– Общество, как и любой его срез, делится в некотором процентном соотношении на "хороших" и "плохих". Хорошие, это те, которые хотят жить правильно, по неким нравственным законам. Они хотят знать о том, что всё будет хорошо, что всё будет спокойно, что можно спокойно продолжать свой род. Плохие, это те, которые не хотят жить спокойно, это те, кому неймётся, и они всячески пытаются отравить жизнь хорошим. Вот, вроде бы, всё хорошо в этой модели, да? Но она убога. Она существует лишь для того, чтобы не плодить плохих. Она неправильна. Изначально предопределяется, что плохие – это те, которым не сидится спокойно по жизни. Но это не так. Не может человек быть плохим просто так. Если он не болен, конечно. Чего ты улыбаешься?
Я пожал плечами. Ответить было нечего, понятно, что бомж гнал какую-то чушь. Пурга конкретная. Бомж же, словно прочитав мои мысли, возразил:
– Сам ты пурга!
Прочитав удивление на моём лице, он успокоил меня:
– Нет, я не умею читать мысли, потом всё поймёшь. Как только я закончу рассказывать, ты всё поймёшь. И кто я, и кто ты, и что с тобой происходит. А пока тебе надо понять, что плохие – это те, которые считают себя умнее остальных. Не важно, что они ошибаются и что почти все они тупы, неразвиты и невзрачны, главное, что они ощущают в себе уверенность в том, что они могут обмануть весь мир. Такая уверенность разрешает им совершать глупости. Обычно эти глупости несут паразитический характер, но иногда они могут превратиться в катастрофу. Но это лишь когда люди массово теряют контроль над собой.
Я закричал на бомжа:
– Что за пургу ты, тупой урод, здесь несёшь?
Бомж заулыбался:
– Я такой же тупой, как и ты. Или такой же умный. Я вообще такой же, как и ты.
Меня стало тошнить:
– Ты – это я?
Бомж нагло, почти наигранно заржал:
– Нет! Я это не ты, это было бы слишком просто. Я это то, что проецируется на плохую сторону из накопленного тобой знания о мире. Я – это всё то, что ты считаешь неприемлемым. Но вот, что парадоксально, тебе нравится этот образ. Ты неосознанно стремишься к нему. Иначе бы ты встретил во сне не меня.
Теперь засмеялся я:
– Это сон? Какая банальщина. Я много раз ловил себя во сне на мысли о том, что это сон. Ни разу не удавалось продолжить сновидение, осознавая, что ты в нём.
– Тебе и сейчас не удастся.
Меня вырвало.
Я вдруг стал слышать. Пропало ощущение, что не работают органы чувств. Это обрадовало на секунду, но тут же стало гадко. Меня рвало чем-то зелёным, голова раскалывалась, было очень холодно. Мой организм буквально в голос мне кричал, что со мной творится что-то ужасное. Понять было сложно, что. В ушах гудело, свистело и наваливалось. В глазах был унитаз, переполненный говном и зелёной блевотиной. Кожа ощерилась на холод. Во рту был привкус того, что было в глазах, а совокупность всего перечисленного била мне в нос тугим ароматом.
Меня рвало. Так самозабвенно меня никогда ещё не рвало. Меня рвало, и я радовался, что организм сопротивляется, выбрасывая из себя яд. Также я радовался тому, что всё это сон. И ещё радостнее было от того, что в разум пришла ясность.
Надо же, приснился бомж.
Что он мне там втирал? Практически ничего не помню. А почему я блюю? Вообще, где я? И с какого момента сон?
Я поднялся с колен и посмотрелся в зеркало. Оттуда на меня смотрел бомж из сна. Опухшее, заросшее, грязное лицо. Нет, даже не лицо, морда. Сальные, длинные волосы. На вид можно подумать, что нестрижены месяца три-четыре. Судя по бороде и синей коже, столько же не брит. И столько же пью.
Боже, какая вонь в толчке. Я что, вообще не смываю? Да что происходит? Как унять головную боль? Очень болит. Состояние неописуемо. Очень и очень плохо. Что я пил? Я вышел из туалета, чтобы оглядеться и понять, где я. Знакомая квартира, но не могу понять, что за место. Голые стены, пол забросан бычками, бутылками, всяким хламом. В углу – засраный матрас. Перед ним на табурете – импровизированный стол. На столе – литровая банка с какой-то жидкостью внутри и недоеденная буханка хлеба. И вонь. Да что же это за квартира? Где я?
Захотелось пить. Я взял банку с табурета, понюхал и снова стал блевать. Теперь уже на матрас. Это что, я вот это говно пил? По запаху явно угадывался вкус того, чем я блевал. Дихлофосс, что ли? Что за химия? Кто бы мне рассказал о том, что происходило за последние, хм, а сколько дней? Три? Десять? Несколько месяцев?
Я подошёл к окну и глянул во двор. В памяти возникли воспоминания детства, угадались постройки. Странно, это же двор, где я вырос. Это моя ярославская квартира. Меня же тут не было лет десять, наверное. Или больше? Я что, в Ярославле? Я же только что был в Москве. Что произошло? И сколько прошло дней после того, как это что-то произошло? Где все люди?
Снова очень сильно заболела голова. Такое ощущение, как будто кто-то очень сильный, намного сильнее тебя, забивает в голову огромный лом. Лом входит медленно, потому что он очень толстый, но, тем немее, входит, потому что этот кто-то методично забивает его тебе в голову. Внимание переключается на эту пульсирующую боль. Очень-очень больно. Боль сотрясает тебя всего, вместе с головой. Но потом осознаёшь, что уже не больно, а просто понимаешь, что тебе больно. Боль не чувствуешь, просто ощущаешь, что тебя трясёт с каждым новым импульсом в голову. Но это ощущение длится недолго, потому что ты теряешь сознание.
Снов уже нет. Приходишь в себя сразу, понимая, что только что тебе было плохо, и ты блевал. Сколько прошло времени? На улице уже темно, значит с того момента, как я отключился, прошло часов пять -шесть. А может, конечно, и больше. Часов -то нет, какая разница? Да и вообще, какая разница, сколько времени, если я не знаю, какой сегодня день, месяц и даже время года. Зима? Или весна? потому что осень я помню. Осень была. Осенью еще всё было хорошо, я был счастлив. Как это странно – понимать, что ты когда-то был счастлив. Как это – "счастлив"? Это когда тепло, уютно, комфортно, ты реализуешься и рядом – любимый человек. Любимый человек? Как это? Что означает словосочетание "любимый человек"? Как же болит голова. Может, у меня сотрясение мозга? Про себя засмеялся: "У тебя сотрясение жизни, чувак!"
Это что, юмор? Какая-то самоирония, что ли? Как всё необычно. Вернёмся к осени. Как трудно всё вспоминается. Ладно, я буду реалистом и буду смотреть горькой правде в глаза. Предположим, предположим, что я в беспамятстве провёл последние несколько месяцев. Т. е. я теперь понимаю, что это было за беспамятство. Это не беспамятство, это алкоголизм. Вернее продолжительный запой, который начался осенью. А так бывает? Почему я не умер? Не отравился? Почему я ничего не помню?
Если я жив, если я в доме, который покинул десть лет назад, если я мало что помню, и если я живой, то значит бывает. Постепенно в голове выстраивается последовательность воспоминаний. Меня уволили. Она уехала к маме. Я стал искать новую работу. Произошла трагедия, и государство перестало контролировать ситуацию. Начался хаос.
Боже, какой я идиот. Моё воспалённое сознание нарисовало мне самую идиотскую картину, которую только можно нарисовать. Какой хаос? Какая трагедия? Этого же ничего не было. Это мне всё привиделось в пьяном бреду. Это я себе нарисовал картины, в которые поверил.
Я даже не могу вспомнить её лица. И имя. Я помню, что она была красивая и тёплая. Я её любил. И, может, все еще люблю.
Странно, но способность логически мыслить, выстраивать умозаключения, доставляет хоть и маленькую, но радость. Но, на сколько я понял, именно эта способность и сочинила мне всю эту призрачную картину. Так, стоп! а почему я так уверен, что ничего из этого не произошло? Я не уверен, я просто знаю. Ничего, память вернётся. Но почему я не помню её имени?
Надо восстановить в памяти хотя бы то, что есть. А потом уже разберёмся, что выдумано, а что нет. Меня уволили? Не помню. Как провал. Вроде да…. Или я сам уволился? Помню, как я шёл с работы и думал, что не смогу ей рассказать. Рассказал или нет? Вроде, рассказал… Потом – ограбление. Потом она уехала. Потом – всё хуже и хуже. Что из этих воспоминаний – правда?
Уволили!
Я точно помню, что меня уволили. Значит, всё это правда? Значит всё, что я помню, это правда? Тогда почему я здесь? Наверное, я съехал с квартиры, потом пожил у друга, потом вернулся в Ярославль. И тут забухал. Давно я пью, интересно?
Пришлось снова заниматься неприятными и страшными вещами – прислушиваться к собственным ощущениям. Я, правда, мало понимал, к чему я там прислушивался, болело всё. По ощущениям понять было невозможно, что там у меня в организме ещё работает. Почки? Печень? Может, я умираю? Я пошёл в ванную и стал разглядывать в зеркало своё лицо. В это трудно поверить, но выглядел я лет на пятьдесят. Опухшее до такой степени лицо, что не видно глаз. Тёмно -синяя кожа. Мешки под глазами размером с яйцо. По всем симптомам я должен быть уже мёртв.
Я вспомнил себя во сне, и меня передёрнуло. Сколько нужно пить, чтобы допиться до такого состояния? Месяца три, не меньше. Сейчас зима? На улице грязь кругом, снега вроде нет. Наверное, весна. Так что же было на самом деле?
Стоит как следует попросить у своего сознания, как оно выльет на тебя всю правду. И мало не покажется от этой правды. Да, говорит тебе твоя память, тебя уволили. И ты потерялся, слабак. Я, конечно, пыталась тебе помочь, забыв всё, но ты и сам неплохо справлялся, заливая алкоголем и прочим дерьмом свои воспоминания. Тебя уволили и ты сразу, в этот же день, стал пить. Причём, не просто пить, а пить рационально, пить так, если бы тебе нужно было пить до самой смерти на все сбережения. Ты в тот же день купил самую дешёвую водку и ушёл из мира трезвых. Ты оставил лишь чуть-чуть разума, который контролировал бы твоё состояние, чтобы не вернуться обратно. Та маленькая часть разума, которая не позволила бы тебе протрезветь. Ты пил, засыпал, просыпался, снова пил. Доставал алкоголь. Пил, засыпал. И так бесконечно долго.
Она продержалась два месяца. Пыталась спасти ситуацию, сама платила за квартиру, говорила с тобой, умоляла, плакала. Два долгих месяца она была с тобой, наблюдая за тем, как ты умирал. Ты же ежедневно доказывал ей, что её попытки тщетны, что у неё ничего не получится. Что ты сильнее. Ты пил, спал, пил, спал, иногда смотрел на неё пьяным взглядом и смеялся. Когда кончилось терпение, деньги и все человеческое в тебе, Она уехала в Питер. А ты уехал на вокзал, где бомжевал ещё два месяца.
Потом, с холодами, ты смог добраться до своего дома в Ярославле. Неизвестно как, но смог. И уже тут, распродав всё, что можно, ты допился до того, что сейчас из себя представляешь. Квартира уже не твоя, ты её пропил. У тебя ничего нет. И тебя нет. Хотел знать правду? – На!
Похоже, из всего, что у меня было в жизни, и из всего, что я смог нажить, осталось только мышление. Единственное, что я мог сейчас делать – это мыслить, думать, соображать. И именно этого хотелось меньше всего. Любая мысль, шедшая дальше чем "Что сейчас у меня есть?" повергала в уныние. Но больше, чем уныние, была и радость от того, что я начал соображать. Как уж так получилось, что я полгода, или сколько -то там, провёл в алкогольной коме, я не знаю. Но именно сейчас я чётко соображал, что всё плохо. Ну, не то чтобы совсем плохо, а просто можно описать моё текущее состояние одним ёмким шестибуквенным словом.
Зато на фоне всего этого безумия, в котором я находился, маленьким, неярким, тусклым огоньком проблескивалась радость от того, что я не утратил возможность соображать. Это вроде даже походило на какой-то кайф. Ощутить себя разумным человеком на фоне этого беспредела.
Мне нравилось пользоваться этой возможностью. Я лежал на засраном и зассаном матрасе в луже своей же уже остывшей блевотины, источая вонь и погибая телом, но размышлял и получал от самого процесса удовольствие. Да, я испытывал боль и уныние от того, к каким выводам приводили мои размышления, но сам процесс меня весьма радовал. Возможно, даже слишком.
Я пытался поразмыслить о том, что у меня есть. Не о том, что у меня осталось, а о том, что есть. Потому что у меня ничего, совершенно ничего не осталось, а вот приобрёл я многое. Из многого был, наверняка, алкоголизм на последней стадии, а, может, и нет. Убитые внутренние органы, потому что наверняка от этого говна, что я употреблял, сели и почки и печень. Но не отказали, иначе я был бы мёртв. Куча инфекций и травм, но, вроде, без переломов. Ко всему прочему, совершенно опустившаяся личность. Поскольку, как я понял, ни гордости, ни чувства собственного достоинства у меня не наблюдалось. Я был в ужасном состоянии, и мой разум воспринимал это спокойно.
При всём при этом думать о хоть каком-нибудь будущем я боялся. Да какое будущее, я боялся того, что может произойти и происходит в данную минуту. Я боялся настоящего. Похоже, сейчас у меня должен начаться отходняк. Да не то, что похоже, а уже начался. Меня всего трясло. Блевать больше было нечем, и поэтому я просто перевернулся на спину и бессильно, одновременно с болью, продолжил размышлять. Интересное дело: когда осознаёшь, что ничем себе помочь не можешь, то состояние, в котором находишься, воспринимаешь нормально. Ну, больно. Ну, трясёт. Нормально можно лежать. Всё равно ничего не сделаешь. И принимаешь то, что происходит. Миришься с этим. Вот и я смирился. Сдохну – так и хрен с ним. Но хоть сдохну не в небытии, а соображая, что подыхаю.
Стал себя жалеть. Значит, есть ещё что-то человеческое. Что же будет дальше? Ведь, не смотря на все мои страдания, переживания, размышления и прочие стенания, время идёт. Его не остановить никак. И что бы я там ни испытывал и ни придумывал, будущее всё равно наступит. Оно неизбежно придёт и сменит то время, которое происходит сейчас.
Надо подумать о том, что будет. Хотя бы в недалёком будущем. Надо же как-то жить.
Я засмеялся. Беззвучно, в уме, про себя, но засмеялся от пафоса подуманного мной в том состояние, в котором я находился. Внутренне я передразнил себя: "Надо как-то жить дальше". Я засмеялся вслух. Это было круто. Какие-то забытые ощущения, какой-то странный кайф. Я смеюсь. Но недолго, правда. Через несколько секунд я зашёлся кашлем и снова наблевал.
Пока блевал, в голову пришла мысль, что надо поменьше шутить. От чего я снова чуть не рассмеялся. Кое-как успокоившись, я продолжил размышлять.
Мне уже было спокойнее за будущее, я мог думать, шутить, смеяться и делать выводы. Значит, жить в ближайшее время буду и, если буду умирать, то не скучно.
Что же можно сделать в такой ситуации? Даже не сделать, а делать. Или постараться делать. Или постараться постараться. Какая разница, если именно сейчас я могу только думать. Всё остальное даётся с трудом. Любое движение, вплоть до моргания, сопровождается болью. Поэтому пока только думать. Как же я раньше это делал? Прежде чем что-то делать, я планировал. Как же давно это было, и каким смешным сейчас смотрится это слово. Планировал. Что, интересно, я могу сейчас планировать? Может, начать новую жизнь? Всё сначала?
Я снова рассмеялся. Как же нелепо и глупо смотрятся мысли в голове, даже такие банальные. Новую жизнь. Кого я обманываю? В моём случае надо как можно быстрее расстаться со старой, и именно смертью, которая, как мне кажется, не за горами. Или можно это пережить?
А жить, кстати, всё равно хочется. Затеплилась надежда в трезвом мозгу. Захотелось снова попробовать радость счастья и всё, что с эти связано. Может, удастся пережить это? А что это? И как пережить? Да просто – пережить. Пролежать здесь до тех пор, пока не смогу нормально двигаться. Или пока не выкинут из квартиры. Никого не пускать, пить воду, дышать, выводить из себя яд. Если организм справится, то прекрасно, если нет, то и наплевать. Интересно, а мне можно в больницу?
Наверное, нет. Да и как я туда попаду? И что, вообще, творится в жизни вовне?
Я вот сейчас прекрасно понимаю, что делаю огромную глупость, но почему-то делаю. Я собираюсь "отлежаться". Что это вообще обозначает? Это означает, что я, в очередной раз, не в силах совершить ничего стоящего. Я буду просто лежать и ждать, пока всё само пройдёт. А само никогда ничего не проходит. Но я почему-то уверен в обратном. Мне хочется верить, что, пройдя через эти мучения, стану снова человеком. Почему я такой идиот? Почему я не соглашаюсь со здравым смыслом? Почему я не иду в больницу?
Мне кажется, что это всё из-за чувства вины. Я никак не могу смириться с тем, что я наделал. Или, наоборот, не на делал. И никак не могу простить себе этого. И не смогу. Всего несколько часов прошло с того момента, как я вернулся к жизни, а я уже начинаю себя винить и жалеть.
Какая пошлость. Я снова засмеялся и отключился из-за боли.
Почему, когда приходишь в себя, так хочется пить? Или это хорошо? Наверное, хорошо. Если бы организм не требовал от тебя ничего, то это означало бы, что он умирает, а так – хочет пить. Надо встать и дойти до кухни, там есть вода, и, может быть, даже что-то из твёрдой пищи. Интересно, а сколько я не ел? Неделю? Месяц? Нет, помер бы. Надо ощупать себя на предмет исхудалости. Как странно, руки как будто чужие, неприятные ощущения, когда ощупываешь самого себя. Ладони холодные, шершавые и влажные, как мокрый кирпич. А телу холодно. Знобит.
Оказывается, у меня ещё остались привычки из прошлого, например, открыть кран и ждать, пока сольётся "плохая" вода. Плохая, потому что застоялась, потому что в ней много ржавчины и, наверняка, развилась микрофлора. Гадость великая эта вода. Надо слить её и пить уже слитую, проточную водопроводную воду. Она вкусная. Хотя, сейчас мне любая вода покажется вкусной, даже застоявшаяся – из лужи и из столетнего болота с глиной.
Как вкусно. Очень много воды. Надо выпить очень много воды. Вода, являющаяся основой нашей жизни, удивительным образом может поставить вас на ноги. Когда-то давно, уже не помню когда, из какой-то книги я научился пить воду правильно. Маленькими глотками, промокая полость рта, подолгу держа её до того, как проглотить. Так напиваешься быстрее и более маленькими объёмами. Сейчас же, напротив, забыв об этом правиле, я пил огромными глотками, обливая всё лицо.
Глоток за глотком, заполняя желудок и пищевод до отказа. Огромными порциями захватывая воду из струи. Пока не началась испарина. Пока вода не встала в горле. Интересно, сейчас меня стошнит? Или всё-таки желудок заработает и запустит почки и печень?
Надо больше двигаться. Не лежать, не сидеть, не стоять, а двигаться, чтобы всё во мне заново заработало. Я стал двигаться. В моём исполнении это выглядело так, как будто у меня не было костей. Шаркающие и негнущиеся ноги, которые не слушаются. Неуверенность походки бесит. Мозг, хоть и отстал в развитии, но не на столько, насколько тело. Он был в небытии, но работал, а тело было в тяжелейших условиях и медленно разлагалось при жизни. Столько яда отфильтровать и в таких количествах! С трудом получалось двигаться, с трудом.