Фонарь за окном освещал комнату по–прежнему, безжизненным ртутным светом, освещал давно не беленный, покрытый трещинами, с темными следами кое–где отлетевшей штукатурки, потолок, противоположную окну стену и дверь, ведущую в коридор, выхватывал из темноты угол тумбочки, стул с аккуратно сложенной на нем одеждой, мерцал в гранях стоящего на столе чайного стакана. Николаша снова закрыл глаза: ничего не изменилось, и он начал было дремать, но тут услышал невесть откуда доносящийся тонкий и нежный звон, будто тысячи стеклянных игл ударялись друг о друга, будто проводили по ним тонкой серебряной палочкой: - как в сказке, - подумал он, - только феи мне тут не хватало. Фея никакая не появилась, конечно, да если бы и появилась - он, все еще лежа с закрытыми глазами и пытаясь уснуть, ее бы не увидел.
Но звон становился все громче, стал почти пронзительным, Николаша наконец распахнул глаза и увидел над собою потолок, только близко–близко, каждая трещинка в нем, казалось, каждая пылинка была видна ему как под лупой. Звон, если только это было возможно, все нарастал, в нем становились слышны какие–то отдельные звуки, будто голоса, ведущие неспешную беседу о чем–то своем, далеком, совершенно недоступном человеческому сознанию; Николаша стал глядеть влево и вправо, и везде видел стены, и тоже близко–близко, будто он сам расширился почти до размеров ветхой своей комнаты, он не ощущал ни рук ни ног, они будто существовали отдельно и были также огромными, однако странным образом помещались все в том же объеме, что занимал теперь он сам; сам он стал будто огромным шаром, заключая понемногу в себя все, находящееся в комнате - стол со стоящим на нем стаканом, наполовину полным мерцающей в ночном свете воды, тумбочку, диван - и всё продолжал медленно расширяться, обретая бесплотность; сквозь него проходили какие–то тени: он откуда–то понял, это тени людей, живших в том доме и давно ушедших, как тогда говорил старик - ушедших… они проходили, встречались друг с другом и… и - остальными жильцами этого странного дома, беседовали о чем–то совершенно недоступном человеческому сознанию, своем, далеком - а он становился все больше, и внутри него, и внутри странного тихого дома, в центре комнаты, занимаемой им раньше, когда еще он был человеком, когда он не был огромным бесплотным шаром, разгоралась все ярче - будто электрическая дуга какого–то древнего доктора Вольта - пульсирующая белая точка, белая белым, но не мертвым ртутным фонарным, а живым ослепительным светом висящего в мировом пространстве, огромного, нестерпимо горячего водородного сгустка…
…Николаша пришел в себя на скамейке в углу большого сквера, совсем неподалеку от дома. Было раннее утро. Солнце чуть показалось из–за крыш, окружающих сквер, но сам он был еще погружен в синеватый прозрачный утренний сумрак.
- Я ведь вам говорил - не гасите никогда свет, - произнес голос снова неведомо откуда появившегося Николай Николаевича. - Ну, пойдемте, пойдемте - чай пить, я уж заварил.
Четверть часа спустя, притащившись - еле переставляя ноги от нечеловеческой усталости - к себе в комнату, Николаша увидел разложенные на столе десять картонных упаковок с электрическими лампочками.
Один лишь раз, и то - несколько дней спустя, решился Николаша заговорить о той ночи.
- Видите ли… - привычно начал старик и - задумался.
- Видите ли, Николаша, - продолжал он спустя некоторое время, - этот дом - странное место, я сам толком не понимаю, что тут происходит… Или стало происходить… - он вдруг осекся.
- Что? - не дождавшись продолжения спросил Николаша.
- Н-нет, ничего. Видите ли, просто в темноте - вы же знаете - легче поверить во всякую мистику и легче, как бы это выразиться - стать ей заметным… Сила, наделившая вас своим… даром… не о вас ведь заботилась. Мы для нее все же, знаете ли - букашки…
Больше они к этому разговору не возвращались.
После еще нескольких "занятий" и "тренировок" в ближайших окрестностях Николай Николаевич решил, что можно выходить "в свет" по–настоящему, то есть подолгу и тесно общаться с согражданами. Николаша предложил пойти - была не была - в бар, что возле прежнего его дома: ностальгия все–таки донимала, да и знакомый человек в случае чего будет не лишним. "Заодно и отметим. Если все обойдется", - сказал он старику. Тот, подумав немного, согласился: - Ну, что же…
- Это, стало быть, вы получаетесь в роли Элизы, а я, значит - Хиггинса… - добавил он что–то непонятно.
К вечеру и отправились.
Нужно было ехать на метро, изображать из себя простого гражданина, в то время как заключенная в Николаше сила… - будет, дорогой вы мой, воздействовать на окружающих, благотворно так… словом, воздействовать - вы сами увидите… - так что "выход" получался по всей форме, проверить полученные молодым героем новые навыки можно было всесторонне.
Бар, куда они направлялись, был весьма демократического сорта, недорогой, но в общем уютный, домашний такой. "Или мне он теперь кажется таким?" - размышлял Николаша по дороге. Пока ехали в вагоне, полном народу, изменений в окружающих он что–то не замечал, однако у себя самого обнаружил странное чувство, которое неприятным назвать было нельзя, но которое, однако же, было явно непривычным - будто попал он в центр внимания всех без исключения людей вокруг, будто впились они в него жадными какими–то мысленными взорами, и он чувствует протекающие между собою и ними незримые токи, а они, тем временем, в его собственной, мысленно представляющейся ему картине - из тусклых, чуть живых, будто присыпанных пеплом угольков, разгораются все более живым и жарким пламенем… узнавания?
Старик тронул его за локоть - Николаша очнулся от своего видения. Пора было выходить.
Они обменялись безмолвными взглядами, и - поняли друг друга. "Все хорошо", - казалось, услышал он голос старика.
Бар был также полон народу, но, к счастью, Николашин знакомый оказался на месте. "А вот был бы номер, если б - нет", - помыслил Николаша запоздало, сообразив, что за время своего заточения совсем перестал задумываться о таких простых вещах. Было шумно и, несмотря на запрет - накурено.
- Коля, что у нас сегодня? - осведомился Николаша, протиснувшись к стойке и поздоровавшись.
- Только безалкогольная водка и коктейль "Здоровье", - ответил Коля, косясь в сторону пытающегося с достоинством примоститься на высоком табурете Николай Николаевича.
- Коль, это Николай Николаевич, познакомьтесь. Хороший человек, - с нажимом на последних словах представил Николаша своего спутника.
Последовал обмен рукопожатиями, в процессе которого бармен попеременно подмигивал обоими глазами - то одному, то другому.
- Так нам… по стопочке для начала. И закусить, чего–нибудь…
Коля больше по привычке покосился направо и налево - казалось, одновременно - затем пошуровал под стойкой и поставил перед ними две запотевшие стопки водки:
- Будьте любезны: слеза младенца. Это вам… не "Здоровье", какое–нибудь, хе–хе…
Выпили. Закусили огурчиком.
- А ты где пропадал–то? - задал Коля давно ожидаемый вопрос.
- Да… - махнув вилкой, невнятно отозвался Николаша, успевший набить полный рот салата (здесь можно было, без церемоний).
- В командировке был, то–се… - пояснил он, прожевав.
- Ну да, - сказал бармен, - обычное дело. В командировке - я так и подумал.
- Вы–то здесь как? - перехватил инициативу Николаша, решив не дожидаться следующего вопроса.
- Дык… как? Ничего - что нам сделается… - просто ответил бармен.
- Так–то, вообще - сам понимаешь: расслабляться не приходится, - добавил он, чуть вздохнув, - дело наше такое.
- Ну да, ну да - глубокомысленно согласился порозовевший уже Николаша.
Николай Николаевич, тоже слегка размякший, изволил молча кушать салат. Впрочем, было видно, что к разговору он прислушивается.
Поговорили еще о том, о сем. После второй стопки в разговор вступил Николай Николаевич и рассказал какую–то длинную, но довольно забавную историю, явно сочиненную им только что. Посмеялись.
- Так значит в командировке был, - снова вернулся Коля к прежней теме. - Поня–атно…
Он помолчал и будничным голосом добавил:
- А эти, что у тебя там шуровали - это ты им квартиру сдавал. Эт тоже понятно - нормальное дело.
- Какие… кто шуровал? - Николаша, забывшись, сказал это обычным образом, на непонятном для остальных языке, и несколько удивленных взглядов повернулось в их сторону.
Но Коля ничуть, казалось, не удивился:
- Ребята, спокойно. Это - гости… мои… - помахал он рукой, жестом, который, вероятно, следовало рассматривать, как успокаивающий. Взгляды, как по команде, потухли.
- Что ты говоришь–то? - обратился он снова к Николаше как ни в чем ни бывало.
- Это… да - друзья, - ответил уже собравшийся с мыслями Николаша. - Я им ключ дал на одну ночь - ну ты понимаешь…
- Да понимаю, конечно, что же там не понимать…
- Ну да - друзья, понимаешь, молодые - им негде было…
- Ну да, понимаю, - отозвался Коля, - видать им там сильно приспичило - на двух машинах отъезжали… Правда, баба - да, баба одна - была. Сильна, видать, баба.
Николаша не нашелся, что на это ответить. Николай Николаевич выпрямился на своем табурете, явно сильно напрягшись.
- А, простите, долго они - там… - прямо глядя бармену в глаза, спросил он негромко.
- Да уж… Суток трое, наверное, торчали. С-суки, - неожиданно зло ответил тот. И также неожиданно, очень тепло взглянув на Николашу, извлек из–под стойки еще две стопки:
- Это вам - за счет заведения…
Потом достал еще одну - особую, по виду серебряную: неяркий свет висящей над стойкой лампы метнулся в ней двумя тусклыми бликами. Коля налил себе.
- За нас с вами, - серьезно сказал он.
Чокнулись, выпили.
- Вы, ребята, не волнуйтесь, - крякнув и закусив крошечным помидорчиком с Николашиной тарелки, сказал бармен, - они здесь больше не появятся. Идиоты ведь…
Николай Николаевич, улыбаясь, поднял руку и постучал согнутым пальцем себе по лбу. "Где–то я уже это видел", - подумал Николаша. А бармен неожиданно развеселился:
- Точно–точно, - хохотнул он, а затем серьезно добавил, глядя на старика с уважением: - Я так понимаю - вы в курсе.
"В каком курсе? Вернее - а Коля в каком курсе? Вернее…" - думалось Николаше почему–то все грустнее и грустнее.
- Так, за это надо выпить, - продолжал тем временем Коля.
Выпили за тех, кто в курсе.
- Вот что я вам, ребята, скажу, - говорил им бармен, когда еще через полчаса они расплатились и засобирались, - вы сейчас идите сюда, за стойку, а во–он там вон - видите? - служебный выход… Для непредвиденных ситуаций, - хохотнул он опять. - Так вот, вы в него выходите и оказываетесь во дворе - все лучше, чем в переулке тут мотаться.
Старик со всем возможным достоинством слез с табурета и заявил:
- Всего вам доброго, уважаемый Николай! - громко и торжественно, так что вновь повернулись к ним взгляды. Однако теперь они взглядов уже не замечали.
Уважаемый Николай приложил руку к тому месту, где даже у барменов полагается быть сердцу:
- И вам, уважаемый! Заходите, всегда рады, - и подмигнул Николаше.
Николаша что–то совсем запечалился к тому времени, но не мог бы сказать определенно - почему. Собственно, ему казалось затруднительным определенно сказать что бы то ни было, из–за вдруг охватившей его усталости. Поэтому, пройдя в дверку, как им посоветовал мудрый Коля, и оказавшись в довольно темном коротком коридорчике, Николаша сразу же изъявил желание отдохнуть.
- Нет, мой друг, - поддерживал его, напротив, полный сил и бодрости старик, - вы блестяще выдержали эээ… экзамен… эээ… выдержали блестяще… - впрочем, не без некоторых промахов, - и он погрозил пальцем на всё кивающему головой Николаше.
- Но, мой дорогой друг, - продолжил он после некоторого раздумья, во время которого Николаша, казалось, задремал, хотя и не переставал кивать, - вы, конечно, были сбиты, некоторым образом, с толку, ох… извините, опешили - следственно этот промах засчитан вам быть не может, нет, не мо жет! Пойдемте, собственно, на улицу - здесь душно…
На воздухе Николаша перестал задремывать, и настроение его мало–помалу начало улучшаться. Они стояли, бережно поддерживая друг друга, и с необыкновенным достоинством беседовали.
- Николай Николаевич, - четко выговаривая каждый слог, спрашивал Николаша, - то, что я почувствовал тогда в метро - это есть то самое, о чем вы говорили?
- Да! - радостно улыбаясь, отвечал Николай Николаевич, после минутного раздумья.
- А здесь, почему здесь я ничего не почувствовал, невзирая на обилие людей?
- А здесь, мой дорогой друг, вы просто ничего не почувствовали, - мудро отвечал старик, - однако воздействие заключенного в вас заряда не прекращало своего действия и тут… вернее, здесь. Чему как нельзя лучше служит доказательством поведение вашего, оказавшегося столь приятным, знакомого.
Некоторое время они молчали, с удовольствием вдыхая свежий вечерний воздух.
Неожиданно Николай Николаевич просиял:
- Я вам теперь же продемонстрирую ваши способности, вернее, эээ… возможности, вернее… ну, вы понимаете, о чем я. Пойдемте, здесь есть прекрасное для этой цели заведение - я о нем слышал… здесь недалеко…
Некоторое время они впотьмах искали это неожиданное заведение. Наконец старик вывел к какой–то освещенной веселенькой двери в углу солидного на вид здания. Целью Николай Николаевича оказалось недавно открывшееся, но уже известное (и очень дорогое) заведение для приятного отдыха в непринужденной интимной обстановке. Он подошел к двери и дернул за ручку, но дверь, естественно, не подалась. Тогда, подняв палец и воскликнув: "Эврика!", - он ткнул им в пуговку звонка у двери. Некоторое время ничего не происходило, затем дверь нехотя отворилась, и в проеме, почти полностью его загораживая, возник мордатый бугай в строгом черном костюме с галстуком. "Видимо, швейцар", - вслух произнес Николай Николаевич, отступая на шаг и задумчиво его рассматривая. Бугай, ко всему, вероятно, привыкший, молча глядел поверх их голов.
- Послушайте, эээ… любезнейший, - обратился к нему старик, наконец закончив свои наблюдения, - мы с другом хотели бы в вашем заведении, ммм… - он защелкал в воздухе пальцами, - выпить! Эээ… Пива.
- У нас только по рекомендации, - прогудел бугай, с сомнением глядя на них.
- По рекомендации?! - изумился старик, - И кто же, простите - хотя это несколько… странно… может нас рекомендовать?
- Только другие члены клуба, - отозвался бугай.
- Клуба? - переспросил Николай Николаевич.
Бугай ограничился кивком.
- Но мы можем, по крайней мере, пройти?
- Нет.
- Почему?
- У нас только по рекомендации, - снова прогудел бугай.
- Я не понимаю, у вас там что - женщины голые, что ли? - неожиданно для себя самого вступил в разговор Николаша.
Бугай лишь посмотрел на него, как на идиота.
- Но пива мы, по крайней мере, можем выпить? - вернулся к прежней, почему–то завладевшей им теме, Николай Николаевич, однако добился лишь того, что бугай так же молча перевел свой взгляд на него.
- Пойдемте, Николаша, - горько сказал старик, - мы не сможем выпить здесь пива.
Убедившись, что странные посетители всё, наконец, поняли, бугай бесшумно скрылся за дверью. Щелкнул замок.
- А вы чего от них хотели, Николай Николаевич? - спросил Николаша, когда они уже отошли от двери и направлялись к метро.
- Ну, видите ли, дорогой Николаша, я предполагал, что мы сможем хотя бы просто попасть туда, и там ваше, так сказать, влияние могло бы проявиться гораздо выразительнее, убедительнее, так сказать… Я не предполагал наличие в дверях этого… кхм, кхм… Цербера…
- Так это же бордель!
- Ну да, так вот я же и говорю - убедительнее - именно там, где человеческие чувства и эмоции опускаются совершенно до, так сказать, животного уровня…
- А почему вы все про пиво толковали? - вспомнил Николаша, когда они прошли еще немного.
- Признаться, не знаю, - отозвался старик, - я был несколько сбит с толку, сказал первое, что в голову пришло…
Он был явно расстроен неудачей своей идеи.
Николаша стал искать способа его утешить. Увидав цокающую им навстречу каблучками стайку молоденьких девушек, по виду - студенток вечернего отделения, идущих с занятий, он шепнул: "Смотрите", - и, безуспешно пытаясь унять скачущие перед глазами фонари, стал пристально глядеть на приближающиеся девичьи фигурки. Лица он также видел не совсем отчетливо; вспомнив, что это ему, собственно, и не нужно, он вообще закрыл глаза. С закрытыми глазами было тоже не все вполне хорошо, потому что фонари, нисколько не смутившись, упорно продолжали скакать в них, как ненормальные. Однако не это обратило на себя его внимание, а полное отсутствие каких–либо других необычных ощущений - как, например, сегодня же, когда они ехали сюда.
"Да пьяные", - вдруг услыхал он хрипловатый, явно прокуренный, но все же девичий голос - совсем близко и уже почему–то за спиной. И в тот же миг почувствовал ту самую волну, что и в вагоне, только очень слабенькую, создаваемую одним лишь единственным глядящим на него угольком - сзади, оттуда же, откуда послышался голос. Он повернулся и открыл глаза: одна из девушек, полная и некрасивая, приотстав и полуобернувшись, смотрела на него очень внимательно и, казалось - грустно. Лицо ее в потемках было видно плохо, и более точно выражения его понять было нельзя. Заметив, что он на нее смотрит, она еще пару мгновений глядела ему прямо в глаза, затем отвернулась и стала догонять своих подруг.
- А что вы хотели показать мне, мой друг? - раздался в этот момент голос Николай Николаевича, который, благодушно улыбаясь, все еще рассеянно смотрел в ту сторону, откуда пришли девушки.
- Да нет, Николай Николаевич, ничего. Это я так просто, - ответил Николаша. - Пойдемте домой.
И они пошли, а затем поехали домой - спать.