– О чем задумалась? – вернул ее в реальность вопрос подруги. Эля вздрогнула и виновато улыбнулась. Похоже, она пропустила что-то важное в рассказе Ани, потому что та смотрела на нее с легким укором. Но не успела Эля извиниться, как подруга уже взмахнула рукой, едва не задев стакан с соком: – Прости, моя вина. У тебя проблемы, а тут я со своими рассказами.
– Нет-нет, что ты! Мне интересно! Не все же о проблемах думать, – усмехнулась Эля. – Тем более что они сейчас вроде как разрешились. Не без твоей помощи. Если бы ты не выслала нам с Тихоном денег, не знаю, что бы мы де…
– Брось, – поморщилась Аня. Разговоры о деньгах она никогда не любила. – Жаль, что меня не оказалось с тобой рядом в тот момент, когда тебя выгоняли. Ох я бы и поговорила с той мадам!
– А толку? Все равно бы пришлось съезжать. Она бы не дала нам с Тихоном спокойно жить. Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Видишь, сейчас мы с сыном в безопасности, при жилье и в хорошей компании. Валерий Витальевич очень нам рад. Он замечательный человек. Недокучливый, как может показаться на первый взгляд. С ним интересно вести дебаты, – засмеялась Эля, вспомнив их с хозяином квартиры вечерние чаепития, за которыми разгорались жаркие дискуссии. Как-то так вышло, что пожилой мужчина сумел вовлечь молчаливую квартирантку в эмоциональные обсуждения. Нет, не политики и не бедственного положения пенсионеров в стране. Они обсуждали книги: у Валерия Витальевича оказалась огромная библиотека, которой он позволил квартирантке пользоваться. А еще они рассматривали репродукции и обсуждали творчество художников. Валерий Витальевич посетовал, что давно не выбирался на художественные выставки и в книжные магазины, потому что из-за отсутствия силы в ногах вынужден передвигаться в инвалидном кресле. И Эля решила про себя, что придумает, как свозить оказавшего им гостеприимство старика в картинную галерею. В ответ она рассказывала Валерию Витальевичу о стране, в которую мечтала уехать, но так и не сложилось. Эля даже стала давать старику уроки испанского. И, надо сказать, Валерий Витальевич, несмотря на возраст – почти восемьдесят лет, – сохранял ясным не только разум, но и память и делал в учебе успехи. Только на одну тему они не говорили – о самой Эле, о том, через что она прошла и почему переезжает с места на место. Ей, наконец-то оказавшейся в оазисе спокойствия, не хотелось ворошить плохое. А старик уважал ее право на молчание. Эля вспомнила, как они впервые поспорили, почти поругались из-за денег, которые девушка отказалась брать, считая, что и так обязана приютившему их с Тихоном пожилому мужчине. А Валерий Витальевич настаивал на своем, говоря, что она выполняет работу – готовит, ходит в магазин, развлекает скучающего старика. И тогда он, видя несговорчивость квартирантки, сделал ход конем: сказал, что хочет брать у нее платные уроки испанского языка (Эля на тот момент уже проговорилась, что когда-то работала преподавателем в школе языков). И она уступила.
– Представляешь, Тихон спросил у хозяина, можно ли завести собаку. И Валерий Витальевич сказал, что конечно, что он любит собак, но не заводит по той причине, что не сможет с ней гулять. Тишка так обрадовался… Я его даже одернуть не успела. И теперь сын меня без конца теребит, когда мы заведем собаку, ведь Валерий Витальевич разрешил! Забираю его из сада, и первый вопрос, который он мне задает, – когда же у нас появится щеночек. Ань, ты представляешь, что такое в наших условиях завести собаку! А сын у меня со слезами едва ли не просит. Я вчера на эту тему уже даже почти поругалась со стариком: зачем разрешил? Ведь случись что – нам придется сорваться и опять бежать. Куда нам с собакой?
Аня громко ахнула, так, что на нее оглянулась сидевшая за соседним столиком девушка, до этого что-то читающая в телефоне.
– И что, он тебя спросил, почему ты бежишь?
– Нет. Промолчал. То ли понимает и деликатно молчит. То ли… просто деликатно молчит. Ждет, когда сама расскажу. Но сказал, что я не желаю заводить собаку не по причине отсутствия жилья, а по другой. Как будто отсутствие жилья – не веская причина!
– А ты? Что ты ему сказала?
– Так и сказала, что да, он прав. С его проницательностью спорить бесполезно. Что я не хочу заводить собаку, потому что у меня уже была одна. И я поклялась, что у меня больше не будет животных. Чтобы… не оскорбить память Звездочки.
Последняя фраза далась тяжело. Так тяжело, что Эля сама не ожидала, ведь прошло уже достаточно времени, чтобы не плакать о судьбе несчастной собаки и от чувства вины. Но на глаза вновь навернулись слезы, закапали в чашку с остывшим чаем. Эля опустила голову, чтобы ее покрасневшие глаза не привлекли чужое внимание. Аня протянула через стол руку и легонько коснулась ее запястья:
– Ну-ну, не надо. Звездочка спас вам с Тишей жизнь.
– Вот поэтому! Я не хочу больше других собак. Я виновата перед Звездочкой и сыном…
– В чем? – строго спросила Аня. – В чем ты виновата? В том, что нелюдь поднял на них руку с ножом? Если ты и виновата, то только в том, что не заявила на него. И продолжаешь скрываться.
– У меня нет улик, Аня. Ты знаешь. Он всегда все делал так чисто, что не подкопаешься. Кто мне на слово поверит? Даже если его арестуют, то потом выпустят. И он придет и убьет меня. С кем тогда останется Тишка? Кто его защитит? А тогда… Тогда момент был упущен. И еще я боюсь, что он отнимет у меня сына. Не надо, Аня, я не хочу об этом! Мы так хорошо с тобой говорили. Не надо больше… Хотя бы сейчас.
– Ты сама начала, – заметила подруга и, увидев, как дернула плечом Эля, поспешно проговорила: – Хорошо-хорошо. Ты права. Прости. – Она порывисто поднялась, опять привлекая к себе внимание девушки с телефоном, и, наклонившись через стол к Эле, обняла ее. Обняла и выпустила: – Все будет хорошо.
– Уже хорошо, Аня! – улыбнулась Эля, промокнув салфеткой глаза, и попросила у подруги пудреницу.
– Знаешь, расскажу, хоть и не хотела, – задумчиво произнесла Аня, глядя, как подруга припудривает покрасневший нос. – Со мной в Барселоне еще одно странное происшествие случилось. За день до отъезда. Я поехала в парк аттракционов и зашла в зеркальный лабиринт. Есть там такой аттракцион: стеклянные коридоры-лабиринты. Идешь-идешь, думаешь, что впереди проход, – ан нет, это зеркальный обман. И вертишься на месте, ищешь выход. А потом оказываешься в комнате кривых зеркал. Но речь не об этой комнате. Так вот, я шла по одному из коридоров и вдруг в параллельном увидела… тебя!
– Меня? – изумилась Эля. – Но я же…
– Да-да, я знаю, что это была не ты. Но в первый момент я подумала, что опять встретила тебя. И только присмотревшись, поняла, что это была та, похожая на тебя девушка, с которой я уже оконфузилась. Помнишь? Такое вот совпадение опять. Но не это странно… Я приостановилась, чтобы рассмотреть ее. На этот раз она была в простых джинсах и широкой белой блузке, спадающей с одного плеча. Волосы у нее чуть светлее, чем у тебя были, но, возможно, выгорели на солнце или такими кажутся из-за загара. На этот раз она забрала их высоко в хвост. Ты тоже так иногда делала. А девушка вдруг остановилась. И я подумала, что она сейчас увидит меня. Но она, кажется, просто потерялась. Вертела по сторонам головой и растерянно осматривалась. Мне показалось, что она была немного испугана. Я даже поддалась порыву и постучала ей в стеклянную стену. Но она не услышала. И вдруг, будто ее кто-то позвал, решительно пошла вперед и пропала за поворотом. Я увидела ее потом еще раз, когда искала выход. На этот раз она была не одна, а в обществе молодого мужчины в инвалидной коляске. Она присела перед ним на корточки, слушая, что он ей говорит. Я еще удивилась: коридоры узкие, смог ли он там свободно развернуться? Сзади шли другие люди, поэтому я не стала задерживаться. Но я решила подождать эту пару на выходе из лабиринта. Мне просто стало любопытно. Ведь девушка так на тебя похожа! Я даже, грешным делом, подумала, что сфотографирую ее незаметно, чтобы показать тебе "двойняшку". Ждала-ждала, но они так и не вышли. И уже позже я поняла, что в лабиринте нет параллельных коридоров: это все зеркальные отражения. Иллюзия. В общем, я так и не поняла, что это было, кого я там увидела и увидела ли.
– Может, они вышли, когда ты отвлеклась на что-то? – предположила Эля. И Аня рассеянно согласилась, но только потому, что не хотела спорить.
– Да, кстати, я же тебе подарок привезла! – спохватилась она, меняя тему.
Перед Элей на стол лег бумажный пакет, из которого Аня извлекла шелковую тунику небесного цвета и деревянные бусы.
– Конечно, сейчас уже холодно это носить. Но следующим летом… – Аня с беспокойством наблюдала за тем, как обрадованная Эля прикладывает к себе то тунику, то бусы. – Надеюсь, с размером угадала?
– В точку! Ой, спасибо! Я уже давно не покупала себе обновок.
– Знаю. Могла бы привезти тебе вина, хамона, но решила, что наряд лучше. Еще я вспомнила то голубое платье на похожей на тебя девице и ее деревянные бусы. Мне очень понравилось. И я поискала что-то похожее. Пусть не платье, но… Туника хорошо подойдет под те обтягивающие джинсы, которые у тебя есть и которые ты не носишь, бережешь.
– Спасибо, – с улыбкой поблагодарила Эля и, привстав, обняла подругу через столик. А затем, бросив взгляд на настенные часы над барной стойкой, с сожалением вздохнула: – Мне пора, Аня. Скоро Тихона забирать из сада. Потом надо будет еще зайти за продуктами. И вечером у нас с Валерием Витальевичем урок.
– Беги, беги! И будь осторожна. Позвони, как доедешь. Может, тебе лучше взять такси?
– Денег нет, – рассмеялась Эля. – Не в тех я условиях, Аня.
– И все же это неосмотрительно – приезжать в Москву на общественном транспорте. Вообще приезжать в Москву.
– Мне же нужно было передать тебе деньги. Твой заказчик отказался принимать их на счет. И фотографии. Да и захотела тебя увидеть. Соскучилась.
– Да, это конечно… – вздохнула подруга. – Я предлагала подъехать к тебе.
– А если бы за тобой следили?
– Да, ты права. В следующий раз встретимся на нейтральной территории. Как раньше.
– Это самый лучший вариант, – согласилась Эля.
– В общем, не волнуйся, все будет сделано в лучшем виде. Мне порекомендовали этого человека те, кому я доверяю. Хоть и дорого. Наверное, все сбережения отдала…
– Это плата за спокойную нам с Тишкой жизнь, – пожала плечами Эля. – Позвони, когда будет готово.
– Конечно. Со дня на день.
Они вместе спустились в метро и у турникетов попрощались: Ане нужно было на одну ветку, Эле на другую, с пересадкой добраться до одного из железнодорожных вокзалов, от которого шла электричка до городка, где они с Тихоном поселились. Нужная электричка подошла быстро. Эля торопливо прошла к головному вагону и успела занять место у окна. Уже через десять минут в электричку, несмотря на полудневной час, набилось столько народу, что не только все сидячие места оказались заняты, но и в проходе толпились люди. Девушка достала из сумки книгу в мягкой обложке и раскрыла на заложенной странице. Но чтение не шло. Сосредоточиться мешало чувство, что кто-то за ней наблюдает. Эля подняла голову и оглядела толпу: нет, все заняты своими делами. Кто-то смотрит в окно, кто-то разговаривает, кто-то слушает музыку, погрузившись в свои мысли, а кто-то читает газету. Все дело в ее паранойе: чувство опасности не дает ей расслабиться даже тогда, когда она в полной безопасности. Ее преследуют, ее ищут, ее хотят сжить со свету – она это знает, хоть в данный момент ничего не происходит. Происходит. Пока жив ее враг, потенциальный убийца, она будет в опасности. Она и Тихон. Эля вновь, прежде чем углубиться в книгу, обвела взглядом вагон, и сердце екнуло: в мужчине, мелькнувшем в тамбуре, она вдруг узнала одного из приятелей своего преследователя. Как он оказался здесь, в пригородной электричке? Выследил ее? Что делать?! Бежать? Но уже поздно: двери электрички закрылись и поезд со скрипом и лязганьем тронулся с места. Эля машинально пригнулась, привлекая к себе внимание сидевшей напротив женщины. Затем осторожно выпрямилась и бросила короткий взгляд в другой конец вагона. Напугавший ее мужчина уже развернулся к ней спиной и открыл дверь тамбура, чтобы перейти в другой вагон. Эля с облегчением выдохнула и уткнулась в книгу.
Нора
Электричка опаздывала на добрую четверть часа, и Нора, бросая взгляд то в сторону, откуда должен приехать поезд, то на станционные часы, от нетерпения притопывала ногой. На платформе собралось куда больше, чем обычно, народу: подоспели те, кто отправлялся на работу следующим поездом. И Нора начала беспокоиться, что ей уже не только не достанется сидячего места, но и с трудом удастся втиснуться в вагон. Волнение, захлестнувшее ее, передалось сидевшему на лавочке мужчине: он, с громким шелестом смяв газету, которую до этого читал, обеспокоенно вытянул шею, выглядывая поезд. "Отменили, наверное", – подумала Нора, уже смиряясь с участью ехать в набитом под завязку вагоне почти целый час. Она специально приходила на станцию пораньше, когда рассвет только начинал разбавлять черноту ночного неба, чтобы уехать свободной электричкой. Ей нравилось дремать в дороге, и даже разговоры отдельных пассажиров, которые в утренней тишине казались особо громкими, не раздражали ее. За все эти годы, что она ездила в офис, у нее выработалась привычка отключаться на определенной станции и просыпаться за пять минут до прибытия. Тоже на определенной станции. И если выполнялся этот обязательный утренний ритуал с получасовым сном в дороге, день потом шел как надо, бодро и в ногу с ее биологическими ритмами. Но сегодня из-за опоздания электрички все грозило пойти не так. Опоздать Нора не боялась: ее рабочий день начинался в восемь, тогда как у остальных коллег в девять, и целый час, а то и полтора она находилась на этаже в одиночестве, если не считать заканчивающей свою работу уборщицы и охранника. Приди она хоть без пяти минут девять, никто бы ей и слова не сказал. Но все же для удачного течения всего дня ей необходимо было начинать его как обычно.
Свет фар показавшегося вдали поезда рассек поредевшие сумерки в тот момент, когда по громкоговорителю наконец-то объявили о его опоздании и принесли извинения. Значит, не отмена. Значит, следующий пойдет по расписанию. И есть надежда, что часть пассажиров на станции из тех, кто уезжает позже, пожелают не втискиваться в переполненный вагон, а дождаться своей электрички. Так и вышло. Хоть вагон и оказался наполненным больше, чем обычно, но Норе досталось место у окна.
Перед тем как закрыть глаза и погрузиться в дремотное ожидание короткого сна, она скользнула взглядом по пассажирам и вдруг заметила парня – своего соседа, того самого, за которым наблюдала в течение года и которого несколько дней назад увидела в инвалидной коляске. Парень шел по проходу как все, даже не прихрамывая, будто не передвигался еще на прошлой неделе в кресле. От удивления Нора, забыв о приличиях, проводила молодого человека любопытным взглядом и даже оглянулась ему вслед. Что ж, положа руку на сердце, она рада его увидеть. Рада, что с ним не случилось ничего серьезного. И что изо дня в день она будет встречать его на станции – то одного, то в обществе подруги. Эта встреча неожиданно подняла ей настроение, подпорченное опоздавшим поездом. Значит, все пойдет как обычно. Все, как обычно, хорошо.
Из сонного состояния ее выхватил толчок, какой бывает при резкой остановке. Электричка как раз вошла в тоннель при подъезде к Барселоне и вдруг, заскрипев механизмами, встала неожиданно, словно перед ней внезапно зажегся красный сигнал семафора. Люди в проходе качнулись, кто-то кого-то толкнул. Посыпались горохом извинения. Свет заморгал и погас. Темнота выплеснулась, словно чернила из опрокинутой бутылки, наполнив вагон встревоженным ропотом. Нора на ощупь достала из сумочки мобильный и посмотрела время. Не опаздывает, но на грани того. Еще минут сорок – и на ее столе затрезвонит телефон, принимая первый на сегодня международный звонок. А поезд все стоял, и никаких объявлений по громкой связи, объясняющих остановку, не давали, и свет тоже не зажигался. Глаза постепенно начали привыкать к темноте, кто-то из пассажиров продолжал читать что-то в мобильном или планшете. Кто-то просто задумчиво пережидал паузу. Нора отвернулась к окну и прижалась виском к прохладной раме. По соседним путям прошла другая электричка, и в ярких окнах замелькали пассажиры. Когда поезд ушел, за ним открылось слабо освещенное пространство. Здесь, в этом месте, сходились в одних точках пересечения бесконечные пути, чтобы дальше, уже на выезде из Барселоны, опять разойтись в разных направлениях. Норе, глядевшей из темного окна на сеть железнодорожных путей, вдруг вспомнилось письмо от неизвестного и его слова о месте, где связываются в узлы дороги. Ею вдруг овладело странное чувство, что их электричка встала потому, что сейчас некто переведет стрелку и состав двинется по другому пути. И тогда он придет не на станцию Санс, с которой Нора на автобусе ездит на работу, а на какую-то другую, неизвестную ей. И с этого странного происшествия ее жизнь пойдет совсем по другим рельсам – вопреки ее желаниям. Не потому ли стоит их поезд? Нора поежилась и отогнала пугающие мысли: нет, не может так быть, чтобы из-за нее одной по другому пути направились жизни всех пассажиров этой электрички. Придут же в голову такие нелепые мысли! Она мысленно усмехнулась, желая себя подбодрить. И в этот момент увидела в окне идущую по одному из железнодорожных путей девушку в нелепом белом одеянии – то ли слишком простом платье, то ли в сорочке. Как эта девушка оказалась в тоннеле среди путей и змеившихся по стенам-перегородкам толстых проводов? Неужели не понимает опасности такой прогулки? А если сейчас по этому пути пойдет поезд? Незнакомка, будто услышав мысли Норы, вдруг остановилась, а затем, оглянувшись по сторонам, перешла на другой путь. И в то мгновение, когда девушка, осматриваясь, скользнула взглядом по стоящей с погашенными огнями электричке, Нора узнала ее – несмотря на отросшие волосы, рассеянный взгляд и заострившийся подбородок. Узнала – и едва не вскрикнула от неожиданности. Но в салоне дали свет, а по ближайшим путям пронесся еще один состав, заслонив собой девушку в сорочке. И почти параллельно с ним наконец-то двинулась и электричка Норы. Пять минут – и знакомая станция.
В автобусе всю дорогу до работы девушка думала о том странном происшествии в тоннеле, но, как ни искала, не могла найти ему разумного объяснения. Увиденное напугало ее так, словно Нора встретила призрака. Это происшествие накладывалось на воспоминания о последнем письме от анонимного поклонника, и в душе неуемным черным смерчем поднимались тревога и страх. Только вот чего бояться – она не знала.