Шведские спички - Ро­бер Са­ба­тье 5 стр.

Про­шло не ме­нее ча­са, по­ка Оли­вье ре­шил­ся уй­ти. По­рой кто-ни­будь из то­ва­ри­щей из­да­ли здо­ро­вал­ся с ним, и он от­ве­чал: "При­вет!" Его за­де­ло лишь, ко­гда Кап­де­вер, у ко­то­ро­го бы­ла та­кая при­чу­да, на­чал ца­ра­пать свои ини­циа­лы на став­нях га­лан­те­рей­ной ла­воч­ки, но Аль­бер­ти­на ве­ле­ла ему уби­рать­ся прочь.

Мед­лен­но смер­ка­лось, лю­ди и пред­ме­ты те­ря­ли обыч­ные очер­та­ния, кон­ту­ры ста­но­ви­лись ме­нее чет­ки­ми, все ка­за­лось ту­ман­ным, как на ста­рых фо­то­гра­фи­ях, жел­тею­щих на ка­ми­нах. Вот-вот кто-ни­будь вста­нет, зев­нет, об­ро­нит: "Что ли пой­ти со­снуть?" или: "По­ра и на бо­ко­вую", - и все ос­таль­ные, ле­ни­во во­ло­ча за со­бой сту­лья, по­сле­ду­ют его при­ме­ру. На ули­це ос­та­нут­ся лишь не­сколь­ко мо­ло­дых да па­роч­ки, шеп­чу­щие­ся в тем­но­те там и здесь.

Оли­вье не стал до­жи­дать­ся этой ми­ну­ты, чтоб уй­ти. Он ша­гал по пло­хо ос­ве­щен­ным улоч­кам, где кош­ки го­ня­лись од­на за дру­гой и га­зо­вые фо­на­ри бро­са­ли на тро­ту­ар жел­тые круг­лые бли­ки. Шум за­тих, толь­ко ино­гда слы­ша­лись из-за ста­вен чьи-то сон­ные го­ло­са, звя­ка­нье до­маш­ней ут­ва­ри, бор­мо­та­ние пьян­чуж­ки или до­но­си­лось из­да­ле­ка ур­ча­ние мо­то­ра. Оли­вье ус­лы­хал, что при­бли­жа­ют­ся на двух ве­ло­си­пе­дах по­ли­цей­ские, и бы­ст­ро спря­тал­ся в глу­би­не под­во­рот­ни, а за­тем про­дол­жил свое бес­цель­ное стран­ст­во­ва­ние.

Он мог бы бро­дить так всю ночь, на­сла­ж­да­ясь по­ко­ем, рас­смат­ри­вая по пу­ти то­щее де­рев­це на фо­не мно­го­цвет­ных афиш с ти­гра­ми из цир­ка Амар, ра­зы­ски­вая на не­бо Боль­шую Мед­ве­ди­цу, но ус­та­лость уже да­ва­ла о се­бе знать, и он чув­ст­во­вал го­лод. Маль­чик вспом­нил, что не обе­дал се­го­дня. У Жа­на и Эло­ди его ждет на­го­няй, опять на­зо­вут ша­ло­па­ем. Оли­вье вздох­нул и по­шел об­рат­но на ули­цу Ла­ба. Ок­на кое-где еще све­ти­лись, но он ви­дел, как они гас­нут од­но за дру­гим. Эр­нест, тол­стый хо­зя­ин ка­фе "Транс­ат­лан­тик", Эр­нест, с уса­ми, как у Ме­ро­вин­гов, вы­став­лял из сво­его за­ве­де­ния по­след­не­го за­бул­ды­гу, чтоб за­крыть став­ни ка­фе же­лез­ны­ми за­со­ва­ми. Ка­кая-то па­роч­ка жар­ко об­ни­ма­лась у ок­на Аль­бер­ти­ны, а она са­ма при­жа­ла ухо к де­ре­вян­но­му став­ню и тай­ком при­слу­ши­ва­лась к ше­по­ту и по­це­лу­ям влюб­лен­ных.

Оли­вье по­зво­нил, чтоб вой­ти в подъ­езд до­ма но­мер 77, са­мо­го вы­со­ко­го и со­вре­мен­но­го на этой ули­це. Он ос­та­но­вил­ся в тем­но­те, не ре­ша­ясь на­жать на кноп­ку, ав­то­ма­ти­че­ски от­кры­вав­шую две­ри. Его гла­за ос­вои­лись с по­лу­мра­ком, и он раз­ли­чил боль­шие цве­ты, раз­бро­сан­ные в ке­ра­ми­че­ском ор­на­мен­те сте­ны. Маль­чик про­дви­гал­ся очень мед­лен­но, вы­тя­нув впе­ред ру­ки, слов­но иг­рая в жмур­ки. Ему при­шлось на­звать­ся, так как ина­че при­врат­ни­ца не впус­ти­ла бы его. Оли­вье пред­ста­вил се­бе, как она ле­жит в кро­ва­ти, сле­дит за ка­ж­дым зву­ком, до­но­ся­щим­ся из-за две­ри с ма­то­вы­ми стек­ла­ми, и бо­яз­ли­во вздрог­нул.

Его двою­род­ный брат Жан был мас­те­ром в ти­по­гра­фии (ра­бо­тал на та­ин­ст­вен­ных ма­ши­нах, на­зы­вав­ших­ся Гор­дон, Сан­тю­рет, Ми­нер­ва, Вик­то­рия и Фе­никс). Он вре­мен­но при­ютил у се­бя Оли­вье, по­ка окон­ча­тель­но не ре­шит­ся во­прос о судь­бе ре­бен­ка. Жа­ну бы­ло все­го два­дцать че­ты­ре го­да, он не­дав­но же­нил­ся и уже увяз в дол­гах. Эко­но­ми­че­ский кри­зис по­сто­ян­но уг­ро­жал ему уволь­не­ни­ем. В пят­ни­цу ве­че­ром его хо­зя­ин вне­зап­но зая­вил: - На сле­дую­щей не­де­ле мо­жешь сю­да не яв­лять­ся! По­се­му Жа­ну при­шлось стать в оче­редь пе­ред во­ро­та­ми ки­но­сту­дии на ули­це Фран­кер, чтоб по­пы­тать­ся най­ти ра­бо­ту ста­ти­ста (его уже ви­де­ли в филь­ме "Ве­чер­няя об­ла­ва", и он не­ма­ло гор­дил­ся этим!); ре­ко­мен­да­цию в ки­но­сту­дию ему дал один при­ятель по име­ни Крош­ка Луи. Так как Жан был до­воль­но кра­си­вый па­рень и внеш­не на­по­ми­нал ар­ти­ста Аль­бе­ра Пре­жа­на, его ино­гда на­ни­ма­ли на съем­ки. Это был че­ло­век ми­ро­лю­би­вый, пря­мо­душ­ный, роб­кий, не­ре­ши­тель­ный, сво­им умом до­шед­ший до по­все­днев­ной фи­ло­со­фии, весь­ма по­пу­ляр­ной у них в квар­та­ле: раз и на­все­гда из­ба­вить­ся от ос­лож­не­ний, не про­яв­лять ам­би­ции, не ждать не­обыч­но­го, вес­ти са­мое мо­но­тон­ное су­ще­ст­во­ва­ние, иде­ал ко­то­ро­го вы­ра­жен на­род­ным при­словь­ем: "Жить как па­па­ша Пе­нар!"

Жан от­пра­вил­ся в де­пар­та­мент Ло­зер, в Сен-Ше­ли-д'Апшер, по­дыс­кать се­бе же­ну и при­ме­тил там брю­нет­ку Эло­ди, ми­лень­кую, как бу­ке­тик, с уголь­ны­ми гла­за­ми, спе­лым и со­блаз­ни­тель­ным, как клуб­ни­ка, ро­ти­ком, с ту­гой гру­дью, бы­ст­рую, жи­вую дев­чон­ку, за­пол­нив­шую сво­им юж­ным звон­ким го­во­ром их не­боль­шую квар­ти­ру. Они жи­ли ду­ша в ду­шу и бы­ли уве­ре­ны, что так бу­дет всю жизнь.

Они вы­хо­ди­ли из до­ма толь­ко в суб­бот­ний ве­чер, ко­гда от­прав­ля­лись в ки­но, поч­ти все­гда в "Рок­си-Па­лас" на ули­це Ро­ше­шу­ар, где, кро­ме двух филь­мов, по­ка­зы­ва­ли еще ка­кой-ни­будь ат­трак­ци­он: то ил­лю­зио­ни­ста, то фа­ки­ра или жонг­ле­ра, то ак­ро­ба­тов-ве­ло­си­пе­ди­стов, то ка­ко­го-то по­сле­до­ва­те­ля из­вест­но­го чре­во­ве­ща­те­ля Пе­то­ма­на, не­кое­го "че­ло­ве­ка-ак­ва­риу­ма", ко­то­рый гло­тал ля­гу­шек и зо­ло­тых ры­бок, чтоб за­тем ис­торг­нуть их из се­бя жи­вы­ми са­мым чу­дес­ным об­ра­зом, а по боль­шим празд­ни­кам в про­грам­мах по­яв­ля­лись и звез­ды эк­ра­на: Жан Люмь­ер в "Ма­лень­кой цер­ков­ке", Жан Тран­шан в "По­блек­ших име­нах", Лиз Го­ти в филь­ме "В хар­чев­не за­кры­лись став­ни", Люсь­е­на Бойе в кар­ти­не "Та­кая ма­лыш­ка". Об­ще­ст­во еще не пре­вра­ти­лось в по­тре­би­тель­ское, и толь­ко ма­га­зин "Пять и Де­сять" (то есть ка­ж­дая вещь за пять или де­сять фран­ков) на буль­ва­ре Бар­бес мог быть про­об­ра­зом бу­ду­щих ог­ром­ных уни­вер­ма­гов еди­ных цен. В те вре­ме­на лю­ди лег­ко от­да­ва­лись вос­тор­гу, смея­лись по пус­тя­кам, и эти суб­бот­ние ве­че­ра бы­ли от­ра­дой не­де­ли. У мо­ло­дой че­ты бы­ло чес­то­лю­би­вое стрем­ле­ние ку­пить ко­гда-ни­будь два ве­ло­си­пе­да, а еще луч­ше тан­дем, чтоб вме­сте го­нять по до­ро­гам, но осу­ще­ст­вить эту меч­ту мож­но бы­ло, лишь оп­ла­тив ме­бель, ку­п­лен­ную в кре­дит.

При та­кой су­ро­вой эко­но­мии при­сут­ст­вие Оли­вье вы­зы­ва­ло в этой се­мье не­ма­ло про­блем. Чтоб соз­дать у се­бя ил­лю­зию рас­ту­ще­го уров­ня жиз­ни, юная че­та по­рой за­ме­ня­ла де­ре­вен­ский ве­со­вой хлеб ба­то­на­ми, да­же сдоб­ны­ми бу­лоч­ка­ми, од­на­ко не­хват­ка де­нег вновь за­став­ля­ла их эко­но­мить. До­ж­дут­ся ли они ко­гда-ни­будь дос­тат­ка, ко­то­рый сни­зой­дет на них, слов­но по ма­но­ве­нию вол­шеб­ной па­лоч­ки?

Ко­гда ре­бе­нок си­дел око­ло мо­ло­дых влюб­лен­ных, об­ло­ко­тив­шись о па­ли­сан­д­ро­вый стол, они лю­без­но ему улы­ба­лись, но со вре­ме­нем на­чи­на­ли чув­ст­во­вать, что он им ме­ша­ет. По­ста­вив пе­ред со­бой пот­ные ли­ст­ки с тек­стом по­пу­ляр­ных пе­се­нок, Жан и Эло­ди на­пе­ва­ли ду­этом "Ма­ри­лу, как сла­до­ст­но бы­ло пер­вое на­ше сви­да­нье", а Оли­вье до­бав­лял: бам-бам-дзум! - но да­же эта дет­ская воль­ность не мог­ла рас­се­ять эк­зо­ти­че­ско­го аро­ма­та "Свет­ло­го не­ба Сор­рен­то" или "Я ее встре­тил на Ка­при", Го­ло­вы Жа­на и Эло­ди сбли­жа­лись, их гу­бы ис­ка­ли друг дру­га, и ре­бе­нок по­ни­мал, что сле­ду­ет уй­ти по­иг­рать, и тут же по­лу­чал раз­ре­ше­ние вы­бе­жать на ули­цу.

Он са­дил­ся на пер­вую сту­пень­ку ка­мен­ной ле­ст­ни­цы, под­пи­рал ку­ла­ка­ми под­бо­ро­док и пы­тал­ся со­сре­до­то­чить­ся, но все во­круг бы­ло не­яс­но, рас­плыв­ча­то и лишь по­сте­пен­но при­об­ре­та­ло бо­лее чет­кие очер­та­ния. Ночь на­го­ня­ла на не­го ту­пой страх. Он был в та­ком на­пря­же­нии, что вздра­ги­вал от гу­де­ния во­до­про­вод­ных труб, от ма­лей­ше­го скри­па де­ре­вян­ных по­лов.

В чис­той двух­ком­нат­ной квар­тир­ке, ок­ле­ен­ной обоя­ми с изо­бра­же­ни­ем уви­тых цве­та­ми ко­лонн, тя­ну­щих­ся к го­лу­бо­ва­то­му по­тол­ку и упи­раю­щих­ся вни­зу над плин­ту­сом в фриз свет­ло-зе­ле­но­го то­на, бы­ла глу­бо­кая ни­ша, от­де­лен­ная от сто­ло­вой склад­ной трех­створ­ча­той двер­цей, за­тя­ну­той свер­ху про­зрач­ной плен­кой. Здесь спал Оли­вье, на ди­ва­не-кро­ва­ти, встро­ен­ном в тон­кую рам­ку из пла­ки­ро­ван­но­го ин­до­не­зий­ско­го де­ре­ва, с пол­ка­ми для кни­жек и без­де­лу­шек. Ме­бель бы­ла лег­кой и не­ус­той­чи­вой, и не­ред­ко на го­ло­ву Оли­вье па­да­ло но­вое со­чи­не­ние Пье­ра Бе­нуа (или Рай­мон­ды Ма­шар, или Кло­да Фар­ре­ра, или Ан­ри Бор­до).

Ря­дом в шка­фу на­хо­ди­лась оде­ж­да маль­чи­ка: си­ний мат­рос­ский кос­тюм и уже тес­ный ему бе­рет, се­рый кос­тюм­чик с брю­ка­ми-гольф (это на вос­кре­се­нье), не­мно­го бе­лья, ла­ки­ро­ван­ные туф­ли, шле­пан­цы на ве­ре­воч­ной по­дош­ве, баш­лык, чер­ный не­про­мо­кае­мый плащ на мол­нии, не­сколь­ко сви­те­ров, свя­зан­ных Вир­жи­ни, школь­ные ха­ла­ты из чер­но­го са­ти­на, от­де­лан­ные крас­ной кай­мой.

На­де­нет ли он ко­гда-ни­будь школь­ный ха­ла­тик? Маль­чик пред­по­чи­тал об этом не ду­мать, он из­да­ли по­гля­ды­вал на сво­их школь­ных друж­ков, ко­гда в че­ты­ре ча­са по­по­луд­ни кон­ча­лись уро­ки в клас­сах, и втай­не им за­ви­до­вал. Ес­ли бы Оли­вье сам по­про­сил раз­ре­ше­ния вер­нуть­ся к за­ня­ти­ям, ему бы не от­ка­за­ли, но он был убе­ж­ден, что этот ча­ст­ный за­прет был свя­зан со всей его горь­кой судь­бой и ни­че­го с этим не сде­ла­ешь - он бес­си­лен. Ино­гда маль­чик брал свой ра­нец из те­лячь­ей ко­жи, клал его на ди­ван, ста­но­вил­ся пе­ред ним на ко­лен­ки и за­но­во ос­мат­ри­вал со­дер­жи­мое: учеб­ни­ки, ко­то­рые вы­да­ла ре­бя­там шко­ла, обер­ну­тые в го­лу­бо­ва­то-се­рую бу­ма­гу и ук­ра­шен­ные яр­лыч­ком с об­ре­зан­ны­ми угол­ка­ми (Учеб­ник ариф­ме­ти­ки при­над­ле­жит та­ко­му-то…), днев­ник, обер­ну­тый в ту же бу­ма­гу, тет­рад­ки с ли­но­ван­ны­ми крас­ны­ми по­ля­ми, с осо­бы­ми вклад­ка­ми, от­де­лан­ны­ми под му­ар - на них бы­ли на­пе­ча­та­ны таб­ли­цы ум­но­же­ния и де­ле­ния. Он час­то при­во­дил в по­ря­док свою го­то­валь­ню, рас­кла­ды­вал по от­де­ле­ни­ям чер­но­го фут­ля­ра цир­ку­ли и всю эту точ­ную ме­ха­ни­ку - транс­пор­тир, рейс­фе­дер, встав­ные за­пас­ные гра­фи­ты, по­том вы­ни­мал ла­ки­ро­ван­ный чер­ный пе­нал с зо­ло­че­ны­ми цве­точ­ка­ми на крыш­ке и от­де­ле­ния­ми для перь­ев "ут­ка", "сер­жант-май­ор", "рон­до"; там же у не­го бы­ли твер­дые и мяг­кие ка­ран­да­ши, руч­ки, од­на то­нень­кая, как па­пи­ро­ска, дру­гая из олив­ко­во­го де­ре­ва, тол­стая, как си­га­ра, и, кро­ме то­го, еще од­на кос­тя­ная руч­ка, пло­ская, от­де­лан­ная кру­жев­ны­ми зуб­чи­ка­ми во­круг не­боль­шо­го от­вер­стия и да­же че­тырь­мя ми­ниа­тюр­ны­ми ви­да­ми Па­ри­жа; в дру­гом гнез­дыш­ке ле­жа­ла ре­зин­ка и ря­дом пе­чат­ка с его ини­циа­ла­ми, ко­то­рую маль­чик сам сма­сте­рил, еще од­на пе­чат­ка по­мяг­че, вся ис­ку­сан­ная (у нее был стран­ный вкус лас­ти­ка, ро­зо­вой про­мо­каш­ки и бе­ло­го ду­ши­сто­го клея), то­чил­ка для ка­ран­да­шей, круг­лая, в фор­ме гло­бу­са, с вмя­ти­ной у Ти­хо­го океа­на, ве­ли­ко­леп­ная ли­ней­ка из крас­но­го де­ре­ва с че­тырь­мя мед­ны­ми реб­ра­ми, склад­ной де­ци­метр, весь в чер­ниль­ных пят­нах, на­ж­дач­ная бу­маж­ка, чтоб за­ост­рять ка­ран­даш­ный гра­фит, и ка­кой-то рас­ту­ше­ван­ный чер­ным ри­су­нок. Ка­ран­да­ши рас­про­стра­ня­ли дре­вес­ный за­пах по все­му ран­цу. А ведь здесь бы­ла еще ко­пи­ро­валь­ная бу­ма­га (крас­ная, чер­ная) и кар­та, вы­ре­зан­ная в фор­ме Фран­ции с пат­рио­ти­че­ской, тор­же­ст­вен­ной над­пи­сью: "Ди­тя, вот твоя ро­ди­на!", бы­ла и чер­ная ко­роб­ка с ак­ва­рель­ны­ми крас­ка­ми и уг­луб­ле­ния­ми в крыш­ке, с бе­лы­ми ча­шеч­ка­ми для во­ды и кру­жоч­ка­ми кра­сок, глу­бо­ко раз­мы­тых кис­точ­кой, еще ко­роб­ка цвет­ных ка­ран­да­шей в кар­тон­ном фут­ля­ре с про­ре­зью, и вся­кие тря­поч­ки, и тю­бик бе­лой гуа­ши.

Оли­вье гру­ст­но при­жал­ся лбом к пе­ри­лам. Мрач­ное на­ше­ст­вие ноч­ных стра­хов все еще про­дол­жа­лось. Он бо­ял­ся сдви­нуть­ся с мес­та. Мо­жет, сле­до­ва­ло ныр­нуть по­глуб­же в про­сты­ни, свер­нуть­ся в клу­бок - и он был бы спа­сен. Но как с се­бя сбро­сить ско­вав­шее во­лю оце­пе­не­ние? Од­но его дви­же­ние - и все эти вра­ж­деб­ные си­лы, ка­за­лось, вы­рвут­ся на­ру­жу: опас­ность таи­лась по­всю­ду, на ка­ж­дом по­во­ро­те ле­ст­ни­цы, на ка­ж­дой пло­щад­ке, в лю­бом уг­лу, за лю­бой две­рью.

Вне­зап­ный свет ос­ле­пил маль­чи­ка. За­жглись на ле­ст­ни­це и в ко­ри­до­ре все лам­пы, ав­то­ма­ти­че­ский за­пор вход­ных две­рей из­дал свое обыч­ное ти­ка­нье, и все­объ­ем­лю­щая ти­ши­на пре­вра­ти­ла этот звук в гро­мы­ха­ние. Оли­вье ус­лы­хал лег­кие, бы­ст­рые ша­ги - кто-то спус­кал­ся по ле­ст­ни­це. Маль­чик взбе­жал на про­ме­жу­точ­ную пло­щад­ку, за­та­ил­ся там, чтоб про­пус­тить че­ло­ве­ка, чью по­ход­ку он уз­нал: этот муж­чи­на все­гда оде­вал­ся в свет­лое, вел ноч­ную жизнь и от­но­сил­ся пре­зри­тель­но к жи­те­лям их квар­та­ла.

*

Че­ло­век был одет в эле­гант­ный кос­тюм из свет­ло­го аль­па­га, ульт­ра­ма­ри­но­вую шел­ко­вую ру­баш­ку с рез­ко вы­де­ляю­щим­ся, крик­ли­вым оран­же­вым гал­сту­ком, в свет­ло-жел­тые туф­ли, а его тем­ные, обиль­но на­по­ма­жен­ные во­ло­сы скры­ва­ла мяг­кая фет­ро­вая шля­па, низ­ко над­ви­ну­тая на лоб. Чер­но­гла­зый, с ма­то­вой ко­жей - кра­си­вый па­рень, хо­тя нос у не­го и не­сколь­ко при­плюс­нут, как у бок­се­ра. Что-то дву­смыс­лен­ное бы­ло в его ли­це: че­рес­чур круп­ный рот, влаж­ные гу­бы - и не­ве­ро­ят­но злой взгляд. Рос­лый, ши­ро­ко­пле­чий, он спус­кал­ся по ле­ст­ни­це, пе­ре­ска­ки­вая че­рез сту­пень­ки, с на­ро­чи­той раз­вяз­но­стью. Чис­тей­шее по­ро­ж­де­ние сво­его вре­ме­ни, он был бы впол­не на мес­те сре­ди ком­пань­о­нов ган­г­сте­ра Аль-Ка­по­не.

Оли­вье по­пы­тал­ся отой­ти в сто­ро­ну, но сде­лал это очень не­лов­ко и по­ме­шал ему прой­ти. Ши­ро­кая ла­донь лег­ла на ли­цо маль­чи­ка, паль­цы сжа­лись, как буд­то хо­те­ли вы­жать его, как губ­ку, и тол­чок швыр­нул Оли­вье го­ло­вой об сте­ну, а че­ло­век про­дол­жал спус­кать­ся, буд­то ни­че­го не за­ме­тил, по­ма­хи­вая, как спорт­смен, ру­ка­ми, до­воль­но ух­мы­ля­ясь - ви­ди­мо, на­сла­ж­дал­ся про­яв­ле­ни­ем сво­ей си­лы.

Ог­лу­шен­ный Оли­вье ус­лы­хал ок­рик в ад­рес при­врат­ни­цы "От­крой­те-ка дверь!", да еще без вся­ко­го "по­жа­луй­ста". По­лу­сон­ная жен­щи­на дер­ну­ла за шнур с ши­шеч­кой, ви­сев­шей у ее кро­ва­ти, и дверь, от­кры­ва­ясь, за­гу­де­ла. Ре­бе­нок на­кло­нил­ся над пе­ри­ла­ми и уви­дел, как муж­чи­на с раз­вяз­ной ма­нер­но­стью за­жег си­га­ре­ту. Оли­вье знал это­го че­ло­ве­ка, его зва­ли Мак, он поль­зо­вал­ся весь­ма дур­ной сла­вой на их ули­це, но это не ме­ша­ло под­ро­ст­кам вос­хи­щать­ся тем, что они при­ни­ма­ли за эле­гант­ность.

Мак не раз на­ве­ды­вал­ся в га­лан­те­рей­ную ла­воч­ку. Он при­страи­вал­ся на­про­тив Вир­жи­ни, бро­сал на нее слад­кие взгля­ды и разъ­яс­нял, что она слиш­ком хо­ро­ша, чтоб всю жизнь ос­та­вать­ся тор­гов­кой. Она слу­ша­ла его с иро­ни­че­ским ви­дом и как-то спро­си­ла, а что он со­би­ра­ет­ся пред­ло­жить ей вза­мен? По­доб­ные раз­го­во­ры час­то кон­ча­лись тем, что Мак по­ка­зы­вал ей на­роч­но ото­рван­ную пу­го­ви­цу. Она со­гла­ша­лась при­шить, од­на­ко про­си­ла пе­ре­дать ей пид­жак че­рез при­ла­вок, а са­мо­му по­до­ж­дать с дру­гой сто­ро­ны.

Оли­вье по­тер го­ло­ву, ныв­шую от уда­ра о сте­пу, и ре­шил все-та­ки под­нять­ся на тре­тий этаж. Там он су­нул ру­ку под со­ло­мен­ный ков­рик, взял ключ с бре­ло­ком из кос­ти и бес­шум­но от­крыл дверь. Из-под две­ри спаль­ни про­са­чи­вал­ся свет, от­ту­да слы­шал­ся ше­пот и вздо­хи. Оли­вье за­шел в свою ни­шу, за­крыл за со­бой лег­кую двер­цу и раз­дел­ся в уз­ком про­стен­ке, чтоб по­бы­ст­рее про­скольз­нуть в по­стель. Сна­ча­ла он не­сколь­ко при­обод­рил­ся, но по­сте­пен­но его стра­хи во­зоб­но­ви­лись. Он бо­ял­ся кош­ма­ров, ко­то­рые еже­нощ­но пре­сле­до­ва­ли его по­сле смер­ти Вир­жи­ни. То он ви­дел боль­шо­го че­ло­ве­ка в чер­ном, ко­то­рый при­хо­дил, что­бы схва­тить его и уне­сти, то гре­зи­лась не­яс­ная жен­ская фи­гу­ра, уку­тан­ная в по­кры­ва­ло, не­под­виж­но сто­яв­шая у его кро­ва­ти и мол­ча­ли­во смот­рев­шая на не­го. По­зав­че­ра он так сто­нал во сне, что Эло­ди взя­ла его за ру­ки, чтоб при­вес­ти в се­бя. Ни­ко­гда не вы­тес­нит вре­мя из па­мя­ти Оли­вье эти кош­мар­ные об­ра­зы, да­же мно­го позд­нее ему при­дет­ся на­пря­гать весь свой ра­зум, чтоб убе­дить се­бя в том, что те страш­ные не­зна­ком­цы, ко­то­рые яв­ля­лись ему по но­чам, бы­ли все­го лишь при­зра­ка­ми.

Ре­бе­нок пы­тал­ся бо­роть­ся со сном, за­ды­хал­ся, но да­же не про­бо­вал вы­су­нуть го­ло­ву из-под про­сты­ни. В тот ве­чер маль­чик был осо­бен­но утом­лен. Ему при­пом­ни­лись не­ко­то­рые со­бы­тия про­шед­ше­го дня - дра­ка с ху­ли­га­на­ми ули­цы Баш­ле, ры­жая со­ба­ка Аль­бер­ти­ны, ко­ну­ра с мет­ла­ми, гру­бый тол­чок Ма­ка, - и как бы в по­ры­ве са­мо­за­щи­ты он за­был­ся глу­бо­ким сном.