Вторая книга цикла "Русская красавица". Продолжение "Антологии смерти".
Не стоит проверять мир на прочность - он может не выдержать. Увы, ни один настоящий поэт так не считает: живут на износ, полагая важным, чтобы было "до грамма встречено все, что вечностью предназначено…". Они не прячутся, принимая на себя все невозможное, и потому судьбы их горше, а память о них крепче…
Кабаре - это праздник? Иногда. Но часто - трагедия. Неудачи мало чему учат героиню романа Марину Бесфамильную. Чудом вырвавшись из одной аферы, она спасается бегством и попадает… в другую, ничуть не менее пикантную ситуацию. Знаменитая певица покидает столицу инкогнито, чтобы поступить на работу в кабаре двойников, разъезжающее по Украине с агитационным политическим туром. Принесет ли это Марине желанную гармонию? Позволит ли вернуться в родной город очищенной и обновленной?
Содержание:
Часть первая - Кабаре 1
Часть вторая - Финиш 35
Примечания 68
Ирина Потанина
Русская красавица. Кабаре
(Книга вторая)
Часть первая
Кабаре
И тут я в неё поверила.
Поверила, несмотря на пафосный антураж и передранное у Вертинского название кабаре. Поверила и… испугалась, хотя слыла нынче девушкой решительной, охочей до любых яркостей, а, "если что", бьющей в морду не задумываясь. Было бы, куда бить - била бы. А так
изувечила все зеркала
пытаясь начистить рыло
тому, кто виновен в том,
что будет с тобой и было…
Ну, зачем я сюда пошла? Очередные попытки взглянуть на происходящее здраво и со стороны не принесли ни капли ясности:
Чернокожие красавцы в ярких набедренных повязках насмешливо поигрывают разрисованными мускулами. Они разносят на высокоподнятых подносах причудливую всячину, и беспардонно строят глазки клиенткам. Отборные официантки неземной степени обнажённости порхают между столиками. А я смотрю в воспалённые глаза сидящей передо мной цыганки, верю во всю ее мистику, и не могу совладать с внутренней дрожью.
- Неземная степень обнажённости? Это как? - Ринка сидит спиной к стойке, потому гадалку ещё не видит. Продолжает беседу, перекрикивая музыку и ёрничая по поводу последних моих высказываний, - Кожу с них, что ли, содрали? Или скальпы посковыривали? Ты, Марина, всё романтизируешь. Обычные бабы, красивые, блестками измазанные. Ходят, сиськами трясут, деньгу сшибают. А мы тут сидим, как дуры, комплексы у себя вырабатываем… Ну, где же ваша Мадам? - Ринка капризно передёргивает плечом и требовательно разворачивается к стойке, - Ой, - осекается она, тоже встретившись взглядом с цыганкой.
Расписанный под гжельский сосуд бледноликий бармен с аккуратно выщипанными бровями отходит в сторону, окончательно уступая место хозяйке заведения.
- Мадам? Мадам - это вы? - Ринка явно в смятении.
Цыганка высокомерно кивает, обтирает свободную руку о широченную юбку, ещё цепче впивается взглядом. И вдруг сложенные клювом губы расплываются в гротескной, поблёскивающей золотом, улыбке.
- От Димы? - Мадам широким жестом прикладывает руку к груди и скрипит умилённо, - Пришли всё-таки? Он знал, что придёте. Сказывал. Я и сама знала, подарок его в руках сегодня так и вертится… Ладно, к делу. Он просил - я погадаю…
Господи, как? Как это Господи? Узнала, хотя видит впервые, знала, что захотим погадать, подарок какой-то… Но ведь Димка не мог с ней сегодня разговаривать, не мог!!! Как?!
- Он мог ещё в прошлый приезд предупредить её, что отправит нас сюда и описать, как мы выглядим, - одними губами шепчет Ринка. Её задача - не дать мне сойти с ума. - Не ведись! - приказывает она.
Я "ведусь", причем даже не на сам факт узнавания. "Повелась" еще, когда за стеклянной дверью подсобки увидела стремительно несущийся по коридору силуэт гадалки. Гремя всеми встречающимися на пути препятствиями - /двери вдруг заляскали,/будто у гостиницы не попадает зуб на зуб/, - Мадам приближалась, прижимая к груди то, о значении чего знать никак не могла и не должна была …
- Да, для вас, Марина, есть от него кое-что… Весточка из мира мертвых, так сказать… - цыганка склоняется в шутовском поклоне, - Он просил, я передаю… - тараторит из-под иссиня-чёрной чёлки.
Не прекращая ритмично, словно напёрсточник, переставлять фужеры, бармен бросает выразительный взгляд официантке, и через секунду передо мной вырастает миниатюрная вазочка с водой.
Мадам отрывает руку от груди и ставит в вазу огромную чёрную розу. Лепестки, сплотившиеся в бутон, почтительно склоняются в мою сторону.
Неконтролируемый поток воспоминаний, в дальнейшем НПВ.
- Димка, в который раз? Не выдумывай, так легко тебе от нас не отделаться… - пытаюсь улыбаться, хриплю стандартным набором обадривающих фраз, фальшивлю.
Застеклённый моими слезами мир похож на кадры из психоделических ужастиков. Больничный коридор. Вокруг стерильно и размазано, в фокусе - Димка. Мимолётная встреча, минутная передышка между операциями. Перехват по пути из одних врачующих лап в другие. Удивительно, что эта встреча вообще состоялась.
Родное лицо - миллион раз ощупанное, в шутку облизанное, щекой обтёртое - покрыто снежно-белыми бинтами. Там, где был раньше глаз, повязка прилеплена куском лейкопластыря. Жёлтым, как пятки старухи с соседних носилок. Второй глаз - голубой-голубой, блеклый-блеклый - испещрен красными прожилками. Веко дрожит, но Димка держится. Смотрит тепло, с узнаванием.
- Я умираю, Марина, - его попытки говорить чётко заканчиваются плохо, что-то рвётся, лицо передёргивает судорога, марля бинта на шее мгновенно краснеет. Собираюсь броситься за врачами, Димка мотает головой, машет оставшейся рукой, сигнализирует, мол "не стоит никого звать". Остаюсь стоять вкопанной. - Ты зайди в клуб, о котором я говорил… - Димка заходится в кашле. Потом бессильно откидывается назад, восстанавливает дыхание. - Я умираю…
- Димка, в который раз? - повторяю ободрительное, а сама уже знаю, что он прав, и огромная чёрная дыра уже выжигается там, где обычно я чувствовала душу. - Не выдумывай, всё будет хорошо… - шепчу нелепое причитание, а потом срываюсь и отпускаю слезы на волю. - Не умирай, не надо, не сейчас…
- А ведь я обещал дарить тебе чёрные розы… - Димка тяжело хрипит, но пытается придать остаткам лица задумчивое выражение. Красное на бинтах пульсирует и прибывает. Медсестра уже рядом, Димкины носилки снова в оккупации. Вдруг он набирает в лёгкие воздуха и кричит, что есть мочи:
- Будут, Марина! Будут ещё чёрные розы! Будут тебе… - силы заканчиваются, Димка сникает на полуслове. В последний раз поднимает на меня глаз и произносит очень серьёзно, уже без всякого актерства: - Вот теперь точно кранты. В клуб к моей Мадам иди. Обязательно. Обещай, что … - и снова кашель не даёт ему договорить.
Димку увозят. Перед глазами - плотно перевязанный обрубок его гениальной руки, в голове - чёрные розы.
И вот теперь, когда, совладав со всеми истериками первых дней после трагедии, я таки нашла в себе силы пойти в этот клуб, мир решил окончательно свести меня с ума. Первой ударила по мозгам вывеска: "Приват клуб "Чёрная роза", второй удар нанесла Мадам настоящей черной розой и упоминанием о Димкином подарке. Как?! Как он мог просить передать мне эту свежую, настоящую розу, если самого его уже неделю как нет в живых?! Бред, бред, бредятина…
- Немедленно приди в себя, - наставительно шепчет Ринка, - Он мог заранее заказать ей розу. Мог созваниваться ещё из тура. Никаких свидетельств ясновидения или там сеансов спиритизма. - говорит, а сама так ногтями мне в ладонь впивается, что понимаю сразу - Ринка тоже в шоке, боится происходящего еще больше, чем я. - Ты слышишь?! - надрывается она.
Я слышу, я готова уже сосредоточиться и предстать в покаянии перед здравым смыслом, но тут… ЗнАком, на нас льётся давно уже приевшаяся, миллион раз именно Димкой сыгранная песня Регины Спектор. Мадам, не оборачиваясь, запрещающе щёлкает пальцами. Гжельский бармен мгновенно выключает музыку.
- Им такое не включай! - трещащим приказом бросает хозяйка в сторону стойки, - Им такое поперёк души стоит…
- Хороший диск, - не слишком старательно оправдывается бармен. - Недавно у меня.
- Тебе он "недавно"! - кряхтит Мадам, - А им все уши прожёг. Стыд, он до дыр жжёт. Другое включи. Скорее. Видишь, люди нервничают? - это она уже про остальных посетителей, - Ай, тишина перепонки рвёт… - демонстративно хватается за голову.
- Теперь и я верю, - ошарашено бухает Ринка. - Откуда ей знать, что Димка вечно доставал нас этой песнею?
- Верю - не верю, - тараторит хозяйка, не сводя с меня глаз. При этом она отчего-то мелко трясётся и производит какие-то странные движения пальцами. Гипнозом меня берёт, что ли? Защищаться не пытаюсь. Димка просил - я пришла. Димке доверяю, так что делайте со мной тут, что хотите… - Мы не в игры играем, мы определяемся. - продолжает, не глядя, отчитывать Ринку гадалка, - Мне верить не надо - картам верь. Которая твоя - сразу почувствуешь. Нет? Сиди, отдыхай, расслабляйся, что зря меня звать было…
- Не зря. Я действительно хочу, чтоб вы мне погадали. - перебиваю..
- И я, - влазит Ринка. - Сколько это стоит?
- Тьфу! - цыганка азартно плюёт нам под ноги, разворачивается и идёт к стойке, вздымая по дороге руки к зеркальному потолку. Потом оборачивается на полпути. - Деньги не береги, себя береги… Больше, чем надо, Мадам не возьмёт. Ночью хвост ращу, в трубу вылетаю, под небом кручусь, карты заряжаю… - Оканчивается вся эта трескотня совершенно неожиданным образом. - Ничего с вас не возьму, и не предлагайте. У меня перед Димой должок был. Он просил погадать, я погадаю… Через час ко мне заходите. Я пока ритуалы проведу, карты ошепчу… Он проводит, - Мадам тычет пальцем в одного из чернокожих официантов и удаляется, карикатурно потряхивая плечами.
* * *
- Ты отличишь его от других через час? - Ринка не сводит взгляд с указанного цыганкой парня, - Запомни, наш тот, у которого пресс оранжевыми змеями разрисован.
Я киваю. Предстоящий час ожиданий не радует. Мы обе с Ринкой сейчас в таком состоянии, что остановка и размышления попросту опасны. Наворотим глупостей, разругаемся, постыдно сбежим… или, что еще хуже, ничего не предпримем, а потом выяснится, что этот час как раз и был тем последним шансом, когда что-то можно было еще предпринять.
Ладно, постараюсь контролировать ситуацию. Себя займу глядением по сторонам - тут есть над чем потерзаться и временно забыть о последних событиях. А Ринку охумрю каким-нибудь праздным трепом. Я умею, я сильная. Димка, ведь, не зря говорил…
- Ой, вон ещё один с оранжевыми змеями! - восклицает Ринка, и сама себя прекрасно отвлекая от непозволительных раздумий.
Свет меркнет, делая недоступным разглядывание чужих телес. Что-то громко щёлкает, и в центре зала, очерченная резким светом прожектора, вырисовывается мини-сцена. Поначалу на ней лишь чёрный ящик. В точности такой, как от усилителей у наших звуковиков. Спустя миг рядом с ящиком вырастает облачённая во фрак длинная фигура фокусника.
- К нам бы в поезд его, - улыбается Ринка у меня над ухом. Похоже, ей отлично удалось забыть о гадалке и переключиться. Радуется она, конечно, не профессиональным достоинствам фокусника, а его смазливой физиономии. Эх, Казанова в юбке…
- Всех бы к нам в поезд, - отзываюсь, поддерживая ее отвлечение. - И это заведение, и его хозяйку. Тогда, по крайней мере, не пришлось бы тащиться черти куда. Правда, тур бы мы этим испоганили…
- Ха-ха, - отрепетировано вульгарно крякает Ринка, профессионально топя тревогу в сплетничаньи. - Только этой Мадамы нам и не хватало…Да уж! Не каждого можно научить пользоваться деньгами. Мадам как была цыганкой вокзального типа, так и осталась, несмотря на всю эту роскошь…
- А она работала на вокзале? Тебе Димка рассказывал?
- Нет, сама вижу. - Ринка нашла своему напряжению подходящий выход и теперь оттягивается в возмущении. - Такой роскошный клуб и такая, блин, никакая хозяйка… Неужто нельзя было хоть усы выщипать? Денег на поход к косметологу, я так понимаю, у нее нет? Какая неряшливость! Просто уму непостижимо!
На сцене случается некий накал страстей, и музыка становится настолько громкой, что Ринкины причитания не слышны. Не совладав с собой, с головой ухожу в разбор полетов.
Не такого, совсем не такого ждала я от приват-клуба "Чёрная роза". Во-первых, Димка, вкусу которого доверяла, прожужжал все уши, уверяя, что клуб "супер найс". Во-вторых, вывеска "Черная роза" по нервам шарахнула, сразу подбросив в голову ряд достойных ассоциаций.
А Димка все-таки - гад. В своем репертуаре: по имени клуб не величал до последнего момента, окружал загадочностью. И не только для меня. Ринке, вон, даже подробную карту проезда сюда нарисовал, а название клуба не сказал. Мечтал, должно быть, подкупить сюрпризностью. Как сорОк, падких на все блестящее. И чего он нас всегда так низко ставил?
В общем, ошибался Димка, не нравится мне здесь. При других обстоятельствах, происходящее не вызвало бы у меня ничего, кроме циничной ухмылки. И у Ринки, кстати, тоже, потому что человек без комплексов и человек без вкуса - далеко ни одно и то же. Обе мы с ней прекрасно знаем, что аляповатые пестрые обёртки чаще всего там, где нужно заглаживать вину за содержимое. А уж лобовые решения, вроде того, что гадалка обязательно оказывается цыганкой, и подавно навевают скуку.
Впрочем, роза меня действительно впечатлила. Вряд ли Димка мог предвидеть такое стечение обстоятельств, но вышло все опять именно так, как ему хотелось: я поверила Мадам, поразилась, сжалась в комок. Димка был бы в восторге. Я покорилась и уже не сопротивляюсь. Собираюсь выполнить его просьбу о гадании, несмотря на свою не раз продемонстрированную нелюбовь к подглядыванию в карты судьбы.
Нехорошее предчувствие клокочет где-то под сердцем. Чужая мистика - это всегда рискованно и неприятно. Я ведь, собственно, ничего не знаю о человеке, хищным ногтям которого собираюсь позволить копаться в моём прошлом и ворошить будущее. Знаю, что Мадам была давним близким другом Димы. Знаю, что она является владелицей киевской "Чёрной розы" и, по совместительству, первоклассной гадалкой. Теперь ещё знаю, что она оказалась неопрятно выряженной крупногабаритной старухой с чёрной родинкой на носу, припудренными усами и пронзительным взглядом. Вот и все мои сведения о Мадам. Мало. Слишком мало, чтоб доверяться…
Я уже почти готова заявить Ринке, что отсюда надо уходить. Кажется, она понимает это, и, словно погремушку перед младенцем, крутит передо мной меню.
- Ты посмотри только!
Ни я, ни Рина - обе далеко не девочки и совсем не провинциалки - никогда раньше не встречали таких узконаправленных названий коктейлей. "Между ног", "Виагра", "Возбудись!" - меню кишит подобными сентенциями. Эх, Димка, старый ты ловелас! Был бы здесь, пропесочила б я тебя по первое число за такое самонадеянное приглашение. До последнего момента, похоже, ты оставался уверен в своей неотразимости и в том, что "купил" нас с Ринкой с потрохами, несмотря на все свои безобразия…
Решаем сделать заказ, но нам отказывают. Перед сеансом Мадам алкоголь употреблять не рекомендуется.
- Тьфу ты, господи! - злиться Ринка, - Уходя, на зло перепробую у них тут все коктейли и начну буянить!
Из чёрного ящика, пустого секунду назад, выходят две новые официантки.
- Господа, делайте заказы! - поставленным голосом объявляет фокусник. - Девочки не любят простаивать!
Посетители начинают активничать. То там, то тут, над столом загорается светильник. Бледностаные официантки и черноликие официанты спешат на вызов. И те, и другие рьяно виляют бёдрами, и те и другие подобострастным кивком благодарят за преждевременные чаевые. Сминая денежные купюры, посетители вставляют их нарочито пикантно: кто за браслеты на щиколотках, кто под узенькую бечевку, обтягивающую бёдра, а кто и в щель между крепкими грудями.
Я разочарованно смотрю на фокусника. Выпустив всех официанток, он начинает возиться с превращениями платка. Номер средненький, подача материала бледновата… И это клуб под названием "Чёрная роза"?! Те, чьим последователем он стал, вряд ли одобрили бы подобный подбор артистов. Негодую, отбросив все личное. Возмущение сиюсекундным - лучший способ забыть глобальное. Народ, ну нельзя же так!!! В мыслях мгновенно вскипают прообразы:
Безупречная элегантность, шокирующее манерничанье, непревзойдённое эстетство, обворожительное офранцуженное "р-р"… Ах, Александр Николаевич…
Я не знаю кому и зачем это нужно,
Кто послал их на смерть недрожащей рукой.
Те же, о ком Вертинский писал эти строки, выжили его из страны. Вместе со всей белой эмиграцией, гонимый гражданской войной, Александр Николаевич покинул родину и поначалу обрёл пристанище в Константинополе. Как и все русские, попавшие тогда в Турцию, он свято верил, что селится на чужбине временно. "Красный террор скоро сожрёт сам себя", - шептали в каждой эмигрантской компании. - "Обездоленные дети смогут вернуться и залечить раны своей окровавленной Родине. Надо только дождаться момента…" "Россия, мы вернемся!" - дрожащей от чрезмерного употребления алкоголя рукой писали в дневниковых тетрадях…
Результат этого ожидания всем известен: скитания по миру затянулись для Александра Николаевича на четверть века, а большинство участников той волны эмиграции так никогда и не ступали больше на родные земли. Вертинсикй же, измученный поисками русскоязычного слушателя, исколесив весь мир и оказавшись в Китае, был вынужден в 1943 пойти на поклон к большевикам и просить разрешения вернуться домой. Война с фашистами на время ослабила кровавые запросы всесильных. До Вертинского снизошли, ему позволили вернуться, оставаясь невредимым…
Возможно (возможно ли, если судьбой все уже было соткано?), если б Сергей и Ариадна Эфрон - муж и дочь Цветаевой - вернулись на вожделенную родину, не в ужасном конце тридцатых, а тоже в 40-х, и их бы не тронули… Всего пять лет, а такая разница в приеме…
Впрочем, Ветринский, в отличие от Сергея Эфрона, кроме правильного времени возврата, отличался еще и безупречной репутацией. Он не сотрудничал со спецслужбами, чурался политики, и никогда не проявлял активности в каких либо других стихиях, кроме своей родной - артистической. В Москве Ветринского даже не арестовали, ни разу, кажется, не таскали на допросы, не клеймили в газетах.