Павел допил вино, откусил кусок от чашки и стал жевать. Это так шокировало готовящихся к драке работяг, что они опешили и застыли, как вкопанные, открыв рты от удивления. Павел выплюнул на стол мелкую фарфоровую крошку, выковырял пальцем несколько осколочков, прилипших к десне.
– Да здравствует товарищ Ленин! – неожиданно сказал "джинсовый"
– Мужики, сказал, что за Ленина пить не буду. Что за него пить: Он же мёртвый. Как он может здравствовать?
– Ленин вечно живой, – робко предположил парень с ножом.
– Зомби, что ли?
– Ты это…, не очень тут.
– А то что? – Павел закипал. Кулаки чесались. Пистолет как-то особо оттягивал пояс. Лица работяг уже виделись мишенями для ударов. Он бы положил всех, кто находится в кафе, легко и без одышки. Но сейчас не время. Да и жаль слабоумных. Он повернулся к ним спиной, уже зная, что никто не будет с ним связываться, и пошёл к выходу.
На сцену зашёл под свист аплодисментов и свист молодой человек, изрядно выпивший, со стаканом в руке. Жестом потребовал тишины. Зал притих.
– Стихи. Собственного сочинения. Про любовь.
В зале засвистели.
– В этот день несомненно
Желаю поздравить я Вас с юбилеем.
Пожелать Вам успехов в труде,
Любви, мирного неба над головой.
Сыграю я вам на трубе,
А, может быть это гобой.
Ты наш дорогой юбиляр,
Желаю здоровья тебе.
Чтоб у тебя не случился пожар
И счастья в судьбе.
Пусть коммунизм будет вовек,
Поздравляю тебя, дорогой человек.
Кто-то захлопал, кто-то засвистел, кто-то запустил в поэта стаканом. Но так, не зло, скорее, из хулиганства. Павел уже потянулся за оружием, чтобы пристрелить столь экстравагантного поэта. Но сдержался. Бог с ним. Парижа уже нет, это не Париж. Как он любил парижан раньше. Даже самый последний лошар имел свой шарм, женщины, безупречно одетые; художники, поэты и композиторы в беретах и длинных шарфах, у которых порой не хватало денег на чашку кофе, и те держались на уровне, не позволяя себе опуститься даже на пол ступеньки вниз. Даже обычные обыватели старались выделиться и не сливаться с толпой. Куда всё это делось? Выйдя из кафе, он спросил у девушки в красной косынке, где Дом Культуры.
Дом Культуры, и правда, находился за углом всего в квартале от "Ротонды". Над входом висел транспарант "Показ мод от Парижской трикотажной фабрики имени Квазимодо". Ниже красовалась красная лента со словами "Слава ФССР". Павел ткнул под нос билетерше корочку, и та молча открыла дверь в зал, где проходил показ мод.
Глава девятая. День Великой Матери
Город встретил Литу с пленником дружными восторженными криками, яркими красками и цветами, летевшими в них из толпы. Ещё никогда девушка не находилась в центре внимания такого масштаба. Жительницы города выстроились вдоль дороги и приветствовали охотницу.
Максим ехал, открыв рот от удивления. Целый город полуобнажённых красоток ему не снился даже в самом полюционном сне. Женщины почти все были одеты в набедренные повязки и лёгкие сандалии. Груди слегка прикрывали всякого рода бусы – из ракушек, из цветов, из камней. Загорелые тела, длинные распущенные волосы, горящие глаза – вечеринка "Хастлера" рядом не стояла по грандиозности и многолюдности. И ни одного мужчины!
Лита остановила мотоцикл возле храма, где её уже встречали служительницы. Они жестами показали Максиму, чтобы он следовал за ними. Поблуждав по коридорам, они вышли в большой зал с бассейном. К Максу сразу же подошли трое пухлых, женоподобных румяных юноши и помогли ему снять одежду. Хоть Максиму и не приятно было осознавать, что его раздевают мужчины, но он не сопротивлялся, опасаясь неприятностей. Его раздели и помогли спуститься в бассейн с тёплой водой, пахнущей травами, специями и молоком. Максим расслабился, окунулся в воду, наслаждаясь тем, что можно хоть несколько минут отдохнуть, да ещё и с таким шиком. О будущем думать не хотелось. Да и не похоже, что может случиться что-то ужасное. Скорее всего, это будет приключение, о котором он будет вспоминать всю жизнь. Если его оставят в живых, конечно.
Негу прервал истошный вопль и возня в глубине коридоров. Шум усиливался, и вот в комнату ворвался тот самый фашист в майке и ещё трое перепуганных солдат. Мэнсон ругался, как сапожник, постоянно вырываясь из рук евнухов.
Увидев Максима, развалившегося в бассейне, Чарли успокоился.
– Эй, парень, ты неплохо пристроился. Зачем нужно было на нас нападать? Я бы сюда и сам приехал. Прибежал бы! Так, – крикнул он евнуху, попытавшемуся снять с него майку, – ещё раз дотронешься ко мне, я тебе кадык вырву, ясно? Если у тебя ещё остался кадык.
– Но, господин, это мои обязанности, и если я не буду их выполнять, у меня будут неприятности, – попытался оправдаться румяный парень в тунике и с золотыми кудрями.
– Мне это не интересно, что у тебя будет…
– Меня даже могут казнить.
– Вот и прекрасно. Но подумай, казнят тебя потом, а кадык я вырву прямо сейчас, понял?
– Да, господин. Позволите, хотя бы, принять вашу одежду. Мы вам выдадим новую.
– Валяй, – Мэнсон разделся и швырнул на пол майку, кеды, штаны. Парень поднял вещи и ушёл. Солдатов евнухи раздевали молча, быстро и без суеты.
– Как ты думаешь, что с нами будет? – спросил Мэнсон, заходя в воду.
– Понятия не имею.
– Мне здесь совсем не нравится. Место, где так много одиноких женщин – это эпицентр психоза. Это добром не кончится. Нужно рвать когти.
– Думаешь? – Максиму виделась совсем иная перспектива.
– Уверен. Когда мы выгружались из броневика, я увидел целую колонну мужчин. Их вели, как ведут стадо, как зэков по этапу. Ты прости, что мы тебя схватили. Здесь нужно держаться вместе.
Максим не слушал, он закрыл глаза и наслаждался обволакивающей негой. Хотелось есть и спать. Прошло немного больше суток с того времени, как он сидел за столом в гостях у Бориса. В привычном, спокойном мире, где динозавры не разговаривают, а стоят в музее в виде окаменелых костей, где женщины не ходят по улице топлесс, где фашистов разбили больше полувека назад. Прошло так мало времени, а, кажется, будто было это так давно, в прошлой жизни.
– Ату его, ату!!! – кричала белка вслед убегающему солдату. – Круто мы его спугнули. Хоть раз люди испугались белки, а не наоборот.
– Ты себе льстишь. При чём тут ты? Кажется, это он его испугался. – Борис кивнул в сторону динозавра.
– Это только кажется. Что его бояться? У него же улыбка дауна, и глазки добрые. Не то, что у меня. – Белка оскалилась и зарычала. – Я кого хочешь испугаю.
– Боря, – сказал Грмнпу, – как хорошо, что я вас нашёл. Я так расстроился, не обнаружив вас в том домике. А где Максим?
– Не знаю, но его нужно выручать. Профессор, вы такой высокий, что у меня шея болит вверх смотреть. Сначала нас похитили фашисты, а потом амазонки. Я смог сбежать, а Макса увезли. Профессор, с вами мы сможем его выручить. Поможете?
– Разумеется. Мы же друзья. У меня совсем не было друзей.
– Ну, вот, – обиженно заворчала белка, – встретились два одиночества. Ха-ха-ха. Состоялась дружеская встреча представителей двух разумных цивилизаций. В это знаменательный день…, тьфу, да вас слушать противно. Ну и ладно.
Белка прыгнула на ветку и демонстративно отвернулась. Правда, ни Борис, ни динозавр не обратили на это ни малейшего внимания. Сейчас нужно придумать, как отыскать Максима. Грмнпу протянул бутыль:
– Может, за встречу?
– Можно, – сказал Боря, – не отравлюсь?
– Ни в жизнь. Сорви вон тот цветок. Из него и пей. Очень удобно.
Павел сорвал полураскрытый бутон, по форме похожий на чашку. Профессор капнул напиток. Из этой огромной бутыли.
– А где белка? – вспомнил Борис. – Эй, зверёк, ты с нами?
– Белки не пьют. Это удел разумных…. Хахаха. Вот чем разумные отличаются от стального, неразумного мира. Это тем, что бухают с утра до вечера, а потом с вечера до утра бегают за добавкой в ночные магазины. Вот и весь ваш разум. Нет, ещё оружие придумали, вивисекцию и беличьи шубы. Мерзавцы! Наливай.
– Куда?
– Куда-куда…. В ладошку.
Белка ловко спустилась с дерева на плечо Бориса, оттуда спустилась по руке к ладонффи, ожидая свою порции. Максим плеснул в ладонь.
– За встречу! – сказал тост динозавр и хлебнул прямо из горлышка, Боря пригубил цветок, а белка жадно присосалась к лужице в ладошке. Голова на секунду закружилась, затем тепло разлилось по всему телу, Вкус был неуловимый. Что-то напоминал, а вот что – не понятно. То ли землянику, то ли кильку в томате. Что-то из детства.
– Неплохо, вкусный напиток, что это? Как называется?
– Дронтровка.
– На ягодах настоянная?
– Почти. На дронтрах.
– Мы не местные. Переведи, что это за плоды?
– Это не плоды. Дронтры – это такие личинки, обитающие в навозе дронов. Дроны – такие полукони, полудинозавры. Вот дронтры и придают напитку этот божественный аромат и вкус. А полезные какие…
Белка слушала, раскрыв рот. Затем хвост её мелко задрожал, и зверёк рухнул на землю.
– Что это с ней? – спросил профессор.
– У неё пунктик насчёт навоза. Пусть полежит. – Борис отпил ещё. – У нас аналог есть – зубровка.
Максим, Чарли и солдаты стояли на сцене, установленной на площади. Их отмыли, тела намазали амортизированными маслами, побрили, причесали. Из одежды на них были только кожаные юбки. Чарли сначала сопротивлялся, но потом успокоился, и позволил евнухам привести себя в порядок и даже нанести немного макияжа налицо. После такого ухода он выглядел моделью. В длинные кудрявые волосы вплели перья, из-за чего он стал похож на Чингачгука.
Максим тоже выглядел экзотично. Тело украсили узоры, сделанные разноцветной глиной, на голове венок, на шее бусы из цветов. Солдаты тоже были украшены каждый по– своему. Только стояли они по стойке смирно, поэтому выглядели манекенами. Внизу ликовала толпа. Женщины кричали, свистели, смеялись.
Когда поднялись на сцену Лита, Зора, Рииль и близняшки, площадь запела песню, похожую на молитву или на древний гимн. Верховная Жрица произнесла короткую речь, и под всеобщий гомон девушек и их "добычу" провели в храм, где они должны были провести ночь.
В левом крыле храма находился длинный коридор с множеством дверей. Это походило на гостиничный этаж. Лита завела Максима в одну из комнат, посреди которой стояло большое ложе, стены украшали фрески эротического содержания, на полу стояли масляные светильники, освещающие комнату и создающие романтическую обстановку. Рядом с кроватью стояла ваза с множеством разнообразных плодов.
Лита замялась и присела на край кровати, похлопав ладонью рядом с собой, приглашая Максима присесть рядом. Тот робко сел рядом, сложив руки на коленях. Посидели, помолчали.
– Ну. – Сказала Лита.
– Ну и ну. – Поддержал беседу Макс.
Он мечтал когда-то испытать то, что испытывает женщина, посмотреть на отношения с женской стороны, понять, что она чувствует, что думает, как она желает, как боится и как радуется. Была такая трансвиститская аномалия в мыслях. И вот Максим смог почувствовать себя наложницей или просто шлюхой, которую хотят отыметь, совсем не считаясь с её желанием.
– Как тебя зовут? – спросила Лита.
– Максим. А тебя?
– Лита.
– Ты молоденькая. Сколько тебе лет?
– Двадцать.
– Моей дочке двадцать.
– У тебя дочь есть?
– Да. Учится в институте. И жена есть.
– Жена? – спросила Лита. – Жена – это кто?
– Как это? Ты не знаешь, кто такая жена? Жена – это женщина, с которой живёшь, которую любишь, жалеешь, ухаживаешь за ней.
Лита вдруг встала и посмотрела Максиму в глаза.
– Любишь? О чём ты? Разве мужчины умеют любить?
– А почему нет? – Удивился Макс.
– Потому, что мужчины – грязные животные, у которых только одно на уме – завладеть женщиной, унизить её, осквернить…. Разве не так?
Максим улыбнулся, протянул ей руку, но она отпрянула.
– Ты же хочешь меня? – спросила она резко.
– Если честно, то нет. Я же говорю, моя дочь – твоя ровесница. И жене я не изменяю. За двадцать три года ни разу. Никто не верит, но это так.
– Изменять – это как?
– Да, девочки, у вас тут всё запущено. Изменять – это спать с другой женщиной.
– Спать? Зачем с ней спать?
– Ну, не спать, то есть…а…, как бы это сказать. Поняла?
Лита кивнула.
– Так вот, я ни разу…
– Не ври! Ты специально мне это рассказываешь. Не верю!
– Твоё право. Присядь. Расскажи о себе.
В комнате напротив Зора целовалась с Мэнсоном. Рииль, которая имела полные права на Чарли, победив его в бою, увидела взгляды Зоры, и уступила ей свою добычу. Рииль достался румяный, конопатый водитель бронемашины.
Зора таяла в сильных, грубоватых объятиях Мэнсона. Он целовал её жадно – шею, плечи, губы, лицо. Руки его блуждали по телу девушки. Зора именно таким и представляла первого мужчину – хищным, грубым, нахрапистым самцом, желающим только одного. Без всяких прелюдий и лишних слов. Таким и должен быть мужчина. О таких мужчинах рассказывали наставницы, и предупреждали, что нужно закрыть все свои эмоции, и отдаться только телу. Самец может проникать куда угодно, только не в сердце.
Но поцелуи затянулись, дальше дело не шло. Мэнсон словно чего-то ждал, но это что-то никак не начиналось. Зору стало слегка напрягать и раздражать елозенье по телу. Она уже горела, она была готова, но Мэнсон продолжал ласки, не заходя дальше.
Зора оттолкнула его, посмотрела в глаза. Увидела во взгляде смесь растерянности, смущения и ещё что-то необъяснимое, словно смотришь в глаза готовящемуся к прыжку леопарду. Он попытался снова прижать её к себе, но она дала ему пощёчину и легла на кровать.
– Хватит, мне надоели твои ласки. Моя девушка делает это намного лучше, – сказала она. – Ты здесь не для этого. Мне нужен ребёнок. Приступай.
Мэнсон стоял, опустив руки, и рассматривал её исподлобья.
– Чего ты ждёшь? Я не собираюсь с тобой играть.
Рииль кричала, стонала, плакала и смеялась. Она теряла сознание и снова приходила в себя, чтобы опять провалиться в беспамятство. Солдатик творил чудеса. Недостаток опыта он компенсировал напором и несгибаемостью. Он до сих пор не мог поверить, что ему привалило такое счастье, и пытался получить сполна. На него не обращали внимания девушки. Дочь трактирщика Марта позволила себя поцеловать, и потом растрезвонила всем, что целуется он как медуза. Девчонки оглядывались и хихикали ему вслед. И вот сейчас в его руках была девушка, о которой могла мечтать обложка "Плэйбоя". И он мог делать с ней всё, что хотел. Что он и делал.
Лита и Максим разговаривали. Он сидел на полу, потягивая нектар из кубка, она лежала на кровати, на животе, болтая ногами.
Он рассказывал ей о себе, о жене, о друзьях, о дочке. Он даже не представлял, что его скучное бытие может быть кому-то интересно. Лита слушала, не перебивая, лишь иногда задавала вопросы.
Странно, мужчины оказались совсем не такими, какими их описывали старшие женщины. Она не знала своего отца, да и мать вряд ли узнала бы его, если бы увидела. Подростком Лита иногда пыталась представить себе, как выглядит отец, но воображение рисовало грязного, немытого, злобного человека. Сейчас ей хотелось, чтобы её родитель был похож на Максима. Чтобы он был такой же умный, спокойный и симпатичный. Сейчас она поняла, чего не хватало ей всю жизнь. Необъяснимое чувство потери, или скорее, не найденности, всегда было с ней. Теперь она поняла, чего ей не хватало. Отца.
Максим же увидел в Лите дочь. Не ту, отдалившуюся, не обращающую на него внимания, отвечающую на вопросы односложно и раздражённо. Он хотел, чтобы его дочь была такой, как Лита, чтобы слушала его, открыв рот, чтобы смеялась над его шутками, чтобы переспрашивала и смотрела в глаза.
Они совсем забыли, зачем они встретились. Отец и дочь когда-то давно потерялись, и вот встретились, и так много нужно сказать друг другу. Только родство душ, никакого зова плоти. Хотя, наверное, восхищение друг другом должно привести их к совсем иным отношениям, но не здесь и не сейчас.
– Играть? – улыбнулся Мэнсон. – почему бы и не поиграть? Что тебе нужно от меня? Тебе нужен ребёнок? Что, лесбийская любовь бесплодна?
– Как ты смеешь? – Зора вскочила на ноги, в руке блеснуло лезвие ножа. Вся её амуниция и одежда лежали на полу. – Червь, я сгною тебя за неповиновение. Грязное животное, ты перечишь мне? Ты грубишь мне? Тварь, тебя казнят завтра на площади!
– Успокойся, – Мэнсон был невозмутим, даже не бросил взгляд на оружие в руке девушки. – Я не могу дать тебе ребёнка. В этом весь секрет. Это, и только это, означали мои слова. Ты выбрала не того мужчину.
– Ты…ты…, у тебя не может быть детей?
– Да, но это не главная причина. Это совсем не причина.
– И что же за причина?
Рииль уснула. Она не чувствовала своё тело. От неё остался только сон, сон ни о чём. Такие сны не запоминаются, они ничего не означают. Они как полёт над полем, у которого нет конца и начала. Просто паришь без цели. Рииль спала. Рядом охранял её сон паренёк с всклокоченными кудрями и довольной идиотской улыбочкой. Он до сих пор не верил, что ему выпал такой выигрышный билет.
– Я сейчас вернусь, – сказала Лита, – я быстро.
Она встала, накинула на плечи шёлковую простынь, и вышла. В коридоре было пусто и тихо. Первый день праздника подходил к концу. Ни одна женщина Амазии не осталась без внимания. Все получили своё, даже самая нищая или некрасивая имела равные права со всеми и получила то, чего ждала весь год. Туалет был на улице с тыльной стороны храма. Лита сначала запуталась в бесчисленных коридорах, но потом выбралась всё-таки в залитый лунным светом дворик с фонтаном и дурманяще пахнущими по ночам цветущими кустами.
Чарли схватил Зору за руку, держащую нож, и резко вывернул так, что лопнули сухожилия, кисть повисла безвольной перчаткой. От боли девушка на секунду потеряла сознание. Даже кричать не мыло сил. Но Чарли не мог рисковать. Кулаком он ударил её в шею, сокрушая хрящи и ломая трахею. Девушка упала, изо рта толчками выхаркивалась кровь, она пыталась вдохнуть, но это было уже просто невозможно. Мэнсон сел перед ней на корточки, всматриваясь в удивление и ужас, застывшие в её зрачках.
– Да, вот та причина, по которой ты не можешь иметь детей. От меня. Да и теперь вообще. Передавай там привет девчонкам. Там меня многие знают.
Он наклонился, поцеловал её в окровавленный мёртвый рот, и стал похож на вампира после трапезы.
– Сучка, – он плюнул на тело, подобрал нож, укутался в шёлковую простыню. Выглянул в коридор. Прокрался к соседней комнате. Резко распахнул дверь, готовясь к схватке, но увидел только сидящего на полу Максима с кубком в руке.
– Давай, за мной! – скомандовал Чарли. – Быстро! Ты не помнишь, где водитель? В какой комнате? Бронемашина стоит почти у входа. Нужно мотать отсюда!