- Помогите, кто-нибудь! - в киоске напротив мгновенно гаснет свет, и захлопываются ставни. - Вызовите скорую! Эй! - кричу в гулкую равнодушную ночь. Сотовый! Стоп, у меня же есть сотовый! Дрожащими руками лезу в сумочку, топчу кнопки бессмысленно.
- Свинтус! Вызови скорую! - говорю телефону. - Я в Киеве. Да. Правильно, сейчас наберу…
Отключаюсь, набираю названный номер. Требую помощи. Сейчас, немедленно, скорее!
- Потерпи, Димка, - шепчу ему бессознательному. - Они все поняли. Они обещали справиться. Они быстро. Они ж, не наши московские, которые по сорок минут на вызов едут. Они твои - киевские… Помнишь, ты их нахваливал?
- Здесь, сюда! - кричит парнишка из киоска. - Вот они!
Значит, не смылся, а за помощью побежал. Молодец мальчик. Слоновьи ноги сторожей заслонили свет.
- Отойдите, мне так не видно, дышит он или нет! - кричу им.
- Живой, - говорит один из трех. - Тот самый. А рука-то, а? Каково? Номер запомнила?
Это они мне. Какой номер? Бессмысленно сую им в лица свою мобилку.
- Не в себе, - кивают на меня. - Номер грузовика, спрашиваю, запомнила?
Закрываю глаза и молча тону в слезах. Легко, как игрушку, как куклу картонную, одним нажатием на педаль, одним мимолетным касаньем, обратили в свистящее кровавое месиво того, кто мгновенье назад еще крепко сжимал мою руку, дурачился и собирался отчитывать. Легко, как игрушку, как куклу картонную, одним нажатием на педаль…
* * *
Дальнейший текст гадалки проходит сквозь меня. Тяжело. Ох, нелегко переживать все заново. Наказал ты меня Димка этим визитом к гадалке. Наказал. Если всплеска боли моей добивался - получилось. Если нет - то так я тебя и не поняла до сих пор…
- Покроем прошлое. Итоги подведем. - говорит Мадам и украшает крестик тремя кинутыми картами. Червовые туз и семерка лежат наискок, будто гвоздички на могиле. Трефовая дама со скорбным выражением лица покоится рядом. - Счастье было, друзья были, переписка любовная…Покрылось все, - мадам кидает поперек троицы трефовую восьмерку. - раскаянием и муками совести.
Согласно киваю, хотя почти не понимаю сказанного. Сижу, как в тумане, невольно раскачиваюсь вперёд-назад, будто на полном ходу поезда. Сознание анализирует последние слова гадалки. Были? Были муки совести? А сейчас тогда что? Что рвет изнутри отчаянием, что физической болью давит к земле, заставляя горбиться. Нет, они не "были", они "есть", и нет от них никакого спасения…
- Успех был, поклонник был, лунная дорожка была, - продолжает Мадам, раскладывая карты ввером. - Покрылось все - ненавистью.
Удивленно смотрю на Ринку. Она все еще прячется за челкой. Плечи мелко подрагивают, будто она озябла или смеется.
- Не верь! - шепчу, привычно не стенсяясь присутствия гадалки. - Не верь! Не было ненависти. Муки совсети - были. Угрызения - да. Ненависти - никогда не было. Не верь…
- Была! - властно перебивает Мадам. - Карты знают, картам виднее. Ты покопайся в памяти, может, найдешь.
Цыганка посылает мне взглядом какой-то сигнал, и я тут же понимаю, что не права. Была, была ненависть. Позже. Когда ночь в больнице продежурив, и узнав, что Димки больше нет, я упала на мягкое сидение чьей-то машины и полностью отдала себя в руки толстощекого опера. Тот вел себя совсем запростецки. Представился Никифоровичем и без лишних мозгокрутств выложил все начистоту. И вот тут во мне проснулась ненависть. Руки в обивку кресла вцепились, желваки задергались. Поймать, найти этого маньяка. Нет, не ради мести… Просто, чтоб в глаза заглянуть. Чтоб понять, что за этими оптическими приборами у ненормального кроется…
А еще приступ ненависти был, когда я уже с Ринкой разговаривала. Никифорович довез меня до поезда, отпустил пока, а сам за расспрос остальных принялся. Народ тогда уже потихоньку съезжаться стал. Все ж думали - ночью выезд… Ринка примчалась одной из первых. Почувствовала что-то, забросила своего хахаля, к нам прилетела. Я с ней не разговаривала - едва мелькнув на кромке моего сознания, она тут же была вызвана к Никифоровичу. Успела только спросить у меня с убийственной надеждою:
- Это ведь неправда, да?
Я промолчала.
- Я, как чувствовала, - запричитала Рина. - Не хотела вчера уходить. Все мне подсказывало, чтоб не шла. В тракторе - лоб разбила о железяку, пока потом до такси шла - каблук сломала… Не нужно мне было идти… Расскажи, что было-то?
К счастью, после этих слов Ринку увели. И у меня было время подготовиться к отчету перед ней. Вот тогда и зародилась та новая ненависть - ненависть к самой себе.
НПВ
* * *
Входит молча. Плюхается на свою полку. Едва не ору: "Не садись! Там вчера Димка сидел…" Сдерживаюсь.
- Минус два! - говорит, сощурившись, глядя прямо мне в глаза. Перелазит ко мне, обнимаемся. Сидим прижавшись, за неимением слез, не ревем. Раскачиваемся, словно поезда на ходу. Медитируем.
- Легко, как картонная кукла летел, - рассказываю все абсолютно безжалостно.
- Знаю. - отвечает. - Никифорович просветил. Считают, что целенаправленное убийство. Водила гнался за Димкой. Как за дичью, как за кроликом… Зачем вообще вы пошли на эту идиотскую встречу? - Ринка тут же берет себя в руки, поворачивает заклепку двери, опускает окно, закуривает. - Плевать! - отрезает коротко по поводу всех запретов на курение в купе. Я присоединяюсь. И решаюсь признаться.
- Знаешь, - говорю, - Это я виновата. Не знаю, откуда водила тот взялся, и все прочее… Помнишь, я тебе про сбываемость моих аналогий твердила? Так вот. Я, дура, когда ты вчера ушла, возьми да ляпни: что ж, теперь Димка твой черед нас с Риной наедине оставить. Он и оставил… Это не считая всех предыдущих моих карканий… Я вообще теперь боюсь разговаривать.
Ринка смотрит на меня озабоченно. Ощущение, что сейчас за врачами кинется. Тут по ее лицу мелькает тень озарения. Кажется, она придумала, как меня разубедить.
- Странная ты, Марин, - говорит, деловито. - Сама ж меня учила, "кто виноват?" - отстой, "что делать?" - рулез. На фиг тебе эти самокопания?
- Это, Риночка, в случае, когда что-то можно поделать. А в нашей ситуации…
- Слушай, ну и что?! - психует Ринка. - Не хватало еще тебя потерять… Не смей впадать в сумасшествие. Ну и что? Ну, подумаешь, ну, сказала, будто он похож на Михоэлса, мало ли кто что говорит…
- На Михоэлса? - спрашиваю, а внутри все так и холодеет.
Михоэлс - знаменитый на весь мир режиссер единственного в совке еврейского театра. Артист до мозга костей. Заигрышный, яркий, обожаемый и зрителями, и соратниками. О, конечно, Дмитрий походил на него. Успешностью, уверенностью, беззаветной преданностью сцене. Да страстью к красоте сюжета, в конце-то концов… Человека такого влияния, как Михоэлс, объвить врагом народа было нельзя. Но и терпеть его инакомыслие на своей территории КГБ не могло. В Таллине, во время гастролей, его убили. Выйдя из театра, Михоэлс увидел, что за рулем сидит не его, а чужой водитель. Михоэлс насторожился и изъвяил желание пройтись пешком. Исполнителям срочно пришлось менять планы. Ранним вечером, на давольно оживленной улице, Михоэлса и его товарища сбил грузовик. Сбил? Впечатал в стенку, превратив в два мокрых пятна. Очевидцы умалчивали о том, что до этого грузовик буквально преследовал свои жертвы. Гнал, как дичь, как глупых беззащитных зайцев…
- Ну, да, на Михоэлса. А что ты под всеми предыдущими карканиями имела в виду? - настороженно спрщивает Ринка, интуитивно понимая, что где-то прокололась. - Разве другое что-то?
- Нет. Это. Конечно, это. - вру я, едва сдерживаясь, чтоб немедленно не побежать к передвижному начальнику.
Теперь все становится ясно. Дар угадывания сюжетов настиг меня именно тогда, когда я в него почти уже не верила. На этот раз настиг по-серьезному. Убил человека. Хуже - убил Димку. И даже еще хуже - не дар убил, а я. Не следила за языком, позволяла бесконтрольные аналогии.
- Я убийца, Рина… - шепчу проникновенно, в глаза ей заглядывая. Так противно делается от накатившей жалости к себе, что отдаю себя тут же на поругательство. На общественное презрение. - Я убийца, Рина. Пожалей меня!
- Слушай, приди, пожалуйста, в себя. - Ринка с досадой потирает царапину на лбу. - Прямо неловко рядом с тобой находиться…
- И не находись, - говорю. - Опасно. Слушай, поклянись, что никогда не прикоснешься к наркотикам.
- Это ты к чему? - Ринка пятится. - Марина, о чем ты?
- Ты дожна не позволить моим аналогиям сбыться. - шепчу горячо, с силой хватая Ринку за плечо. - Лайза Минелли, которую я все время на тебя вешаю, чуть не погибла от наркотиков, попросту поехала от них крышей, и еле вылечилась. А еще мне надо поговорить с Передвижным. Нет, мне он не поверит… Ты поговори! Пойди, спроси, не вешали ли кого-нибудь по его приказу. А если вешали, - сама уже понимаю, какую несусветную чушь несу, плюхаюсь на постель, сжимаю пальцами виски, чтоб прояснить мысли, договариваю устало. - Если вешали, скажи: пусть опасается родни повешенного… Я совсем дура, да, Рин? Риночка, просто понимаешь, у меня ведь всю жизнь последнее время так. Ну, то есть, я знаю - или всю жизнь, или последнее время, я знаю. Но это не важно. Важно, что они - сбываюстя. Только человека с какой-нибудь исторической личностью сравню - а зачем сравниваю, столько раз ведь обещала себе не сравнивать?! - как он пытается погибнуть именно так, как тот, с кем сравнивали, погиб. Пытается? О! Что я говорю! Уже не пытается! Уже - погибает. Димка ведь умер. На самом деле и на самом деле, как Михаэлос. Риночка!
- Не выдумывай, - Ринка, наконец, решает, что настал благоприятный момент и сообщает, зачем со мной нянчится. - Слушай, я понимаю, что сейчас не время… Но ты же вроде пришла уже в себя… В общем, расскажи мне о вашей последней встрече. Что он говорил? Вспоминал про меня?
Ах вот что тебя, девочка, интересует. Нам не важно, кто побиг, и как погиб, нам важно в чью честь он это сделал…
- Нет. - и не думаю проявлять снисходительность. - Не вспоминал. И про меня не вспоминал. Про Мадам твердил. Говорил, чтоб я сходила в ее клуб.
- Как-то это подозрительно… И меня тоже все к этой Мадам заманивал. Даже план проезда к ней нарисовал. И флаер дал на две персоны, чтоб, если в Киеве когда-нибудь скучать буду, туда зашла… Я еще подкалывала тогда, мол "что, на полставки к Мадам рекламным агентом устроился?" Но то давно было и в мирные времена. А тут перед смертью, всерьёз. - Ринка говорила, похоже, сама с собой. Когда хочешь в чем-то разобраться - проговаривать мысли вслух очень полезно для систематизации.
- Слушай! - меня вдруг осеняет. - А ведь это, похоже, было его последнее желание. Ну, чтоб я к Мадам погадать сходила. Вот такие вот ответные оккультные выпады… Я его - сбываемостью аналогий, он меня - гадалкою. Выходит, я должна пойти? Вдруг гадание откроет что-то важное… А может, Мадам - медиум? Может, Димка знал, что у Мадам имеется котакт с духами. Может, он знал, что сможет продолжить общение с миром живых через неё…
- Бред какой! - вскакивает Ринка, внезапно раскрасневшись. - Какое идиотское последнее желание! Все в его стиле! Не ходи. Знаешь, я сколько ни гадала, у каких суперведьм на приемах ни бывала - все сплошной бред. Ни разу никакой конкретики не сказали, а общих слов в виде лапши на уши понавешали. Черти что!
- Ты же веришь в гадания? - напоминаю осторожно.
- Верю. В сам процесс гадания - не в результат. Нервы успокаивает, время помогает это, ну… скоротать.
- Пусть это бред, - соглашаюсь. - Но я туда пойду. Димка просил сходить - значит, пойду. На сколько задерживают выезд? Так у меня еще целая неделя впереди. Давай свой план и флаера…
Мне моментально легчает. Жизнь снова на какое-то время обретает смысл. Нет, никаких надежд на гадание не возлагаю. Боюсь его даже, нервничаю… Но подозреваю, что этим своим походом хоть как-то, хоть частично искуплю вину. Своей мистикой я сломала Димкину жизнь, а значит, безропотно приму любые его мистифицирования.
* * *
К ужину собрался уже весь коллектив. Выражали соболезнования, отправлялись на беседу с Никифоровичем, возвращалсиь мрачные и подозрительные, снова выражали соболезнования, потом шептались между собой и выражали соболезнования уже повеселее. В ресторане, правда, пока держались сдержанно и скромно. С расспросами не лезли, дурацкими своими подбадриваниями пока не занимались…
- Похороны послезавтра, - сообщает Зинаида. - Администрация тура взяла все на себя. Вернее, я на них все взяла. Ну, на администрацию…
Я благодарно киваю, понимая, что вообще-то сама должна была бы заниматься всеми хлопотами… Сил нет. Совсем.
- Вот после похорон и пойдём к Мадам, - неожиданно заявляет Рина. - Что ты так смотришь? Думаешь, я тебя одну отпущу? Чтоб тебе там мозги запудрии и ты крышей поехала? Нет. Пойду с тобой. Тоже, может, хочу, чтобы мне знаменитая Мадам погадала. И потом, интересно ведь, что Димка имел в виду… Он мне ведь тоже самое говорил, понимаешь?
- О чем речь? - строго спрашивает Зинаида.
- Мы с Мариной пойдем выполнять последнюю волю Димочки. - будто всю жизнь ожидала этого вопроса, тараторит Рина. - Он просил, чтоб мы зашли в клуб к гадалке. Вроде как, она нам что-то суперинтересное сообщить должна.
Ну кто ее тянет за язык? Понимаю, ей важно создать иллюзию своей причастности, дескать и о ней Дмитрий, умирая, не забыл, и ей наставления передал… Но неужто нельзя укротить свою хочучку хоть временно?
- Ну ладно, сходите. - отвечает Зинаида так, будто у нее кто-то спрашивал разрешения. - Возражать не буду, хотя стоило бы.
Вообще-то в характере Зинаиды было бы обеспокоиться и помещать нам идти в такое сомнительное заведение. В былые времена она б не остановилась не перед чем и попросту бы нас не пустила. Ринке просто повезло, что подавленное состояние сделало нашу приму менее властной.
Вспоминаю, что сравнивала Зинаиду с Гурченко. Копаюсь в памяти, отыскивая угрозу. Не нахожу.
Конечно, что искать, когда все уже позади. Михоэлс уже сделал свое дело, и теперь, даже тысяча безобидных Гурченок ничего не исправят…Эх, Димка, Димка. Сорокалетний шалопай, как картонная кукла, бам-с, и все… забинтован, расчленен, скоро похороны…
* * *
- Все покроет - дорога казенная. Ехать будешь, думать, будешь. На развилке стоишь, выбор сделать должна. Посмотрим сейчас, что будет-то…
Силы мои иссякли, а гадание все продолжается. Не замечая, или делая вид, что не замечает, моей полной потерянности, Мадам продолжает провозглашать истину. Теперь, убедившись на собственном прошлом в правидости карт, я верю любому предложенному ими будущему.
- Помните, я говорила "худо"? - спрашивает Мадам. - Так вот, в сравнению с этим - гадалка тычет пальцем в очередной веер карт. - Там все хорошо было. Черное будущее, жуткое, страшное… - мадам поводила ладонью над картами, уставилась в свое любимое место на стене и вдруг… выпятила глаза, закатила зрачки, затряслась мелкой дрожью… В камине вдруг скамо по себе что-то полыхнуло и разгорелось пламя в два раза больше прежнего. - Сумасшествие вижу. - низким, грудным, совсем не своим голосом заговорила Мадам. - Переживать будешь, страдать будешь, содеянным мучаться. Не выдержишь воспоминаний. Каждую ночь убиенный сниться станет, сначала живой, потом не совсем, потом вовсе мертвый… Больницу вижу. Лекарства успокоительные. Рассудок прикинется ожившим, но едва одна останешься - снова муки призраков. Мертвые так просто не отпускают. Кошмары не отступят, пока не добьются своего.
- Что за чушь?! - кричит Ринка, наблюдая, видимо, мое состояние. Я же не в силах произнести ни слова. Со лба сочится струйка пота, а я даже не могу протянуть руку за салфеткой. Надо успокоиться, надо взять себя в руки. Впрочем, зачем? Я знала, что этим кочнится. Знала, что я близка к помешательству, и процесс разрушения рассудка ускоряется с каждой новой моей мыслью о Димке. О том, как беззвучно, легко, словно кукла картонная…
- Что за чушь?! - разрывается Ринка, отчаянно пытаясь вывести меня из полузабытья. - Какие кошмары? Что вы такое говорите? Чего своего?
- Чем покроется… - вопрошает сама себя Мадам, и сама же себе отвечает. - Самоубийство. Смерть через повешенье. Вот твое будущее.
Зрачки Мадам внезапно возвращаются на место. Одергивается, отряхивается, оглядывает нас подозрительно…
- Ну что, все поняли? - трещит, глядя на притихших нас. - Цыганка все знает, цыганка все скажет… Я ведь еще немного медиум. Так что иногда даже больше, чем карты видят, сказать могу… Перепугались, да?
- Нет, - шепчет Рина. - Не перепугались. Просто не верим. В такое невозможно поверить! Зачем вы делаете это? Зачем?! - Ринка вдруг протяжно всхлипывает и воспаленными красными глазами цепляется за меня. - Марина, пойдем отсюда. Уходим, слышишь?
Я слышу, но не могу отреагировать. Рассудок узнал о своей неминуемой гибели, впал в аппатию и отказывается руководить организмом. Ринка хватает меня за руку. Грубо, нервно:
- Пойдем! Нам ни к чему слушать это шарлатанство.
- Куда же вы пойдете? - криво усмехается цыганка. - Гадание не окончено. Вы ведь прослушали только один вариант будущего. Другой исход, я так понимаю, вас не интересует?
Ринка молча бросает мою руку и опускается на свое прежнее место. Смотрит на Мадам исподлобья, скрежещет зубами.
- Ну? - говорит настойчиво.
- Что ну, что ну?! - квохчет Мадам. - Ты на цыганку не кричи, ты на себя кричи. Карты вижу, карты знаю, карты говорю…
- Ладно, ладно, - перекрикивает Ринка. - Какой другой вариант?
- Покрылось все казенной дорожкой. На развилке стоишь, одно из двух будущих выбираешь…
- Мы это уже слышали! - шипит Рина, в приливе мощного бешенства. Несмотря на все пережитое, ни разу не видела ее такой. Не удивляюсь. Просто аппатично отмечаю этот факт на краю сознания.
- Второй вариант - раскаяние. Покаяние, признание, наказание. Убийца должен быть осужден. Смерть - не лучшее наказание. Духи отступятся, если в мире живых воцарится справедливость… Иди навстречу справедливости, и спасешься…
И тут меня мгновенно отпускает. Хохочу во все горло, захлебываясь чаем, который пытаюсь выпить для успокоения. Ай, да карты! Ай, да бред!!!
- Рада бы! - говорю, - Рада бы покаятся и восстановить справедливость. Да только, покаявшись, прямиком в описанную первым вариантом психушку и попаду. Неужели непонятно? Советовали бы уже что-нибудь реальное…
Ринка смотрит на меня в совершенном обалдении. Цыганка тоже опешила. Ну, конечно, мне саван себе шить впору, а я смеюсь, как пришибленная. Ну, как им объяснить? Как втолковать, что жизнь - не главное, что у меня есть, и жизнью этой я с некоторых пор не дорожу совсем… Впрочем, зачем объяснять? Главное, сама это понимаю и никакого будущего уже не страшусь. Вот теперь - можно и уходить.
- Сокровенная карта! - удерживает гадалка очередным объявлением. - Главная… Смотрим… Это страх. - сообщает она уверенно, вытаскивая из-под червовой дамы припрятанного пикового короля. - Он гложет тебя, не дает спать, ни на миг не оставляет в покое. И уйдёт он лишь в одном варианте будущего. В первом - никогда не сгинет, окаянный.
- Страх? - переспрашиваю. - Неправда. - говорю изумленно. Неужто эти карты все-таки врут? Нет у меня никакого страха…