Без пяти двенадцать. Ах вот еще, чуть не забыла! Я видела, куда он его спрятал. Нет, не под елку, а в верхний ящик антикварного комода, где хранятся самые интимные наши переживания. Я нахожу сокровище, вязь из драгоценных бриллиантовых слез, в которых отразилась вся его любовь (бесценная, хотя и пересчитанная прагматичными ювелирами в твердый эквивалент с логотипом Graff).
Год заканчивается сокрушительной победой Gloss. Еще пять минут, и все начнется заново. Время откроет очередной беспроцентный кредит с первым боем курантов. Я успела поставить точку в прошлом году. Счет – 0:0. Как здорово все начинать сначала.
Главный редактор
Иркино последнее письмо поражало двумя вещами – истерической возгонкой градуса гламурности (Полозов, летящий в Куршевель на олигархическом "Гольфстриме", смотрелся карикатурнее, чем Полозов в галстуке) и пророческими мотивами.
Полозова накликала свое увольнение. Кошмар гениального сценариста – придуманный им сюжет вдруг начинает развиваться в его собственной жизни. И он уже не управляет ни событиями, ни героями, а сам становится актером в чьей-то грандиозной и изощренной постановке.
Теперь это придется делать мне – писать слова редактора. А потом отвечать за все, что я тут напридумываю.
За Иркиным столом я сидела уже семь дней. Не хотела переезжать, но Аня настояла. И теперь я смотрела на свой опустевший стол, находившийся через проход, четко ощущая водораздел – до и после.
В офисе было тихо – компьютеры дружелюбно помалкивали. Ночью, без людей, наше глянцевое пространство становилось тихим и уютным. Барометр эмоций успокаивался на отметке "штиль". Это как на море – еще пару часов после захода солнца по пляжу гуляют звуки – детский визг, удары мяча о волейбольную сетку, рычание водных мотоциклов, потом все стихает, и слышно только ровное дыхание прибоя. Прибой в данном случае имитировал включенный принтер – его мягкое жужжание нельзя было различить в дневной какофонии, зато вечером, когда все уходили, этот звук становился основным фоном.
Пора его усыпить. Принтер немного поворчал, мигнул разноцветными кнопочками и отрубился.
Я вышла в ночь. На стоянке – ни одной машины. Пятница, вечер – все нормальные люди уже отмечают конец недели. В моей прошлой, газетной жизни я не понимала, чем пятница хуже понедельника, и не разделяла этой офисной радости – Today is Friday! Но теперь я сама каждое утро вела борьбу с будильником, выклянчивая у него "ну еще хоть пять минут", и чтила субботу, как правоверный иудей. Ничего завтра не буду делать, даже к телефону подходить. Говорят, в Израиле нанимают специальных людей, из числа русских эмигрантов, например, чтобы обеспечить себе тотальное ничегонеделание: люди воскресенья зажигают спички людям субботы, снимают телефонные трубки, нажимают кнопки лифта. Жаль, что у нас нет такой службы – чтобы обеспечить на два дня полный ступор офисным страдальцам.
Сегодня у Светки был день рождения, на который я безнадежно опаздывала. Подарок я, конечно, купить не успела. Пришлось порыться в красновском шкафу и набрать Олейниковой посылку счастья: увлажняющий крем Chanel, антицеллюлитное средство от Estée Lauder, карандаши Helena Rubinstein, тени ArtDeco, туш Guerlain и аромат от Givenchy "Ангел и демон". Шкафчик отдела красоты – наша домашняя аптечка, где можно найти дозу для любого мероприятия. Недостаток заключался в том, что на банках, как на лекарствах с пометкой "проконсультируйтесь у врача", стояла надпись "tester not for sale". Не забыть содрать! Хотя Олейникова все равно догадается и даже не обидится, наоборот. Светка была убежденным фанатиком косметики, хранила в кошельке дисконтные карточки всех магазинов, где торговали красотой, и зачитывала цены наизусть. Лучше, чем стихи в 7-м классе.
Когда я явилась, вечеринка вошла в третью, заключительную, стадию. Гости, пройдя через неловкость первых рюмок, добрались до той стадии расслабленности, когда могли легко предъявить миру свои истинные намерения. Олейникова, счастливая и пьяная, целовалась на диване с Ваней, женатым отцом двоих детей, с которым крутила роман уже года два. Еще две парочки танцевали, сплетясь в такую сложную конфигурацию, что смотреть на них было неловко. Остальные обсуждали что-то корпоративное за столом.
– Аленка, наконец-то!
Олейникова тянула ко мне руки, с трудом выпутываясь из Ваниных конечностей. Я вручила ей пакет с логотипом Gloss. Ваня, оставшийся не у дел, попытался разлучить Светку и пакет.
– Да подожди ты! Видишь, гламур в гости пришел! Налейте девушке!
Кодовое слово произвело впечатление. Ребята вперились в меня. Я никого не знала, и это усиливало неловкость, а от Светки сейчас нельзя было требовать церемонного представления участников. Да это и бесполезно – я страдала формой расстройства памяти, часто встречающейся среди жителей мегаполисов: никогда с первого раза не запоминаю имя. Излучаешь дружелюбие и симпатию, улыбаешься, говоришь себе – так, внимание! – и, как только называют имя – все, затемнение, звук выключается. А потом ты вынуждена вести беседу с человеком, пытаясь удержаться на местоимениях, и очень стыдно, если собеседник твое имя запомнил.
– Это Аленка, подруга моя школьная. Главный специалист по роскоши и гламуру!
– Угу, как Ксения Собчак, – услышала я за спиной женский голос.
– Так что вы здесь не очень-то, манагеры, ведите себя прилично! Алена девушка светская, напишет потом в своем журнале, если что, – продолжала Олейникова.
– Очень приятно, – я улыбнулась максимально широко, стараясь охватить присутствующих по кругу. Презентуя меня, подруга перестаралась, и я не хотела, чтобы возникла неловкость.
– А чем конкретно занимаетесь? – спросил бойкий юноша в костюме и голубой рубашке.
– В журнале глянцевом работаю. Называется Gloss.
– И почем опиум для народа? – оживился белобрысый парень в сером свитере. Белый, как мышь-альбинос.
Я проигнорировала вопрос. Про опиум – это не к нам. Мы не продаем веру, мы продаем мечты.
– Понятно. Модная тусовка, Максим Галкин, Боря Моисеев, – сказал Альбинос.
– Я вообще считаю, что все эти журналы на одно лицо. Я лично никаких не покупаю, – изрекла девица, сидевшая напротив меня. Короткая юбка, кофточка со стразами, выложенными в логотип D&G.
– Переключилась с Cosmopolitan на газету "Ведомости", Анциферова? – спросил юноша в голубом.
– Да, представь себе, Мирский! А ты, Колечка, до сих пор вырезаешь сиськи с обложки Men’s Health?
– Там не сиськи, а мужики на обложке, – парировал Мирский, обнаружив неплохое знание рынка мужского глянца. – Сиськи в журнале Maxim.
– Я Cosmo уже лет пять не покупаю, – проинформировала девушка лет тридцати двух, в полосатом костюме. – Для дурочек советы эти, эксперименты сексуальные.
Я оглянулась, ища поддержки Олейниковой, но ей было не до меня. Ваню редко удавалось выцепить на ночь, и Светка собиралась выжать все из оставшихся часов.
– Cosmopolitan, он для молодых совсем сделан, – брякнула я.
Полосатая девица вскинулась:
– А дело не в паспорте! Просто в журналах ваших абсолютная чушь пишется. Как ему почесать за левым ухом, надеть презерватив, и чтобы он женился в бессознанке, не снимая его с головы.
Все засмеялись.
– А что смешного? Людей развращают и комплексы им внушают, – поддержала подругу девушка со стразами. Я ее понимала, фальшивый топ D&G выявлял на спине лишние округлости. – А светская хроника эта? Светская хроника в России, где сто лет назад аристократов заменили дегенераты. Читаю тут не помню какой журнал – смотрю, светская дама с фамилией такой. Анимоний, Полоний…
– Полоний – это про другое. Ты путаешь, Анциферова, – сказал Мирский.
– Анна Антимоний, – подсказала я.
– Точно! Губастая такая, вся морда в силиконе. Светская дама! Или эта Собчачка – на каждой тусовке. Пишут о себе и про себя. Ну, может, их еще сто человек читают, у которых не все в порядке с самооценкой, – обличала глянец Анциферова.
Мне хотелось крикнуть – девочки, я тоже от этого страдаю. Но я не могла выйти из игры, я же тут как полпред глянца. Я попыталась сменить тему:
– Не надо так серьезно все воспринимать. Вы лучше про свою работу расскажите. Объемы продаж растут пропорционально кривой роста раковых заболеваний?
Коллеги продавали сигареты.
– В смысле? – спросил Альбинос.
– Ну, если мы торгуем комплексами, то кое-кто торгует смертью. Если уж на то пошло. Книжку "Здесь курят" читали?
Никто не поддержал тему. Ребята выступали единым фронтом.
– Алена, а в каком номере было про замужество с помощью презерватива, просвети нас, – веселился Альбинос.
– Скажи, а ты с Собчак знакома? Что там у вас про нее говорят? – шептала мне на ухо Анциферова.
Где это – у вас? Я ничего не знаю, видела ее только по телевизору, и я вам не носитель светских сплетен. Я уворачивалась, оправдывалась, отпихивалась от вопросов, но они сыпались со всех сторон.
– А вот скажи, какая твоя следующая статья? – спросил Альбинос, когда все затихли.
– Письмо редактора.
– Так ты что, гла-авный редактор? – протянула Анциферова.
– Ну да.
– А… Ну тогда все понятно.
– Письмо редактора? Это в начале журнала, да? С фоткой? Круто! А про что ты там будешь писать? – спросил Мирский.
– Я тебе скажу, Колечка, как эксперт. Про то, как круто быть гламурной, – подвела черту под дискуссией Анциферова.
На этом и порешили. Народ вернулся к обсуждению насущных тем.
Пашка из маркетинга едет в Екат. Да, а Джозефа переводят в Женеву. Наконец-то этого козла убрали! Он нам все продажи развалил, Бритиш проигрываем… Она написала жалобу в эйч-ар, что ее по возрасту дискриминируют. Бесполезняк, все равно сократят. У нее же кредит висит! Значит, не надо было упираться, когда ее до мерчендайзера опускали… Коль, а ты сними квартиру с видом на канал Грибоедова, я буду к тебе приезжать и смотреть в окно. Тебе некогда будет, Анциферова, в окна смотреть, днем будем на фабрике, а ночью – работать, работать и работать!
– А вот и Гена! Наш волшебный друг. Между прочим, учился у тибетского монаха. Летом поедет в ашрам. Он чудеса творит, – отрекламировала Олейникова нового гостя.
На вид мне ровесник. Белая рубашка, свитер, джинсы, забрызганные снизу липкой московской грязью. Трогательный. Про Гену-массажиста, который спасает от корпоративного зажима ее коллег, Олейникова говорила мне давно.
– Давай, подруга, займись делом! Хватит мечтать о своих олигархах. Генка нормальный человеческий мужик. В отличие от твоего мудака знает, что с бабами надо делать. Понятно тебе? Рисунок роли ясен?
Гена тут же прилип ко мне:
– Света про тебя рассказывала. Ты сейчас проходишь момент становления. Весь вопрос в позвоночнике, который и есть хребет твоих эмоций. Аджна у тебя зажата, чакра в районе третьего глаза. Ты сейчас законсервировалась в позе управления, есть опасность, что закостенеешь. Нужно расслабиться, найти баланс…
– Да я неделю всего руковожу.
– Вот видишь, а это уже произошло. Быть начальником – серьезное испытание, которое может загрязнить карму. Почиститься надо, чтобы циркуляция энергии возобновилась. Вот Света ко мне походила, многое изменилось.
Я смотрела на раскрасневшуюся Олейникову, которая сидела, уткнувшись в подмышку своего приятеля. Было понятно, что у нее там циркулировало, но я не стала возражать Гене.
– У тебя когда месячные?
Он обалдел, что ли? С другой стороны, притормозила я, он же массажист.
– Через две недели примерно.
– Значит, можно спокойно начинать.
– А целлюлит можешь убрать?
Гена посмотрел на мою грудь.
– Поглядим, попробуем. Ты одна живешь? Квартиру снимаешь?
– Ну да.
– И я. Сейчас хозяева сгоняют. У тебя никто знакомый не сдает?
– Вроде нет.
– Вы там по салонам в журнале ходите, может, где требуется массажист, не знаешь?
– Ты давно в Москве? – спросила я, как только появилась возможность вставить слово.
– Не-а, полгода.
Надо же, а уже по-московскому бойкий.
– У меня тут брат двоюродный на стройке, он меня к себе позвал. Тяжелый у вас город, люди агрессивные, одинокие. Даже познакомиться с девушкой проблема, только в Интернете общаюсь, на сайте.
– На сайте? На каком?
Я впервые видела человека, который верит в знакомства по Сети.
– Хочешь постучаться? Заходи на missingheart.ru, кликуха Хороший Чел. Шифруюсь.
Когда я засобиралась домой, Гена увязался за мной – проводить до машины.
– У нас в Нальчике классно. Дом в лесу, у мамы хозяйство, куры. Тепло там, и люди теплые. Приезжаю – по хозяйству отдыхаю. Крышу чиню, колодец чищу. Хочу дом построить новый. Надо же думать о будущем. Семью хочу, детей…
– Невеста у тебя там есть?
– У меня вообще девушки нет, – сказал Гена и смутился.
И вдруг схватил меня за руку, вывернул ладонью вверх и поцеловал. Ты смотри-ка, скромник!
– Может, довезешь меня? Мне на Домодедовскую.
– А мне в другой конец Москвы.
– Тебе в напряг, да?
– Дело не в этом. Вообще-то мужчины обычно домой довозят. А наоборот мне еще не предлагали.
– Вот все вы, москвички, такие!
Я проигнорировала последнее замечание. Не понимаю, зачем нужен мужчина, который просит женщину о помощи. Канторович никогда ни о чем не просил. Ну и где он, с другой-то стороны? – сказал внутренний голос, ответственный за мазохизм в моей отдельно взятой голове.
– Была бы у меня машина, я бы тебя возил. Просто по дружбе, без всяких обязательств. Человек после работы, целый день на ногах…
– Прости, но я тоже после работы. Пока!
Может, я зря так? Может, он простой добрый парень. Ага, из тех, которые тебе никогда не нравились, – услышала я тот же голос. Ну невоспитанный, это да, – согласилась я с голосом. Зато Канторович воспитанный, – свирепствовал мой личный мазохист, не упуская возможности поглумиться по любому поводу. Да заткнись ты, дело не в этом! – убрала я его.
Дело в том, что история с Канторовичем меня научила: искать надо среди своих, обычных. А любовь с олигархом и хеппи-эндом – для мультфильмов.
– Мужа надо привозить из провинции, – проповедовала Светка. – Вот у нас в компании лучшие мужички – те, кто приехал из глубины сибирских руд, – говорила она, обнимая своего Ваню, прибывшего из Владивостока и имевшего в Москве помимо Светки еще одну любовницу. – А эти твои олигархи – дохлый номер. Потому что из всех органов у них только руки загребущие работают. А член отдыхает в штанах от… Какую ты марку называла, ну, костюмы самые дорогие…
– Хьюго Босс? Бриони?
– Точно, Бриони. Спит их член в костюме от Бриони.
В понедельник утром в редакцию пришел фотограф Стас Гордиев, принес модную съемку для обложки. Аня настаивала, чтобы обложки снимали только у него. У Гордиева была сверхъестественная способность лакировать натуру. Я видела этих девушек до – модели по жизни, шлюхи по призванию. Но на фотографиях, прошедших через гордиевский объектив, эти лица, дорисованные его женой и стилистом Анжеликой, проявлялись иначе – характер, поза, взгляд. Взгляд, который выдавливал из их пустых глаз фотограф – вот что делало их моделями и превращало портрет заурядной девицы в обложку.
На этот раз получилось не очень. Губы были чересчур – пухлый ротик профессионалки.
– Да, с губами жопа, – сказала Артюхова.
– Такая модель, – оправдывался Гордиев.
– Не я выбирала. Ты же знаешь, – заметила Наташа.
Модель для обложки выбирали Аня с Мариной. Даже Ирка не могла ничего сделать. Это был всегда кастинг бюджетов – мужниных, спонсорских, папиных.
– Надоело мне для вас снимать! Или гонорар придется поднимать, девки-то платные!
– Ничего про это не знаю. Ты с начальством про это говори, – Артюхова придерживалась нейтралитета, как швейцарские Альпы. – А девка – дура, губы накачала за неделю до съемки. Хотела быть красивой, представляешь?
– Она мне скандал в студии устроила. Через час уже устала она! Модель, твою мать!
Девушки с бюджетом были нашим кошмаром. Они чувствовали себя заказчицами и вели себя соответственно. Лейла, которую снимал Гордиев, была любовницей владельца водочной компании, а эта съемка – подарком к ее дню рождения. Артюхова говорила, что девица беременна алкогольным наследником и нажимать на нее опасно. Угроза выкидыша.
Я как-то спросила у Ирки:
– Тебе не стыдно, что обложка продается?
– Уже нет. Понимаешь, это бюджет. Реально большие деньги. Мы же коммерческий журнал. Чтобы снять нормальную обложку, штук пять надо. Лучше пятнадцать. А у меня на все модные съемки не больше десятки в месяц. Так что девки эти – мое спасение.
– А в других журналах то же самое?
– Даже не говори мне про это! В каких других? Там международного уровня работы. Штучные. И снято не в П…додвиженске, а в Нью-Йорке. Девушки с обложки "Вога" прямо в историю моды шагают.
Зато русские олигархи напрямую шли к Затуловской или Волковой, если надо "девочку на обложку поставить". Я надеялась, что мне удастся поправить ситуацию. Убедить Аню и Марину хотя бы жестче подходить к выбору натуры. Лейла, несмотря на чудеса фотошопа, все равно останется дворняжкой. А это ведь обложка моего первого номера! Краснеть не хотелось.
Аня уже бежала навстречу Гордиеву.
– Ой, кто к нам пришел! Опять чудо сотворил? – Они обнялись. – Сейчас посмотрю! Ты пока к Марине зайди, там деньги для тебя лежат.
Гордиев ушел. Аня тут же приступила к делу:
– Так, губы ей уменьшить сможем?
– Попробуем, – сказала Наташа.
– И макияж надо дорисовывать. Мне не нравится, что тени слишком ярко. Ей не идет. Сделайте вместо желтых розовые. – Аня хотела быть художником.
Артюхова делала пометки.
– А что, если бусы ей сделать? Цепочку убрать и жемчуг добавить. Тонкую ниточку, как у Жаклин Кеннеди. – Аня хотела быть большим художником.
– Это сложно будет, Анна Андреевна!
От ужаса у Артюховой округлились глаза. Возможности фотошопа были велики, но не беспредельны.
Из-за любви Волковой к рисованию бедняга Наташа просиживала ночами за компьютером, перекраивая картинку по ее заказу.
– Я считаю, отличная обложка. Какие губы сочные! – Затуловская стояла у нас за спиной. – Ничего не надо доделывать.
– Ты серьезно, Марин? – Аня обернулась. – Такие губы обычно мужикам в бане нравятся, а нас девушки двадцатилетние читают.
Знакомая картинка с баней стала проявляться в моей голове, но я стерла ее усилием воли. Не дождешься!
– Так что мне делать? На отрисовку отправлять? – спросила Наташа страдальчески, уже предчувствуя битву.
– Отправлять, конечно! – отрезала Аня. – Ты с Гордиевым говорила, Марин?
– Он деньги в бухгалтерии получает. Аня, имей в виду, в прошлом номере у нас перерасход на две тысячи – из-за этих рисований ваших бесконечных. Говорю, ставьте так! Хуже не будет.
– Марин, не спорь!
– А я не спорю. Просто не подпишу счета.
– Марина Павловна, у нее там слишком много силикона. Наташа чуть-чуть уберет. Маленькая безболезненная операция, – сказала я.