- В кабинете, или в библиотеке, или в оружейной комнате, или в синей комнате, или в розовой…
- Элизабет…
- Кстати, по линии какой королевской династии он вообще появился тут? Ох, какая же я глупая! Это ведь Северная линия, я не ошиблась? И она ведет сюда прямо из Камдена.
- Тс-с-с! Лиззи, ты тут продержишься, пока я вернусь?
- Разумеется продержусь. Я найду Томми Малхолла и буду с ним флиртовать.
- Вот этим и займись. И поешь чего-нибудь, а то пойдешь ко дну.
- Ха-ха! Увидимся позже, дорогой.
Он ушел, а Элизабет осталась ждать, повернувшись спиной к темным окнам.
Джилберт нашел Дики в библиотеке; тот стоял у камина, широко расставив ноги, и курил большую сигару, как будто репетировал роль Уинстона Черчилля. Джилберт подумал о Лиззи и улыбнулся.
- Дики, прекрасная вечеринка. Как всегда.
- Еще один год прошел.
- Интересно, будет ли следующий год хоть немного лучше?
- Похоже, что modus operandi людей заключается в том, чтобы все запутывать и убивать друг друга. И тут уже ничего не поделаешь. Бренди?
Дики пригасил Джилберта на разговор, потому что собирался продвигать его по службе, и они оба это знали.
- Довольно забавно следить за всякими начальниками на ваших вечеринках. Все такие важные. А у тебя ведь есть квартира в Челси, верно?
- На Кэдоган-сквер.
- Ну конечно, мы ведь были там, не так ли? Думаю, что Элизабет все это не очень-то нравится. Скучные деловые обеды по старинке и все такое.
- Чепуха.
- Ну ладно, посмотрим. Клэр всегда замечательно справлялась с такого рода вопросами.
- Клэр - прекрасная хозяйка.
- Ну, она из такой семьи, сам понимаешь… - Он выдержал паузу, и в комнате словно бы стал витать дух высшего общества, к которому принадлежала Клэр, о чем они оба знали. - К тому же Элизабет не…
- Меня долгое время здесь не было.
- Знаешь, социальному статусу сейчас придается такое значение…
- Я понимаю.
- Клэр говорит, что редко видится с Элизабет. Интересно, чем они вообще занимаются, наши жены? Собственно, чем занимается Клэр, я себе представляю: она тратит мои денежки. - Он рассмеялся. - Насколько я знаю, Элизабет не очень любит ходить по магазинам, верно? Не слишком интересуется жизнью светского общества? Но, насколько мне известно, вечеринки ей нравятся.
- Она очень здравомыслящая.
- Не сомневаюсь. Не сомневаюсь. Но все-таки очень важно принадлежать к одному слою общества, верно?
Джилберта слишком переполняла злость, поэтому он не ответил, а только улыбнулся и кивнул.
- Тем не менее, принимая все это во внимание, я бы все равно хотел, чтобы старик Робертс передал тебе бразды правления. Начиная с апреля. Если тебе это интересно.
Он еще немного потянул разговор, не вдаваясь в подробности относительно зарплаты, а Джилберту что-то не нравилось - то ли сам Дики, то ли его манера говорить, то ли то, как он стоял; но он смирился со всем этим и сказал себе, что весьма доволен, и постепенно, уже к концу вечера, и в самом деле ощутил удовлетворение. Это было хорошее предложение, и он был рад, что получил его. Ему хотелось поскорее уйти, чтобы не видеть физиономию Дики, хотелось забрать Лиззи домой, где она была сама собой, и любить ее там. Она была слишком хороша для любого из них. У нее был свой взгляд на вещи. Она принадлежала ему, она была умной, просто восхитительной; он не знал, что она в нем нашла, но был благодарен ей за то, что она с ним.
- Тогда будем здоровы, - сказал Дики. - За Новый год. Тяжелые времена позади, на подходе времена светлые, что бы там ни говорили. За новый, 1948-й!
- За 1948-й!
Мужчины выпили бренди, скрепляя таким образом договор. На первом этаже было жарко и душно; а наверху в это время Льюис лежал в бельевом шкафу на теплых деревянных досках за спиной Тома Грина. Мальчик по имени Норман, которого все плохо знали, устроился на нижней полке. Льюису было больно находиться в скрюченном состоянии и он заерзал.
- Ой! Прекрати!
- Ш-ш-ш! Здесь кто-то есть.
Они затаили дыхание. Было слышно, как по лестничной площадке кто-то идет. Под чьими-то ногами поскрипывали доски.
- Выгляни, - еле слышно прошептал Том.
Льюис медленно приоткрыл дверцу, надавливая пальцем. Снаружи было довольно темно, свет пробивался только из одной из спален. Ему была видна зимняя луна в окне и маленькая фигурка, идущая мимо них на цыпочках.
- Это Кит.
- Кто?
Том запаниковал, и Льюис подумал, что это очень глупо с его стороны: худшее, что могло произойти в этой ситуации, - это не три "сардинки" в такой тесноте, а четыре.
- Давайте ее впустим, - прошептал Норман таким странным сиплым голосом, что Льюису захотелось рассмеяться.
- Чего это? - запротестовал Том.
- Того, что иначе мы тут будем сидеть вечно, - сказал Норман, которому все это явно надоело. Он не стал дожидаться согласия товарищей и просто слегка толкнул дверцу шкафа.
- Нет! - вскрикнул Том, но Льюис уже шикнул в сторону Кит, чтобы та обернулась.
Кит думала, что, скорее всего, только она продолжает искать, что другие давно пошли вниз есть гренки с сыром по-валлийски и потом будут над ней смеяться. Она решила прекратить поиски. Быстро повернувшись на шиканье Льюиса, она едва не вскрикнула от неожиданности.
- Кто здесь?
- Льюис. И Том. Давай сюда. Залазь.
Кит послушалась. Она оказалась на нижней полке бельевого шкафа вместе с Норманом и через две секунды была уже прижата к горячим трубам отопления.
- Привет.
- Привет.
Мальчики захихикали.
- А где остальные? - спросил Том.
- Не знаю. Я видела Тамсин, но, думаю, она уже не играет.
- А Эда видела?
- Я уже сто лет никого не видела.
Кит не стала рассказывать им о своих страхах оказаться последней и о потере надежды; ее пригласили туда, где прятались мальчики, и среди них Льюис Олдридж, и она не хотела упускать такой случай. Это был самый лучший вариант из того, что могло произойти.
Кит не очень хорошо помнила себя в раннем детстве, но, насколько все-таки могла вспомнить, ей всегда хотелось быть такой, как Льюис. Он полностью подходил ей. Он выглядел именно так, как и должны выглядеть люди. Она помнила, как увидела его однажды во время летних каникул, когда пыталась присоединиться к мальчишкам, которые лазили по деревьям в лесу позади их дома. Ей было пять лет, и у нее ничего не получалось. Там был Льюис, и он в свои девять показался ей таким взрослым (вначале просто взрослым, а потом даже героем), потому что одернул мальчика, который дразнил Кит, а потом и вовсе вывел ее на опушку леса, чтобы она могла найти дорогу домой. Не то чтобы он разговаривал с ней или сделал для нее что-то еще: он просто был добрым. Ей хотелось быть такой, как он, и осознание того, что он должен прийти к ним на вечеринку, было для нее чем-то очень приятным, и когда она об этом думала, то поневоле улыбалась и немного нервничала - а вдруг он окажется не таким хорошим, как она считала.
- Может быть, они на улице. - Это был Том, он все еще волновался.
- Мы на улице не играем, - сказал Льюис.
- А они, может, играют.
- Они могут быть на чердаке.
- Там мыши. И крысы, - сообщила Кит, которая по ночам слышала, как над ее комнатой бегают мыши. Она старалась не шепелявить, как маленькая, но без передних зубов это ей удавалось с трудом.
- Здесь тоже есть мыши, - скрипучим голосом произнес Том, глядя на нее сверху через щель между дощечками полки.
- Ничего здесь нет, - заявила Кит, стараясь обернуться и одновременно вжимая голову в плечи.
Норман сдавленно хихикнул.
- И пауки, - добавил Том, чувствуя, что нащупал ее слабое место.
Льюис взглянул на Тома.
- Точно. У тебя паук на голове, - сказал он.
Том подскочил и стукнулся головой о полку. Всех четверых мгновенно охватила паника. Послышались шаги. Все замерли. В щелях вокруг двери шкафа появился свет и раздался голос одной из женщин, присматривающих за детьми:
- Мальчики и девочки! Выходите! Пора идти. Я ищу Льюиса Олдриджа, Джоанну Наппер и Эда Роулинса. И побыстрее, пожалуйста!
Дети обменялись смиренными взглядами.
- Ты можешь продолжать играть, - сказал Льюис Тому.
- Теперь уже неинтересно, - откликнулся Том, и они все вчетвером вывалились из шкафа.
Кит все время пыталась заставить себя перестать улыбаться Льюису, но теперь это было неважно - он собрался уходить.
- Пока, - бросил он через плечо всем, кто оставался, а сам направился вниз по лестнице.
- Ну, теперь-то ты рада, что мы добрались сюда на машине? - спросил Джилберт, когда они отъехали от дома.
- Ужасно рада, - ответила Элизабет, прислоняясь головой к холодному стеклу и представляя себе, как они бежали бы через темный лес.
Была уже глубокая ночь. Лобовое стекло заливал зимний дождь.
Джилберта внезапно охватил приступ веселья. Он решил, что должен немедленно сообщить Лиззи о своей новой работе. Он планировал сначала добраться домой, уложить мальчика спать, а потом спокойно, с расстановкой рассказать ей обо всем, но теперь момент показался ему самым подходящим. Он на мгновение снял руку с руля и, положив ее поверх лежавших на коленях рук Лиззи, заглянул ей в глаза.
- Лиззи, Дики предложил мне должность Робертса. Ты же знаешь - он уходит на пенсию.
- Не может быть! Джилберт! Льюис, ты слышишь? Джилберт, это просто великолепно!
При выезде на основную дорогу машину резко качнуло.
- Осторожно!
- Но, Джилберт! Это же потрясающие, фантастически хорошие новости! - Свет фар практически не помогал при езде сквозь темноту и стену дождя. - Мы теперь будем очень богаты.
- Ну-ну, я бы так не сказал. - Ему нравилось, что она так думает, и он рассмеялся. Льюис протиснулся между спинками передних сидений, чтобы участвовать в общей радости. Джилберт преодолел крутой поворот. - Ни черта не видно!
- Возможно, это все замерзнет, и завтра будет удивительно красиво.
Разговор прервался, так как показалась их подъездная дорожка, и Джилберт свернул на нее. Впереди они увидели свой дом, который белел в темноте.
Глава 3
Двадцать девятого декабря Льюису исполнилось десять лет и сам он считал этот возраст особенно важным. Элизабет всегда украшала их места за столом к торжественному завтраку по поводу дня рождения: остролистом и маленькими белыми снежинками место Льюиса в декабре и нарциссами место Джилберта весной. В ноябре, надень рождения Элизабет, Джилберт посылал Льюиса пораньше в мокрый сад поискать там цветы, а затем они вместе высушивали их и старались красиво разложить вокруг ее столового прибора, сетуя на то, что они мужчины и не очень разбираются в таких вещах. Если погода стояла теплая, иногда на ее праздник сохранялись даже розы, и Льюис срезал их и нес в дом, роняя на траву опадающие лепестки. Что бы еще ни происходило на день рождения, какие бы ни были угощения и подарки, ничто не могло вызвать большее удовольствие, чем украшенный стол и необычное ощущение уголка сада внутри дома.
Джилберт произнес речь по поводу десятилетия Льюиса, которому в честь этого дня подарили велосипед и перочинный ножик. Велосипед пока был слишком велик для него - и это было хорошо, - а ножик оказался достаточно острым, чтобы можно было обстругивать довольно толстые палки, и Льюис был счастлив получить такие подарки.
Это был хороший год, и все они с удовольствием придерживались заведенных порядков, не стремясь каждый раз все переиначивать. По-прежнему оставалось какое-то странное опустошающее ощущение, что война закончилась и возврата к прошлому уже нет. Теперь все будет по-новому. Работа, занятия в школе и церковные ритуалы делали их существование нормальной человеческой жизнью, а ее основы казались достаточно прочными и ценными, чтобы за это стоило воевать и побеждать.
Во время весеннего семестра, когда снег еще не растаял, мальчишки из подготовительной школы Льюиса играли в регби на поле, где снег был перемешан с грязью. Летом они играли в крикет на хороших площадках с низкой зеленой травкой, которые были укатаны и за которыми постоянно следили. Льюис был капитаном команды по крикету. Тренер сказал, что назначил его капитаном не потому, что он был лучшим, а чтобы он проникся командным духом - он был мечтательным мальчиком и не слишком старался в чем-либо превзойти других. Он относился к типу ребят, которые популярны среди своих сверстников, потому что с ними легко - они не выдвигают особых требований. При общении с Льюисом часто складывалось впечатление, что к настоящему делу своей жизни он не приступал, и это привлекало к нему людей, потому что они не ощущали ответственности перед ним. Где он на самом деле витал мыслями, знал только он сам, и в этом он был очень похож на Элизабет. Он писал длинные рассказы и поэмы в классическом стиле о морских сражениях или о безрассудных кавалерийских атаках, но не для того, чтобы это кто-то читал, а просто потому, что это ему было интересно; когда он писал их, то мысленно путешествовал и делал этот мир справедливым.
Когда он приехал домой на летние каникулы, оказалось, что он очень вытянулся, и Элизабет пришлось поехать с ним в Лондон, чтобы купить ему новую одежду. Сначала они зашли в "Симпсонс" на Пиккадилли, а затем - в "Корнер-Хаус", чтобы выпить чаю. Льюис решил, что не может быть более ужасного дня, чем день, потраченный на покупки, но зато ему нравилось смотреть на все эти автобусы и машины, снующие вокруг них.
Повсюду им попадались строительные площадки или странные просветы на улицах, где такие площадки еще предстояло развернуть, и Льюис пытался угадать, на каких из них будет вести строительство компания Кармайкла. Ему нравилось думать об этом: это будет след, оставленный в городе его отцом.
Перед тем как ехать домой, Элизабет сказала, что, поскольку до отхода их поезда остается еще двадцать минут, они должны зайти в гостиницу рядом с вокзалом, где она собиралась немного выпить в баре.
Она взяла себе мартини, а Льюису досталась оливка из него. Льюис никогда прежде не пробовал оливки, и ему запомнился ее необычный вкус - солоноватый и с привкусом джина. Они едва не опоздали на свой поезд и, когда бежали по перрону, то и дело роняли сумки и коробки с обувью. Льюис заскочил в вагон первым и помог маме подняться, взяв у нее из рук пакеты. Он чувствовал себя взрослым, поскольку помог даме сесть в поезд, и гордился своей мамой, которая была такой красивой.
Дома их ждал полученный почтой школьный отчет об успеваемости Льюиса, и вечером состоялся обычный ритуал: отец читал отчет и задавал вопросы Льюису, а происходило это в гостиной; "разбор полетов" - так называл это отец.
Джилберт почему-то всегда удивлялся, когда Льюис приезжал домой на каникулы; ему каждый раз приходилось снова привыкать к сыну. Он знал, что Элизабет чувствовала себя более счастливой, когда Льюис был дома, что ей очень скучно все время оставаться одной. Она сама признала, что рисует не слишком хорошо, и хотя она любила делать это, трудно увлеченно заниматься чем-то, если знаешь, что ты в этом деле лишь посредственность. Частенько, когда во время школьных каникул Джилберт приезжал домой, он, войдя, видел стол, накрытый на троих, и ломал себе голову, кого она еще, черт побери, пригласила на обед, а только потом вспоминал, что сейчас каникулы и дома Льюис.
По будним дням Джилберт возвращался домой вскоре после половины седьмого. Поезд приходил почти в шесть двадцать; Джилберту надо было еще спуститься с платформы, сесть в свою машину и доехать до дома. Если погода была плохой, Элизабет и Льюис были в доме; Льюис обычно что-то читал у себя наверху, а Элизабет устраивалась в гостиной с книжкой и стаканчиком какой-нибудь выпивки либо в кухне разговаривала с Джейн. Джейн уходила в семь, а в восемь они ужинали. Зимой еду всегда разогревали, и она была не очень вкусной, но вот летом на ужин у них был мясной рулет или, если повезет, ветчина, которые было трудно испортить даже Джейн.
Лето было теплым и душным, и ближе к августу раскаленное небо и липкая жара начали раздражать взрослых. Детей же духота не беспокоила, они радовались, что не было дождя и они могли кататься на своих велосипедах. А дождя не было неделями, и при этом по-прежнему стояла жара. Погода словно соответствовала духу постоянного ожидания - безоблачное небо, унылая жара и сухая трава, как это бывает в засуху при полном безветрии, - а Элизабет томилась без Джилберта.
Когда Льюис играл на улице, она, погрузившись в мысли, часто бесцельно ходила из комнаты в комнату или выходила в сад и снова возвращалась в дом. Она пыталась придерживаться жестких правил относительно выпивки, но в ожидании хереса в половине первого утро для нее тянулось слишком медленно. Ей не разрешалось пить абсолютно ничего после кофе во время ленча, и ей приходилось приноравливаться, зная, что придется ждать своего коктейля до половины седьмого. Она понимала, что это не должно так много значить для нее и что очень важно сохранять контроль над собой, но часто ей было трудно вспомнить почему именно, ведь выпить казалось ей такой прекрасной идеей, тем более что Льюис еще во время ленча начинал беспокойно ерзать за столом и все время порывался уйти играть со своими друзьями.
Она любила, когда все эти друзья стучали в их дверь - славные лица, детские руки на поручнях лестницы: Том Грин и Эд Роулинс, Тамсин Кармайкл, Джоанна Наппер, братья Джонсоны и маленькая Кит позади всех.
- Добрый день, миссис Олдридж, а Льюис дома?
- Он в саду. Сейчас позову.
Она останавливалась у выходивших в сад застекленных дверей гостиной и звала его. Льюис, который читал в саду или стучал мячом в стенку, прыгая по растрескавшемуся покрытию теннисного корта, сразу отзывался:
- Сейчас иду!
Погода в основном была хорошая, и в такие дни она нормально себя чувствовала и могла рисовать или читать и жить в своих мыслях счастливой жизнью; но бывали и плохие дни, и тогда приход детей и вызов Льюиса из сада превращались в событие всего дня. Она следила, как он садится на велосипед и уезжает с ними, и их велосипеды виляют из стороны в сторону и пересекают друг другу дорогу, вытянувшуюся под чистым раскаленным небом. После этого она возвращалась в дом и читала, или слушала радио, или вела длинные и запутанные разговоры с Джейн.