Кэт все это знала. Ее не слишком интересовали мексиканцы, пусть и занимающие государственные посты. В мире столько всего, от чего желательно держаться подальше, как от немытой толпы, если не хочешь набраться вшей.
Прилично опаздывая, Оуэн и Кэт помчались в Тлаколулу на такси. Путь был неблизкий: через неповторимые нищенские окраины города, потом по прямой дороге, обсаженной деревьями, в долину. Ярко сияло апрельское солнце, в небе над вулканами громоздились пирамиды облаков. Долина тянулась до мрачных, призрачных холмов - плоское пространство, выжженное, кроме отдельных клочков поливной земли, где зеленели посевы. Необычная почва - сухая, черноватая, поливаемая искусственно, древняя. Высокие деревья стояли, поникнув голыми ветвями, и если давали тень, то чахлую. Дома, попадавшиеся по дороге, были или новые и принадлежавшие иностранцам, как Загородный клуб, или потрескавшиеся и обветшавшие, с обвалившейся штукатуркой. Казалось, что слышно, как падают на землю ее толстые куски!
Желтые трамваи мчались по огороженным рельсам, мчались к Сочимилко или Тлалпаму. Вдоль рельсов бежала асфальтовая дорога, по которой неслись до неправдоподобия дряхлые фордовские омнибусы, забитые смуглыми аборигенами с непроницаемыми лицами, в грязной хлопчатой одежде и в больших соломенных шляпах. С внешнего края шоссе, по пыльной тропе под деревьями тащились к городу маленькие ослики с громоздкой поклажей на спине, которых вели в поводу мужчины с почерневшими лицами и с такими же почерневшими босыми ногами. Трехрядное движение - лязгающие трамваи, грохочущие автомобили, одиночные ослики и бредущие, словно сами по себе, люди.
Изредка - цветы, брызгами краски пестреющие на кучах обвалившейся штукатурки. Изредка - женщины с сильными, дочерна загорелыми руками, стирающие лохмотья в дренажной канаве. Изредка - всадник, направляющийся к стаду пасущихся черно-белых коров. Изредка - всходы маиса, начинающие зеленеть на возделанных полях. И один за другим мелькали столбы, отмечающие водные каналы.
Они проехали усаженную деревьями площадь в Тлаколуле, на которой сидели на корточках местные жители, торговавшие фруктами или сластями, дальше дорога пошла между высоких стен. Наконец такси остановилось у больших ворот, за которыми виднелись массивный розово-желтый дом, а позади дома - высокие, темные кипарисы.
У ворот стояли два автомобиля. Значит, другие гости уже прибыли. Оуэн постучал в обитые гвоздями ворота, похожие на крепостные, в ответ раздался бешеный лай собак. Наконец маленький ливрейный лакей с тоненькими черными усиками молча открыл им дверцу, прорезанную в воротах.
Квадратный внутренний двор, погруженный в тень, - солнце лежало на тяжелых арках, перекрывавших часть его, - с вазами красных и белых цветов навевал тоску, словно был мертв не одну сотню лет. Возникало ощущение присутствия некоей мертвой, тяжеловесной силы и красоты, неспособных прейти, освободиться, истлеть. Тут был каменный бассейн с чистой, но недвижной водой, массивные красные с желтым арки стояли по периметру двора с обреченностью воинов, их основания тонули в глубокой тени. Мертвый, грузный дом конкистадоров с заросшим садом, виднеющимся позади него, а дальше ацтекские кипарисы, высоко вздымающие свои чуждые здесь темные вершины. И мертвая тишина, как черная, пористая, глухая базальтовая скала. Нарушаемая только лязгом трамваев за сплошной стеной.
Кэт поднялась по каменной гагатово-черной лестнице и вошла в обитые кожей двери. Миссис Норрис вышла на террасу верхнего патио встретить гостей.
- Как я рада вас видеть, моя дорогая. Мне следовало позвонить вам раньше, но неважно было с сердцем. И мой доктор хотел, чтобы я переехала жить пониже! Я сказала ему: мое терпение кончилось! Если собираетесь лечить меня, лечите здесь, на высоте семи тысяч футов, или сразу признайте свою некомпетентность. Нелепость - переезжать то ниже, то выше. Я все эти годы прожила на этой высоте. Просто не желаю, чтобы меня спроваживали в Куэрнаваку или куда-нибудь еще. Ну, моя дорогая, а как вы поживаете?
Миссис Норрис была женщина пожилая и сама как конкистадор: черное шелковое платье, на плечах тонкая кашемировая шаль с короткой шелковой бахромой, украшения из черной эмали. У нее было сероватое лицо, острый и загорелый нос, голос с металлическим оттенком, медленный, отчетливый, звучавший жестковато и по-своему музыкально. Она была археологом и так долго изучала ацтекские руины, что серо-черный цвет базальтовых скал и выражение ликов ацтекских идолов с их острыми носами, чуть выпуклыми глазами и могильной усмешкой наложили свой отпечаток на ее лицо. Одинокая дочь культуры, с независимым умом и сильной волей, она всю жизнь паслась на жестких камнях древних руин и в то же время сохраняла исключительную душевность и окрашенное своеобразным юмором отношение к своим почитателям.
С первого момента она вызвала в Кэт уважение своей самостоятельностью и своим бесстрашием. Мир состоит из массы народа и лишь незначительного количества личностей. Миссис Норрис была одной из них. Правда, она все время играла в общественную жизнь. Но она была сама себе хозяйка; и, живя одна как перст, могла замучить обыкновенных семейных людей.
- Но входите же. Входите! - сказала она, приглашая их на террасу, украшенную черными идолами и пыльными индейскими корзинами, щитами, стрелами и тапой, как музей.
В сумрачной гостиной, двери которой открывались на террасу, уже находились другие гости: седовласый и седобородый старик в черной визитке и женщина в черном крепдешиновом платье и неизменной соответствующей шляпке на седых волосах: жесткий атлас, подвернутый наверх с трех сторон, и черная эгретка. У нее было детское личико, поблекшие голубые глаза и явный акцент уроженки Среднего Запада.
- Судья и миссис Берлап.
Третий гость был моложавый мужчина, очень учтивый и державшийся не вполне уверенно. Это был майор Лоу, нынешний американский военный атташе.
На вновь прибывших они смотрели с осторожной подозрительностью. Кто знает, кто такие. В Мехико действительно столько сомнительных типов, что не подлежит сомнению, если кто-то появился в столице нежданно и негаданно для общества, то, скорее всего, не под своим именем и на уме у него что-нибудь нечистое.
- Давно в Мексике? - отрывисто спросил судья; полицейское дознание началось.
- Нет! - гулко ответил Оуэн, которого уже начало тошнить от этой компании. - Около двух недель.
- Вы американец?
- Я - да, - сказал Оуэн. - Миссис Лесли англичанка, а точней, ирландка.
- В клубе еще не были?
- Нет, - ответил Оуэн, - не был. Я не любитель американских клубов. Хотя Гарфилд Спенс дал мне рекомендательное письмо.
- Кто? Гарфилд Спенс? - Судью словно ужалили. - Да он не лучше какого-нибудь большевика! Он же поехал в Россию.
- Я бы сам с большим удовольствием посетил Россию, - сказал Оуэн. - Это, возможно, самая на сегодня интересная страна в мире.
- Но не вы ли рассказывали мне, - вмешиваясь в разговор, сказала миссис Норрис своим ясным, металлически-музыкальным голосом, - что очень любите Китай, мистер Рис?
- Действительно, я очень любил Китай, - признался Оуэн.
- Уверена, вы собрали замечательную коллекцию китайских вещиц. Откройтесь, чем вы особенно увлекались?
- Пожалуй, - ответил Оуэн, - больше всего яшмой.
- Ах, яшмой! Да! Яшма прекрасна! Фигурки, которые они вырезают из яшмы, изумительны!
- И сам камень тоже! Меня восхищает его изысканность, - подхватил Оуэн. - Дивный камень!
- Да, дивный, дивный! Скажите, миссис Лесли, как вы проводили время с тех пор, как мы виделись?
- Мы ходили на бой быков и пожалели об этом, - ответила Кэт. - Я по крайней мере. Мы сидели на "Солнце", близко от арены, и это было ужасно.
- Ужасно, не сомневаюсь. В Мексике я никогда не хожу на бой быков. Только в Испании, там это так красочно. А вы, майор, видели когда-нибудь бой быков?
- Да, был несколько раз.
- Вот как! Тогда вы все знаете о корриде. Нравится вам Мексика, миссис Лесли?
- Не очень, - сказала Кэт. - Она кажется мне зловещей.
- Вы правы! Правы! - кивнула миссис Норрис. - Ах, если бы вы знали ее раньше! Мексику до революции! Тогда она была другой. Что слышно новенького, майор?
- Да все то же, - сказал майор. - Ходят слухи, что армия свергнет нового президента за несколько дней до того, как он приступит к своим обязанностям. Но никогда не знаешь наверняка, что произойдет.
- Думаю, будет большим позором не дать ему попробовать, - горячо заговорил Оуэн, - он кажется честным человеком, и просто потому, что он подлинный лейборист, его хотят убрать.
- Ах, дорогой мой мистер Рис, до избрания они все сулят золотые горы. Если бы их дела не расходились с их словами, Мексика была бы раем на земле.
- А не адом на земле, - резко сказал судья.
Новых гостей, молодого человека и его жену, представили как мистера и миссис Генри. Молодой человек был вида цветущего и жизнерадостного.
- Мы беседовали о новом президенте, - сказала ему миссис Норрис.
- Президент как президент! - беспечно сказал мистер Генри. - Я только что вернулся из Орисабы. И знаете, что они там расклеивают на стенах? Hosanna! Hosanna! Hosanna! Viva el Jesus Cristo de Mexico, Socrates Tomas Montes!
- Нет, вы слышали что-то подобное! - удивилась миссис Норрис.
- Hosanna! Hosanna! Hosanna! Новому президенту лейбористу. Думаю, это великолепно, - сказал Генри.
Судья в немом негодовании стукнул палкой об пол.
- Когда я проезжал Веракрус, - сказал майор, - мне на багаж наклеили такое: La degenerada media clasa, Sera regenerada, рог mi, Montes. "Я возрожу выродившийся средний класс, Монтес".
- Бедный Монтес! - воскликнула Кэт. - Похоже, ему придется отказаться от своего поста.
- Не подлежит сомнению! - поддержала миссис Норрис. - Бедняга. Хотела бы я, чтобы он мог мирно прийти к власти и навести порядок в стране. Но, боюсь, на это мало надежды.
Все замолчали, и Кэт почувствовала, какая горькая безнадежность владеет людьми, которые хорошо знают Мексику. Горькая тоскливая безнадежность.
- Как может человек, который приходит к власти от лейбористов, даже фальсификатор, навести порядок в стране! - прорычал судья. - Он же пришел к власти благодаря своему лозунгу: "Покончим с насилием!" - Старик в крайнем раздражении снова стукнул палкой об пол.
Это была еще одна характерная черта иностранцев, давно живших в столице: постоянное, хотя часто подавляемое, раздражение, раздражение, доходящее до бешенства.
- Но разве не может так быть, что он немного изменит свои взгляды, придя к власти? - возразила миссис Норрис. - Со многими президентами случалось такое.
- Я бы сказал, что это очень вероятно, если он вообще придет к власти, - заявил молодой Генри. - Ему придется приложить все усилия, чтобы спасти себя, Сократеса Томаса, так что спасать Мексику ему будет некогда.
- Он опасный человек и еще покажет, какой он негодяй, - сказал судья.
- А я, - возразил Оуэн, - приглядевшись к нему, верю, что он честный человек, и восхищаюсь им.
- Я еще думала, - сказала Кэт, - хорошенькое дело. В Нью-Йорке его встречали оглушительной музыкой: играл оркестр уличных уборщиков. Оркестр послали, чтобы встречать его у трапа корабля!
- Видите ли, - сказал майор, - нет сомнений, что лейбористы сами захотели послать встречать его именно этот оркестр.
- Но быть избранным президентом, и чтобы тебя встречал оркестр уличных уборщиков! - возмутилась Кэт. - Нет, не могу в это поверить!
- Так оно и было, - подтвердил майор. - Лейборист приветствовал лейбориста, можете не сомневаться.
- По последним слухам, - сказал Генри, - до двадцать третьего, за неделю до инаугурации, армия перейдет на сторону генерала Ангуло.
- Но как такое возможно, - удивилась Кэт, - когда Монтес так популярен?
- Это Монтес-то популярен! - закричали все разом. А судья рявкнул: - Еще чего! Он самый непопулярный человек в Мексике.
- Зато лейбористская партия популярна! - защищался до последнего Оуэн.
- Лейбористская партия! - прошипел, как кот, судья. - Нет такой вещи. Что такое лейбористская партия в Мексике? Горстки изолированных фабричных рабочих там и аут, в основном в штате Веракрус. Лейбористская партия! Они уже сделали все, на чаю были способны. Знаем мы их.
- Это правда, - сказал Генри. - На какие только уловки не шли лейбористы. Когда я был в Орисабе, они двинулись к отелю "Франция", чтобы перестрелять всех гринго и гачупинов. Управляющему отелем хватило мужества выйти к ним и убедить их уйти. Они двинулись к другому отелю. Когда к ним вышел тамошний управляющий, они застрелили его, не дав слова сказать. Право, непонятный народ! Если вам нужно в ратушу, а вы одеты прилично, вам придется несколько часов просидеть на жесткой скамье, ожидая, пока вас примут. Но если придет какой-нибудь мусорщик или тип в грязных хлопчатых подштанниках, тогда: Buenos dias! Senor! Pase Usted! Quiere Usted algo? - а вы так и будете сидеть. Они получают удовольствие, заставляя вас ждать. Непонятное дело!
Судья трясся от гнева, как в приступе подагры. Компания сидела в мрачном молчании, охваченная тем чувством обреченности и отчаяния, которое охватывало всех, кто серьезно говорил о Мексике. Даже Оуэн молчал. Он тоже проезжал через Веракрус и тоже был напуган; носильщики потребовали двадцать песо за то, чтобы донести его чемодан от парохода до поезда. Двадцать песо - это десять долларов, за десятиминутную-то работу. И когда Оуэн увидел, как человека перед ним арестовали да еще повели в тюрьму, мексиканскую тюрьму, к тому же за отказ платить требуемую цену, "законную цену", то безропотно выложил деньги.
- На днях я зашел в Национальный музей, - спокойно заговорил майор. - Просто заглянул во внутренний дворик, где выставлены все эти камни. Утро было довольно холодное, дул Norte Я пробыл там минут десять, когда кто-то вдруг ткнул меня в плечо. Я повернулся и увидел вахлака в сапогах. "Говоришь по-аглицки?" Я ответил, что говорю. Тогда он жестом показал, чтобы я снял шляпу: я должен был снять шляпу! "Это еще зачем?" - сказал я, отвернулся и продолжал осматривать их идолов и прочее: самую, думаю, отвратительную коллекцию на свете. Возвращается этот тип и с ним дежурный - у дежурного, конечно, фуражка на голове. Начинают нести чушь: что, мол, это Национальный музей и я должен снять шляпу перед их национальными памятниками. Представьте: перед теми грязными камнями! Я засмеялся им в лицо, напялил шляпу поглубже и спокойно ушел. Сущие обезьяны, когда дело касается их патриотизма.
- Совершенно верно! - воскликнул Генри. - Когда они забывают все эти лозунги о Родине, Мексике и прочем в том же роде, они милые люди. Но стоит им вспомнить о своем патриотизме, они превращаются в сущих обезьян. Человек из Мишкоатля рассказал мне прелестную историю. Мишкоатль - это на юге столицы, и у них там есть что-то вроде комитета лейбористской партии. Так вот, индейцы с гор приходят в город, пугливые, как зайцы. И их ведут в этот комитет, где агитаторы Laboristas говорят им: "Ну, сеньоры, что можете рассказать о своей жизни? Хотите что-нибудь изменить у себя в деревне?" Индейцы, разумеется, начинают жаловаться друг на друга, и секретарь говорит: "Минутку, джентльмены! Дайте мне позвонить губернатору и доложить, что вы мне рассказали. - Потом идет к телефону, набирает номер: - Это дворец? Губернатор на месте? Передайте ему, что с ним хочет поговорить сеньор Фулано!" Индейцы сидят, разинув рот от изумления. Для них это как чудо. "А, это вы, губернатор! Доброе утро! Как поживаете? Можете уделить мне минутку внимания? Премного благодарен! Так вот, у меня тут несколько джентльменов из Апаштле, что в горах: Хосе Гарсиа, Хесус Керидо и т. д. - и они хотят сообщить то-то и то-то. Да! Да! Верно! Да! Что? Вы проследите, чтобы справедливость восторжествовала и все было как надо? Ах, сеньор, тысячу раз благодарю вас! От имени этих джентльменов с гор, из деревни Апаштле, тысячу раз благодарю вас".
Индейцы сидят, вылупись, словно небеса разверзлись и Святая Дева Гваделупская явилась перед ними, чтобы помочь им. И что вы думаете? Телефон просто для отвода глаз. Он даже не подсоединен. Разве не абсурд? Но это Мексика.
На мгновение в гостиной повисла мертвая тишина.
- Но это же, - воскликнула, нарушив тишину, Кэт, - безнравственно! Уверена, индейцы жили бы хорошо, если бы их оставили в покое.
- Нет, - сказала миссис Норрис, - Мексика - особая страна, не похожая ни на какую другую страну в мире.
Но в ее голосе слышались страх и отчаяние.
- Впечатление такое, что они с удовольствием предают всех и вся, - сказала Кэт. - Что они любят преступников и все отвратительное. Что получают удовольствие от мерзости. Что получают удовольствие, когда всякая мерзость выходит наружу. Когда вся грязь, лежащая на дне, поднимается наверх. Это как будто доставляет им наслаждение. А еще наслаждение - добавить новой грязи. Это ли не странно!
- Странно, - согласилась миссис Норрис.
- Но это так, - сказал судья. - Они хотят превратить страну в сообщество преступников. Все иное им не по душе. Им не по душе честность, порядочность, чистота помыслов. Им нравится поощрять ложь и преступность. То, что здесь называют свободой, - это свобода совершать преступление. Вот что они имеют в виду под либерализмом, все они. Свободу преступления, и ничего больше.
- Удивляюсь, что все иностранцы не уехали, - сказала Кэт.
- У них здесь собственность, - пробурчал судья.
- Но хорошие люди уезжают. Почти все уехали, те, кому еще есть куда ехать, - сказала миссис Норрис. - Некоторые из нас, у кого здесь собственность, кто прожил здесь жизнь и знает страну, те упорно держатся. Но мы знаем, надежды нет никакой. Чем больше страна меняется, тем она становится хуже. А, вот и дон Рамон с доном Сиприано. Как я рада вас видеть. Позвольте вас представить.
Дон Рамон Карраско был высокий, крупный, красивый мужчина, который производил внушительное впечатление. Он был средних лет, с большими черными усами и огромными глазами, которые смотрели из-под прямых бровей с некоторой надменностью. Генерал пожаловал в штатском и казался совсем маленьким рядом со своим гигантом спутником, но был изящен и держался самоуверенно.
- Что ж, - сказала миссис Норрис, - пора выпить чаю.
Майор извинился и откланялся.
Миссис Норрис плотней укутала плечи шалью и повела компанию через сумрачную прихожую на маленькую террасу, где на низких стенах густо цвели вьющиеся растения и цветы. Тут были колокольчики, красные и бархатистые, похожие на капли засыхающей крови, и грозди белых роз, и ворохи пурпурных бугенвиллий.
- Как тут красиво! - воскликнула Кэт. - И эти огромные темные деревья вокруг!
Но стояла словно в каком-то ужасе.