30
Такие сцены всегда смешны, когда смотришь на них в кино. Хотя - смеются-то зрители, а не персонажи. Когда все едут вот так, набившись битком, самое время свести счеты. Наружу вылезают все мелкие обиды и обвинения, все, что скрывалось на самом дне души.
Они могли бы взяться за меня, назначить меня крайним, поскольку я был шофером скотовозки, осыпать упреками за то, что слишком рано отпустил такси, за то, что у них нет бутылок с водой. В конце концов, отправиться в отпуск - это была моя идея. Но никто из них не сказал ни слова о том, что путешествовать таким вот образом не слишком приятно.
Как и в фургоне, где все безропотно переносили жару, они стали смеяться. Ради своего отца, брата и дяди, который не жаловался. Ради месье Поццо, который первым начал потешаться над преследовавшими нас неудачами. Дорога из Парижа в Марсель утомила его гораздо больше, чем нас. Ему досталось в шумном и тряском фургоне, он терпел наши крики и усталость, подвергая свое и без того хрупкое здоровье опасности.
Месье Поццо смотрел на нас так, словно жизнь снова доставляла ему удовольствие. Жизнь с нами. Со всеми. Не только с членами семьи..
Год назад я случайно попал в его дом и остался там, не принимая никакого решения. Против всякого ожидания, я вел себя с ним как настоящая сиделка: переворачивал страницы газеты, ставил диск, который он хотел послушать, возил в любимое кафе, размешивал сахар в кофе и подносил чашку к его губам. Все мое тело, все поступки, сила и радость моей жизни были направлены на то, чтобы восполнить всё, чего ему не хватало.
В течение нескольких недель, предшествовавших смерти Беатрис, и нескольких последующих, я ни на миг не оставлял его одного. Слово "работа" значит для меня не то же самое, что для серьезного чувака, который боится потерять ее - и возможность оплачивать счета. Мне наплевать на охрану труда. Всю дорогу мне хватало непочтительности, чтобы уйти, когда вздумается, просто кивнув на прощание.
У меня не было определенных рабочих часов, у меня больше не было личной жизни, я даже с друзьями не виделся. Они стали мне безразличны. Я остался, но почему. Я не был ни героем, ни монахом. Я остался потому, что мы все-таки не собаки….
Я пережил трудные часы, предаваясь тем же размышлениям, что и во время моего заключения во Флери-Мерожи: ситуация была сложной, я не владел ею, но знал, что однажды она разрешится. Надо только подождать.
И вот несколько недель спустя, стоя на набережной марсельского порта, напротив пакетбота, на котором никто нас не ждал, я почувствовал, что снова свободен.
Потому что месье Поццо, вновь попав в ловушку, сделал выбор в пользу жизни.
И тогда, находясь рядом с этим человеком, которому хватало доброты, чтобы смеяться, я понял, что нас связывает нечто другое, не только работа. Ничего общего с подписанным контрактом или моральными обязательствами.
От приятелей, как и от родителей, я скрывал то, в чем не хотел признаваться даже самому себе. Я говорил, что остаюсь рядом с боссом, чтобы пользоваться его щедростью, путешествовать с ним, жить в комфорте среди обитой бархатом мебели и разъезжать на спортивном автомобиле. И это тоже, конечно, но не только это….
Думаю, что я полюбил этого человека, и он отвечал на мою привязанность.
Лучше разбиться на параплане, чем признаться в этом.
31
Я сопровождаю месье Поццо повсюду. Абсолютно повсюду. Теперь, когда он немного оправился после смерти жены, мы вновь обходимся без медсестры и сиделки. Я научился делать все, что нужно: лечить пролежни, срезать омертвевшую кожу, вставлять зонд. Отвращения я не чувствую. Мы все устроены одинаково. Но на то, чтобы понять, что такое его боль, мне потребовалось время.
Я никогда не лил воду из чайника ему на ноги, как мой персонаж из фильма "Неприкасаемые": месье Поццо ничего не чувствует, ладно, я понял. Но тогда почему он так кричит. Он чувствует боль от того, что в его теле что-то не работает. Кажется, это что-то вроде нервных окончаний. Единственная связь, которая соединяет его сознание с телесной оболочкой, - это боль, а не удовольствие.
Не повезло….
* * *
Наконец мы добрались до Корсики. Я рассчитывал, что мы поселимся в богатом доме, которых там полно, - в одном из этих, напоминающих груду старинных камней, с бассейном, который время от времени заполняется водой… Но вместо этого оказался в разрушенном замке в горах Алаты, возле Аяччо. История этого места меня заворожила.
Замок был построен из остатков дворца, некогда стоявшего в саду Тюильри и сожженного коммунарами (если я правильно помню, так назывались именно эти революционеры) в 1871 году. Десять лет спустя, когда он был уже полностью разрушен, прадед господина Поццо купил эти камни, перевез на Корсику и построил точно такой же дворец.
Представляю себе эту стройку. Хотя что тут представлять - ведь я вижу, как здесь все заново отстраивается сейчас….
В замке начали чинить крышу. Мне кажется, что рабочих маловато и это затянется лет на десять. Мы живем в башне по соседству; чтобы попасть туда, нужно пройти по подвесному мосту. Настоящее Средневековье. Я подшучиваю над господином Поццо, называю его Годфруа де Монмираем. Он не смотрел "Пришельцев"; думаю, французские комедии ему не очень-то по нраву..
Его предки похоронены в часовне в нескольких сотнях метрах от нас. Мсье Поццо говорит, что для него там тоже есть место. Что оно его ждет…
Измученный путешествием, полным волнений и неурядиц, месье Поццо в конце концов заболел. Блокада мочевого пузыря, от которой невозможно избавиться. Три дня и три ночи он страдает так, как никогда. На стройке рабочие грохочут молотками. Время от времени они прерываются, удивленные громкими криками, доносящимися из башни.
Я никогда раньше не слышал, чтобы человек так рыдал..
- Давайте в больницу поедем, а?
- Нет, Абдель, пожалуйста! Я хочу остаться дома. Не могу пропустить праздник.
* * *
Мы хотели пригласить людей из соседней деревни. Три месяца назад они оплакивали Беатрис, и граф хочет их поблагодарить. Однако месье Поццо прикован к постели, и обезболивающие не действуют. Ему могут помочь только в больнице. Но он туда не хочет, и я уступаю. Дети чувствуют себя в Ла-Пунте как дома, они часто приезжали сюда всей семьей.
Месье Поццо вспоминает о Беатрис - в этом месте, так тесно связанном с историей. В том числе и с их историей. И я не собираюсь мешать ему..
Остается лишь верить, что я сделал все, что было нужно. Утром того дня, на который был назначен праздник, боль ушла. Мы готовим барбекю на североафриканский манер. Я нашел барашка, разделал его и зажарил, как верный средневековый слуга. Из Алаты прибыли певцы. Они поют на разные голоса, встав в круг, друг напротив друга, приложив руки к ушам.
Их торжественные голоса разносятся среди деревьев. Нужно быть реальным уродом, чтобы не восхититься ими. Даже на меня это производит впечатление… Праздник великолепен, сеньор сидит в своем кресле, избавившись от физической боли и немного - от душевной..
* * *
Мы больше не расстаемся.
Я везу месье Поццо к докторам в Бретань - в Керпап, в восстановительный центр, где он находился после аварии. Приехав туда, он весело говорит персоналу:
- Пропустите доктора Абделя.
Я сопровождаю месье Поццо во время обедов, на которые он приглашен. В ресторанах я передвигаю стулья и столы и прошу подавать блюда таким образом, чтобы он мог есть, не теряя достоинства. Иногда меня, сиделку, забывают обслужить. Месье Поццо вежливо указывает метрдотелю на его промах.
Однажды в воскресенье мы ужинали в самой обычной семье. Мальчики в темно-синих костюмах и белых рубашках, девочки - в плиссированных юбках и блузках с кружевными воротничками. Они произносят что-то вроде молитвы перед тем, как приняться за еду.
Меня разбирает безумный смех. Я шепотом говорю:
- Как семья Ингллз!
Месье Поццо в панике смотрит на меня:
- Абдель, перестань! И что это за семья Ингллз?
- Надо заняться вашим образованием! Это из "Маленького домика в прериях"!
За столом это услышали все. На меня возмущенно смотрят. Месье Поццо был так добр, что не стал извиняться за мою выходку.
Я хожу с ним на ужины, которые устраивают люди из его окружения. Они знают не так много арабов, за исключением, может быть, своих домработниц. Расспрашивают меня о моей жизни, о планах и стремлениях.
- Какие стремления? У меня их нет!
- Абдель, но у вас такой интеллигентный вид! Вы работаете и могли бы многого добиться.
- Я приношу пользу. И это хорошо. Вы все должны попробовать, и тогда выражение ваших лиц станет намного лучше!
По дороге домой месье Поццо делает мне выговор:
- Абдель, из-за тебя они будут считать всех арабов лентяями и станут голосовать за Ле Пена и Национальный фронт.
- Можно подумать, они для этого ждали только знакомства со мной!
* * *
Открытие Международной ярмарки современного искусства. Босс, который был когда-то коллекционером, получил приглашения от нескольких галеристов на закрытый вернисаж, где не будет толпы. Типа для своих людей, ага. У этих своих изо всех пор сочатся деньги и презрение. Ну и снобы же они - почти все.
Посреди стенда на полу лежит толстый ковер, занимающий один квадратный метр. Ух ты, красный коврик. Зачем он здесь. А. Тут сбоку маленький ярлычок: по ковру нельзя ходить, но его можно гладить рукой. И получается произведение искусства - до тех пор, пока другая рука не изменит получившееся или не сотрет.
Вот же ж надувалово. Нет, я тоже погладил, но не для того, чтобы поиграть в художника. Я тут нули на этикетках считаю. Тут искусства на сотни тысяч долларов. Обалдеть!.
- Абдель, тебе нравится?
Месье Поццо увидел мой озабоченный вид, и это его забавляет.
- По чести говоря, отвезу-ка я вас в Сен-Маклу и куплю ту же… ну, живопись за пять франков штука! И вдобавок вы сможете выбрать это любого цвета, какого захотите!
Мы продолжаем экскурсию по арто́вой грабиловке. На конце длинного металлического стержня торчит клубок синей шерсти. Это чего, чтобы собирать пыль по углам. Старый диапроектор громко щелкает каждые пять секунд, и на стене появляется черно-белое изображение пляжа. Вот это - искусство. Все слайды испорчены, даже сисек ни фига не видно.
На холсте пересекаются разноцветные полоски. Здесь, там, повсюду треугольники, самые разнообразные формы, каракули… Я пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь - сюжет, животное, человека, дом, планету… Кручу головой туда-сюда, наклоняюсь вперед, выглядываю между собственных коленей. Но ни хрена не вижу..
- Абдель, это лирическое абстрактное искусство.
- Лирическое - как музыка?
- Да, как музыка!
- Ага… Именно такой эффект эта штука на меня и производит! То есть - никакого! А сколько стоит эта… ну, вещь? Скока-скока?! Да они тут… Даже вы не можете это купить.
- Нет, могу.
- Ну ладно, но вы ведь этого не сделаете? Месье Поццо, предупреждаю: не рассчитывайте, что я вобью гвоздь и повешу это на стену, чтобы оно мозолило глаза с утра до вечера.
Нет, он этого не купит. Месье Поццо бережет денежки для комодов. То есть мы реально ездим на аукционы, где продают комоды. Откуда у него эта мания. Конечно, если у тебя квартира площадью четыреста пятьдесят квадратов, ее надо чем-то обставлять. Он охотится за комодами на распродажах, аукционах Друо или где-нибудь еще - и если плохо себя чувствует, то отправляет меня вместо себя.
Обычно потом он об этом жалеет: я всегда покупаю то, что он хочет, но частенько переплачиваю. Он вздыхает и упрекает себя за излишнюю доверчивость. А я валяю дурака:.
- Но, месье Поццо, мы не могли его упустить! Он мне так понравился!
- Абдель, хочешь, мы поставим его в твоей комнате?
- О, ни в коем случае!.. Он очень милый, но я не могу себе этого позволить. Как же вы будете без него?!
32
Меня берут, когда я еду на "ягуаре". Я не превышал скорость, не жарил на красный. Двое полицейских в штатском, врубив "люстру" и воющую сирену, прижали меня к тротуару. Им вполне достаточно того, что они увидели в шикарной тачке небритого, плохо одетого араба. Я и пикнуть не успел, как уже лежал на капоте..
- Эй, осторожнее! Краску поцарапаете! Это машина моего босса!
За моей спиной раздается смех:
- Откуда у тебя босс?
- Я - шофер и его сиделка. Он - тетраплегик. Знаете, что это такое - тетраплегик? Это… тетраплегик! Можете позвонить ему, если хотите. Его зовут Филипп Поццо ди Борго, он живет в XVI округе, на улице Леопольда II. В договоре страховки есть номер телефона, договор в бардачке.
Они оставили меня в покое, но я все еще чувствую наручники, сковывающие руки за спиной, и их ненавидящие взгляды. После проверки они отпустили меня, швырнув в лицо документы на машину.
На следующее утро месье Поццо смеялся над моим маленьким приключением:
- Итак, Айртон-Абдель Сенна-Селлу, ночью меня разбудили полицейские! Они не были грубы с тобой?
- О, что вы. Просто ангелы!
* * *
И все-таки я раздолбал "ягуар". Сколько раз уже говорил, что это - опасная машина: в ней совсем не чувствуешь скорости. Ну и у Орлеанских ворот я не вписался в загиб. По "скорой" - в рентгенологию, там провел ночь. Ну а "ягуар" отправился прямиком на свалку. Я вернулся домой, поджав хвост.
- Айртон-Абдель, сегодня ночью меня опять разбудили полицейские…
- Сожалею, но это все, что осталось от машины. - Я протянул месье Поццо ключи.
- Ты сам в порядке?
Он просто ангел.
* * *
Я снова сопровождаю месье Поццо - на аукцион авто класса люкс: надо же найти замену разбитому "ягуару". Мы решили позволить себе темно-синий "роллс-ройс сильвер спирит" - шикарный, двести сорок лошадиных сил, бежевая обивка и приборная панель из дорогих пород дерева. Когда заводишь мотор, на ней, как по волшебству, загорается индикатор.
Машину можно сравнить с крылатой сиреной. В начале торгов я тянул руку сам. Затем распорядитель стал понемногу понимать те знаки, которые месье Поццо делал головой. Понадобилась пара дней, чтобы все оформить. Приятель подвез меня до Порт-де-ля-Шапель, а обратно на улицу Леопольда II я вернулся уже один, за рулем этого сокровища..
Мы сделали круг по Елисейским Полям и, не останавливаясь, прокатились вдоль набережных Сены. Доехали до Нормандских ворот, наслаждаясь тишиной, царившей в машине, несмотря на высокую скорость.
- Прекрасно, да, Абдель?
- Да! Ничего прекраснее и быть не может!
- Ты ведь будешь осторожен с ней?
- Само собой!
Каждый вечер у въезда в Богренель мои приятели сомневаются в психическом здоровье моего босса:
- Он чокнулся, если решил доверить ее тебе!
Я катаю всех подряд, словно в ярмарочный день на карусели. Отец замирает в салоне, мать отказывается садиться в машину:
- Это не для таких людей, как мы!
Я говорю ей, что не знаю, что это - "такие люди, как мы". И не понимаю, почему "это" не для меня, Абделя Ямина Селлу. Она смеется:
- Абдель, но ты не такой, как мы!
* * *
Она права. Я думаю только о себе. Использую окружающих, пускаю пыль в глаза, кручу с женщинами ради собственного удовольствия, навожу страх на буржуа, презираю моего брата - но мне нравится жить у месье Поццо. Я играю с Филиппом Поццо ди Борго, как ребенок с родителями: ставлю опыты, исследую границы дозволенного, не нахожу их и продолжаю искать.
Я настолько уверен в себе, настолько самоуверен, что не замечаю, как месье Поццо ненавязчиво пытается изменить меня..
33
Няня Селин покидает нас. Она хочет завести детей, и ей поднадоело быть кухаркой, готовить для двух подростков, которым не нравится ничего, тетраплегика, постоянно сидящего на диете, и араба, фанатеющего от греческих сэндвичей. Прощай, Селин. На несколько дней вахту на кухне принимаю я. Все проходит сносно.
Кроме разве что одного: три уборщицы увольняются одна за другой, задолбавшись постоянно прибираться за мной на кухне - утром, днем и вечером… Мы взяли Джерри, филиппинца, которого рекомендовало нам агентство по найму. Но этого персонажа сразу надо было гнать поганой метлой от стиральной машины. Он выстирал все костюмы босса на режиме сорок градусов.
Результат оказался удручающим. Одетый в костюм от Диора, последний из уцелевших, месье Поццо стоически созерцает лохмотья, которые Джерри развесил в гардеробе - так, словно ничего не произошло..
- Абдель, в гостиной есть статуэтка работы Джакометти. Ну, знаешь, такой высокий кусок металла, рядом с библиотекой? Может, нарядить ее в пиджак от Хьюго Босса? Думаю, он ей теперь будет в самый раз…
- Ничего, месье Поццо, забейте. Там, куда мы собираемся, вам понадобится только толстая вязаная шапка.
* * *
Все дело в том, что мы снова отправляемся в путешествие. Тетя Элиана, маленькая, очень тихая и часто навещающая нас после смерти Беатрис женщина, решила поручить Филиппа заботам квебекских монахинь. Она снюхалась с кузеном Антуаном, ударившимся в религию, и они выдвинули серьезный аргумент: упомянули "терапию любовью"..
- Месье Поццо! Терапия любовью! Это именно то, что вам нужно, я всегда говорил!
- Абдель, мне кажется, что мы имеем в виду не одно и то же…
Лично мне сразу же понравился предложенный план. Как обычно, я не услышал то, что нужно: монастырь, уединение, курс лечения, монахини-капуцинки… Все это я пропустил мимо ушей. Я всегда считал Квебек продолжением Америки, где люди отличаются особенно хорошим вкусом - то бишь говорят по-французски. Представлял себе огромные просторы, все суперсовременное и себя в окружении Бетти Буп, Мэрилин Монро и гигантских порций картошки фри.
Да еще любовь в придачу. Лоранс, верная секретарша месье Поццо, тоже приглашена: она увлекается духовностью, медитациями и прочей чепухой. Лоранс хочет "принести покаяние", как она выражается. Покаяние. За что?. Всегда знал, что она мазохистка. Симпатичная, но мазохистка….