– Да! – черт, я совсем забыла. – Нет…
– Нет? Вы не имеете документов?
– Нет! – Моя клетка захлопнулась навсегда. Я чувствовала, как меня опутывают эти неточности и умолчания, и, наверное, со стороны полицейских все выглядит и правда дико. А я – явная преступница.
– Где в настоящий момент находится машина "Рено"?
– Вы понимаете, я передала документы, и ключи, и машину человеку, который… Ну, в общем, я не знаю имени, он помощник Александра Канторовича, который был в машине… которая горела…
– Еще раз. Вы можете назвать местонахождение автомобиля "Рено"?
– Нет.
– Имя человека, которому вы передали автомобиль?
– Нет! – Все, мне конец!
– Предъявить документы?
– Нет!
– Вы давно знакомы с мсье Канторович?
– Эээ… Нет.
– Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с мсье Канторович?
Надо сделать паузу. Хрупкий самозабвенно выбивал на клавишах ритм.
– Можно мне воды?
– Разумеется, но отвечайте на вопрос!
– Сегодня утром. В момент аварии.
– Он представился?
– Да. Он сказал, как его зовут.
– Вы знали, кто это?
– Слышала. У нас в газетах про него пишут.
– Почему вы доверили его помощнику машину?
– Ну просто… Как знакомому…
– Куда вы направлялись в момент задержания вас в районе Ля Бокка?
– В гостиницу.
– Вы находились с ним в интимных отношениях?
Что за наглость?!
– Нет, нет, нет! – тут я не соврала. Интимных отношений нет!
– Вы находились во Франции по приглашению мсье Канторович?
– Нет!
– Ваше приглашение оформлено компанией, принадлежащей французским бизнес-партнерам мсье Канторович.
Бац! Надо было сообразить, что это всплывет. Мне и ему сообразить!
– Возможно, я об этом не знала.
– Вы были знакомы с мсье Канторович до аварии? В Москве вы были знакомы?
– Лично – нет!
Первый раз лжесвидетельствую. Честно говоря, это отвратительно. И, главное, непонятно зачем. Зачем он просил сказать, что мы незнакомы? Какой смысл?
Я держалась стойко. Но это было уже совсем не смешно. Меня несколько раз поймали на вранье.
Они мучили меня еще полчаса. Вопросы повторялись по кругу, дополнялись, перемешивались в свободной последовательности. Мне было уже сложно контролировать ответы.
– Почему вы не улетели сегодня? – наконец спросили они меня.
– Я собиралась, я бы улетела, если бы не оказалась здесь.
– Вы были задержаны за два часа до вылета вашего самолета. Вы не ехали в аэропорт.
– Тут все близко. Могла бы и успеть.
Они поняли, что я вру. Приговор – встать, суд идет! Интересно, какие здесь тюрьмы?
Переводчик и Хрупкий ушли.
Потом я опять шла по коридору. Лавки вдоль стены были заполнены арестантами. Меня разглядывали – двое арабов, один пожилой дядька неопрятного вида, подростки лет пятнадцати в одинаковых желтых куртках – такие же зэки, как я. Кроме меня, женщина была только одна – пожилая тетка, по виду не француженка. Меня ввели в большую комнату. Там было несколько человек – двое в форме, Власовец и мой Хрупкий. И Саша. Слава богу, он здесь!
Он ринулся ко мне.
– Алена!
Но далеко уйти не смог – дернулся на стуле. Он был пристегнут наручниками к железяке, вмонтированной в пол кабинета.
– Стоп! – Полицейский встал между нами. И усадил меня за соседний стол – в нескольких метрах от Саши. Никогда его таким не видела – растерянный, взъерошенный. Я вдруг поняла, что ему тоже страшно, как и мне. Ботинок на нем не было. И пояса от брюк.
– Все в порядке? Ты как? Сейчас адвокат приедет, – сказал он, выгибая шею, чтобы увидеть меня за тушей полицейского, который разделял нас.
– Все хорошо. Я нормально.
Власовец замахал на нас рукой.
– Нельзя разговаривать! – сказал он, – Только отвечать на вопросы.
Главный обозначился тут же: офицер Лаваль задаст вам несколько вопросов об аварии. Лаваль, обладатель невыразительной, но при этом типично галльской внешности (вьющиеся волосы, аккуратный абрис лица, длинные пальцы), даже, кажется, приосанился.
– Вы знаете этого человека? – вопрос был адресован мне. Власовец тоже вошел в роль, лицо его сделалось жестким. Правильно, чтобы не заподозрили в пособничестве бывшим соотечественникам.
– Да.
– Кто он?
Сказать вам, что ли, всю правду?
– Александр Канторович.
– Когда и где вы познакомились?
– Сегодня утром на месте аварии, – влез Саша, не дожидаясь моего ответа.
– Tais-toi! – Власовец перешел на французский, очевидно, чтобы окончательно дистанцироваться от русского беспредела в сторону французской демократии. – Вопрос для мадемуазель Борисофф!
– Сегодня на дороге познакомились. – Дальше я завела старую шарманку – про то, как ехала, про аварию. Что они оказались русскими. Случайно.
Все правда. Практически. Кроме того, что они случайно оказались русскими. Кого же еще я могла встретить по дороге из Монте-Карло, на свою жопу?
– Вы ехали вместе в машине?
– Я протестую, некорректный вопрос, – встрял Саша.
– Стоп, стоп!
– Какую машину вы имеете в виду? – спросила я.
– Отвечайте на вопрос!
– Да, мы ехали вместе в машине после аварии.
– Кто сидел за рулем?
Я открыла рот, но Саша успел первым:
– За рулем был я.
– Tais-toi! – резко прикрикнул на него Лаваль.
– Вам не было вопросов, – поддержал Серж возражение полицейского.
Саша не обращал на них внимания:
– Но вы не поняли, я вел машину, когда мы ехали в больницу.
– Вопрос для мадемуазель Борисофф. Вы управляли автомобилем "Бентли Континенталь"?
– Нет, я управляла "Рено Твинго", взятым в прокат. Ехала из Монте-Карло в Канны.
Серж перевел ответ. Они посовещались.
– Вы подходили близко к аварийному автомобилю?
– Да, подходила.
– Насколько близко?
– Алена, не отвечай. Адвокат… – Саша резко вскинулся.
– Не говорите, вам требование молчать! Вам вопросы будут позже.
– Повторяю, насколько близко вы подошли к автомобилю?
– До прибытия моего адвоката я требую прекратить допрос, – заявил Канторович. Прежний Канторович, принимающий решения.
– Вам разъяснены ваши права. Допрос по имеющимся положениям проводится до прибытия адвоката. Мадемуазель Борисофф, отвечайте!
– Достаточно близко. На несколько секунд. Я плохо помню, все происходило очень быстро.
– Вы видели, кто находился за рулем?
Кто? Честно говоря, до сих пор я даже об этом не думала. Саша? Нет, на переднем сиденье были только Аркадий и Настя… Настя?!
Я с ужасом посмотрела на Сашу. Он мрачно смотрел на меня. Напряженно.
– Отвечайте быстро! – Власовец явно рассердился.
– Я… Я не помню. Я не видела. – Чертова Настя, почему я должна прикрывать эту суку?!
– Мсье Канторович, кто находился за рулем автомобиля "Бентли" в момент аварии?
– Я. Я уже говорил. Управлял автомобилем я. Мадемуазель Борисова здесь ни при чем.
– Как?.. Саша, как ты? Разве ты?!
– Алена, молчи, сейчас молчи!
– Мсье Канторович, вы отвечаете только на вопросы.
Хрупкий бешено бил по клавишам компьютера. Контора писала и протоколировала весь этот дикий фарс. Почему он сказал, что он был за рулем? Его ведь теперь не выпустят?!
– Мадемуазель, еще раз подумайте, вспомните, кто находился на водительском месте в аварийной машине?
– Я не поняла. Машина была разбита. Потом загорелась. Я была в шоке. – Я посмотрела на него. Саша сидел, опустив голову.
– Вы спрашивали об этом мсье Канторович?
– Нет. Мы были в шоке. И до сих пор в шоке.
– Опишите автомобиль, пострадавший в аварии.
– Я не приглядывалась. Он взорвался почти сразу. Мы еле успели человека вытащить!
– Вы когда-нибудь управляли автомобилем "Бентли"?
– Нет! – Он что, мне дело шьет? Такой поворот я не предполагала. А если они подумали, что это я была за рулем?! О, господи!
Лаваль подозвал переводчика и что-то зашептал ему на ухо. Тот подобострастно кивал. Прихвостень империализма! Французик из Бордо!
– Мадемуазель, где находился мсье Канторович в тот момент, когда вы подошли к автомобилю "Бентли"?
– Ээ… Он оказался рядом со мной. Возле машины. Возможно, его выкинуло от удара. Не знаю… Но он стоял рядом.
– Кто еще находился в этот момент в автомобиле?
– Аркадий Волков, это не требует дополнительных подтверждений, – быстро ответил Саша.
– Мсье Канторович, последнее предупреждение. Отвечает Борисофф.
– Кто был в машине?
– Еще один человек.
– Вы его знаете?
– Мсье Канторович сказал мне… потом, когда мы везли его в больницу на моей машине.
– Его имя?
– Аркадий Волков.
Я посмотрела на Сашу. Он кивнул головой.
– Вы предложили покинуть место происшествия?
Я молчала. Меня учили не закладывать друга. Хотя в тюрьму тоже не хотелось. Но я не могла иначе.
– Отвечайте на вопрос!
– Вы не имеете права! Не отвечай им, Алена! – закричал Саша. На него никто не обратил внимания.
– Никто ничего не предлагал, – сказала я, – просто человек умирал. Надо было срочно вести его в больницу. Думать некогда было.
– Вашу машину "Рено" вы передали мсье Канторович?
– Не совсем… Его знакомому. Имени не знаю.
– Где это произошло?
Я посмотрела на Сашу. Он кивнул головой.
– В больнице.
– Больница Saint-Esprit?
– Да.
Они опять пошептались.
– Мадемуазель Борисофф, у вас были интимные отношения с мсье Канторович?
Я посмотрела на Сашу. Он смотрел на меня.
– Нет, и считаю вопрос оскорбительным! Вмешательством в частную жизнь! – заявила я и покраснела. Черт, черт, черт! Я подняла глаза на Канторовича.
Мне показалось, что он усмехнулся. Наверное, показалось, потому что ему было не до шуток.
– Мсье Канторович, вы состоите в близких отношениях с мадемуазель?
Секундная заминка… Какая унизительная пауза. И эта "мадемуазель" – как будто речь идет о девке из кабака!
– Нет, – Саша нахмурился, сжался, как будто отвечать было мучительно. Или стыдно. На меня он не смотрел.
Хотя это было сказано намеренно, для спасения, но я вдруг подумала, что он меня, получается, предает… Хотя это ерунда. Наоборот, он же говорил, что так надо, иначе получится, что мы в сговоре… Но кто тут не понял, что мы в сговоре?
– Мадемуазель, вы находитесь во Франции как личный гость мсье Канторович? По приглашению мсье Канторович?
– Почему вы так решили?
– Отвечайте!
– Нет, я приехала на презентацию.
– По приглашению компании мсье Канторович и на презентацию магазина, принадлежащего компании мсье Канторович?
– Вы задаете наводящие вопросы. Алена, не отвечай! Это свидетельство против себя! Я протестую! До приезда адвоката я требую остановить допрос! Больше никаких вопросов! – Канторович бушевал.
Полицаи зашумели по-французски. Поднялись с мест. Сашу отстегнули от железяки и повели к двери. Он оборачивался:
– Алена, я с тобой, я рядом! Ты меня поняла?! Ничего не отвечай больше, пока не приедет мой адвокат!
Его вытолкали за дверь. Я осталась с Хрупким, который продолжал мучить компьютер, пришивая мне одну статью за другой. Интересно, какое обвинение и по скольким пунктам мне предъявят?
Лаваль с переводчиком вернулись в комнату. Без Саши стало опять жутко, я почувствовала, что устала и хочу спать, плакать, есть, просто молчать. Именно в такой последовательности.
– Вы делали попытки вызвать полицию? – спросил Серж.
Ну и что говорить?
– Да, думали. Александр хотел. Но телефон разрядился. Не получалось вызвать.
Мой телефон оказался в руках у Лаваля.
– Это ваш телефон?
– Да.
Полицейский что-то нажимал в трубе. Черт, он сейчас увидит, что я ничего не набирала. А имеет ли он право обыскивать мой телефон? Где неприкосновенность частной собственности? На сколько меня теперь посадят? В том, что посадят, я уже не сомневалась. Просто ждала, когда закончится этот кошмар.
– Ваша одежда в багажнике. Зачем вы переоделись?
– Ну, грязная, некрасиво.
Последний вопрос был таков:
– Вы знакомы с Прохорофф, с Михаил Прохорофф?
– Нет, в жизни никогда не видела.
К чему было это последнее – не знаю. Видимо, я вызывала подозрения по всем статьям – как содержанка олигархов и убийца олигархов же.
Я спала, когда кто-то вошел. Даже не заметила, как уснула. Просто провалилась в черную дыру. Теперь в этой дыре появился свет.
– Алена Валерьевна?
Я села на кровати. На шконке – так это теперь называется.
– Да, я.
– Здравствуйте! Алексей Николаевич Толстой-Монте. Я адвокат.
Он протянул мне руку – в первый раз за это время ко мне обращались как к человеку, а не как к преступнице – поэтому я не сразу сообразила открыть свою ладонь. Ладонь у Толстого была сухая и горячая.
– Давайте поговорим, – сказал он, усаживаясь рядом со мной. – Я начну, а потом вы зададите мне вопросы, хорошо? – Он был, как добрый доктор, которому сразу хочется поверить: пусть отрежет чего надо на свой страх и риск, пусть возьмет на себя всю ответственность.
– Хорошо, – сказала я. Я буду хорошей пациенткой. Тем более что у меня уже не осталось сил к активному сопротивлению чужой воле. – А сколько сейчас времени?
За окном я видела сумеречное небо – уже утро, что ли?
– Сейчас 18.58.
– А я думала, что наступило завтра.
– Не так быстро. Итак, начнем с главного. Проблема серьезная, но она решается. Я говорил с Александром Борисовичем… – я подняла голову и посмотрела на него – лет пятидесяти, седой, очень спокойный, – …и составил представление о ситуации. Поясню: по французским законам до истечения периода предварительного задержания, garde а vue, я официально не могу ознакомиться с делом и переговорить с полицией, только с моим клиентом. Поэтому мое представление о произошедшем инциденте базируется на сообщении моего клиента, Александра Борисовича, и сведениях, полученных, так сказать, по неофициальным каналам. И вы, голубушка, надеюсь, сможете прояснить для меня кое-то. Но об этом позже. Обвинение вам, именно вам, не касаясь сейчас ситуации с моим клиентом, может быть предъявлено по нескольким пунктам – оставление места аварии, недонесение об инциденте в полицию, дача ложных свидетельских показаний.
Я дернулась. В юридических формулировках мои прегрешения обретали конкретный характер преступления. Уже без эмоций, это, правда, тянуло… на пару лет.
– И что теперь со мной будет?
– Голубушка, не волнуйтесь так, все можно урегулировать. Теперь у вас есть адвокат. Александр Борисович специально просил подчеркнуть в беседе с вами, что вы находитесь под защитой крупнейшей и старейшей адвокатской фирмы "Касфельд". Вы мой доверитель, если у вас нет возражений.
– Нет, да, пожалуйста, я очень рада, спасибо… И что я должна делать?
– Добрейшая Алена Валерьевна, позвольте мне закончить, сказав то, что я намеревался сказать.
– Пожалуйста, извините, я очень волнуюсь.
– Разумеется, голубушка, разумеется. Самый неприятный момент… Мы сейчас не будем вдаваться в подробности, по понятным нам обоим причинам… Но самый неприятный момент – это вопрос с управлением автомобилем. Вы наряду с Александром Борисовичем подозреваетесь в том, что управляли автомобилем "Бентли" в момент аварии.
– Как? Как – я? Почему я? – У меня заколотилось сердце. – Почему меня подозревают?
– Поскольку есть свидетельства… или найдутся, очевидно, что за рулем находилась женщина. Это так. Этот вопрос самый сложный. Пока не будет установлен виновник настоящий. Вы меня понимаете?
– Да. Но не очень.
– Наша с вами задача сейчас – установить характер показаний, данных вами здесь, в процессе дознания. Вы мне поможете?
– Да, разумеется.
И я повторила ему слово в слово все, что я сказала полицейским. И как допрашивали, обыскивали, осмотрели телефон..
– Да… Телефон… Нехорошо… Нехорошо, что одежда была в багажнике машины.
– А откуда они узнали?
– Голубушка, в машине был произведен обыск, разумеется. Это может служить косвенным подтверждением вашего намерения скрыть улики… Думаю, Александр Борисович сам не предполагал, что это может быть истолковано подобным образом.
О боже!
– Но не все так страшно, милейшая Алена Валерьевна.
– А как он, как у него… Где он?
– В такой же камере, как и вы. И очень беспокоится о вашем самочувствии. У вас жалобы есть? Доктор может быть вызван к вам по вашему требованию.
– Доктора не надо. Я не болею пока…
Вдруг я вспомнила. Мама! Родители уже ищут меня.
– Вы знаете, я домой не позвонила. Хотела по мобильному, но они не дали. А офицера просить – ну, что он будет говорить? Вы могли бы позвонить моим родителям, сообщить, что я… Где я…
Что говорить маме, что я арестована?
– Только вы не говорите, где я. Скажите, что самолет задерживается, что у меня телефон сел и вы мой знакомый. Или что другим рейсом полечу, что места не было.
– Голубушка, вы уверены? Может, лучше правду?
– Какую правду, что я сижу в тюрьме?!
– Алена Валерьевна, мы предпринимаем все усилия, чтобы вопрос был решен в кратчайшие сроки, у господина Канторовича серьезная международная репутация, Консульство российское работает… Но сейчас очень неудачный момент, учитывая известный инцидент в Куршевеле. МВД Франции очень ожесточено против русских. Я говорил Александру Борисовичу, что момент очень неудачный. Поэтому я бы рекомендовал проинформировать ваших родственников о реальном положении дел…
– Нет. Давайте активизируем версию с билетами, – буду врать до победного.
– Ваше решение. У вас еще есть ко мне вопросы?
– Так меня… осудят или?.. Или что?
– Я юрист и не люблю предположений. До ознакомления с делом не хочу давать прогнозы. А вы сейчас спите и не думайте ни о чем. Да, и еще – Александр Борисович просил вам передать, что он очень сожалеет о том, что испортил вам поездку. И благодарит вас за помощь. Он сказал, что единственный плюс, что это потом пригодится лучшей журналистке Москвы для книги… Вы книгу пишете?
– Пока нет.
– Он сказал – записывайте или запоминайте…
Толстой, наследник великой русской лит-ры, откланялся, унося с собой номер телефона моих родителей.
Я прокручивала в голове полученные сведения. Мысли гуляли по траектории маятника – от сцены с судом до счастливого избавления. Еще я думала о том, что сказал граф Толстой напоследок. Привет от подельника – так это называется? Мне стало теплее от этих слов, которые донеслись до меня через стены и железные решетки, я представляла, как он сидит там на такой же точно койке, смотрит в окно и думает… А вот не надо было отмечать сорок лет, говорят же – плохая примета!
Двери темницы отворились через пять часов. Сначала принесли туфли и телефон. Потом меня вывели в коридор, и я увидела его.
– Алена… Ты жива?
– А ты?