– Ребят, вы собирайтесь вдвоем, без никого и пишите, репетируйте. Вам нужно что-то новое сделать. На одном и том же вы долго не продержитесь.
Йоха грубо оборвал ее:
– Ну тебе-то это зачем? Это касается только нас! Поняла?
– Поняла, – кивнула Влада.
Митька запнулся. Его покоробила Йохина грубость. Йоха злился на желание любовницы проникнуть в его жизнь. А Влада шла и думала о том, что ничего их наверное не связывает, кроме этой дурацкой аферы под названием "собственное дело", в которое никто не верил, да еще общая квартира, снятая на занятые деньги…
Разговор развалился. Морозное небо склонилось над городом, фонари тускло светили в холодном воздухе. На обратном пути троица больше молчала, каждый был погружен в свои мысли.
Возвращение их восприняли радостно, сигареты выкурили очень быстро…
Глава 37. Дикая жизнь
Вот значит: лежит Йоха в ванне, горячая вода бьет струей, давая пышную пену; пар поднимается к потолку и оседает там тяжелыми каплями. Лицо Йохи лоснится от пота, и он периодически стирает его ладонью. При этом он ухитряется курить сигарету и читать книгу. На краю ванны чашка с остывшим чаем и долькой лимона. Полотенце свисает с перекладины над Йохиной головой так, чтобы Йоха мог дотянуться рукой до него и вытереть пальцы. Он старается не замочить книгу и сигарету.
В таком положении он может находится до нескольких часов. Йоха отрезает себя от мира закрытой дверью и шумом льющейся воды. Он всегда включает максимальный напор, чтобы ни один звук не проникал извне.
Нельзя прерывать этот процесс! Ни в коем случае! Ни-ни! Это вам не какое-нибудь пошлое омовение тела, нет, тут другое! Йоха в ванной – это нечто! Это действо, неподдающееся объяснению. Рискну предположить, что это некий внутренний, самосозерцательный процесс… Йоха впадает в такие длительные заплывы периодически, и причина им всегда одна – депрессия. Или по русски – хандра.
Близкие друзья хорошо осведомлены об этой Йохиной странности и часто посмеиваются над ним. Особенно тогда, когда Йоха начинает рассуждать о своем уходе в леса. Места ухода разные: Алтай, например, или Тибет… Йоха периодически порывается куда-нибудь уйти. Даже уходит: раз в год примерно, на несколько дней. Он очень любит всякие туристические принадлежности: рюкзаки, палатки, спальники, коврики… У него даже есть своя палатка, причем такая, о которой он мечтал с детства: шатровая. Йоха очень гармоничен на лоне природы. Он с удовольствием посидит у костерка, для которого сам же нарубит дров, потравит байки с народом. Он очень любит купаться в реке, но особенная его страсть – море. Он прямо-таки бредит морем. Может говорить о нем бесконечно, но… увы, бывает там крайне редко.
Малознакомые с Йохой люди обычно открыв рот слушают его трассовые рассказы. О! А рассказывать Йоха мастер! Он был везде! Он жил на Урале, проехал весь Казахстан с дальнобойщиками, ходил по горным районам Таджикистана, жарился в пустынях Средней Азии, стоял на границе с Китаем, жил в Абхазии, в горных аулах, питался мамалыгой и сыром из козьего молока. Таскал на своем горбу контрабандные серебро и редкоземелы в Прибалтику. Работал в археологических партиях в Крыму, копал Херсонес. Тусовался с хиппи в Киеве и Питере… Да разве все упомнишь?! Вы его сами послушайте, это стоит того. Главное, не попадите к нему в период, когда Йоха принимает ванну, замучаетесь ждать.
Да, я еще не упомянула о многочисленных фестивалях самодеятельной песни, в коих Йоха принимал самое деятельное участие. Разложите перед собой карту бывшего Союза и добавьте к вышеупомянутым местам пребывание нашего героя в Белгородской и Воронежской областях, а так же Пензу и Саратов и еще много-много городов и деревень нашей некогда необъятной Родины.
И не слушайте вы его друзей, которые обещают Йохе построить специально для него огромный бассейн с непрерывной циркуляцией воды, с непрерывной подачей сигарет и чая, ну и конечно же – библиотекой. (Боюсь, что книги будут отсыревать, но ведь можно придумать хороший кондиционер…) Так вот, не слушайте вы их, они завидуют! Завидуют мечтательному Йохе, лишенному практического взгляда на жизнь. Да, он не любит спать в палатке (на коврике очень жестко). Да, он ценит хорошую кухню. Да, он чаще плавает в ванне, чем где либо еще. Но никто, никто не может запретить ему мечтать! Поэтому слушайте Йоху! Может быть, вам тоже захочется уйти пешком в Крым, к теплому морю, подержать в руках черепки, бывшие когда-то вазой (или ночным горшком, что не так уж и важно! ). Главное – ты сам их раскопал! Коснуться рукой шершавого мрамора, осыпающегося под временем, послушать песни старцев высоко в горах на закате… Провести несколько безумных, бессонных ночей где-то на краю земли, среди костров и палаток, с обожженными солнцем людьми, опьяненными музыкой и водкой. И самому написать какие-то совершенно гениальные строки и прокричать их на весь мир, пусть услышат! Верьте Йохе! Так и есть, так будет, и не с кем-нибудь, а с вами! Когда вас достанет сытое, безрадостное существование у ваших телевизоров, в ваших коробках, вспомните, что есть люди, которые могут по-другому. И не судите их, они для того пришли в этот мир, чтобы вы поняли его красоту.
Глава 38. Куда уходят поэты
– Я уже решил, – отрешенно сообщил Сенька, глядя куда-то огромными библейскими глазами.
Тусовка замерла, столпившись в коридоре. Несколько пар глаз уставились на пришедшего. А он стоял: тоненький, как струны на его гитаре, в длинном черном пальто, с откинутыми черными локонами и улыбался. Йоха не выдержал первым:
– На кой черт тебе армия, Сенька?! – взвился он. – Ты подумай, какой из тебя солдат?!
Сенька перевел на него взгляд своих удивительных– глаз и ответил:
– Все ходят…
– Кто все?
– Ну, вообще…
Влада отделилась от стены и заметила:
– Ребят, может мы в кухню пройдем, а? – Присутствующие зашевелились. Сенька стал раздеваться, ему помогли стащить пальто и повели на кухню. Он сел как всегда на корточки, спиной к батарее, откинул волосы за спину…
– Сень, волосы не жалко? – спросила Влада.
– А чего их жалеть, опять отрастут.
– Сенька, ты с ума сошел! – Йоха громыхнул табуреткой, выдвинул ее в центр кухни и уселся напротив Сеньки, уперев ладони в колени:
– Ты о матери подумал?
– Думал…
– Ты хоть знаешь, что загремишь сразу на Кавказ?
– Не, сначала в учебку.
– Ага, на месяц! А потом под пули! Кого от кого защищать будешь? На кого воевать? Сенька, ты ведь поэт!
– Поэты тоже воюют. Лермонтов…
– Ага! Байрона еще вспомни!
Тусовка молча курила и прихлебывала остывающий чай. Влада засуетилась:
– Сень, на бутерброд, съешь, – она стянула с тарелки на столе самую большую сосиску и, зажав ее между кусками булки, протянула будущему солдату.
– Спасибо, – благодарный взгляд в ответ. Сенька совсем расслабился и стал жевать бутерброд. Денис взял гитару и стал что-то бренчать.
– Дис! – обратилась к нему Ярка, – сходи, купи шампанского. Денис выдержал паузу, потом медленно поднялся:
– Кто со мной? – обратился он к окружающим.
– Я! – откликнулся Йоха. – А ты все-таки подумай! – опять приступил он к Сеньке.
– Угу, – невнятно произнес жующий поэт.
– Бабули давай, – Денис топтался возле Яры. Девушка томно протянула руку с сигаретой, указав на сумочку. Сумка была передана. Яра повозилась в ней, доставая деньги:
– Вот, – протянула несколько крупных купюр Денису, – купи еще соку и сигарет, и… – Она подкатила глаза, задумавшись. Тусовка напряженно ожидала: деньги водились только у Ярославы, и она почти всегда была "царицей бала", так сказать.
– И еще печеников к чаю! – прервал ее размышления Йоха.
Яра вздохнула. Денис с Йохой ушли в коридор одеваться. Влада опять поставила чайник на плиту. Лера с Митькой о чем-то шептались в углу. Сенька доел свой бутерброд, вытер руки о штаны и потянул к себе гитару. Он запел тихонько про хромую собачку, у которой к тому же не было никакой клички и что-то случилось с глазом. Она долго бежала где-то за кем-то, и финал у всего этого был страшно грустным…
Дубов спал в комнате на полу. Уж он-то от армии отмазался, все через тот же психодиспансер. Митька давно благополучно отслужил. Остальных эта проблема волновала мало. Лишь один Сенька, доморощенный поэт с глазами библейского пророка, зачем-то упорно рвался в солдаты, при том бедламе, что творился в стране. Мужчина вырос и уходил из-под опеки матери. Он хотел стать самостоятельным.
Через месяц тусовка гуляла на свадьбе Леры с Митькой. А еще через два задумчивый Сенька наступил на мину, ему повезло: разворотило ступню. На этом его служба окончилась. Мать устроила скандал во всех инстанциях, и Сеньку отпустили на альтернативную службу. После госпиталя Сенька стал разносить военкоматовские повестки, надо сказать: очень недолго, ибо Сенька не любил военкома, а военком не любил Сеньку… Зато, как ликовала тусовка!
Глава 39. Утро Нового года
– А куда он уехал?
– Не знаю, он не сообщил, – развел руками Йоха. Борька подумал и спросил снова:
– А почему?
Йоха засмеялся:
– Ага! Сейчас, мудрец будет тебе объяснять свои поступки.
– Почему мудрец?
– Потому…
Борька заерзал на месте, он явно не соглашался с Йохой.
– С чего ты взял, что он мудрец? Ну дошел мужик до чего-то… Может, он сам ученик еще. Чего он бегает с места на место? И вообще, чему он тебя научил? – Йоха вздохнул:
– Борьк! Ты не понимаешь! Научить нельзя, можно научиться. Когда ученик созрел, у него появляется учитель. Я не созрел. Но учитель все равно пришел, чтобы указать мне направление. Видимо я слишком долго плутал в темных коридорах…
– Ага! И поэтому ты баб собираешь, всех подряд, якобы по велению учителя. Тоже мне – искатель мудрости! В каком месте?
– И в этом тоже… Если мы ничего не знаем друг о друге, как можно претендовать на большее?
– Не знаю, – подвел черту Борис, – надо что-то делать! Надо учиться, надо искать, общаться с новыми людьми, испытывать новые ощущения… А вы тут все тусуетесь и тусуетесь. Смотреть противно! Ты понимаешь, что все это исчерпало себя?
Йоха сидел, понуро опустив голову. Раннее утро Нового Года смотрело в окно серым, тусклым глазом. В кухне было холодно. На столе остатки ночного пиршества. Через стол, напротив сидит Борька: уверенный в себе, вальяжный, студент театрального ВУЗа… Йоха почувствовал себя неуютно. Как будто нечем было крыть, нечего ответить. Ненужный какой-то разговор получился… Но Борька вдруг сжалился:
– А помнишь? – мечтательно спросил он. И Йоха мгновенно встрепенулся, зажглись глаза, хмурая физиономия осветилась улыбкой:
– Помню! А как мы ездили с тобой в Абхазию?
– Ну ты был нуден!
– Ха-ха-ха!
А на плите уже закипал чайник, и много вкусного осталось на столе и в холодильнике, и не кончались сигареты. В тучах за окном мелькнуло солнце, обещая морозный, свежий день. Начинался Новый Год, который изменил все…
Глава 40. Псалом
Отец умирал.
Сначала ему сделали операцию, потом пошли метастазы… Он слабел на глазах. Из красивого, не старого еще мужчины, отец стремительно превращался в полуживое существо, с трудом передвигающееся по квартире.
Последние полгода он потерял интерес ко всему; мозг его, ослабленный борьбой за жизнь, болью и страхом, отказывался воспринимать действительность. От прежнего отца осталась только бородка клинышком…
Он умер неожиданно. Все знали, что он умирает и видели, как он мучается; но к его мучениям привыкли. Ведь он рядом, не важно, в каком он состоянии. Его присутствие сохраняло видимость полноценной семьи. Здоровые в своем эгоизме, близкие не хотели его освобождения.
Он умер на страстной неделе, в пятницу. Около пяти часов утра позвонила мать и сказала Йохе, что отца больше нет.
Двое суток Йоха выполнял какие-то обязанности, которые, по его мнению, ничего общего не имели с его скорбью. Отца он любил.
Стоя у гроба и читая Псалтырь, некрещеный Йоха, выросший в семье, где не было верующих, не понимал…
"Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его…"
Глава 41. Гениальная цепочка
Мирон Лукич Бедношея – один из тех "бизнесменов", что таскают с голодной Украины "не кондицию" в относительно благополучные города России. Денег у него нет, но очень хочется ему денег…
В прошлом инженер-строитель, теперь средней руки шмандралер, Мирон Лукич лелеет мечту: как он, взяв бракованную посуду в Харькове, привезет ее в Воронеж, там обменяет все это на рыбу, нет, извините, на муку. Муку отвезет в Архангельск, обменяет на рыбу, продаст рыбу и купит велосипеды, которые и отвезет в Харьков, чтобы обменять на посуду… Формула такова: товар – деньги – товар, и так без конца, видимо важен сам процесс.
Вот на него-то тусовка и вышла. В гениальной цепочке появился еще и Казахстан, девственно-чистый, сулящий огромные прибыли… И загорелся наш господин Бедношея! И захотелось ему превратиться из мелкого спекулянта в крупного воротилу. Замаячили пред светлыми очами бывшего Харьковского инженера горы "зеленых" хрустящих бумажек… Развели пацаны взрослого дяденьку. Закрутилось, завертелось колесо. Кто кого обует?
– Вы, ребята, тренируйтесь! Торгуйте посудой… Денег? Денег я вам не дам!
– Нет! Лукич! Ты нам телефон оплати и в командировку ехать, срочно! Факс пришел, с вызовом…
– Так может они оплатят?
– Может и оплатят, но ты деньги сейчас давай!
Так и пошло. Тянули ребятки с Лукича деньги, загоняли его посуду по дешевке и брали из этих сумм. А денег требовалось много… Лукич приуныл, глядя на расходы. Денег нет и товара нет, а ребятки разводят руками и улыбаются. Кормили Бедношею авансами, состоящими из рассказов Влады о несметных богатствах, которые вот-вот посыплются на него, как из рога изобилия…
Но богатства не сыпались. Лукич был патологически жаден, а это сильно тормозило процесс развития фирмы с диким названием "ФБГ". Обе высокие стороны: тусовка и Мирон Лукич, все дальше и дальше отходили друг от друга. Началось с элементарного недоверия, кончилось откровенной ненавистью.
Влада, к тому моменту пробившая-таки большой заказ с предоплатой, быстренько позвонила куда надо и отменила договор, здраво рассудив, что один злобствующий Лукич лучше Интерпола… Попадать на огромные суммы, не поимев с этого ничего, Влада не хотела. Остальные члены команды только моргали глазами да кивали. Год, положенный на то, чтобы создать крупнейший в своем роде концерн, явно не удался.
Лукич вдруг взъерепенился и стал наезжать на своих бывших партнеров. Требовал возвращения сумм, возобновления контрактов. Дошел до того, что стал угрожать. Влада перестала подходить к телефону. Появились какие-то люди… Кому-то били морду… Митьку совсем запугали. Влада металась меж нескольких огней. Ей надоело бояться, она пошла на стрелку к Лукичу.
Просидев у своего патрона с полчаса в обществе четырех мужиков и послушав не очень изысканный мат, она поняла, что дальнейшие отношения потеряли всякий смысл. А уж когда ей пообещали, что за долги продадут в Турцию, откровенно развеселилась Крыша Лукича, высокий молодой кавказец, не выдержал и спросил:
– Куда ты полезла, женщина? А?!
Влада посмотрела на него, прищурив глаза, и спросила:
– У тебя есть жена?
– Есть.
– И дети есть, наверно?
– Да.
– А твоя жена думает о том, чем она накормит своего ребенка?
– Но я же – мужчина! – возмутился кавказец.
– А в моей семье мужчина – я! – твердо отчеканила Влада. Кавказец посмотрел на нее задумчиво, потом перевел взгляд на Лукича, тот сидел, вжавшись в кресло.
– Слушай, ты им зарплату платил?
– Нет, но…
– А чего ты хотел, чтоб они не воровали? Кушать все хотят. На что им жить! – он пожал плечами.
– Одну ее, – Лукич указал на Владу, – я бы содержал, а всю эту компанию… В общем, пусть пишет расписку: сколько она мне должна и когда отдаст.
– Расписку? – усмехнулась Влада, – ладно, я напишу расписку. Бумага все стерпит…
Ей выдали клочок бумаги, где она написала, что требуемую сумму вернет в течение месяца, а дальше начинает работать счетчик. Расписалась, довольный Лукич взял бумажку, прочитал, покивал головой и, сложив, спрятал в портмоне. Влада поднялась, чтобы уйти. Мужчины также поднялись со своих мест. Ее больше не удерживали. Кавказец пошел с ней к выходу, чтобы открыть дверь. Они простились, кивнув друг другу.
На лестничной площадке маялся пьяный Гришка – родственник господина Бедношеи.
– Владочка! – размазывая пьяные слезы, возопил он и полез обниматься. Влада заставила себя улыбнуться и постаралась отстраниться от мокрых Гришкиных губ.
– Эх! Жизнь! Ты прости их…
– Я не в обиде.
– Я-то, я-то ведь без дома остался! Дом-то продали, а денег нет, все на долги забрал он, – Гришка махнул рукой в сторону двери.
– Как же так? – Влада уставилась на него, не понимая.
– Раздел меня родственничек! Племянничек… Говорит, что ты виновата, – Гришка искательно заглянул ей в глаза.
– Я?
– Ну, ты и твои у него деньги брали, – залепетал Гришка.
– И весь твой дом выбрали, – уточнила Влада, – Эх, Гриша, Гриша!
– Да я знаю, что не ты, – вздохнул пострадавший от родственника Гришка, – это я так, лишь бы поговорить… Я же тебя люблю! – и он опять полез целоваться. – Хоть раз поцелую, пока пьяный, трезвый не решусь.
Влада вывернулась, похлопала Гришку по плечу, пожала ему руку и повернулась уйти.
– Постой! Погоди! – Гришка скрылся за дверью квартиры и быстро вернулся с букетом пионов.
– Вот, тебе!
– Спасибо…
– Не обижайся!
– На тебя, Гриш, да никогда!
– Ну, прости…
– До свидания. Ты тут единственный мужик! – твердо сказала Влада и пошла вниз по ступенькам. Гришку она больше не видела, никогда.
Дениса снова выручили…
Митьку продолжали преследовать люди Лукича. Они приходили с завидной регулярностью, пугали Леру, беспокоили больного деда. В один из вечеров Денис, зашедший к Митьке посидеть в спокойной обстановке, напоролся на вымогателей. Послушав привычный поток угроз и не сказав, как обычно, ни слова, Денис собрался и удалился… На следующий день он явился к Митьке прямо на работу. В белом плаще, руки в карманах, лицо застывшее.
– Идем, – коротко бросил Митьке. Митька все понял, быстро переоделся и они поехали в маленькую конторку, снимаемую Лукичем на территории какого-то заводика. Лукич был на месте. Денис с Митькой вошли, не стучась.
– Здравствуйте, Мирон Лукич, – задушевно начал Денис.