* * *
В старших классах родители уже не провожали детей до школьных ворот. Как только детишки выходили из своего дома, они сразу становились легкой добычей. Мы выбирали кого-нибудь, кто был модно одет, упакован как надо, и налетали на него вдвоем или втроем. Окружали его на тротуаре и шли в ту же сторону, что и он, - как будто приятели вместе идут в школу.
Люди проходили мимо и не видели ничего необычного. Возможно, они даже радовались, глядя на нас: "О, вот как. Этот славный парнишка из хорошей семьи дружит с двумя арабами. У него доброе сердце. Он не отталкивает этих лохматых мальчишек, которые явно живут в гораздо худших условиях"..
Прохожие ведь не слышали, о чем мы говорим.
- Кроссовки. Какой размер?
- Что? Какой у меня размер кроссовок? Это еще зачем?
- Отвечай!
- Сороковой.
- О, класс! Подходит. Как раз на меня. Давай сюда.
- Еще чего! Не пойду же я в коллеж в носках?!
- У меня в кармане нож. Ты ведь не хочешь испачкать свой чудесный синий свитер гадкими красными пятнами? Так, сел вон туда!
Я указывал ему на скамью, ступеньку, порог закрытого магазина.
- Пошевеливайся! Снимай кроссовки!
Я запихивал "Найки" в рюкзак, и мы с Ясином уходили. У Ясина уже был сорок второй размер, и ему было все труднее найти подходящую обувь.
* * *
Иногда нож и вправду шел в дело - но только по куртке, никогда не глубже. И избивать приходилось - кулаком или ногами, когда попадался трудный клиент. Мы считали такое поведение глупым: ну зачем ему было нарываться из-за пары кроссовок?..
Несколько раз меня ловили. Час или два я просиживал в полицейском участке, а потом - домой, будто и не было ничего. Французская полиция совсем не так ужасна, как это показывают в кино. Меня никогда не били телефонной книгой по голове. Даже пощечину ни разу не залепили.
Во Франции детей не бьют: не принято как-то. Не били и нас дома у Белькасима и Амины. Помню вот, что у наших соседей иногда поднимался крик. Отец орал на сына и лупил его ремнем. Сын тоже орал - от боли. Мать кричала, чтобы они оба прекратили. Мулуд, Кофи, Секу часто получали по полной программе - так, что потом их несколько дней не стоило хлопать по плечу.
И ни в коем случае нельзя было показывать, что ты в курсе, что-то слышал или о чем-то догадался..
Просто делай вид, что ничего не произошло. Кроме того, все действительно оставалось как раньше. Жизнь после порки шла так же, как до нее. Мулуд, Кофи и Секу все так же торчали у подъезда или на паркинге - и так же быстро бегали.
* * *
Я стал чувствовать себя более уверенно и постепенно начал уходить все дальше от XV округа. 10-я линия метро, станция "Шарль Мишель", пересадка на "Одеон", вниз к "Шатле - Ле-Аль". Тут полный интернационал, но больше всего арабов и негров. Некоторые косят под американцев - обжираются гамбургерами, чтобы фигура у них стала такой, как у брейкеров.
Этих слышно издалека, они всегда таскают с собой орущие бумбоксы. Бейсболки козырьком назад, штаны самого большого размера, какой только можно найти..
Они ставят бумбокс на землю, прибавляют звук и начинают танцевать. Реальное шоу под грохочущую музыку, которая перекрывает шум голосов.
Все обделывают какие-то свои дела, не обращая внимания на окружающих. Я растворяюсь в этой толпе. Съедаю сэндвич, толкаю с рук куртку "Лакост", пару ботинок "Уэстон", ничего особенного. Наркотиками торгуют не здесь, и этот бизнес меня не интересует. Единственное, что я себе позволяю, - бесить золотую молодежь XVI округа, которая хочет добавить остроты своим вечеринкам.
Я продаю им сушеный красный и желтый перец. И хотя ни цветом, ни запахом это совершенно не напоминает марихуану, они безропотно платят..
Я достаю кусочек кленовой коры, отрезаю пластинку. Натираю ее настоящим гашишем, чтобы цвет и запах не вызывали сомнений, заворачиваю в обрывок газеты. У Фонтана невинных ко мне подходит какой-то лох в двубортном пиджаке:
- Есть чо?
- А башли есть?
Сделка состоялась, парень быстро уходит. Представляю себе его рожу, когда он развернет газету. Как достанет из-под матраса папиросную бумагу и табак, чтобы свернуть косяк, и как будет пытаться раскрошить дерьмо, которое я ему всучил. Да он пальцы до крови обдерет. "Ну как, Жан-Бернар, вставляет. - Еще бы, это же клен!".
В подвалах устраивают вечеринки - "зулусские пати", так это называется. Тут все друзья, независимо от национальности. Все друзья, и никто никого не знает. В лучшем случае я в курсе каких-то имен или кличек - точно так же, как для них я Абдель или Мелкий. Не более того. Я не знаю их фамилий, и они никогда не слышали о Селлу.
Они зовут меня Мелким из-за моего роста, а не из-за возраста. Мне пятнадцать лет, а тут есть и помладше меня. Есть и девчонки. Некоторые из них понимают далеко не все из того, что происходит, но смутно чувствуют опасность и флиртуют с ней. Им нравятся взгляды парней, которые больше похожи на взрослых мужчин.
Они скорее дадут отрубить себе руку, чем откажутся от всего этого. Я могу наблюдать весь этот маленький мир вблизи, но все-таки я к нему не принадлежу. Я то здесь, то там. Сегодня мы с панками тусим в городе, а завтра идет дождь, и я сбываю краденое в подземном переходе..
- Эй, Мелкий! Абдель! Сегодня одна девчонка из лицея Генриха IV устраивает дома вечеринку. Это рядом с метро "Ранела", и предков дома не будет, сечешь?
- А то!
Проникнув на такую вечернику, мы участвуем в общем веселье, пока один из нас не подаст сигнал: пора. И тогда мы уходим, предварительно зачистив территорию. Там всегда можно свистнуть хотя бы новенький видак. Я выдергиваю провода и шнур из розетки, аккуратно все это сворачиваю. Хозяйка дома в ужасе: "Что делают мои новые друзья.
Еще пять минут назад все было так мило. Я и подумать не могла. Мерзавцы!" - и запирается у себя в комнате..
Дружбаны мои ржут, глядя, как я спокойно иду по улице и несу под мышкой телик весом с себя:
- Абдель, ну ты красавец!
О да.
* * *
В тот вечер мы болтались на площади Карре; с каре - ничего общего, потому что она вообще-то круглая. Вдруг два парня в глубине площади, у самой стены, начали спорить и ругаться. Мы смотрели на это издалека, близко не подходили: никто никогда не вяжется в чужие дела. Те двое начали драться - ну что ж, обычное дело.
Необычной была кровь, которая хлынула у одного из них из распоротого горла. И рис. Белый рис, который вывалился оттуда потом. Этот парень, негр, был мертв. Уж будьте покойны..
В сотую долю секунды мы сорвались с места, как стая голубей. Я не видел лезвия, которое вонзилось в тело. Наверное, оно было прочным, широким, а державшая его рука - крепкой. И решительной.
Вот почему я никогда не имею дела с тяжелыми наркотиками - не употребляю и не торгую. Это может завести слишком далеко. И вот что странно: я ни о чем не задумывался, ни перед чем не останавливался, но всегда знал, что никогда никого не убью из-за денег.
Скоро должны были появиться копы, и я бежал со всех ног. Свидетели убийства рассеялись по улицам и подземным переходам. Я видел, как голова убитого тяжело упала на плечо. Она была отрезана почти полностью.
Хотя… Нет, я ничего не видел.
8
У нас в квартале народ тоже погибал - от одиночества и отчаяния, как во всех больших городах. Люди кончали с собой, чаще всего - выбрасывались из окна. Каждый раз это было целое событие. В Богренеле нас было несколько сот человек, чуть меньше тысячи. И все друг друга знали.
Любая внезапная смерть становилась чем-то из ряда вон выходящим. Старики, которые уже давно не выходили из квартиры, выползали на лестничную клетку, чтобы поговорить с соседями. Но дело было даже не в разговорах. Одни просто хотели показаться на глаза, чтобы все видели, как они жалеют бедного мсье Бенбудауда, который не выдержал… Другие демонстрировали свою проницательность, рассказывая, почему он покончил с собой, - разумеется, настоящая причина была известна только им..
- Юсеф не мог больше жить один. Он так горевал, когда умерла его жена. Кстати, когда это было?
- Да уже лет пять прошло. Только вы ошибаетесь, это не из-за жены.
Тишина, напряжение, рокот барабанов. Соседи стоят, открыв рты, ждут продолжения.
- Он покончил с собой после того, как сегодня утром получил почту.
- Да? А что там было?
- Вы что, не видели? Когда он упал, он все еще сжимал в руке конверт!
Чистая правда. Старина Юсеф сиганул с восьмого этажа, сжимая в руке письмо из налоговой службы. И сжимал его достаточно крепко, раз уж не потерял по дороге.
Помню еще одного мужика - совершенно спившегося француза, сломавшегося под грузом неудач. Он жил в соседнем подъезде со своей женой, такой же алкашкой. Она ушла от него к другому, и он тоже выбросился из окна. Но дело в том, что он жил на втором этаже… Он переломал кости и лежал на земле, как искореженная кукла, разбросав неестественно вывернутые руки и ноги.
Когда приехала "скорая", врачи долго не могли сообразить, как поднять мужика. Его накрыли блестящим золотым термоодеялом. Несчастный рогоносец умер, сияя как звезда..
Еще был случай, над которым мы с приятелями ржали как сумасшедшие, одновременно содрогаясь от омерзения. С седьмого этажа выбросилась жирная Лейла, которая никогда не выходила из дома. Раздался громкий плюх, ее тело разлетелось ошметками, как перезрелый помидор. И снова все из-за любви. Ее муж привел домой новую жену и стал с ней жить.
Следующим летом его нашли в постели полуразложившимся. У него был рак, и когда он стал умирать, новая жена просто свалила. Отдыхать. Вернувшись, она заказала полную уборку и теперь живет одна в двухкомнатной квартире..
Мне как-то ужасно не везло. Я почти не бывал дома - хорошо, если появлялся раз в неделю; но каждый раз, когда кто-то из соседей сводил счеты с жизнью, я оказывался в Богренеле. И каждый раз приходилось уносить ноги. Начиналось расследование, а я не хотел лишний раз встречаться с полицейскими.
* * *
Они искали меня из-за того убийства на площади Карре, рядом с метро "Шатле - Ле-Аль". В то время там уже
понаставили кучу камер наблюдения, и все попало на пленку. Но изображение было довольно плохого качества; с таким убийцу не опознать. Высокий чернокожий парень в кофте с капюшоном и в кроссовках - таких пруд пруди.
А вот меня в полиции узнали. Надо сказать, что мы с копами к тому времени были знакомы - ближе не бывает. Каждый раз, когда я попадался, они держали меня так долго, как только позволял закон, и на прощание говорили: "Скоро увидимся!".
И таки увиделись. Влип я самым дурацким образом - ранним утром, в вагоне пригородного поезда, во время проверки билетов. Я и глаза-то еще толком не продрал. В училище я почти не появлялся, да и дома бывал не чаще. Спал в электричках, как и парни с "Шатле", с которыми я болтался по ночам. Рано утром, в пять или шесть утра, когда начинали ходить поезда, мы спускались на станцию, садились в первый попавшийся вагон и засыпали на пару часов..
Я спал. Время от времени приоткрывал глаза и видел сидевшего напротив человека в дешевом костюме и галстуке; на коленях у него лежал портфельчик. Не хватало только наручников, которыми он был бы пристегнут к запястью.
Мы пялились друг на друга. Не знаю, в чьем взгляде было больше презрения. Я думал: "Давай-давай, вали на свою работу за нищенской зарплатой. А я буду спать".
Я снова задремал. На щеке отпечатались швы сиденья, и пахло от меня отнюдь не розами. Но в Париже нигде не пахнет розами. По громкой связи объявили:
- Сен-Реми-ле-Шеврез. Конечная. Просьба покинуть вагоны.
Над ухом у меня раздался голос:
- Абдель, Абдель! Проснись, блин! Выходим! Поезд сейчас уйдет в депо!
- Отвянь!
Кто-то потряс меня за плечо, и другой голос сухо сказал:
- Проверка документов. Предъявите паспорт.
Я встал, зевнул во весь рот. Хотел посмотреть на часы, чтобы узнать, который час, но опомнился. Контролер мог догадаться, что часы мои - едва ли подарок от родителей на праздник первого причастия.
- Будьте любезны, круассан и кофе…
- Я смотрю, у тебя с утра хорошее настроение. Вот и славно.
Я развязно протянул ему паспорт. С документами у меня все было в порядке. Я родился в Алжире, но у меня был вид на жительство, который я только что продлил. Началась даже процедура натурализации. В восьмидесятые годы любой, кто прожил во Франции больше десяти лет, мог получить трехцветный паспорт. И я не упустил этой возможности.
А вот мой придурок-брат оказался недостаточно шустрым, и в 1986 году его отправили обратно в Алжир. Белькасим и Амина потеряли одного сына. Того, которого они бы предпочли оставить, если бы можно было выбирать..
Второго - то есть меня - им то и дело приходилось вызволять из участка.
- Селлу, тебя хотят видеть в судебной полиции.
- В судебной полиции? Это еще что такое?
- Не валяй дурака, ты и сам прекрасно знаешь.
Я сразу понял, что речь пойдет об убийстве на площади Карре. Единственное серьезное дело, ради которого меня стоило волочь на остров Ситэ. Я знал, что мне нечего бояться: я был просто свидетелем и понятия не имел, кто убийца. Раз в жизни не придется врать, хитрить или прикидываться дурачком. Меня ни в чем не обвиняли, и я мог говорить только правду: была драка, удар ножом, тот парень упал на землю.
Вот и все..
Но оказалось, что это стало началом моей судебной карьеры.
9
Мне только что исполнилось шестнадцать лет. Несколько дней назад меня вызвали на дисциплинарный совет училища. С моей карьерой механика было покончено; причина - постоянные прогулы. Кроме того, я успел вломить преподавателю менеджмента.
- Абдель Ямин Селлу, 23 апреля сего года вы напали на господина Перюшона. Вы признаете этот факт?
С ума сойти, прямо как в настоящем суде.
- Признаю, признаю…
- Ну что ж, уже хоть что-то. Вы можете гарантировать, что это больше не повторится?
- Ну, знаете, это зависит от него!
- Нет. Это зависит только от вас. Итак, можете ли вы обещать, что это было в последний раз?
- Нет, не могу.
Директор вздохнул. Остальные члены совета даже не оторвались от своих кроссвордов.
Для них моя наглость - самое обычное дело. Они уже столько всякого повидали, что я даже не знаю, чем их можно удивить. Попробую-ка пошутить.
- Господин директор, вы ведь меня не отчислите?
- А что? Вы внезапно почувствовали горячее желание получить профессию?
- Дело в том, что… Нет, на самом деле, я прошу оставить меня здесь из-за… столовой. По четвергам дают жареную картошку. Мне нравится тут обедать по четвергам.
Никакой реакции. Даже самый толстый - завуч по воспитательной работе - не обращал на меня ни малейшего внимания. "Эй, вы что, заснули? Я сказал: жареная картошка!"
Я представляю себе завуча персонажем из мультфильма - это жирный волк, по его брюху течет слюна, и он даже не может встать и подойти к тарелке с хрустящей картошкой, которую Абдель - Красная Шапочка держит в руках.
- Боюсь, что кулинарного довода недостаточно, - прерывает мои бредовые идеи директор. - Мы обсудим ваш случай, но, думаю, исход уже ясен. Через несколько дней мы пришлем вам домой письменное уведомление. Можете идти.
- Ну, тогда до скорого!
- Не думаю. Удачи, Абдель Ямин.