Хозяйка "Мефисто" сложив красивые руки с накладными ногтями на своей круглой коленке, мягко спросила:
– Что же вы теперь намерены предпринять?
– Я пришел к вам, Лариса Андреевна.
– Ко мне?
– Честно говоря, я навел справки о вашем клубе, о роде ваших занятий, и мне вас рекомендовали с самой лучшей стороны. Я хочу вас попросить об одолжении. Не так давно вы уже помогли нам, помогите и на этот раз. Посоветуйте, где и как нам искать пропавшую пленку. Дайте маячок, Лариса Андреевна! – сказал Векшин.
– Павел, признаться, я весьма польщена такой оценкой моих скромных возможностей, но боюсь, что в вашем случае я бессильна, – сочувственно улыбнулась Лариса Андреевна.
Пауза. Векшин поднялся.
– Ну что ж, очень жаль. Надеюсь, что не отнял у вас много времени. Спасибо вам и всех благ.
Дамы тоже поднялись, и Лариса Андреевна сочла нужным сказать на прощание:
– Вы знаете, человек должен ясно осознавать предел своих возможностей. Как и быть готовым к разного рода неожиданностям.
Векшин обнял за талию стоявшую рядом Елену.
– Когда загадочная женщина загадочно говорит, я всегда испытываю чувство восхищения. Буду рад побеседовать с вами как-нибудь в обозримом будущем. А сейчас разрешите откланяться – дела.
– Кажется, вы несколько раздражены, Павел Артемьевич? Не печальтесь! Ступайте к себе в гостиницу и как следует выспитесь. Утро вечера мудренее, – сказала Лариса.
Векшин поблагодарил за материнское напутствие (а что ему еще оставалось?) и обратился к своей спутнице:
– Ты идешь?
– Да, сейчас.
– Я жду тебя у выхода.
Обе женщины проводили его взглядом.
– Да-с, горяч он у вас, Елена!
– У меня? А впрочем, он действительно быстро закипает, насколько я помню. И при этом всегда успокаивает других скандалистов. "Ребята, давайте, жить дружно!". Но кота Леопольда из него все-таки не выходит, – заметила Елена.
– А вы молодец! Так элегантно начать выполнение наших договоренностей! – оценила Лариса Андреевна.
Елена подняла правую бровь, отчего на лбу появились несколько морщинок, "упрямых", как называла их ее мама,
– А вы какая молодец! Так элегантно проделать комплекс юбочно-чулочных упражнений! До свидания, Лариса Андреевна!
Некоторые из роскошно одетых посетителей ресторана в эту минуту вновь начали встревоженно принюхиваться. В воздухе снова запахло паленым.
…Векшин, заранее вызвавший машину из группы и отпустивший водителя, гостеприимно распахнул перед ней дверь раритетной теперь правосторонней "Тойоты".
– Время еще детское. Может быть, прокатимся по знакомым местам? – предложил он.
– У тебя же, кажется, дела, – сказала Елена.
– Я соврал.
– У тебя же кино украли! – попыталась задеть за живое Елена Николаевна.
– Общение с тобой как раз и должно вдохновить меня на поиски в правильном направлении. Поверь мне, я знаю. Ну и, кроме того… Ты теперь мое самое главное дело! – пустил в ход он свой последний аргумент.
– Хорошо, будем считать, что я не расслышала твоей грубой лести. И куда же мы поедем? – спросила Елена.
– Я предлагаю на Приморский.
В машине Векшин пытался трижды ее поцеловать, раз семь взять за руку и один раз обнял. Сопротивление было почище французского.
– Смотри на дорогу. Ты сможешь меня поцеловать, только тогда когда я разрешу! – говорила Елена неприступная и сегодня особенно прекрасная.
– Ого! У нас что, теперь все будет по-новому? – спросил он.
– А у нас "будет", ты думаешь? – спросила она.
– А ты?
А на Приморском бульваре и в его окрестностях окончательно прощалось с одесситами и гостями города южное лето. Каштаны изрядно поредели, и заходящее октябрьское солнце в эту минуту мало чем напоминало любвеобильное июльское и даже сентябрьское. Векшин припарковал машину на стоянке неподалеку от Оперного театра, и они направились к памятнику Дюку Ришелье. Наблюдательный прохожий наверняка заинтересовался бы этой странной парой. Мужчина и женщина медленно брели по бульвару, не пытаясь даже заговорить или "соприкоснуться рукавами".
"…Вот здесь он меня угостил растаявшей шоколадной конфетой".
"…Вот здесь, кажется, она устроила мне маленький ревнивый скандал".
"…А вот тут он прижал меня к каштану, расстегнул лифчик и попытался залезть под юбку".
"…По-моему, на этом дереве сидел ошалелый кот, и мы вместе со всеми обсуждали варианты его спасения".
"… А здесь я увидела его с этой крашеной дурой. Наверное, и ее он тоже уверял, что она отлично целуется".
Они дошли до скамейки, где сиживали когда-то, уселись на нее и, не сговариваясь, начали осматривать сиденье. Нашла Елена: "Паша+Лена=Amoure". Векшин вырезал эту сентенцию тщательно и глубоко, будто предвидя, что через несколько лет ее будут инспектировать заинтересованные лица.
Елена Николаевна провела рукой по щербатой доске.
– А я так и не поняла, когда ты успел это написать. Ночью что ли?
– Захотелось сделать сюрприз любимой девушке. Тогда я еще мог позволить себе поступать как мальчишка.
– А-а… Понятно.
– Что тебе понятно? – насупился Векшин. А потом вдруг подхватил молодую женщину на руки. Она ойкнула, но не сделала попытки освободиться.
Векшин поцеловал ее в висок. Она вздохнула и попросилась домой. Паша отвез ее в гостиницу. Чего там лукавить, ему действительно нужно было подключаться к поискам "Другой жизни". Но сначала он путем шантажа ("если не согласишься, назову твоим именем главную героиню фильма, когда найду его") и угроз ("будешь меня сердить, опубликую мемуары с эротической версией наших с тобой взаимоотношений") заполучил у Елены обещание встретиться с ним завтра.
Еще один одесский день Векшина должен был завершиться работой. Проводив Лену до дверей ее номера, он помчался на киностудию, где в 361 кабинете производственного корпуса обосновалась его съемочная группа, а также круглосуточный штаб по поиску исчезнувшего фильма "Другая жизнь".
VIII. А ну-ка, девушка!
Елена Николаевна, не раздеваясь, забралась с ногами на кресло и призадумалась. Она прислушивалась к себе и не могла разобраться, чего ей хочется больше: немножко порыдать или хорошенько поесть. А еще лучше поесть и выпить. Елена была из тех женщин, у которых нервное расстройство вызывает аппетит. И поскольку понервничать ей сегодня пришлось достаточно, желудок возопил. Несмотря на ужин в ресторане, где она, признаться, попросту рисовалась перед Векшиным. В конце концов, резонно решив, что пореветь ей будет удобней на сытый желудок, Елена решила, как следует перекусить. Больше всего ей сейчас хотелось жареной картошки с грибами, но в условиях южного да еще ночного города такое меню было из разряда несбыточных. Елена Николаевна решила заказать еду в гостиничном ресторане. К шашлыку, например, она относилась тоже очень хорошо, видимо в силу генетических причин: прадед ее по материнской линии был армянином из Тбилиси. Но телефон ресторана в ответ только пульсировал короткими гудками, и Елена Николаевна решила спуститься вниз, чтобы добыть еды во что бы то ни стало. Кто сказал, что женщины бывают хищницами только по отношению к мужчинам?
Было уже за полночь, но из дверей заведения доносились звуки музыки в стиле "русский шансон", оживленные голоса и бряцание посуды. Голодная учительница уселась за ближайший к двери столик и оглядела зал в поисках официанта.
Народу в одноименном ресторане гостиницы "Аркадия" было немного. Но почти все посетители являлись активными отдыхающими. Елось и пилось, а также танцевалось, целовалось и обнималось здесь сегодня по полной программе. Официанток было две. Они сновали между столиками с подносами и не обращали никакого внимания на новенького посетителя.
Лена начала потихоньку злиться. Наконец одна из пышнобедрых див возникла перед ней и в ответ на просьбу принести заказ в номер отрезала:
– Мы так не обслуживаем. Кушайте здесь!
Лена вздохнула. Праздничная атмосфера кабака действовала на нее раздражающе, но голод все же не был даже дальним ее родственником, и она заказала-таки шашлык и, спустя положенное время, впилась зубами в сочное мясо. По мере того как Елена Николаевна расправлялась с шашлыком, ее телесное самочувствие улучшалось, чего нельзя было сказать о духовной составляющей ее сложной натуры. Более того, ее внутреннее "я" вот уже несколько минут испытывало безусловный дискомфорт под воздействием одного очень тревожного фактора. Почти с самого начала ее скромного ужина, Елена Николаевна чувствовала, что за ней наблюдает какой-то тип или даже "типчик" с явно выраженными признаками кобелиного интереса и такого же упрямства.
Теперь, когда она насытилась и перешла к мороженому, Лена взглянула на типчика в упор: "Ну и хлыщ!". Она не смогла удержаться от улыбки. Белоснежный костюм, черная бабочка, весомый перстень на пальце недвусмысленно свидетельствовали о солидности этого господина. Но оттопыренные уши, нескладная жердеобразная фигура (даже сидя, он был одного роста с подошедшей к нему официанткой) и абсолютно голая, без единого волоска, голова, казались принадлежащими обладателю какой-нибудь в высшей степени неожиданной профессии – клоуна, например, или акушера, или, скажем, гробовщика.
Причудливый господин, кажется, принял улыбку Елены Николаевны за приглашение к диалогу и поднялся с места. Он отмахнулся от удерживающих его товарищей и двинулся прямо к ней.
– Вано, Вано, куда ты, елы-палы!
"О, господи, оказывается, он еще и грузин!"
"Голый" Вано не стал спрашивать разрешения и, отодвинув стол, молча сел рядом, а потом заговорил с интонациями коренного одессита, как их представляют приезжие. Этим он напоминал Марка Бернеса в старом фильме "Два бойца".
– Разрешите представиться, Иван Цимлянский. Я вот уже несколько минут любуюсь вами и считаю своим долгом сказать вам, что вы бриллиант. Бриллиант чистейшей воды. А каждому бриллианту, как известно, нужна соответствующая оправа…
Дальше было неинтересно. Предложение следовало за предложением, одного другого традиционнее. Максимум фантазии: шикарный люкс на Лазурном берегу. Лена смотрела на Вано и думала о своем.
– Простите, вы кто по профессии? Клоун?
– Почему клоун? Я музыкант. По совместительству, так сказать. Так мы едем, дорогуша? Я, между прочим, в постели просто бог! – оставил интеллигентный тон незваный собеседник.
Он положил свою огромную ладонь с узловатыми пальцами на ее руку. Лена сначала даже не прогневалась, а просто удивилась. Она вырвала руку, встала (все-таки она была повыше его, сидящего) и строго, по-учительски, сделала нагловатому Вано выговор:
– Не могу, уважаемый Вано, я на катафалках не катаюсь и с невоспитанными клоунами не сплю. Таковы мои жизненные установки.
Она положила на стол деньги, подмигнула одеревеневшему Вано и удалилась. В фойе не было ни души, стоял полумрак. Лена направилась к лифту, но вдруг, через оконное стекло увидела рядом со входом странную группу людей, что-то выясняющих у друг друга на повышенных тонах. В стоявшем к ней спиной человеке она узнала Векшина. Вдруг он резко согнулся, обхватив лицо руками. Лена бросилась к выходу.
На улице компания из четверых мужчин оказалась не такой уж загадочной, а элементарно подвыпившей. А закрывший лицо руками человек, был, наверное, самым развеселым из них и поэтому согнулся пополам в приступе безудержного хохота. Они не обратили никакого внимания на Елену Николаевну, обнялись, затянули что-то вразнобой и отправились восвояси. Недовольная собой Елена собралась, было вернуться в гостиницу, но у входной двери снова была вынуждена лицезреть белобровое лицо "музыканта" Цимлянского. На этот раз он выражался определенней и без одесского выговора.
– Ты что же, милая, прикалываться надо мной будешь?! Да я тебя щас порву на две половинки, и пацанам отдам повеселиться. А ну шагай в машину, живо!
Лена попыталась проскользнуть в гостиницу. Но страшный клоун сжал ее руку выше локтя и дернул к себе, оскалившись. Теперь он напомнил ей чудовище Франкенштейна ("Мама всегда говорила, что у меня богатое воображение, мама, где ты, мама!"). Елена Николаевна оглянулась вокруг себя: никого.
– Ладно, мужчина, мне нужно только одеться, – попробовала схитрить Елена.
– Ничего, милая, будешь правильно себя вести, купим что-нибудь по дороге, – "успокоил" Вано.
Лена, лихорадочно соображала: ничего подобного в ее педагогической и человеческой практике еще не было. Хотела закричать, но ее новый знакомый дал ей почувствовать что-то похожее на лезвие ножа где-то пониже спины. И потом прошипел:
– Будь умницей!
Водитель огромной машины с включенными фарами открыл перед ними заднюю дверцу. Вано усмехнулся.
– Ну, как тебе, мое авто?! Братва на день освобождения подарила.
Самое странное, что она даже не успела испугаться. Видимо в нестандартной, мягко говоря, ситуации какая-то извилина в ее мозгу, отвечающая за испуг, пока еще не начала вибрировать.
– А куда мы едем? – спросила Елена Николаевна.
– Тебе повезло, красавица, ты будешь первой дамой, кто посетит мою виллу после ремонта. Приготовься к нескончаемому кайфу и океану удовольствий.
– Постой-постой Ваня, ты же обещал мне что-нибудь из одежды, – сказала она.
Вано Цимлянский, похоже, пришел в свое обычное повелительно-благодушное расположение духа. Он откинулся на сиденье и левой рукой полуобнял Елену. Она отстранилась, но Вано не обратил на это никакого внимания.
– Сейчас мы заедем в одно местечко и купим моей… Как тебя зовут?
– Если ты Иван, то я Марья, конечно. Маша меня зовут.
– … и купим моей Марусе одежонки – в качестве аванса!
Автомобиль, насколько могла судить пленница, уже выехал из черты города и несся теперь по шоссе в противоположную от моря сторону. Она не оглядывалась назад, но если бы даже оглянулась, то, вряд ли опознала бы в ярко-красном "Ауди", следующем за ними в пятидесяти метрах, машину Марины Аркадьевны Дейнеко, которая, впрочем, скоро отстала и остановилась на обочине. Потихоньку Елена начала паниковать. Но не выбрасываться же из машины на такой скорости! Лена уже давно приметила лежавшую слева от водителя бейсбольную биту и примерялась, как бы половчее ее использовать. Но для этого нужно было хотя бы остановить машину. Тем временем ее сосед-уголовник (теперь она уже не сомневалась в его настоящей профессии, разглядев еще и татуировки на руках), счел знакомство с ней уже достаточно коротким и начал подбираться к ее коленям, а затем и пару раз ущипнул за бедро. Поэтому Елена Николаевна почувствовала большое облегчение, когда автомобиль начал сбрасывать скорость у огромного, залитого светом здания, оказавшегося вблизи торгово-развлекательным центром "Бегемот". На парковке уже стояли несколько машин.
Водитель, тоже лысый, открыл ей дверцу, и она, вдохнув свежего воздуха, ловко, как ей показалось, схватила биту и выскочила наружу. В два прыжка перед ней оказался Вано и перехватил палку в тот самый момент, когда она мысленно уже стукнула его по некрасивому черепу.
– Маша! Да ты оказывается хитрожопая бабенка! Какой темперамент! Ты мне все больше и больше нравишься! Наверное, я тебя трахну даже два раза. Нет, я буду трахать тебя целую неделю. Довольна?
Он отбросил биту, заломил Лене руку за спину, притянул к себе и поцеловал в губы, сильно сжав другой рукой ее пострадавшее уже левое бедро.
"Ах, мерзкая рожа! При людях! Силой! Ты мне ответишь за это, обезьяна!". Пока Лена фыркала и отплевывалась, Вано и его коллега пытались закурить на ветру и, посмеиваясь, стояли рядом. Но вот они подняли головы, обернувшись к своей попутчице и больше уже не смогли оторвать глаз от ее лица…
Разбуженные в эту ночь жители близлежащих к "Бегемоту" районов города имели сомнительное удовольствие наблюдать в атмосфере несколько громовых разрядов, сопровождаемых зелеными и красными молниями. "Опять фейерверк устроили! Денег им девать некуда!"
Но одесситы, все как один, были неправы на этот раз. Увиденное ими явление не относилось к разряду зрелищных мероприятий, и, кроме того, оно было совершенно бесплатным.
IX. Здравствуй, ж…, Новый год!
Первое, что бросилось в глаза Векшину, когда он приехал на студию, так это отсутствие на рабочем месте двух самых ярких персонажей в его съемочной группе, двух антиподов – Николы Губанова и Иннокентия Михайловича Артшуллера, оператора-постановщика и директора съемочной группы. Векшин поздоровался с остальными. И в ответ услышал что-то неразборчивое. С недоумением оглядел всех. Уж что-что, а коллектив здесь подобрался живой и компанейский. Но сейчас члены его команды имели довольно пришибленный вид. А Люся Хабарова, помощник режиссера – "хлопушка" – и вовсе возилась с платочком и похныкивала.
– Да что с вами такое? Умер, кто-нибудь?
Бася, художник по костюмам, откашлялась и произнесла грудным голосом:
– Еще нет…
Векшин плюнул с досады.
– Что происходит, объяснит мне кто-нибудь или нет? И сделайте кофе, пожалуйста!
Люся, обрадованная возможностью чем-то занять себя, схватила пустой чайник и выбежала в коридор.
– Вера Ивановна, рассказывайте, настоятельно вас прошу, – сказал Векшин и плотно уселся на колченогий стул.
Вера Ивановна, дама сорока восьми лет, в той или иной вариации видавшая в киношной жизни все без исключения сюжеты, подалась в его сторону.
– Павел Артемьевич, десять минут назад сюда заглянул Николай и заявил нам, что собирается применить к Иннокентию Михалычу "последнюю степень устрашения" и что, вообще, тот будет умирать мучительной смертью. По-моему, он не шутил. Вид у него был довольно убедительный.
– Вот черт, нашли время! Где они оба? – вскочил на ноги Паша.
– Они в третьем павильоне заперлись. В нашей декорации, – сказала со своего места администратор Женя Кормильцева.
– Так-так-так… Дамы, оставайтесь на своих местах. Всех впускать и никого не выпускать. А Люську срочно пошлите за коньяком. И пусть лимон не забудет.
Павел бросился по лестнице вниз. Спасти жизнь директора группы было его прямой обязанностью. Вдогонку ему кричали что-то, но он отмахнулся.
– Павел Артемьевич! Самое-то главное мы вам не сказали! Павел!
Массивная железная дверь павильона была действительно заперта изнутри. Векшин прислушался. Звучал старый добрый рок. Конечно, при других обстоятельствах его любимый альбом "Дип перпл" воспринимался бы по-другому. Но сейчас крик души ветеранов классической гитарной музыки только подчеркивал абсурдность ситуации.
Векшин заколошматил по железу.
– Никола!
Никакого ответа. Тут он вспомнил, что их декорация в павильоне одной своей стороной выходит к небольшому оконцу, неизвестно для какой цели сделанном в практически глухой стене. Метнулся туда. Форточка была открыта на уровне примерно двух с половиной метров. Вся надежда была на то, что как каждый, или почти каждый мужчина в экстремальной ситуации, Векшин сможет собраться, допрыгнуть и подтянуться. Студийная бабушка-вахтер с удивлением а и живой заинтересованностью следила за тем, как Паша Векшин из Москвы бросается на эту амбразуру. С пятой попытки Векшин добился своего.