* * *
– Чего испугались-то? – поинтересовался Зураб. – Ведомства моего? Так это правильно. Часа через два отыщут!
– У тебя на даче два килограмма героина нашли, – с сочувственной улыбкой рассказал Журов. – Отборный… Взятие заложника, да еще сотрудника МВД… Ай, – полковник с безнадежностью махнул рукой.
– Подписывай, – тихо попросила Сашенька.
– Сука ты! – прошептал грузин, зло, но гордо, словно орел, которому на шею удавку набросили.
– Я знаю, – согласилась девушка. – Замуж меня возьмешь?
Он посмотрел на нее испепеляющим взглядом, в котором заключалось все – и исследование на правду, и проверка себя на оставшуюся любовь, и ненависть, примешавшаяся к любви…
– Возьму! – ответил, поняв, что она не обманывает.
– Пиши бумагу, – попросила Сашенька Зураба, а товарища полковника мимикой попросила покинуть кабинет, показав пальчиком – на одну минуту.
– Вы тут определяйтесь быстрее, а я на секунду…
– Наручники, – напомнил Зураб.
– И в них писать можно. А то не знаешь!..
Полковник вышел в приемную, увидал Хренина, который лыбился не по случаю, вспомнил его вину и дал сержанту со всего маху ногой по морде, так что сопли все стены попортили…
Сашенька подошла к Зурабу и опустилась на колени. Ее маленькие пальчики расстегнули всякие пуговки, а голова, от которой исходил волшебный запах, склонилось над самым интимным, но лишь коснулась вздыбившегося губкой, а после все быстро застегнула обратно, как было.
– Пиши.
– Я пишу, – дрожащим голосом сообщил Зураб.
– Душко за муку сто тысяч отдашь, понял?
– Не проблема…
– Хочешь свадьбу в Тбилиси?
– Зачем? – удивился сын Грузии. – В Капфера… Я тебе подарю белую лодку и назову ее – "Сашенька"!..
– Пиши…
Вернулся товарищ полковник и понял, что можно расстегивать наручники.
– Да, – словно только сейчас вспомнила девушка. – Товарищ полковник очень помог нам всем… Мне кажется, что с его способностями в отделе сидеть…
– Ну, что вы, что вы, – покраснел Журов и, скрывая стыдливую радость, наклонился над селектором, в который отправил устное сообщение: – Готовьте лысого к выписке. Слизькина, я говорю!!! – проорал.
Журов прочитал каракули Зураба, собственноручно снял наручники и елейным голосом предупредил:
– Вы же умный человек… Ваша бумажка полежит у меня в сейфе… Не возражаете?
– Нет, – ответил грузин, растирая запястья.
Он сейчас на все был согласен, вспоминая то острейшее мгновение сладости, на которое его подсадила Сашенька, словно на крючок. Ему до смерти было необходимо попасть с ней в постель, или у него мозги спекутся.
Полковник Журов глядел, как девица по-хозяйски берет трубку его телефона и стукает ноготками по клавишам.
Убил бы, думал. Но сначала бы… Хотя не в его вкусе, слишком маленькая ростом.
Сашенька вызвала из больницы перевозку, все вышли из кабинета, найдя в коридоре сержанта Хренина, хлюпающего сливовым носом, из которого сочилась кровавая юшка.
– Кстати, – между прочим сообщил Журов, – Душко к ордену Мужества представляем.
– Ага, – отозвался грузин.
Хренин завыл побитой дворнягой, а Сашенька вообразила подтягивающегося Душко с орденом на заднице. Картина оказалась столь возбуждающей, что, выйдя на улицу, она потерлась о бедро грузина.
– Не вспыхивай! – предупредила, наблюдая, как выводят из отдела лысого. Тот протягивал к Журову руки, улыбался и говорил: "Слизькин… Василий Кузьмич!".
Она, как истинный врач, в работе над кандидатской тотчас забыла про сексуальные утехи и отбыла к больному, велев Зурабу, ждать ее на городской квартире.
Журов даже помахал вослед, удаляющейся "скорой". Здесь к отделу подкатили два "галенвагена" с государственными номерами, и полковник понял, что конфликт разрешился вовремя. Хотел было напомнить о министерстве, но передумал и зашагал внутрь родного отдела гордый и усталый.
Ни в этот день, ни на следующий Сашенька не принесла сексуального облегчения грузину, так как была увлечена своим новым пациентом. Она добилась полного рентгеновского обследования и не нашла у лысого никаких повреждений костей.
Здоровяк, однако, подумала. Невероятные регенерационные способности. Синяки прошли уже к вечеру первого дня, а рана на месте бывшего уха, несмотря на антисанитарные условия милицейской камеры, даже не загноилась. Докторше пришлось лишь обработать рану перекисью водорода.
– Ничего, ничего, – успокаивала она лысого. – Сейчас такие протезы делают!
Лысый в ответ только улыбался, а когда Сашенька вновь спросила, как его имя, он повторил:
– Слизькин…
– Это ваша фамилия, – кивнула девушка. – Я знаю… А имя?
– Слизькин уме-ер, – с трудом выговорил лысый.
Сашенька вздрогнула.
– А вы кто?
Лысый молчал и смотрел на нее домашним животным.
– А как он умер, этот Слизькин? – попыталась Сашенька подойти с другой стороны.
– Ы-ы-ы!… – было ей ответом.
Что-то в этом "ы-ы-ы" напугало Бове, но она была психиатром и умела брать себя в руки, общаясь даже с самыми буйными.
"Пациенту надо сделать компьютерную томографию", – решила, и отправилась добиваться разрешения на дорогую процедуру. Ей отказали, сославшись на очередь, и она отправилась на прием к главврачу.
– А, это вы, Сашенька… – совершенно индифферентно встретил коллегу главврач. – Вас уже отпустили?
– А зачем меня держать? Я же ни в чем не виновата.
– Значит, другие времена настали… Раньше, если брали, то не выпускали, виноват ты, или агнец Божий…
– Что-то у вас настроение не праздничное, – заметила Сашенька.
– А это, Александра Игоревна, от сознания собственной незначительности…
– Депрессия… Попейте что-нибудь. Уж вам-то говорить о собственной незначительности… Доктор наук, профессор, академик, возглавляете крупнейший психиатрический центр страны…
– Знаете, милая… Я вот тут наблюдал офицера, который командовал операцией, у него шрам на шее… Он мне нож показывал, которым ему голову отрезали… У меня как-то все переменилось после внутри. Кого волнует, что я академик, кроме может быть, моих близких… Ну не я, кто-нибудь другой был бы на моем месте… А вот офицер…
– И на его месте кто-нибудь был бы, – попыталась Сашенька успокаивать профессора.
– Конечно, – согласился тот. – Вот только другому голову бы отрезали. А этот выжил… Сам, что ли, себе яремную вену пережал?.. Ведь это какой ужас надо преодолеть, когда реально, когда не метафора, захлебываешься своей кровью!..
– Поговорите с Сихарулидзе на грузинском!.. Или знаете что? Поезжайте на дачу! – посоветовала девушка. – Там вас внуки живо на ноги поставят! Никакой депрессии через час не останется!
– У меня внуки взрослые…
– Ну, так правнуки…
– Они еще маленькие и живут на Севере. Внук мой старший – тоже офицер. Только медицинский. Он на Севере служит. А второй, у него еще нет детей, тоже офицер, военный хирург, шьет и режет по линии ООН под жарким солнцем…
Сашенька сидела, слушала своего начальника и думала, что вот так вот, можно случайно узнать всю человеческую душу за несколько минут, безо всякого старания. А другую душу никогда не приоткрыть… Ей жаль было старика, чья душа вдруг обнажилась, отринув все регалии ученого и члена профсоюза.
– Или, знаете что, – предложила она, – выпейте коньячку… С лимончиком. У вас же есть?
– На работе?
– Ну, имеете же вы право плюнуть на все хотя бы на несколько часов!
– Вы так думаете?
– Идите в свою комнатку, ложитесь на диван, а я вам ноги пледом укрою!
Главврач, словно ребенок, кивнул послушно и пошел в комнату за кабинетом, где открыл стеклянный бар, скрытый в буфете работы еще позапрошлого века, налил там рюмочку и выпил, как лекарство… Через несколько секунд ему стало легче, он поглядел заблестевшими глазами на Сашеньку, сбросил халат, оставшись в рубашке и брюках, сел на кожаный диван, снял видавшую виды обувь и прилег на подушечку с изображением бедуина. Он эту подушечку взял трофеем в каком-то маленьком немецком городке. Там у него еще был временный трофей – блондинистая немка с толстыми ляжками, такой вкусный трофей!..
На этом воспоминании академик вдруг увидел склонившуюся девушку, укрывавшую ему ноги пледом, и такой аппетитной показалась главврачу ее задница, обтянутая халатиком, что вдруг его рука сама потянулась, тронула подагрическими пальцами упругость девичьего тела…
Сашенька обернулась и посмотрела на профессора с удивлением. Он не понимал ее взгляда, боялся укора и презрения, а потому поспешил оправдаться:
– Наверно, вы последняя, к кому я прикоснулся в жизни в таком аспекте… Черт попутал… Простите…
– Не развалюсь! – вдруг улыбнулась девушка. – Мне бы томограф!.. Там такой интересный больной!..
– Конечно, конечно! – взбодрился академик. – Скажите, что я разрешил!
– А теперь поспите часа два! – предложила Сашенька. – Встанете, будете, как новый!
Она пошла к двери.
– Вы очень хорошая девушка, – услышала за спиной.
Обернулась и еще раз улыбнулась.
Уже идя по коридору, она подумала, что проблем с защитой кандидатской не будет… А еще в голову пришло совсем банальное, что гадость уживается с чистотой. И что, наверное, чистоты вовсе не бывает, так, если белую краску перемешать с черной, получится серая… Все – серое… Она тоже почувствовала себя серого цвета…
* * *
Лысый совершенно не собирался ложиться для обследования. Продолжал улыбаться престранно и мучил здоровенных санитаров, которые висели у него по двое на каждой руке.
– Александра Игоревна! – услышала девушка за спиной голос своего учителя. – Бесполезно!..
– А как же мне его?..
– Укольчик, – предложил профессор Фишин. – Двойную дозу. А то и тройную!..
– Но ведь он не буйный!
– Но ведь вы хотите сделать исследование?
Сашенька согласно покачала головой, и медсестра безо всяких раздумий воткнула лысому в предплечье шприц с убойной дозой снотворного.
И после этого лысый еще долго мучил санитаров, пока тяжесть не стекла на его веки, а ноги как-то сами подкосились, делая здоровяка беспомощным.
Его уложили и вкатили в томограф.
Врач нажала клавиши, процесс пошел, и томограф принялся постреливать то одиночными, то длинными очередями.
– Я вас не успела поблагодарить! – уже в коридоре обратилась к учителю Сашенька.
– За что же? – с удивлением поднял кустистые брови профессор Фишин.
– За то, что вступились за меня тогда…
– Ах, это… Не вгоняйте меня, милочка, в краску! Сие было естественно и благодарности не стоит!..
Они стояли возле окна и смотрели каждый в свое пространство. Стояли и смотрели молча.
Сашенька сравнила двух стариков и почувствовала, что к главврачу чувствует нежность, с капелькой жалости, а к рядом стоящему отношение было, как к пожилому, но мужчине. Она украдкой опустила глаза и посмотрела на руки профессора, лежащие на подоконнике. Это были два мохнатых молота с маленькими старческими пятнышками на коже. Сашенька удивилась, что прежде никогда не обращала внимания на руки учителя… Из глаз девушки выкатилось по слезинке, но этого никто не заметил…
– Ну что ж, – оторвался от созерцания внутреннего пространства профессор. – Посмотрим, что там в голове у вашего протеже?
Она кивнула.
Глаза женщины-врача, проводившей обследование, были похожи на куриные яйца. Такие обычно бывают, когда у человека ну совсем плохо со щитовидной железой, или при крайнем удивлении.
Специалистка по компьютерной томографии имела обширный опыт, мозгов перевидала всяческих, и микро, и макроцефалических, и с огромными опухолями, и вообще видала голову без мозга как такового. Так что Сан Сановну, как ее звали коллеги, удивить чем-либо было нереально.
Тем более было странно видеть, как ее глаза покидают орбиты.
– Ну, дорогие мои, – проговорила она мужским голосом. – Ну, это, я вам скажу!.. – она выругалась коротко и сочно. – Чтобы номера на мозгах были написаны!..
– Какие номера? – не поняла Сашенька.
– Восьмизначные!
– Где! Где?!! – склонилась Бове над монитором компьютера.
– Да вот же!
Сан Сановна увеличила изображение и выделила нужный кусок квадратом.
– 56723811 – прочитал профессор Фишин.
– А что это за буквы? – непонятно кого спросила Сашенька.
– Латиница, – ответил учитель. – Только вверх ногами.
Сан Сановна тотчас развернула изображение, сделав его как можно четче.
– Bill, – прочла Сашенька. И следующее: – April…
18
Через некоторое время Мятникова вновь родила детенышей, и когда Билл попытался их сожрать, предупредила крыса, что перегрызет ему горло, когда тот будет спать.
– Буду рвать тебя на мелкие кусочки! – и страшно провыла.
– А где еды взять? – растерянно вопрошал американец.
– Оторви свою задницу и сам позаботься о себе!
– Мне очень тяжело ходить, – грустно посетовал американец.
– Конечно, – подтвердила Мятникова. – Разожрался, как свинья на убой!..
Вероятно, крыс испугался угроз Лили и стал иногда исчезать, возвращаясь довольным и сытым.
Она подозревала, что американский производитель занимается каннибализмом, но нотации читать отцу своих детей считала делом бесполезным. Животное…
Вскоре ее ждал еще один удар… Выросли детеныши, и прежде, чем покинуть материнское гнездо, покусали Мятникову чуть ли не до смерти, а сонному Биллу изжевали хвост.
– Я тебе говорил, – возмущался крыс. – Говорил, что лучше было этих гаденышей самим съесть!
Лиля слушала его и думала, что вот оно, истинное материнство. Вот ее высохшие соски и свалявшаяся шерсть на брюхе…
– Я ненавижу! – вдруг вскричала она. – Ненавижу!
– Чего? – поинтересовался Билл.
– Я ненавижу эту жизнь!
– Есть какая-нибудь другая?
– Есть! – пылко ответствовала Лиля.
– Какая же?
– Человеческая!
– И что? – все-таки душу Билла, при поруганном хвосте, успокаивала собачья медаль. – Хочешь прожить человечью жизнь?
– Я ненавижу! – вновь вскричала Мятникова.
– Слышал.
– Я ненавижу людей!
– Я тоже, – он полакал из лужи свое отражение. – Всех, кроме Слизкина и Василия Кузьмича.
– Давай остановим метро! – вдруг предложила Мятникова.
– Это что?
– Это такие большие железные поезда. Ты слышишь их грохот каждую минуту. Он не дает нам спать! Почему мы должны его слушать?! Надо остановить метро!
– Как мы будем это делать?
– Просто перегрызем кабель! Но во многих местах, чтобы люди не смогли сразу его починить!
Билл подумал немного и согласился.
– Хорошо, – сказал он. – А потом мы уедем в Америку!
– Куда? – обалдела Мятникова.
– Ко мне на Родину.
Ей стало страшно и любопытно одновременно.
– Это очень далеко!
– Дойдем.
– Дойти невозможно…
– Что же делать?
– Надо лететь!
– Гы-гы, – посмеялся Билл. – Ты что, птица?
– У людей есть самолеты, – попыталась объяснить Мятникова, все более зажигаясь идеей Билла. – Такие птицы, сделанные из железа!.. Мы можем быть уже послезавтра на твоей Родине!..
– Откуда знаешь?
– Уже летала.
– В Америку?
– В Питер.
Она хотела было поведать об Эрмитаже, но поняла, что объяснить крысу, что это такое, не сможет. А потому просто сказала:
– В музее была.
Билл неожиданно пришел в восторг.
– Да-да! Я слышал! Самое вкусное, что есть в жизни – это старинный багет! Его можно раздобыть только в музее! Но там всякий ультразвук, ловушки!.. Ты пробовала багет?
– Нет, – призналась Мятникова. – Но я его видела!..
– О-о-о! – с уважением протянул Билл. – Знал бы раньше, не стал бы есть твоих детей! Ты серьезная исследовательница… Почти, как я… Когда пойдем грызть кабель?
– Сначала мы прокатимся на поезде!
У Лили был план доехать до станции "Речной вокзал", а уже оттуда добраться до "Шереметьево".
– А это не страшно? – поинтересовался Билл.
– Что? – не поняла Мятникова.
– Кататься на поезде, который так громыхает и гудит?
– Как тебе не стыдно! – с укором произнесла она. – У тебя медаль! Ты – герой!
– Да-да, – вспомнил крыс.
Она провела его своими тайными ходами к тоннелю. Крыс пролезал в дыры с трудом и постоянно жаловался на усталость.
– Ничего, – подбадривала Мятникова. – Скоро похудеешь!
Он никак не мог привыкнуть к проносящимся поездам, пряча морду в подземные ходы.
– Мы пойдем между рельсов! Главное, не вставай на них – зажаришься, как шашлык.
– Как кто?
– Как крысы при газовом взрыве…
– Мне нужно немного здесь полежать, – трусил Билл.
Мятникова его не подгоняла, понимая такую трусость героя. Чего от него требовать! Крыса! Не человек же!.. Сама она нашла какой-то проводок и грызла его механически. Неожиданно у нее во рту что-то кисло заискрило, замкнуло, и она вдруг услышала человеческую речь, словно по радио.
– Не понимаю, что это! – произнес раздраженный, до родного знакомый голос.
Мятникова взбрыкнула от неожиданности задом, но проводов не отпустила.
– Эксперты определили подлинность, – подтвердил второй голос, тоже знакомый.
– Это какая-то враждебная экспансия! – первый голос стал металлическим. – Американцы!
И тут Лиля узнала голоса. Первый принадлежал Президенту России, а второй Премьеру. Она бы икнула от такого открытия, но крысиное горло не способно было издавать таких звуков.
– Нашли этого Рыбакова?
– Пойди, найди! – ответил Премьер. – Их десятки тысяч!
– Одиннадцать миллиардов у.е.?
– С копейками… То есть еще триста двадцать три миллиона…
– Шайзе! – выругался Президент по-немецки.
– Да, – подтвердил Премьер. – Херня какая-то!
– Ну, ничего, отыщется… Мы его в два счета раскрутим… Вот эти копейки ему и оставим, а остальное в счет казны!..
– Я вот что хочу предло…
Здесь что-то в проводочках расконтачилось, и голоса исчезли.
"Правительственная связь", – догадалась Лиля и с удовольствием перегрызла все проводки, имеювшиеся вокруг.
Из-за того, что она вмешалась в политическую жизнь страны, надпочечники Мятниковой вспрыснули в кровь такое количество адреналина, что она то и дело подпрыгивала, подталкивая Билла на окончательное решение.
– Давай же, герой! – кричала она. – Лезь на потолок тоннеля!..
Наконец, американец решился, выбрался наружу и тяжело, медленно, похожий не на крысу, а на коалу, полез по кабелям наверх.
Она лезла за ним гораздо ловчее, от того, что была меньше, и от охвативших ее душу внезапных мечтаний о новой жизни, о трансатлантическом перелете к этой жизни… И еще то подбадривало Мятникову, что она все-таки была не одна!..