За мужчиной в жёлтом шарфе вытянулись длинной цепью другие пассажиры, и у каждого - свои, совершенно неотложные, проблемы.
Возле стойки компании "Юнайтед Эйрлайнз" разыгрывалась другая пантомима. Хорошо одетый бизнесмен, низко пригнувшись, что-то втолковывал сотруднику компании. Судя по выражению лиц и жестам, Мел Бейкерсфелд легко мог догадаться, что диалог разворачивался примерно так:
"Мне бы очень хотелось попасть на ближайший рейс".
"Сожалею, сэр, но свободных мест нет. И как видите, у нас большая очередь на разбронирование…"
Тут кассир поднял на клиента глаза и умолк. На стойке перед ним лежал портфель, и бизнесмен - не назойливо, но весьма недвусмысленно - постукивал пластиковым ярлычком по краю портфеля. Такие ярлычки выдаются членам Стотысячемильного клуба, созданного компанией "Юнайтед Эйрлайнз" для своих постоянных пассажиров - элиты, которую стремятся иметь все компании. Выражение лица у кассира тотчас изменилось, и он, очевидно, сказал: "Сейчас что-нибудь устроим, сэр".
Карандаш кассира приподнялся и вычеркнул одну из фамилий в списке пассажиров - человека, приехавшего много раньше и имевшего все основания получить билет, - а вместо него вписал имя бизнесмена. Стоявшие позади него ничего не заметили.
Такое творилось во всех авиакомпаниях, и Мел это знал. Только наивные или очень далёкие от всего люди верят в нерушимость так называемых "списков на очередь" и "списков бронирования" и в беспристрастность тех, у кого они в руках.
Взгляд Мела остановился на группе, явно только что прибывшей из города и как раз входившей в аэровокзал. Все они отряхивались от снега: как видно, метель не только не утихла, а стала ещё злее. Не успел он подумать об этом, как вновь прибывшие уже растворились в сутолоке вокзала.
Лишь немногие из восьмидесяти тысяч пассажиров, ежедневно проходящих через центральный зал, поднимают глаза вверх - туда, где помещается администрация, а сегодня таких было ещё меньше, поэтому почти никто не замечал Мела, стоявшего там и смотревшего вниз. Для большинства пассажиров аэропорт - это авиарейсы и самолёты. Многие, наверно, понятия не имеют о том, что в аэропорту вообще есть служебные кабинеты или какая-либо администрация, в то время как это сложный, хоть и невидимый механизм, состоящий из сотен людей, - механизм, который должен работать для того, чтобы аэропорт мог функционировать.
Но может быть, это и к лучшему, подумал Мел, спускаясь по эскалатору вниз. Если бы люди больше знали, они выявили бы и недостатки в работе аэропорта, и то, какими это чревато для них опасностями, и уже не с таким спокойным сердцем отправлялись бы в путь.
Очутившись в центральном зале, Мел направился к крылу, занимаемому "Транс-Америкой". Когда он проходил мимо стойки регистрации пассажиров, его окликнул один из инспекторов:
- Добрый вечер, мистер Бейкерсфелд. Вы ищете миссис Ливингстон?
Любопытная штука, подумал Мел: как бы ни были заняты люди, у них всегда найдётся время для сплетен и наблюдения за другими людьми. Интересно, многие ли связывают его имя с именем Тани?
- Да, - сказал он. - Именно её.
Инспектор кивком указал на дверь, на которой значилось: "Только для персонала компании".
- Она там, мистер Бейкерсфелд. У нас тут была маленькая неприятность. Миссис Ливингстон как раз этим занимается.
3
В маленькой гостиной, которую нередко использовали для особо важных персон, громко всхлипывала девушка в форме кассира.
Таня Ливингстон усадила её на стул.
- Успокойся, - деловито сказала Таня, - спешить некуда. Поговорим, когда ты придёшь в себя.
И Таня тоже села, разгладив узкую форменную юбку. В комнате больше никого не было. Слышалось лишь всхлипывание да гудел воздушный кондиционер.
Между двумя женщинами было примерно пятнадцать лет разницы. Девушке едва исполнилось двадцать, а Тане - подходило к сорока. Но глядя на неё, Таня почувствовала, что их разделяет куда большая пропасть. И пропасть эта, объяснялась, видимо, тем, что Таня уже была замужем - хоть и недолго и давно, но всё же была.
Второй раз за сегодняшний день она думала о своём возрасте. В первый раз эта мысль мелькнула у неё, когда, расчёсывая утром волосы, она заметила серебряные нити в своей короткой густой ярко-рыжей гриве. Седины стало куда больше, чем примерно месяц тому назад, когда она впервые обратила на это внимание. И снова, как тогда, она подумала о том, что сорок лет - рубеж, когда женщина должна уже чётко представлять себе, куда и зачем она идёт, - не за горами. А кроме того, она ещё думала, что через пятнадцать лет её собственной дочери будет столько же, сколько этой Пэтси Смит, которая рыдала сейчас перед ней.
Тем временем Пэтси вытерла покрасневшие глаза большим полотняным платком, который дала ей Таня, и, ещё давясь от слёз, произнесла:
- Они бы никогда себе не позволили… так грубо разговаривать дома… даже с женой.
- Это ты про пассажиров?
Девушка кивнула.
- Да нет, многие так разговаривают и дома, - сказала Таня. - Вот выйдешь замуж, Пэтси, возможно, и тебе придётся с этим столкнуться, хоть я и не пожелала бы тебе такого. Видишь ли, когда у мужчины ломаются планы, он ведёт себя, как сорвавшийся с цепи медведь, - тут ты права.
- Я же очень стараюсь… мы все стараемся… весь сегодняшний день и вчера тоже… и позавчера… Но они так с нами разговаривают…
- Ты хочешь сказать, они ведут себя так, будто это ты устроила буран. Специально, чтобы осложнить им жизнь.
- Да… А потом подошёл этот мужчина… До него я ещё как-то держалась…
- Что же всё-таки произошло? Меня ведь вызвали, когда скандал уже кончился.
Девушка постепенно начала успокаиваться.
- Ну… у него был билет на рейс семьдесят два, а рейс отменили из-за непогоды. Мы достали ему место на сто четырнадцатый, но он на него опоздал. Говорит, что был в ресторане и не слышал, как объявили посадку.
- В ресторанах посадку не объявляют, - сказала Таня. - Об этом висит объявление, а кроме того, это напечатано на всех меню.
- Я ему так и сказала, миссис Ливингстон, когда он подошёл ко мне. Но он продолжал грубить. Вёл себя так, точно это я виновата, что он опоздал на посадку. Сказал, что все мы безрукие и спим на ходу.
- А ты вызвала старшего?
- Да, но он был занят. Мы все были очень заняты.
- Что же было дальше?
- Я дала этому пассажиру место в дополнительном отсеке, на рейс двенадцать двадцать два.
- Ну и что дальше?
- Он спросил, какой там будут показывать фильм. Я выяснила, и тогда он сказал, что видел этот фильм. И снова стал мне грубить. Он желал смотреть тот фильм, который должны были показывать на отменённом рейсе. И спросил, могу я ему дать билет на такой рейс, где показывают этот фильм. А ведь у стойки толпилась уйма пассажиров. И кое-кто из них стал громко ворчать, что я-де еле шевелюсь. Ну и вот, когда он снова спросил меня насчёт фильма, тут я… - Девушка помолчала. - Очевидно, это называется - сорвалась.
- И швырнула ему в лицо расписание? - подсказала Таня.
Пэтси Смит кивнула - вид у неё был глубоко несчастный. Казалось, она вот-вот снова заплачет.
- Да. Сама не знаю, что на меня нашло, миссис Ливингстон… Я швырнула ему расписание через стойку. И сказала, пусть сам выбирает себе рейс.
- Надеюсь, - заметила Таня, - ты попала в него.
Девушка подняла на неё глаза. Теперь вместо слёз в них уже появилась смешинка.
- Конечно, попала. - И, словно что-то вспомнив, хихикнула: - Вы бы видели его физиономию! Он был потрясён. - Лицо её снова приняло серьёзное выражение. - А потом…
- Я знаю, что произошло потом. Ты разрыдалась, что вполне естественно. Затем тебя отправили сюда, чтобы дать выплакаться. Ну, а теперь возьми такси и отправляйся домой.
Девушка в изумлении уставилась на неё.
- Вы хотите сказать… это всё?
- Конечно. А ты что, думала - тебя сейчас уволят?
- Я… я не знаю.
- Мы будем вынуждены тебя уволить, Пэтси, хоть нам это и очень неприятно, - заметила Таня, - если подобная история повторится. Но ты ведь больше не будешь, правда? Никогда?
Девушка решительно замотала головой.
- Нет, не буду. Не могу объяснить почему, но я твёрдо знаю, что во второй раз такого не сделаю.
- Тогда поставим на этом точку. Если, конечно, тебе не хочется узнать, что произошло после того, как тебя увели.
- Очень хочется.
- Один из стоявших в очереди подошёл к стойке и заявил, что всё слышал и видел. У него есть дочь такого же возраста, как ты, сказал он, и если бы кто-то разговаривал так с его дочерью, он бы собственноручно расквасил ему нос. Тогда другой человек из очереди - он оставил свою фамилию и адрес - сказал, что, если тот нахал на тебя пожалуется, пусть его известят и он засвидетельствует, как всё было на самом деле. - Таня улыбнулась. - Так что, как видишь, на свете есть и славные люди.
- Я знаю, - сказала девушка. - Их немного, но когда попадается такой милый, приятный человек, хочется обнять его и расцеловать.
- К сожалению, нам этого нельзя - как нельзя швырять в пассажиров расписанием. Мы должны ко всем относиться одинаково и быть вежливыми, даже когда пассажиры не очень-то вежливы с нами.
- Конечно, миссис Ливингстон.
С Пэтси Смит всё будет в порядке, решила Таня. Девушка не станет подавать заявление об уходе, как это делали другие, попав в подобную передрягу. Более того: сейчас, успокоившись, Пэтси словно прошла закалку, а это ещё пригодится ей в будущем.
Да, подумала Таня, одному богу известно, сколько нужно выдержки, да и твёрдости для того, чтобы работать с пассажирами - на любом посту. Взять хотя бы службу бронирования.
Она понимала, что сотрудникам этой службы в городских отделениях достаётся, наверно, ещё больше, чем тем, кто работает здесь, в аэропорту. С тех пор как начался буран, им пришлось оповестить по телефону несколько тысяч пассажиров о задержках и изменении расписания. Заниматься этим никто не любит, поскольку подобные звонки неизменно вызывают раздражение и нередко кончаются перепалкой. Такое впечатление, будто задержка вылета или прилёта вдруг пробуждает дремлющий в человеке инстинкт дикаря. Мужчина ни с того ни с сего обрушивает на незнакомую женщину поток оскорблений - даже люди, обычно вежливые и мягкие, становятся язвительными и грубят. Хуже всего почему-то иметь дело с теми, кто летит в Нью-Йорк. Сотрудники отказывались предупреждать по телефону пассажиров на Нью-Йорк о новых задержках или отменах рейсов, - лучше лишиться места, чем подвергать себя граду оскорблений, который, они знали, обрушится на них. Таня частенько задумывалась над притягательной силой, которой обладает Нью-Йорк и которая словно бацилла поражает всякого, кто стремится туда: стоит человеку собраться в путь - и он уже умирает от желания побыстрее добраться до цели.
Таня знала, что когда сегодняшняя лихорадка спадёт, многие подадут прошение о расчёте - и из службы бронирования, и из других служб. Так бывало всегда. Будет и несколько случаев нервного расстройства - преимущественно среди девушек помоложе, более остро реагирующих на бестактность и грубость. Не так-то просто всегда быть вежливой, даже если ты имеешь хорошую тренировку. И, думая об этом, Таня порадовалась, что сумела успокоить Пэтси Смит и девушка теперь уже так не поступит.
В дверь постучали. Она приоткрылась, и на пороге появился Мел Бейкерсфелд. Он был в меховых сапогах, с тёплым пальто, перекинутым через руку.
- Я проходил мимо, - сказал он. - Могу зайти позже, если вы заняты.
- Нет-нет, заходите. - Таня радостно улыбнулась при виде его. - Я скоро освобожусь.
Она внимательно смотрела на Мела, пока он шёл к ней, и подумала: "У него усталый вид". Потом снова повернулась к девушке, заполнила бланк и протянула ей.
- Передай это диспетчеру такси, Пэтси, он отправит тебя домой. Отдохни как следует и выходи завтра на работу. Надеемся увидеть тебя бодрой и жизнерадостной.
Когда девушка ушла, Таня повернулась на вращающемся кресле лицом к Мелу и весело сказала:
- Ну, а теперь здравствуйте.
Мел сложил газету, которую принялся было просматривать, и улыбнулся.
- Привет!
- Получили мою записку?
- Я как раз пришёл затем, чтобы поблагодарить вас. Хотя, наверно, и без того зашёл бы. - И, кивнув на дверь, за которой только что исчезла Пэтси, спросил: - В чём дело? Перенапряжение?
- Да. - И Таня рассказала, что произошло.
Мел хмыкнул.
- Признаться, я тоже устал. Может, и меня отправите домой в такси?
Таня испытующе посмотрела на него. Взгляд её ясных голубых глаз проникал в самую душу. Она сидела, слегка склонив голову, - в лучах света, падавшего с потолка, волосы её отливали медью. Плотно пригнанный форменный костюм подчёркивал женственную округлость её тоненькой стройной фигуры. И Мел уже не в первый раз вдруг почувствовал, до чего она желанна и как ему с ней хорошо.
- Надо подумать, - сказала она. - Что ж, я, пожалуй, отправила бы вас на такси, если бы вы поехали ко мне и согласились у меня пообедать. Я бы приготовила вам, скажем, тушёную телятину.
Он помедлил, взвешивая все "за" и "против", затем с сожалением отрицательно покачал головой.
- Очень бы мне хотелось, но… У нас тут столько неполадок, а кроме того, мне скоро надо быть в городе. - Он поднялся. - Но кофе мы выпить можем.
- Хорошо.
Мел открыл дверь, пропустил Таню вперёд и вышел вслед за ней в шумный, забитый людьми зал.
Стойку "Транс-Америки" осаждала толпа - народу здесь стало ещё больше, чем ранее, когда Мел проходил мимо.
- Придётся поторопиться, - сказала Таня. - Мне ещё два часа дежурить.
И они стали пробираться сквозь толпу, то и дело обходя груды багажа, - Таня шла медленнее обычного, приспосабливаясь к Мелу. Она заметила, что он сильно хромает. И ей захотелось взять его под руку, помочь, но она понимала, что это невозможно. Она ведь в форме, а сплетни и без того распространяются слишком быстро. В последнее время их с Мелом частенько видели в обществе друг друга, и Таня не сомневалась, что машина слухов, работавшая в аэропорту со скоростью доисторического телеграфа в джунглях или современной счётно-вычислительной машины, уже зарегистрировала это обстоятельство. По всей вероятности, все служащие аэропорта считали, что она спит с Мелом, хотя это было и не так.
Они направлялись сейчас в "Кафе заоблачных пилотов" в центральном зале.
- Кстати, насчёт тушёной телятины, - сказал Мел. - Не могли бы мы устроить это пиршество в другое время? Хотя бы послезавтра?
Танино приглашение застигло его врасплох. Правда, они уже не раз встречались и проводили вместе время - за рюмкой вина или в ресторане за обедом, - но до сих пор Таня не приглашала его к себе. Вполне возможно, что и на этот раз она приглашала всего лишь на обед. Однако… могло быть и иначе.
С некоторых пор Мел чувствовал, что если они будут встречаться не только на работе, их отношения, естественно, могут пойти дальше. Но он не ускорял событий: инстинкт подсказывал ему, что роман с Таней может перерасти в нечто более серьёзное, чем лёгкий флирт, и глубоко увлечь их обоих. А Мелу надо было ещё учитывать свои отношения с Синди. Уладить их будет не так-то просто, если вообще удастся; человек не всегда может справиться со всеми проблемами, которые наваливаются на него. Любопытная штука, подумал Мел: когда брак прочен, завести роман легко, а вот когда брак распадается - гораздо труднее. И всё же слишком было заманчиво приглашение Тани, чтобы пройти мимо него.
- Послезавтра воскресенье, - напомнила она. - Я не дежурю, но если вы сумеете освободиться, то мне это даже удобнее: у меня будет больше времени.
Мел улыбнулся.
- При свечах и с вином?
Он совсем забыл, что послезавтра воскресенье. Но ему всё равно придётся поехать в аэропорт: даже если буран утихнет, он оставит следы. Ну, а Синди - она сама без всяких объяснений не раз уезжала куда-то по воскресеньям.
Таня внезапно отскочила в сторону, уступая дорогу запыхавшемуся человеку, за которым следовал носильщик в красной фуражке, толкавший перед собой тележку, нагружённую чемоданами; поверх них лежали теннисные ракетки и палки для гольфа. "Летит куда-то на юг", - не без зависти подумала Таня.
- О'кей, - сказала она, когда они с Мелом снова оказались рядом. - При свечах и с вином.
Как только они вошли в кафе, разбитная метрдотельша, сразу узнав Мела, подошла к ним и провела в дальний угол к маленькому столику, на котором стояла дощечка "Занято" и за которым обычно обслуживали администрацию. Опускаясь на стул, Мел зацепился за ножку стола и, покачнувшись, ухватился за руку Тани. Это не укрылось от зоркой метрдотельши, и она усмехнулась. "Машина слухов уже готовит очередной бюллетень", - подумала Таня.
- Ну и толпа, - сказала она, - вы когда-нибудь видели такое? Все эти три дня - просто светопреставление.
Мел окинул взглядом переполненное кафе; сквозь гул голо сов морзянкой прорывался звон посуды. За стеклянной дверью колыхалось неспокойное море голов.
- Если вы считаете, что у нас сегодня столпотворение, - заметил он, - подождите, пока С-5А войдёт в строй.
- Знаю. Мы и сейчас едва справляемся, когда летят "боинги семьсот сорок семь", а если придётся регистрировать сразу тысячу пассажиров… Не приведи господь! - Таня содрогнулась. - А представляете себе, что будет твориться, когда все они начнут получать багаж? Даже думать об этом неохота.
- Не только вам, но и многим другим неохота, хотя им-то следовало бы задуматься - и уже сейчас. - Мела забавляло то, что их беседа, не успев начаться, перескочила на авиацию. Всё, связанное с рейсами и самолётами, притягивало Таню как магнит, и она любила говорить об этом. Любил это и Мел, чем отчасти и объяснялось то, что ему нравилось бывать в её обществе.
- Кто же ещё не желает над этим задумываться?
- Те, в чьём ведении находятся наземные сооружения - аэровокзалы, взлётно-посадочные полосы и рулёжные дорожки. Большинство ведёт себя так, точно реактивные самолёты всегда будут такими, как сейчас. Они считают, что если сидеть тихо и спокойно, новые большие самолёты не появятся и никаких сложностей не возникнет. И перестраивать наземные службы не придётся.
- Но во всех аэропортах идёт такое большое строительство, - задумчиво заметила Таня. - Всюду, куда ни прилетишь.
Мел предложил ей сигарету, но она отрицательно покачала головой. Тогда он закурил сам.
- В большинстве своём это строительство - всего лишь заплаты, небольшие изменения и расширения аэропортов, построенных в пятидесятых или в начале шестидесятых годов. Пока для будущего почти ничего не делается. Есть, конечно, исключения - например, Лос-Анджелесский аэропорт, или аэропорт Тампа во Флориде, или Даллас-Форт-Уэрт. Это будут первые в мире аэропорты, готовые к приёму новых гигантских реактивных и сверхзвуковых самолётов. Неплохо обстоит дело в аэропортах Канзас-Сити, Хьюстона и Торонто. Есть план реконструкции Сан-Францисского аэропорта, хотя наши политики могут это завалить. Вот, пожалуй, и все в Северной Америке.
- А в Европе?