* * *
Мы приземляемся в Монреале, но к монахиням отправляемся не сразу. Было бы жаль не осмотреться сначала, правда. Обожаю здешние рестораны. Повсюду шведский стол. Чтобы не сойти за обжору, делающего несколько подходов, я просто беру подносы с едой - целиком - и ставлю их на наш стол. Месье Поццо все еще не отказался от мысли научить меня приличным манерам - и вновь берется за мое воспитание:.
- Абдель, так не делается. Кроме того, ты толстеешь.
- Это только мускулы! Такие не у каждого есть…
- Верно подмечено.
- О нет, месье Поццо! Я чисто про Лоранс!
Мы взяли в аренду восхитительный бежевый "понтиак". Восхитительный - да, но тут полно таких. Тут вообще все одинаковое. Ну и пусть! Я ныряю в американскую мечту с канадским акцентом.
По дороге в монастырь босс просит притормозить и купить ему сигарет. Он боится, что там, куда мы едем, их не окажется. Я немного за него волнуюсь.
- Если у вас кончатся сигареты, я съезжу и куплю еще, не страшно!
- Абдель, попав туда, мы уже никуда не будем ездить. Мы подчинимся ритму монастырской жизни и будем следовать уставу - до тех пор, пока программа не завершится.
- Программа? Какая еще программа?! И что, мы целую неделю не будем выходить из гостиницы?
- Не из гостиницы. Из монастыря.
- Ну, это одно и то же! Итак, сколько пачек?
Я останавливаю "понтиак" у аптеки, покупаю для месье Поццо его дурь и возвращаюсь в машину. Открываю дверь водительского сиденья, падаю на свое место и поворачиваюсь к боссу. Он сменил цвет. И пол. Теперь там сидит огромная черная мамми.
- Я извиняюсь, но что вы сделали с маленьким белым чуваком, который сидел во-о-от тут минуту назад?
Она смотрит на меня, и ее брови ползут вверх, к самым корням волос, заплетенных во множество косичек:
- Ты, по ходу, совсем с кукушкой не дружишь. Ты кто ваще такой?!
В зеркале заднего вида я вижу еще один "понтиак", который стоит прямо позади нас. Там Поццо и Лоранс, черт ее подери, умирают от хохота.
Я чувствую себя очень глупо.
- Сударыня, извините! Мне очень, очень жаль. Я не хотел вас испугать!
- Испугать? Да ты совсем берега потерял, молокосос! Молокосос!
Она назвала меня молокососом. Надо было пересечь Атлантику, чтобы меня назвали молокососом. Поджав хвост, я возвращаюсь в нашу машину. Негритянка действительно не выглядела испуганной. Это так же верно, как и то, что она весит килограммов на пятьдесят больше, чем я. А месье Поццо еще говорит, что я толстею.
Мне пока есть к чему стремиться..
* * *
Монастырь похож на швейцарское шале: все деревянное, никаких решеток на окнах, озеро, лодки. Интересно, можно ли тут взять удочку напрокат. Филипп Поццо ди Борго - один из особых гостей: монахини, естественно, пускают к себе в монастырь только женщин. Как раньше в школе - девочки справа, мальчики слева.
Никакого смешения. Но тетраплегик - это нечто особенное… Мужская сила босса пострадала в аварии, и я считаю довольно неделикатным напоминать ему об этом. Меня допустили сюда в качестве "вспомогательного персонала". Я привык, мне слово "вспомогательный" даже нравится. У меня было время поразмышлять над его смыслом: например, в грамматике есть такая штука, как вспомогательный глагол, который сам по себе ничего не означает.
К нему нужно прилепить другой глагол, иначе никакого смысла не появится. А вот, например, я. Что я такое. Я ехал. Ел. Спал. Ладно. Пусть я - вспомогательный глагол, а месье Поццо - основной. Это он ездит, ест, спит. Но без меня у него ничего не получится. А монахини не понимают, что вспомогательный Абдель отличается некоторой независимостью в грамматике жизни.
Ну ничего, скоро поймут..
* * *
Мне отвели комнату на первом этаже, прямо возле комнаты босса - нет, никто не заставит меня признать, что это была келья. Машина на стоянке. Я спокоен, сегодня вечером мой глагол - "спать". Как только я уложу месье Поццо, выберусь через окно наружу и съезжу в ближайший город.
А пока я старательно играю свою роль. Как обычно, оказавшись в незнакомом месте, сначала осматриваюсь. Ставлю кресло босса у края прохода в церкви, прислоняюсь к столбу поблизости и принимаюсь вполглаза дремать. И осматриваюсь. Все дамы здесь выглядят как будто поломанными - физически, или морально, или и то и другое вместе.
Они зациклились на своем страдании - оно их не отпускает, вцепилось в них мертвой хваткой, и они пытаются избавиться от него с помощью молитвы. Что ж, все это меня не касается. Некоторые обречены сидеть в коляске, как месье Поццо. Смотрю на них - и ничуть не сомневаюсь, что если бы биржа труда направила меня к ним, то я бы ни у кого из них не остался.
Они действительно кажутся очень несчастными. Все предохранители сгорели, ни одной целой лампочки не осталось..
А у Поццо лампочка еще мигает. Этот парень не похож на них. Он - воин-философ, джедай из "Звездных войн"; с ним пребывает Сила.
В ресторане - нет, не надо мне тут говорить "трапезная" - не разговаривают. Жуют и одновременно молятся, такие тут правила. Блин пасхальный, а есть ли тут такая молитва, чтобы здешняя жратва на вкус похорошела, а. Когда я думаю, что в двадцати минутах отсюда есть кафе, где можно навернуть как следует!..
Мы с месье Поццо решили не встречаться глазами, ни в коем случае - иначе мы сразу же начинаем смеяться. Он читает мои мысли, а я его. Мы не слишком-то погружены в размышления. Одна женщина-пастор краем глаза смотрит на меня. Следит за происходящим. Если бы она не была такой чинной, я бы посадил ее в "понтиак" - и ну на всю железку, навстречу сумасшедшим квебекским ночам!.
Вот только я не могу выбраться из комнаты через окно. Оно не заперто на задвижку, на нем нет решетки, но пожарная металлическая лестница снаружи заканчивается прямо перед ним. Если здание загорится, то здесь будет только один погибший. За его душу помолятся и назовут его "святым Абделем"… Я попался. Тишина, мы затеряны где-то неподалеку от Квебека, кричит сова, храпит капуцинка, пожарная лестница накрепко привинчена к фасаду, и делать тут нечего - кроме как лечь и спать..
На следующее утро я подмигиваю женщине-пастору в коридоре. Она отвечает мне по-французски:
- Привет! Вы действительно приехали из Франции?
Это создание - одно из самых верных детей Божьих. Она регулярно ездит на подобные встречи - и на "ты" во всеми монахинями. Стоп, она говорит вслух!.. Наверняка она знает настоящие правила жизни в этом монастыре! А я-то думал, что тут запрещено говорить…
- Да, мы парижане… Э, а чего, тут разве не обет молчания?
- А вы приходите посидеть со мной вечером в столовой. Поговорим, познакомимся…
* * *
Вот так наша группа из трех шептунов - Поццо, Лоранс и я - увеличивается до четырех единиц. Потом - до пяти, семи. Потом - к середине недели - до десяти, пятнадцати, двадцати. Мы больше не шепчемся, вокруг нашего стола раздается громкий смех. Лица, на которых я видел печать страдания, вдруг стали гораздо более умиротворенными.
К концу недели остается лишь одна кучка депрессивных отшельников, которые держатся подальше от нас. Я назвал их "еле радующимися". Капуцинки, которые раньше толком и не пытались заставить нас замолчать, теперь ржут друг над другом..
- Девушки, а вы можете переименовать свое мероприятие?
- В чем дело, Абдель? Вам не нравится название "Терапия любовью"?
- Думаю, "Терапия через ржач" гораздо точнее.
34
Месье Поццо регулярно читает студентам бизнес-школ скучнейшие лекции; туда его тоже вожу я. Он говорит о "жестокости капиталистов", "порабощении сотрудников или их увольнении", "финансовых кризисах, против которых бессильны государства и которые доводят сотрудников компаний до нищеты". Он на "ты" со множеством студентов, которые его слушают, - чтобы достучаться до каждого из них.
Я выкатываю его кресло на подиум, расположенный напротив двадцатилетних молокососов в костюмах и галстуках, ставлю рядом свой стул, подпираю головой стену - и не слушаю. Меня клонит в сон, я дремлю. Однако время от времени какая-нибудь фраза, произнесенная громче других, будит меня:.
- Этика - это твоя собственная этика, а поступки - твои собственные поступки. Внутри себя, в глубине, втайне, в молчании ты обретаешь Другого. Там та почва, на которой взрастают твои принципы.
Думаю, он знает, о чем говорит, о каком молчании и о какой глубине идет речь. О Другом. Теперь я - его Другой. Раньше, до того как он попал в аварию, когда был всемогущим и купался в шампанском "Поммери", как моя мать в арахисовом масле, - да посмотрел бы он на меня. Будь я приглашен на праздник, устроенный его невыносимой дочерью, я бы, конечно, подрезал оттуда ноутбук.
А теперь, когда она приглашает к себе других малолетних ушлепков, я слежу за порядком на их вечеринке..
Великий неподвижный мудрец, дух, блуждающий над презренной телесной оболочкой, высшее существо, избавившееся от плоти и земных забот, - месье Поццо добавляет еще один слой перегноя:
- Только тогда, когда ты обретешь Другого, твои взгляды и поступки обретут вес.
Нет, серьезно, он что, в это верит? Парни, сидящие напротив него, думают только об одном: как бы только сожрать друг друга - сыновья богачей и студенты из семей попроще! Все большие боссы должны разбиться на парапланах, чтобы "обрести Другого" и начать уважать людей такими, какие они есть…
Да. А еще, наверное, нужно, чтобы парни вроде меня перестали тырить, тырить, тырить. Как говорит месье Поццо, к словам "солидарность", "спокойствие", "братство" необходимо добавить еще одно - "смирение". Я внимательно слушаю, но я-то лучший. Это проверено, испытано и подтверждается боссом по десять раз на дню.
Ну а что касается смирения… А давайте-ка я лучше еще посплю..
* * *
Я делаю ошибки, допускаю разные бестактности, позволяю себе увлечься, мои руки иногда наносят удары, а рот извергает злые слова. Месье Поццо переезжает в квартиру на верхнем этаже недавно построенного - но тоже очень крутого - здания в том же квартале. Окна от пола до потолка, южная сторона, реальная духовка.
Чересчур жарко даже для него. Лифт довольно просторный - я помещаюсь там вместе с его электрическим креслом. Но если перед входной дверью, на очень тесном тротуаре, встает машина, мы не можем выйти из дома..
Однажды утром, собравшись в кафе, мы видим, что нас заблокировали. Хозяин тачки стоит рядом. Спорит с каким-то типом, остановившимся у края проезжей части. Я говорю ему, чтобы он передвинул машину. Немедленно.
- Одну минуту.
Минута проходит.
- Немедленно уберите свою тачку.
- Я же сказал, минуту!
Его рост где-то метр восемьдесят, вес - сто килограммов, я едва достаю ему до плеча. Я бью кулаком по капоту. Прямо над радиатором появляется вмятина. Он начинает наезжать на меня. Я впадаю в ярость.
Несколько минут спустя по дороге в кафе месье Поццо дает мне очередной краткий урок хороших манер:
- Абдель, ты не должен был…
* * *
Вскоре я снова оказываюсь в суде. Тот тип настрочил кляузу, пожаловался на побои и раны, даже предъявил медицинскую справку, подтверждающую, что он целую неделю был ВНС - временно нетрудоспособным. Но мне-то не составило труда убедить судью, что такой славный парень, как я, - да еще работающий сиделкой при тетраплегике - вообще-то имел право требовать корректного поведения от этого громилы.
Расслабься, Абдель. Кто тут лучший?.
Возможно, не я. Иногда я роняю господина Поццо. Или не всегда вписываюсь в повороты. Он стукается лбом. Вернее, это я стукаю его лбом. Виноват только я. На голове у него тут же появляется шишка, как у кота Сильвестра, когда мышь шарахает его сковородой. Я не могу удержаться от смеха. Бегу искать зеркало; он должен это увидеть прежде, чем шишка исчезнет.
Иногда он смеется вместе со мной. А иногда нет. Он говорит:.
- Я больше не могу. Больше не могу разрушаться…
Иногда мсье Поццо это действительно надоедает. На лекциях он никогда не забывает упомянуть об унынии, в которое нельзя впадать. Он может гордиться мной: кроме его тела, которое я иногда роняю, я больше ничему не позволяю упасть.
35
Когда Мирей Дюма предложила Филиппу Поццо ди Борго снять о нем документальный фильм - то есть рассказать о наших с ним отношениях, - она вначале, конечно, обратилась к нему самому. Обратилась, как обращаются к боссу - с почтительностью и уважением. Был 2002 год, только что вышла его первая книга, он стал владельцем собственной истории - нашей с ним истории.
Журналистке и в голову не пришло спросить о чем-нибудь Абделя, о котором Поццо не всегда лестно отзывается в своей книге. Ну что ж, я не всегда из тех, о ком - только лестное. Не отвечаю на звонки, если звонят с незнакомого номера, не продолжаю разговор, если голос собеседника мне не нравится, и всегда игнорирую спам..
Месье Поццо сам попросил меня принять участие в документальном фильме, который будет посвящен ему. Я ответил на это единственно возможным "да".
* * *
Мирей Дюма и ее команда оказались по-настоящему симпатичными людьми, так что все это было нетрудно. Во время съемок шоу "Частная жизнь, публичная жизнь" мы с месье Поццо сидели рядом, и журналистка расспрашивала нас обоих. Я не особенно переживал, но и не слишком гордился собой. Пытался отвечать естественно, не бормоча и не торопясь.
Я услышал, как произнес слово "дружба". Несмотря на просьбы Филиппа Поццо ди Борго, я всегда был с ним на "вы" и называл его "месье". Не знаю почему, но я не мог называть его по имени. Впрочем, так продолжается и до сих пор. Однако в заглавии этой книги слово "ты" выглядит естественно - как крик души..
* * *
На следующее после эфира утро мы узнали от продюсера, что рейтинг нашей передачи зашкалил. Я удивился, но по-прежнему не чувствовал гордости. Как правильно говорит месье Поццо, я "невыносимый, тщеславный, высокомерный, грубый, несознательный, наделенный всеми человеческими слабостями", - но я не стремлюсь к славе.
Мне бы не понравилось, если бы меня стали узнавать на улицах и просить автографы. И это отнюдь не из-за скромности, у меня ее нет. Просто я ничего не сделал, чтобы заслужить восхищение незнакомых людей. Я толкал кресло, пытался облегчить жизнь человеку, чьи страдания были невыносимы, оставался рядом с ним на протяжении нескольких трудных лет.
Трудных для него, не для меня. Я был, как он говорит, его "дьяволом-хранителем". Честно, для меня это было несложно. И это многое мне дало. И я снова повторю те слова, которые объясняют необъяснимое: мы ведь все-таки не собаки….
* * *
Позже, когда несколько киношников задумали перенести нашу историю на экран, решение - соглашаться или отказываться - тоже не зависело от меня. Ко мне тоже обратились за согласием, но моим единственно возможным ответом было: "Сделаю, как того хочет босс". Я не просил почитать сценарий, не спрашивал, кто будет играть роль сиделки.
Я чувствовал внутреннее сходство с Жамелем Дебуззом, но понимал, что он не совсем тот, кто нужен в этом фильме. После съемок я обнаружил, что у меня много общего с Омаром Си. Он вырос в Траппе, и его тоже воспитывали приемные родители. Его тоже… подарили. Впервые я встретил его в Эссуэйре, где Хадижа, новая жена месье Поццо, устроила сюрприз - праздник в честь шестидесятилетия мужа.
Омар сидел рядом со мной, очень простой, открытый, естественный. И мы говорили так, словно были знакомы тысячу лет..
Фильм меня удивил. Глядя на экран, я вспоминал то, что пережил на самом деле. Увидел себя двадцатипятилетнего, объясняющего копам, что у моего босса приступ и его нужно срочно везти в больницу, вопрос жизни и смерти. Я спросил себя: "Неужели я действительно был настолько безрассудным. И зачем только он держал меня рядом с собой?" Думаю, никто из нас никогда не сможет этого понять.
Когда я позвонил в его дверь, я еще не был таким, каким стал сегодня. Получается, что Оливье Накаш и Эрик Толедано создали моего двойника. Другого Абделя, который изначально был лучше. Они сделали из моего персонажа кинозвезду - как и из персонажа Филиппа Поццо ди Борго, которого играет Франсуа Клюзе.
Очевидно, это лучший способ превратить драму в комедию и показать нрав месье Поццо: заставить смеяться над своим несчастьем, чтобы избежать как жалости, так и сочувствия. Кажется, я даже не подписывал контракт с режиссерами. Да и зачем. Что бы мог им дать я, Абдель Ямин Селлу. Несколько шуток, не больше.
И даже эти шутки принадлежат месье Поццо, поскольку он их придумал. В реальной жизни я не был ему ровней. Я едва дотягивал до второстепенного персонажа, статиста. И я не скромничаю: я лучший. Но все, что я делал, было совсем не сложно..