– Все, ребята, идите отсюда скоренько, сейчас Валька прибудет. Я вам все сказал. – Мужик тихонечко открыл дверь и стал озираться по сторонам. – Вроде тихо. Но в полиции я ничего не скажу, вы это учтите. Да и, вроде, закрыто дело. Говорят, повесился он, убийца-то.
Мы с Климом сердито переглянулись.
– Что теперь скажешь? – спросила я у Качалова, когда мы вышли из пахнущего свежей штукатуркой полутемного подъезда на свет.
– Я не верю, что это Мамаев убийца. Все его видели, и машина его у дома стояла. Даже если в багажнике лежал труп. Когда Мамаев мог сгонять на дачу? Ночью что ли?
– А если ночью?
– Тогда это может знать наверняка только его жена. Интересно, ее ты чем собираешься припугнуть? – В голосе у Клима было откровенное ехидство.
Я пожала плечами:
– Будем импровизировать. Сегодня же получилось?
– Везет гораздо реже, чем не везет, – философски заметил мой парень. – Я давно это заметил.
– Поедем, Клим, а? – взмолилась я. – Это последнее.
– Ну хорошо, – сдался он.
Адрес мы узнали на бывшей работе у Клима. Секретарша ему сказала по старой дружбе. Мамаев ведь съезжался с тещей, и, само собой, был в клиентской базе риелторского агентства. Жили Мамаевы недалеко от работы отца семейства, видимо, им это было удобно. А вот почему они вдруг решили съезжаться, это нам предстояло узнать.
Чего только я не передумала, пока мы туда ехали! Сначала хотела давить на жалость, потом на совесть. Брат все-таки. Дожали невиновного. Потом подумала: а тут-то муж! И трое детей. Скорее всего, с нами вообще не пожелают разговаривать. Пошлют, и все. Имеют полное право, потому что уголовное дело почти закрыто. Остались формальности. И если Мамаевы будут молчать, дело об убийстве Виталины Барановской благополучно отправится в архив.
Получилось все гораздо проще. Когда мы подошли к нужному подъезду, тяжелая дверь, пискнув домофоном, открылась, и оттуда вышла пожилая женщина в накинутом на плечи болоньевом пальто. Она остановилась, придерживая массивную дверь и помогая другой женщине, помоложе, выкатить из подъезда инвалидное кресло. В нем сидела седая худющая старуха с пустыми глазами, из уголка ее перекошенного рта стекала струйка слюны.
– Спасибо, – безразлично сказала молодая старой, прилаживая колеса инвалидного кресла к пандусу. Слава богу, здесь был пандус!
Мы с Климом подскочили помочь. Та, что катила коляску, все также безразлично кивнула и, достав из кармана блеклой куртки несвежий носовой платок, вытерла старухин рот. После чего все с тем же безразличным видом покатила кресло дальше. Женщина, видимо, уже привыкла к этому. К жалости, к суетливому стремлению помочь, к виноватым взглядам. Мы-то, мол, здоровы. И у нас на руках нет инвалидов.
– Леночка, вы не торопитесь, – залебезила консьержка. – Погода сегодня получше. Пусть Ирина Станиславовна подольше погуляет.
Мы с Климом переглянулись. Леной звали жену Мамаева. А его тещу… О господи!
Я замерла, так и не зайдя в подъезд. Клим застыл рядом с виноватым видом. Женщина, которую назвали Леной, молча покатила кресло со старухой в сторону торгового центра. Спина у супруги красавца Сергея Мамаева была сутулая, плечи поникшие и весь вид какой-то жалкий. Словно сидящая в кресле старуха отбрасывала тень, такую же печальную и почти уже мертвую. Сама старуха сидела с безразличным видом, свесив голову на бок. Похоже, она была полностью парализована, эта Ирина Станиславовна. Но еще жила, если это можно назвать жизнью. Я невольно поежилась. Врагу не пожелаешь!
– Что делать будем? – тихо спросил Клим.
Я вздохнула и пошла догонять инвалидное кресло. Качалов за мной.
– Здравствуйте, Лена, – сказала я, поравнявшись с той, что катила к торговому центру старуху.
Женщина остановилась и поправила одеяло, укрывавшее ноги ее парализованной матери.
– Вам помочь? Давайте я повезу кресло, – вызвался Клим и попытался перехватить ручку. От его неловкого движения с ближайшей березы посыпался иней. Я вздрогнула, потому что он попал мне за шиворот, но ни Лена, ни ее мать ничего не замечали. Ни холода, ни снега, ни погоды, которую сегодня с большим трудом можно было назвать хорошей. Похожа, эта погода для них всегда была теперь одинакова. Небо цвета горя, и деревья, похожие на скелеты, или на кладбищенские кресты.
– Вы кто? – наконец-то спросила Лена, уступая моему Качалову место рулевого.
– Мы дру… Знакомые Виталины Барановской. – Я хотела сказать "друзья", но не смогла.
– А-а-а… – безразлично протянула жена Мамаева.
– В ее убийстве обвинили вашего брата, но мы знаем, что… – Я резко замолчала, не выдержав этого зрелища. Парализованная старуха в инвалидном кресле, присыпанном инеем, равномерный скрип колес по утрамбованному промороженному снегу, несчастная дочь, у которой кроме этой разбитой параличом старухи еще и трое несовершеннолетних детей, и их надо растить, кормить, водить по кружкам и репетиторам…
Я старалась не смотреть на Лену. Хотя бы не смотреть ей в глаза. Сальные пряди неопределенного цвета выбиваются из-под вязаной шапочки, которая больше подходит подростку, чем молодой еще женщине, тусклые глаза такого же неопределенного цвета, бледные губы. Вид у Лены просто убитый. Не усталый, а именно убитый. Сразу видно, что ей достается.
– Знаете? Что ж, – сказала она все так же безразлично. – Считаете, я мало наказана? – Она кивнула на кресло.
– Значит, это вы… – вырвалось у меня.
– Да. Я, – сказала она отрывисто.
Мы с Качаловым потрясенно молчали.
Лена
Я всегда была маменькиной дочкой. Моя мать, женщина властная, умная, волевая, с раннего детства приучила меня к тому, что все решения принимает она. За меня, за моего отца, за моего старшего брата. Это она мне сказала:
– Лена, борись.
И я по привычке послушалась.
Нет, она не выбирала мне мужа, с Сергеем Мамаевым мы познакомились случайно, на вечеринке у наших общих знакомых. Но мама против Сережи не возражала. Сказала:
– Что иногородний, это неплохо. Будет всю жизнь нам обязан и благодарен.
Нам – это нашей семье, коренным москвичам. Благодарен – значит, будет безропотно тянуть лямку, уважать тещу и тестя, лелеять и холить жену, обожать своих детей, тоже коренных москвичей. До поры до времени все так и было. Мама, используя папины связи, устроила Сергея на работу, потом помогла стать генеральным директором небольшой, но вполне успешной фирмы, отделиться и наладить собственный бизнес. Мы с Сережей купили отдельную квартиру, отстроили двухэтажную дачу вместо старого дома, чтобы летом дети и мама жили на природе, а не дышали бы в Москве смогом и выхлопными газами. Жили большой, дружной семьей, как нам всегда казалось.
И вот появилась эта… Я даже не знаю, как ее назвать. Разорительница семейного очага? Слишком уж мелко. Она разрушила всю нашу жизнь, мою, Игоря, мамы… Настоящая гадюка. А ведь поначалу прикидывалась моей подругой! Как ловко она втерлась в доверие! Потом я узнала, что она ездила с Сережей в Питер, в ту злополучную командировку, где у них все и началось. И когда я им звонила, сначала ему, а потом ей, своей лучшей подруге, они сидели вместе в ресторане и после разговора со мной пошли к нему в номер, и…
Нет, я не могу об этом говорить!
Мой муж мне изменил. Когда, в какой момент кончилась эта бесконечная благодарность за то, что мы его, провинциала, приютили и пристроили? Дали путевку в жизнь, как говорит моя мама, бывший номенклатурный работник. Нет, далеко не бесконечной оказалась эта пресловутая благодарность. Мой муж нашел родственную душу? Такую же захватчицу из тех, что не перестают переть в Москву, которая, как оказалось, та еще резиновая! Потому что прут и прут…
Ненавижу!!!
Весь этот ужас начался, когда мы, вся наша семья Корнеевых, решила дать бой захватчице Барановской. Когда моя мама сказала:
– Лена, борись.
Странно, но эта ненависть к Виталине Барановской нас вдруг сплотила. До этого мы с Игорем почти не общались, а мне мама постоянно делала замечания. Дети подрастали, и с ее точки зрения я не уделяла должного внимания их воспитанию. Все чаще у нас с мамой случались стычки:
– Да оторвет наконец твой сын взгляд от этого проклятого айфона!
– Почему Диана бросила фигурное катание? Что ты за мать, если не можешь ее заставить?
– У Ники явные склонности к рисованию. О чем ты раньше думала? Талант надо развивать с раннего детства!
И так далее.
И вот у нас появился общий враг. И очень вовремя, как выяснилось. Мы перенаправили всю копившуюся годами ненависть и усталость на захватчицу. Мы нашли наконец причину своего подавленного состояния. Это все она виновата, Виталина Барановская!
И в том, что Игорь спивающийся неудачник. Это ведь она положила конец его карьере и нанесла удар, от которого мой брат так и не сумел оправиться. Именно Барановская виновата в том, что моя мама стареет и пьет горстями лекарства, постоянно ходит по врачам, а толку нет, возраст есть возраст. Мама превращается в развалину из-за Барановской, которая заставляет ее нервничать и пить все больше таблеток. Виновата Виталина и в том, что я домохозяйка без всяких перспектив куда-нибудь устроиться. Я ведь этого не умею, ходить на службу и выполнять какую-то работу, требующую умственных усилий. А на ту, которая не требует умственных усилий, я сама не пойду, потому что мне, коренной москвичке из семьи потомственных интеллигентов это не престижно. Они, все эти Барановские заняли лучшие места под солнцем, и вытеснили нас, коренных москвичей со всех престижных должностей!
Ненавижу!!!
Мы выпускали пар, часами обсуждая Виталину. До этого у нас не было темы для разговора, интересной всем, а теперь мы почти не расставались, вспоминая все перипетии наших с Барановской отношений. Игорь стал подолгу у нас зависать, раздражая Сережу. А я этим упивалась, потому что это была моя месть за измену. Но семья есть семья. В начале осени ту чашу весов, на которой лежали семейные ценности, потянуло вниз. Сережа, похоже, сделал выбор. Он решил Барановскую бросить. Мы, Корнеевы, торжествовали.
В тот день я решила, что называется, додавить. Данька пожаловался на горло, и я тут же сделала из этого трагедию. Хотя, мальчишка, скорее всего, симулировал и просто не хотел идти в школу.
– Или ты ее бросишь, или твой сын умрет! – орала я в телефонную трубку. – Тебе дороже твоя сука или твои дети?!
И Сережа дрогнул. Сказал:
– Хорошо, я сегодня же положу этому конец.
Я тут же позвонила брату, похвастаться своей победой.
– Я поеду, посмотрю, что будет, – оживился Игорь.
Разменяв с год назад квартиру, он обосновался в нашем же районе недалеко от головного офиса моего мужа. Буквально через полчаса брат позвонил и с торжеством сказал:
– Похоже, Ленка, он едет к этой суке! Ты молодец! Он ее сегодня бросит!
Второй звонок был через час.
– Они сидят в ресторане, в том самом.
– Уже час?! – ахнула я.
– Ты же ее знаешь. Она – пиявка. И очень хитрая.
– Игорь, я что-то волнуюсь.
– Брось, все будет хорошо.
Я все равно занервничала. Неужели нужен целый час на то, чтобы бросить надоевшую любовницу?! Минут через десять брат позвонил мне в третий раз:
– Слушай, Ленка, меня срочно вызвали на работу. Квитанции вчера перепутали, клиент будет дома с четырех до пяти. Все, я поехал, подмени меня.
– Где?
– Здесь, у ресторана. Ты же хочешь узнать, чем все закончилось?
Еще бы я не хотела этого знать!
Сколько раз я проезжала мимо этого дома! Сколько гуляла с детьми и мужем в этом парке! Мне был знаком здесь каждый выступ, каждый клочок земли, каждое дерево! Поистине роковое для меня место! Я спрятала машину за "Газелью", у входа в аптеку. Сама взошла на крыльцо, откуда мне было хорошо видно Сережину машину. Успела слегка замерзнуть, пока они с Барановской вышли из ресторана. Это вовсе не было похоже на расставание. Он ее поцеловал! Не в губы, но это был не прощальный поцелуй, определенно. Мне стало не по себе. Неужели мы ее недооценили?
Муж уехал, а она пошла… В аптеку! Я невольно попятилась, но потом увидела ее лицо. Она улыбалась! Да-да, улыбалась! Мне стало еще больше не по себе, и я ее окликнула.
Сначала она удивилась:
– Что ты здесь делаешь? – А потом рассмеялась: – А, понятно! Следишь за нами!
Я невольно поежилась:
– Я замерзла. Мы могли бы поговорить?
– Запросто. – И я догадалась, что она пьяна. Ее пошатывало.
Мы сели в мою машину. Я спросила:
– Тебя подвезти? На улице холодно.
– Вообще-то я в аптеку собиралась, но туда я всегда успею.
Не знаю, почему я притормозила не у ее подъезда, а у входа на охраняемую территорию? Там, где безлюдно и тихо, в тени деревьев. Виталина не реагировала, потому что достаточно выпила. У нее был пьяный кураж. Она даже не поняла, куда мы приехали. А я… Мои глаза застилал туман. Они сегодня не расстались, как муж мне обещал. И кажется, не собираются. Я сама не понимала в тот момент, что делаю.
– Ну? Чего тебе? – спросила она, когда машина остановилась.
– Он тебя бросил, верно?
– Он хотел меня бросить, это правда. – Она опять рассмеялась. – Но при сложившихся обстоятельствах Сережа этого не сделает.
Она назвала моего мужа Сережей! Тоном собственницы! Если вы многодетная мать, то вы меня поймете!
– Ты это о чем? – Мой голос внезапно сел. – Какие такие обстоятельства?
– Я беременна, – с вызовом сказала она. – Как раз шла в аптеку за тестом. Хотя, мне и без теста все ясно. У нас с Сережей будет ребенок…
У меня под рукой оказалась пустая бутылка из-под "Боржоми". Она лежала слева, там же, где валялись грязные салфетки, Данькины теплые перчатки, Никин шарф и еще куча полезных или уже бесполезных мелочей. Это была вспышка ярости. Я ударила Виталину бутылкой по голове. Она всхлипнула и отключилась. И тут я принялась ее душить. Ее бессознательное и беспомощное состояние подействовало на меня странным образом. Ведь я девочка из хорошей семьи, где моя совесть? Где те добрые чувства, которые воспитывала во мне моя мама?!
Передо мной был поверженный противник, которого оставалось только добить. Вся моя ярость скопилась в руках. Я думала о своих детях, стискивая у нее на горле пальцы. Моим трем детям нужен был отец. И я боролась за мужчину, кормильца, как какая-нибудь первобытная самка, чьим детенышам грозит гибель от голодной смерти, борется за самца. Это был животный страх, животный ужас и животные инстинкты. Я так и не разжала рук, пока она не перестала хрипеть и молотить каблуками осенних сапожек по резиновому коврику. Если бы она не была пьяна, я бы вряд ли с ней справилась. И если бы я не застала ее врасплох. Но так уж получилось.
А потом… Я вдруг осознала, что натворила. И как маменькина дочка набрала тот номер, по которому привыкла звонить, когда мне срочно требовалась помощь.
– Лена, это ты? Что с тобой? – взволнованно спросила мама, поскольку я молчала.
– Я… Я убила ее…
– Успокойся. Молчи. Ты где?
– У ее дома. Там парк… Ты знаешь… Мне позвонить Игорю?
– Нет! Ему не надо… Постарайся сделать так, чтобы ее никто не видел. Ты поняла?
– Я…
– Молчи! Езжай к входу в парк. К тому, дальнему. Уже сумерки, да и погода не очень. Там наверняка сейчас мало народа. Жди меня.
– Хорошо.
Она дала отбой, а я… Я слегка приободрилась. Мама всегда знает, что надо делать. Я спихнула тело Виталины на пол, чтобы в окно не было видно ее головы, и поехала к самому дальнему входу в парк. Меня трясло, но я успокаивала себя тем, что скоро приедет мама. А мама всегда знает, что надо делать…
У нее был старенький папин джип, у меня же малолитражка. Мама притормозила и махнула мне рукой:
– Надо отъехать подальше, в безлюдное место.
Поскольку мы часто гуляли в этом парке, то неплохо его знали. Парк был огромный, и безлюдное место мы в итоге нашли. К этому времени почти стемнело.
– Надо переложить ее в мой багажник, – сказала мама.
– Почему? – растерялась я.
– Делай, что говорю!
Я безропотно подчинилась. Мама всегда знает, что надо делать. Хорошо, что Виталина была худой. Но все равно, мне показалось, что это неимоверная тяжесть, ее мертвое тело. Вдвоем мы кое-как перетащили ее в мамин джип.
– Ты поедешь первой, – сказала мама, захлопнув багажник. – Если притормозят, то тебя. У тебя хорошая машина, новая и дорогая. А я с… – она осеклась, но потом взяла себя в руки, – с ее трупом проскочу.
– У меня… – Я нервно сглотнула. – У меня в салоне подозрительные пятна.
– Темно уже. Вряд ли их станут разглядывать. Держись увереннее. Тебе бояться нечего, труп у меня в багажнике. Все, Лена, поехали. – Она попыталась меня обнять.
– Куда? – растерялась я, отстраняясь.
– К нам на дачу, господи! Ну же, Лена! Соберись!
Я не помню, как мы доехали. Слава богу, что был конец сентября, и соседи уже съехали. Дачный поселок оказался безлюден. Теперь соседи приезжали только по выходным и то, если погода была хорошая.
– Все, Лена, все. Успокойся, – сказала мне мама, когда мы остановились у нашего дома. И погладила меня по вздрагивающим плечам.
– Господи… Дети! Ты оставила их одних!
– Диана уже взрослая. Она присмотрит за младшими.
– А Сергей? Что будет, когда он придет домой, а нас нет?
– Мы все ему расскажем.
– Мама!
– В конце концов, это он виноват. Это он тебе изменил. И здесь, – она кивнула на багажник, – труп его любовницы. Лена, соберись, – повторила она.
А потом… Потом мы прятали труп! Не знаю, что бы я делала, если бы не мама. Несмотря на возраст, она оказалась сильной. Она копала яму, потому что у меня руки от страха дрожали, потом помогала мне вытаскивать труп из багажника. Не хочу даже думать, как мы при этом выглядели. Мы кое-как забросали яму за сараем землей и навалили сверху досок.
– Ты думаешь, ее не хватятся? – с сомнением спросила я.
– Поговорим об этом с твоим мужем.
…Я не хочу вспоминать тот разговор. Мы не кричали, нет. Старались говорить тише, потому дети легли спать.
– Вы обе дуры! И сумасшедшие… – Мой муж, кажется, впервые не знал, что сказать. Он резко замолчал и стал смотреть на нас так, будто впервые увидел.
– Что сделано, то сделано, – сказала мама. – Мы должны молчать.
Потом мы обсуждали, как именно будем молчать. Разумеется, пришлось рассказать все Игорю. Он испугался больше всех. Ныл и причитал:
– Что же теперь будет? Что будет? А?
Пока Сережа не сказал ему:
– Заткнись.
Я не знаю, как мы пережили ту ужасную ночь. А потом… Моя мама уже стара. И нервы у нее изношенные. Она держалась, пока мне нужна была ее помощь. Пока мы решали, что будем делать. А под утро у нее случился инсульт. Мы тут же вызвали "скорую". Еле спасли. Но маму после инсульта парализовало. А дальше началось!