур-мур.
- Знаешь, - говорит, - тут такая история получается, ты только послушай меня, хорошо? Брежнев, он 22-го отправится в Югославию, понимаешь? С неофициальным визитом. В аэропорту его встретит Тито. Он хочет устроить эффектный прием: толпы ликующих, молодежь с флажками… В общем, они поедут по улицам Белграда в открытой машине. Оба. Будут руками махать. И кое-кто волнуется насчет безопасности. Хорошо бы исследовать.
Он произнес это так, словно хотел объясниться в любви.
Хотел, но не объяснился.
Мне стало жалко Брежнева.
Я сказала:
- Давай.
22 сентября
Ехали, махали руками. Югославский пионер преподнес Брежневу цветы.
24 сентября
Была обзорная лекция о положении на Африканском континенте. По закрытым источникам. Володя, когда ему вечером пересказывала, спросил, говорили ли нам что-нибудь про людоедов. Нет, не говорили. Я думала, он опять шутит.
- И про президента Центральной Африканской Республики ничего не сказали?
- Ничего не сказали.
- Вот, - сказал на это Володька, - мы ему центр материнства подарить хотим, а ведь он младенцев этих сам ест.
- Как ест? - спросила я.
- Тебе лучше знать. Как ест.
Гадость какая.
Детей!..
26 сентября
Редкое явление в нашем доме - гость.
Наконец добралась до меня Галка-Моргалка, с которой мы не встречались лет, наверное, шесть.
Такая же большеротая, глазастая, но на шее морщины. Стареем.
Старшему ее уже одиннадцать лет, показывала фотографии. Кавалер. Серьезный такой. А младшему пять. Я, как взглянула, так и ахнула: ямочки на щечках. Стоит в шубешнике, в валенках (зима!), ушанка на бок, круглолицый, глазищи огромные и - ямочки на щечках. Зовут Рома. Роман…
Прилетела на конференцию - по своим полимерам. Уже три дня здесь. В ночь улетает.
- Что же ты раньше-то не зашла?
Говорит, некогда.
Все такая же впечатлительная. Поражается всему. Пост внизу ее ошарашил. Ну и квартира сама, и мебель, и пр.
Муж, объясняю (как мне и должно объяснять в таких случаях), работает советником в Министерстве внешней торговли. Сказала уважительно: "Ух ты!" - "внешняя торговля" всегда действует безотказно.
- Ну а ты-то чем занимаешься?
А чем я занимаюсь?
- Да так, помогаю мужу.
- Советами?
Почти в точку. Советами.
А она по-прежнему со своим Новожилом. Он у них инженер. Зарплата у него аж 170.
А моего она просто боится. Большой начальник. С брюшком. И с министерским портфелем.
Увидев фотографию, очень удивилась:
- Да он что у тебя, спортсмен?
- Есть немного. Спортсмен. Когда-то бегал на лыжах.
- А теперь?
- А теперь… - Чуть не сказала: "Спортивная акробатика". Но сказала: - Дзюдо.
Что тоже недалеко от истины.
За дзюдо еще больше зауважала.
Поражена холодильником, его содержимым. Я сдуру ляпнула какую-то пошлость, что, мол, не это главное в жизни. Она: "И это тоже". В смысле: для кого как. А я, значит, устроилась.
А я - значит - устроилась.
Выпили мы коньячку чуть-чуть, потом еще по чуть-чуть.
Поболтали.
Вспомнили, что еще помнили. И кого.
Еще по чуть-чуть.
Посмеялись, поплакали.
Знаю, что нельзя показывать спальню, - не удержалась.
Ну, тут просто - шок.
- А потолок зеркальный зачем?
- Муж, - отвечаю, - придумал.
- Для тебя?
- Для нас. Только ты не говори никому, хорошо? Понимаешь, излишества.
Она - с уважением:
- Никому не скажу.
И тут увидела шар тот дурацкий.
- Это что?
- Так, подарок… Римские штучки.
- Зачем?
- Медный… Прохладный…
- И что?
- Ничего. Когда муж утомляется… разгоряченный… ну, или я… можно руку на него положить… - Для чего?
Елки зеленые! "Для чего, для чего"! Для комфорту.
28 сентября
Выходной до тридцатого. Спасибо природе.
Злюсь. Ворчу. Наговорила грубостей. - Теперь каюсь. Была не права.
Ничего. Поймет. Должен сам понимать. Он понимает.
29 сентября
Согласно состоянию.
30 сентября
Вспомнила ту суматоху весеннюю. Всего-то задержка была - два дня каких-то, а как они все забегали, заволновались! Генерал едва не окочурился от переживаний. Еще бы.
Да и мой - тоже - увы!
А жаль.
1 ноября
Стукнуло в голову: как правильно - "дитя" или "дитё"?
У Ожегова "дитё" нет. "Дитя" есть.
3 ноября
Видела Веденеева. Едва узнала. Из него все соки высосали. И я знаю как. Сказала: "Не сгори на работе".
5 ноября
У него было хорошее настроение. А я испортила. Решила спросить в лоб.
За ужином.
- Слушай, - сказала, - а не завести ли нам малыша?
Немая сцена. Окаменел с вилкой в руке. Столбняк.
- Что же, тебе это кажется чем-то противоестественным?
Зашевелился.
Я была совершенно спокойна, но тут он меня стал - настолько сам занервничал - стал меня успокаивать.
Заговорил о наших обязательствах и обязанностях, о сложном международном положении, о происках идеологических врагов, и о том, что война во Вьетнаме еще не окончена, и о том, что мы молоды еще и способны вполне потерпеть, и не надо спешить, и что те же американцы, например, вообще рожают, когда им под сорок, и это у них в порядке вещей, потому что думают о существенном - о карьере и всем таком.
Демагогия, ему не свойственная.
- О какой карьере, Володя? Какую ты мне все карьеру желаешь?
Нет, он хотел совсем о другом. Просто всему свое время, а мы не готовы. "Мы" - это всё, я так понимаю, прогрессивное человечество или, по крайней мере, наш Отдел во главе с генералом.
- Володя, а ведь ты пошлости говоришь. Тебе не идет.
Приумолк. Сообразил, что не очень красиво:
- Извини.
Извинила.
- Я ведь тоже не могу ишачить до старости. Как думаешь?
Ему не понравилось "ишачить". И "до старости" - тоже. Как же можно ишачить, если это любовь? И не до старости, а до гробовой доски.
Вот как? О любви заговорил. Любишь - не любишь. Оказалось, что любишь.
Ну а если любишь, какие проблемы? Все образуется. Надо лишь подождать. Чуть-чуть.
Он меня взял на руки и стал кружить по комнате, мурлыча, словно я маленькая-маленькая, а он большой-большой. И как будто это потолок вращался вместе с люстрой, а не мы, а мы в конце концов рухнули на ложе любви, на рабочее наше место, я и расплакалась.
Соображения же у нас (у него) такого рода. Ребенок - это очень хорошо. А два - еще лучше. Но год-полтора придется все-таки "поишачить" (он сказал "в свое удовольствие"). А там и свобода не за горами - или отпуск тебе декретный, или пенсия вожделенная. Войны за эти два года как будто не предвидится, зато предвидится новая смена - подрастет, воспитается, натренируется. Здравствуй, племя, младое, незнакомое! Слабо верится, впрочем. Видела я этих девочек. Да он и сам не верит. Больше надежд на Всеевропейское совещание. Глав государств. Соберутся же они когда-нибудь. Должно ж оно состояться. Состоится, и все изменится в мире. Во всем мире и в нашей жизни.
Словом - надо стараться.
Стараемся.
6 ноября
Глупая мысль. Очень глупая мысль. Вчера пришла в голову. Но сегодня она меня достает весь день - с утра. Навязалась - навязчивая.
Испугало вот меня что.
С точки зрения государства - его интересов, интересов Руководства Программы - Володьку необходимо стерилизовать. Вот тогда бы и с моими заморочками проблем не было бы.
А от меня этот факт скрыть - и шито-крыто.
Страшно сделалось. И глупо, и смешно, и страшно. Но спросила все-таки:
- Володя, они тебя не стерилизуют?
Он долго смеялся:
- Мы же не в Индии.
В ночь на 8 ноября
Вчерашний вечер. Выход в люди.
После демонстрации пошли к Веденееву. Посторонних не было, хотя я и не всех знала. Вед рассказывал анекдоты весь вечер. Володька хохмил без конца - был в ударе.
Веденеева подруга испекла пирог. Ее зовут Клара.
Удивительно, что его хватает еще на Клару. (Веденеева.)
Или не хватает - что ближе к истине.
- У Миши такая работа, мы с ним совсем не общаемся.
И смотрит на меня, будто я с ним "общаюсь".
Они думают, что я очень "общительная".
Я боялась, что будут как раз те, с кем он "общается", - из их бригады. Кажется, у них ничего не выходит. И не выйдет, я же сразу сказала. Теперь, когда спросила его, как успехи, он ответил: много работы. Худой - смотреть страшно. Говорю: не сгори на работе. Помни о Кларе. - Смеюсь. И он - жутко безрадостно.
За дефицитом женщин танцы, к счастью, не удались.
Мужики назюзюкались - одни больше, другие меньше. Володька меньше других, но достаточно. Уж не ушел ли ты в отпуск, дорогой?
Тосты.
Один был за Елену Прекрасную. Спасибо. Это дежурный.
Другой - этот произнес капитан из новеньких - за генерала. На полном серьезе.
Все приумолкли. Настолько некстати. Володя протянул:
- Уууууу!
А потом добавил:
- И за партию с правительством.
Он со мной совсем разглумился, со мной ему все позволено.
- Раз налито, надо пить.
Ко мне весь вечер приставал с разговорами - коренастенький такой, приплюснутый, все время забываю фамилию, - а ведь, кстати же, лошадиную! Или нет? Ну да! Вот залез в голову, буду теперь вспоминать. (А Владимир Юрьевич наш спит себе мертвецким сном, завтра головка начнет бобо. - Третий час ночи, и мне пора, допишу и лягу, только спать не хочется, вот и пишу, пишу, пишу…)
Тот - отвлеклась - коренастенький (и розовощекий), тот приставучий, все мне порывался объяснить, какой он уникум в сексуальном смысле. В общем - финиш. Володька с кем-то лясы точил на балконе. Я сразу сказала, мне не интересно, но тому уже не остановиться было, я спросила: а вы не маньяк? - он и глазом не моргнул, так его и несло. Или маньяк, или с проблемами.
Потом с ним произошел казус, уже на кухне - когда они еще приняли. Я уже о машине думала, вхожу, а там тот приставучий о каком-то немце рассказывает - то есть известно о каком: о начальнике всей их немецкой разведки, будто он выпустил мемуары и будто там говорится о Бормане, что тот был нашим шпионом, второй человек после Гитлера! И что он у нас умер после войны и у нас похоронен. Дескать, до чего дошла наглость западных инсинуаторов. Так тот рассказывал.
Володя слушал-слушал, а потом говорит как ни в чем не бывало:
- Я знаю.
Тот так и осекся.
- Что ты знаешь?
- Про Бормана.
- Что - про Бормана?
- Ну, что был нашим агентом.
Это он подразнить хотел.
- Да ты что!.. откуда ты знаешь? - а у самого глаза на лоб.
- Откуда я знаю, - отвечает Володька. - Откуда же еще? - и как бы язык прикусил, артист: как бы в моем присутствии.
Я сначала не поняла, на что он намекает, а тот сразу понял.
- Врешь, - говорит и на меня смотрит.
- Я тебе ничего не говорил, - отвечает Володя. - Забудь.
Но тот уже ко мне:
- Елена Викторовна, это правда?
Я даже растерялась.
- Правда, что Борман был наш?
- Вы, - спрашиваю, - серьезно?
- Молчи! - приказывает Володька. - Нельзя! - а сам, вижу, вот-вот расхохочется.
- Елена Викторовна, скажите, что он врет. Я никому не скажу, вы только скажите, да или нет, правда или неправда?
Вот ведь какой деревянный!
- Пожалуйста, да или нет, был или не был?