– Пост? Итон? – залопотал Дик. – Да что с тобой? В столб врезался? Эдит ударила тебя сковородкой по голове?
– Нет. Беверли звонила. – И я рассказал ему всю историю. – Ты представляешь, что случилось?
– Представляю, но не могу поверить. Одному или обоим из этих парней пришла в голову та же идея, что и нам. Это же мистификация!
– Ты все уловил правильно, – сказал я. – Не думаешь же ты, что у них действительно подлинная вещь?
– То есть этот самый Итон действительно встретил Хьюза и тот продиктовал ему свою автобиографию? Ты же знаешь, Ховард никогда бы не сделал этого.
– Знаю. И уж точно не за моей спиной.
– Вот сукины дети! – рявкнул Дик. – Нет, ну какие наглецы!
* * *
Работа резко застопорилась. Дик рухнул в большое зеленое кресло, а я съежился на красном кожаном вращающемся стуле, медленно покачиваясь и нервно постукивая пальцами по стеклу, лежащему на столе. Утреннее солнце косо било сквозь стеклянную дверь, а мы потели, не переставая говорили и пытались решить ситуацию.
– Нет никакого сомнения, – упрямо, снова и снова заявлял Дик. – Этот парень, Итон, украл нашу идею. Просто какое-то ужасающее совпадение.
– Хорошие идеи витают в воздухе. У нас нет на них монополии.
– Но время! – простонал мой коллега. – Все могло быть хуже.
– Посмотри на это с другой стороны. К ним идея могла прийти до того, как нас осенило. А почему бы нам не объединить усилия? Дать им треть денег, они заткнутся и отвалят.
– Треть твоей доли, – сказал Дик.
– Нельзя просто сидеть здесь и тупо все обдумывать. Надо что-то сделать. Беверли должна мне перезвонить сегодня. Мы обязаны выработать план.
– Да господи боже, скажи ей, будто Хьюз заявил, что эти парни – мошенники.
– Но это может быть и не афера. А если так, а я заикнусь о мошенничестве, то посею в ее голове идею о том, что оно возможно. Если Пост смог заявиться с письмом к Итону и убедить одного издателя, то Ирвинг мог проделать то же самое и убедить "Макгро-Хилл". Я просто не хочу использовать само слово. Ты знаешь Беверли. Если ей что-то взбредет в голову, то это уже не выбьешь. Если я начну болтать об аферах, то рано или поздно она хорошенько изучит контракт, проанализирует все секреты и договоренности и поймет, что у "Макгро-Хилл" нет никаких подтверждений от самого Хьюза. Они полагаются только на мое слово, плюс твоя сумасшедшая история с черносливом; а у них еще нет ни одного слова рукописи. Пока они не прочитают эти стенограммы, у нашего издательства просто нет оружия.
– Нам надо выбить Поста и Итона из игры, пока Беверли не пришла в голову эта блестящая мысль.
– Нам нужно отвлечь внимание "Макгро-Хилл". Серьезно отвлечь. Еще нам нужен план.
– Ты у нас лидер. Придумай.
– Главное – отвага, – ответил я. – Мой правый фланг смят, левый отступает, центр уничтожен. Что я делаю? Атакую! Наглость – напор – храбрость – дерзость – отвага. Toujours l'audace. Это был лозунг Наполеона, и посмотри, как далеко он его завел.
– Ага, – мрачно сказал Дик. – До самого Ватерлоо.
* * *
В ежемесячном бюллетене библиотеки авиационной истории Нортропа появилась заметка, опубликованная и написанная Дэйвом Хэтфилдом, с которым мы беседовали в Калифорнии во время нашей июньской поездки. Там говорилось, что Клиффорд Ирвинг и Ричард Саскинд посетили институт Нортропа и сейчас пишут биографию Ховарда Хьюза. Мы вспомнили, как Хэтфилд упоминал, что наш миллиардер тоже подписывается на бюллетень. Мы хотели полететь в Нассау в конце августа или начале сентября, когда будет готов письменный черновик бесед с Хьюзом. На острове Парадиз, в отеле "Британия-Бич" или расположенной рядом гостинице "Бич", записали бы последнюю сессию интервью, а я теоретически в то же время должен был провести финальный разговор с Хьюзом, но упоминание наших имен в печати изменило все.
– Он это прочитает, – поддакнул Дик. – Ты знаешь, как он ненавидит любые книги о себе. В Нассау мы не будем в безопасности. Они выяснят, кто приехал, и, пока мы будем греться на пляже, проникнут в нашу комнату, все там переворошат. Тогда мы можем помахать нашей затее ручкой.
Так что пришлось перенести место встречи во Флориду. Ховард спокойно мог долететь из отеля "Британия-Бич" до Форт-Лодердейла на вертолете. Перед отъездом мы сожгли все пленки, две копии рукописи Дитриха и большинство документов "Тайм-Лайф".
– Мы можем и так попрощаться со всей затеей, – мрачно сказал я, – из-за автобиографии Итона. Можно развести дымовую завесу, но в один прекрасный день подует ветер, и банда "Макгро-Хилл" все увидит.
– Что ты хочешь этим сказать? – возмутился Дик.
– Это может быть концом всего. Может, придется отдать деньги и выйти из игры.
– Подтвердить, что все это – мистификация? – Мой друг выглядел просто ужасно.
– Необязательно. У меня есть идея. Просто дай мне время все обдумать...
– Если в твоем плане есть пункт о возврате денег, как, черт подери, мы это провернем? Да мы только на исследования просадили двадцать штук.
– Мы с Эдит сможем покрыть разницу. Штука в том, что весь материал останется у нас на руках и его спокойно можно превратить в неавторизованную биографию, в роман наконец. Просто заткнись на минуту и дай мне подумать...
Я приступил к делу и составил в уме сценарий следующих недель. Там были провалы и с дюжину перетасовок; но, по крайней мере, я знал персонажей, а они были предсказуемо непредсказуемы. В то же время мне открылась одна вещь: то, как мы жили, то, что произошло за последние шесть месяцев, было похоже на cinema verite, реалистическое кино. Постоянно происходили какие-то события, мы были в центре всего, создавая действие по мере продвижения сквозь пространство.
* * *
СЦЕНА. Зал ожидания в аэропорту Ибицы. Дик смотрит на потрепанный атташе-кейс, зажатый между его ног. Там лежит наше самое ценное сокровище: тысяча страниц расшифровки бесед с Хьюзом стоимостью минимум полмиллиона долларов. Он заглядывает под стол и говорит:
– Где твоя корзина?
Я в растерянности смотрю вокруг:
– Должно быть, оставил ее на прилавке с газетами.
С предсмертным воплем Дик вскакивает на ноги. Он бежит к двери, возвращается секунду спустя с соломенной корзинкой для покупок. Он бледен, карие глаза сверкают.
– Да ты вконец рехнулся! У тебя тут десять штук баксов, и посмотри, что я нашел... выпало из кожаного портфеля. – Он швыряет мне знакомую вещь – чековую книжку Х.-Р. Хьюза из Кредитного швейцарского банка в Цюрихе, – потом запихивает обратно в корзину, подальше от чужих глаз. – Ты эту вещицу таскаешь с собой во всех поездках?
– Да. Положил ее туда, а потом, наверное, просто забыл. Я ношу с собой все, способное вывести нас на чистую воду. А если кто-нибудь вломится ко мне в студию в мое отсутствие?
Дик тяжело вздыхает:
– Бог ты мой! Как ты шнурки на ботинках завязываешь? Ладно, не бери в голову, – продолжает он, видя мою готовность к протесту. – Давай вернемся к основной задаче – устроить дымовую завесу, пустить им пыль в глаза.
– Хорошо. Мы решили, что это будет выдающаяся демонстрация дерзости и наглости, нечто сногсшибательное.
– У меня идея, – говорит Дик. – Ты знаешь, Октавио ненавидит организацию Люса. "Форчун" пару раз вставлял ему палки в колеса, да и "Лайф" подкладывал свинью. Так утверждает Дитрих, к тому же у нас записка Маккалоха, доказывающая это. Так почему бы нам...
– Вот оно! Слушай...
СЦЕНА. Наш старый друг Фрэнк Повис – высокий, худой, бородатый и элегантный – встречает нас в баре отеля "Ритц" в Лондоне, когда мы с Диком пьем вторую порцию сухого бурбона. Мы все вместе едем на такси в "Рул". Место полностью соответствует рассказам Фрэнка, которыми он нас попотчевал, когда встретил в Гатуике сегодня, – шикарный образчик доброй старой Англии, за исключением официантов, которые все поголовно испанцы.
– У нас заказан столик, – говорит Фрэнк метрдотелю, и секунду спустя мы уже садимся в углу второго этажа, изучая меню размером с маленькую афишу.
Мы заказываем изысканные блюда. Лениво болтаем о том о сем. Нам с Диком трудновато поддерживать беззаботную беседу; наши мысли витают не здесь. Когда приносят десерт, Фрэнк извиняется и уходит. В тот момент, когда он встает из-за стола и удаляется по проходу, мой коллега говорит:
– Хорошо, он ненавидит Люса и не знает, что его книга продана "Лайф". Кроме того, он в глаза не видел твоего контракта с "Макгро-Хилл" и теперь рвет и мечет, чувствует себя обманутым, и решает, что одним гонораром издательство не отделается. Восточный истеблишмент уже у него в печенках сидит, как и в истории с "Транс уорлд эйрлайнз". Ты это имеешь в виду?
– Более или менее. Беверли велела не говорить ему, что серийные права куплены "Лайф". Таким образом, Октавио узнает об этом и угрожает расторгнуть сделку. Требует от "Лайф" четверть миллиона за первые права на публикацию в периодической печати. Может...
Я резко прерываю монолог, поскольку Фрэнк возвращается за столик. Мы сидим еще часок, выпиваем кофе и несколько рюмок ликера. Когда Фрэнк высаживает нас у "Ритца", мы с Диком чувствуем себя слишком усталыми для продолжения разговора. Мы желаем друг другу спокойной ночи и просим портье разбудить нас в восемь утра. Самолет улетает в Майами в десять.
СЦЕНА. Реактивный самолет корпорации британских морских авиалиний находится на высоте тридцати тысяч футов над Атлантическим океаном. Дик вытаскивает наушники из моих ушей и говорит:
– Он должен попросить весь миллион, как и хотел изначально. Это убедит матушку Макгро, что они имеют дело с настоящим, подлинным, единственным в своем роде Октавио.
– Да. Но они вполне имеют право перерезать мне горло. Контракт есть контракт, ты же знаешь. Нам придется выслушивать их стенания всю дорогу от Нью-Йорка до Майами.
Я снова надеваю наушники, щелкаю переключателем, встроенным в ручку кресла. "Роллинг стоунз". "Che gelida manina". О, песня Феджина из "Оливера Твиста". Откидываюсь назад с улыбкой и закрываю глаза.
Наушники с треском вылетают из моих ушей. Лицо Дика в нескольких дюймах от моего. Он гневно уставился на меня:
– Как можно слушать музыку в такое время?
СЦЕНА. Мы выезжаем из аэропорта Майами в арендованной машине. Кондиционер работает из рук вон плохо, к тому же подтекает. Я круто заворачиваю направо и въезжаю на шоссе, вода из-под приборной доски выливается на туфли Дика. Он вопит:
– Твою мать! Это не автомобиль, а сломанная машина по производству кубиков льда.
Я улыбаюсь, думая, что течет только со стороны пассажира. Потом резко поворачиваю налево, и мои ноги мигом оказываются в ледяной воде. Но я не обращаю на это внимания. Мыслями я далеко.
– Мы заставим Ховарда попросить миллион, но потом я с ним поторгуюсь, и он сбавит цену до восьмисот пятидесяти тысяч. Это даст знать матушке Макгро, что я на ее стороне. Как думаешь?
Дик безмолвствует, переваривая информацию. Мы пролетаем на полной скорости мимо дорожного знака "ПАЛМ-БИЧ 27".
– Но они не раскошелятся на такую сумму, естественно, – помедлив, отвечает он.
– Разумеется, нет. Я тебе уже говорил: контракт есть контракт. Не это цель нашей тройной комбинации с ложными ходами и четким, но подвижным основным замыслом. Цель – убедить их, что у нас на руках настоящая автобиография, и дискредитировать этого парня Итона. "Макгро-Хилл" будет настаивать, чтобы Ховард придерживался условий соглашения. Он и будет. Против своего желания. И эта неуступчивость даст нам оправдание позже, когда Хьюз повернется против меня, если, конечно, так случится.
– Ты не думаешь, что они пойдут на компромисс, предложат шестьсот или шестьсот пятьдесят?
– Ни единого шанса. Они уже заплатили в качестве аванса больше, чем кто-либо когда-либо в издательском бизнесе. Они, может, и сумасшедшие, но не глупые.
* * *
В Палм-Бич полно пальм, скучных и чувственно неподвижных, поэтому мы направились на юг, в сторону Форт-Лодердейла, высматривая по дороге какой-нибудь мотель или гостиницу. Грозовой фронт обложил все небо, периодически накрапывал дождь. Было уже часа четыре, когда мы наконец-то въехали на автостоянку мотеля "Бичкомбер" в Помпано-Бич. Вдобавок к простым номерам тут сдавали пляжные домики.
В бунгало под номером один имелось две спальни, две ванные, гостиная, кухня, два цветных телевизора и огромное количество гигантских южных тараканов. Домик был расположен на дальней стороне парковки, рядом с зеленым полем для гольфа, в стороне от основной массы клиентов отеля. Мы могли печатать там в любое время суток, не боясь потревожить соседей, к тому же Ховарду это место пришлось бы по душе из-за его уединенности.
После обеда мы нашли фирму по прокату офисной техники, взяли два стандартных "Ундервуда", купили несколько стопок бумаги, пару пачек копирки и отвезли все в мотель. Дик стоял за моим плечом и беспрестанно сыпал советами, а я печатал черновик телеграммы Беверли Лу. Окончательный вариант, который мы ей послали, гласил:
ЛУЧШЕ ВАМ НАПРЯЧЬ МОЗГИ ВОТ ТЕПЕРЬ БОЛЬШИЕ НЕПРИЯТНОСТИ ТЧК ОКТАВИО С ПРИСКОРБИЕМ УЗНАЛ О НЕОТВРАТИМОСТИ УЧАСТИЯ В ДЕЛЕ КОМПАНИИ ГРЕЙВЗА ТЧК ТАКЖЕ В КУРСЕ О НЕИЗВЕСТНЫХ ЕМУ ПОДРОБНОСТЯХ МОЕГО КОНТРАКТА С МАТЕРЬЮ И РЕШИЛ ЧТО ОДНИМ ГОНОРАРОМ ВЫ ОТ НЕГО НЕ ОТДЕЛАЕТЕСЬ ТЧК ДУМАЕТ МАТЬ И Я СГОВОРИЛИСЬ СКРЫВАТЬ ИНФОРМАЦИЮ ТЧК БОЛЬШЕ НЕ ПРОТИВ УЧАСТИЯ ГРЕЙВЗА НО ТРЕБУЕТ ПОПРАВОК КОНТРАКТУ ВСЕ ДОХОДЫ С ПРОДАЖ ИДУТ К НЕМУ ИЛИ ДРУГОЙ ВАРИАНТ СУММА ГОНОРАРА ВОЗРАСТАЕТ ДО ОДНОГО МИЛЛИОНА ИНАЧЕ СДЕЛКИ НЕ БУДЕТ ТЧК МОЯ ДОЛЯ ВСЕ ЕЩЕ СТО ТЫСЯЧ ТЧК ПЫТАЮСЬ ДОГОВОРИТЬСЯ НО ПЕРСПЕКТИВЫ МРАЧНЫЕ ТЧК НЕ МОГУ ПОЗВОНИТЬ ПОШЛЮ ПИСЬМО СО ВСЕМИ УЖАСНЫМИ ПОДРОБНОСТЯМИ УВАЖЕНИЕМ КЛИФФ.
Вдогонку первой телеграмме мы послали вторую:
СИТУАЦИЯ СЭМОМ ПОСТОМ НЕ ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЯ ПЕРВОЙ ТЕЛЕГРАММЕ ТЧК ОКТАВИО НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ ПОСТЕ ТЧК ПРОСТО В ЯРОСТИ ГОВОРИТ ДРУГОГО ИЗДАТЕЛЯ ОБМАНЫВАЮТ КЛИФФ.
* * *
Вернувшись в бунгало, мы обдумали план действий.
– Беверли получит телеграмму примерно через час. Мы напишем письмо сегодня и отправим его завтра утром. Его ей доставят... – Дик принялся считать на пальцах, – в четверг днем самое позднее. Пусть ночью попотеет, а ты ей позвонишь утром в пятницу.
Тем временем я закатал в пишущую машинку бумагу и начал сочинять письмо. Дик подошел ко мне, встал за плечом, выражая одобрение или протесты и внося изменения.
Помпано-Бич, Флорида,
31 августа 1971 года
Дорогая Бев!
Если ты еще не получила мою телеграмму, то я прилагаю копию. Ситуация для матушки Мак-гро улучшилась, но с моей точки зрения это все очень плохо.
Вот причина. Прочитай внимательно. Постараюсь быть последовательным, хотя сейчас шесть утра и я совершенно вымотан.
Сразу после моего приезда сюда X. спросил меня о договоренностях "Макгро-Хилл" относительно журнальной и зарубежной публикаций. Я сказал, как мы и обговаривали, что ничего не знаю и вообще в такие подробности меня не посвящают. Он спросил, кому передадут права на журнальную публикацию. Я ответил, что, скорее всего, "Лук", "Лайф" или "Нью-Йорк таймс", одному из этих трех. X. сказал: "Хорошо, пусть кому-нибудь из них, но только не "Лайф". Не хочу, чтобы люди Люса повышали себе тиражи за мой счет". Я пытался спорить, но он не хотел ничего слышать.
На четырех страницах убористого текста я описал нашу с Ховардом битву, удар за ударом, раунд за раундом. Я вступил в ожесточенный бой на стороне "Макгро-Хилл", выманивая у Хьюза одну уступку за другой. "Мне кажется, Ховард пошел на большой компромисс, – писал я в письме.– Он опустился с миллиона до восьмисот пятидесяти тысяч и добавил компенсацию: право называть нашу книгу автобиографией, тем, что он называет "бесплатным чтивом" для вас и "Лайф"... Я сражался, как тигр. Ответ X. прозвучал очень четко: это последнее предложение, никаких обсуждений больше не будет. Мне неловко говорить, но на каком-то этапе он даже спросил, может ли " Макгро-Хилл " оплатить расходы на машинистку, бумагу и копирку".
– А это-то зачем? – спросил Дик.
Я посмотрел на друга с легкой усмешкой:
– Элементарно, дорогой мой, просто ты не знаешь мистера Хьюза так, как знаю его я.
Когда сочинение письма подошло к концу, было уже далеко за полночь. Дик отнес его на почту утром и отправил со специальной рассылкой.
– Держись и не рви на себе волосы, – сказал он, – а когда позвонишь ей, держи трубку подальше от уха. Иначе кончишь как дядюшка Ховард, со слуховым аппаратом.
* * *
Мы три дня прокорпели за бесшумным переносным "Ремингтоном", который привезли с собой, закончив стенограммы первых интервью, сделанных Снежным Человеком. Такое прозвище получил верный, но практически неграмотный секретарь Хьюза, перепечатавший на бумаге все наши беседы. Бедняга получил столь нелестное имя, поскольку Ховард, с моей подачи, как-то заметил, что парень печатает "всеми четырьмя лапами". Текст насчитывал 268 страниц. Давая себе возможность к отступлению, мы снабдили рукопись всякими вставками вроде "извините", "кассета повреждена", "кусок утрачен" на определенных интервалах первой части.
В пятницу в половине одиннадцатого утра, я вместе с Диком, изредка подталкивающим меня в спину, пошел в телефонную будку рядом с автостоянкой и заказал звонок за счет Беверли. Здравый смысл подсказывал, что из нашего бунгало звонить опасно, иначе в "Макгро-Хилл" могут узнать, где мы находимся.
– Слишком рискованно, – заявил Дик. – Предположим, просто предположим, они что-то заподозрят и пошлют сюда, во Флориду, частного детектива проследить за нами. – Все двести восемьдесят фунтов веса моего друга пронизала еле заметная дрожь. – Это же катастрофа! Просто катастрофа!
Я выкинул из головы предупреждение Дика держать трубку подальше от уха, и яростный вопль Беверли полностью оглушил меня. Следующие тридцать минут, пока проезжающие машины и грузовики плевались выхлопными газами в будку, а я медленно, но верно пропитывался потом, скручиваясь, как переваренное спагетти, Беверли билась в истерике. Дважды она чуть не разрыдалась, а я так и не смог сказать больше трех связных слов вроде: "Но, Беверли, я..." Дик ожесточенно жестикулировал, призывая заканчивать разговор, и наконец через какое-то время я заявил:
– Перезвоню позже, это безнадежно, – и грохнул трубкой о рычаг.
– Дай ей выходные, чтобы остыть, – заметил Дик. Мы побрели обратно к бунгало, отирая пот. – Перезвонишь в понедельник.
– Но не из будки. Там умереть можно. Я позвоню из дома, а ты отвечаешь за уличный шум, хорошо?
Дик издал губами неприличный звук:
– Разумеется. Дай только подкопить выхлопных газов.