Ручки у невысокого Реймонда Эндрюса были маленькие, чистенькие, ухоженные, на безымянном пальце блестело обручальное кольцо. Рукопожатие вялое. "Наши судьбы теперь в этих руках", - подумал я, усаживаясь напротив чиновника. На стене у него за спиной рядом с топографической картой США висел рекламный плакат фильма "Отверженные". В горшке на подоконнике росли помидоры.
- Закурите? - спросил Эндрюс глубоким баритоном, удивительным для такой тщедушной фигурки.
- Нет, благодарю.
На Сохраба едва взглянул. На меня и вовсе старается не смотреть. К чему бы это?
Эндрюс достал из ящика стола початую пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Намазал руки лосьоном (баночка явилась из того же ящика). С зажатой в зубах сигаретой посмотрел на помидорный куст. Закрыл ящик и выдохнул дым.
- Ну что же, - глаза его сощурились, - рассказывайте.
Я почувствовал себя как Жан Вальжан перед инспектором Жавером. Пришлось напомнить самому себе, что я на американской земле, что этот господин - не противник мне, а союзник и что помогать людям вроде меня - его работа.
- Я намерен усыновить этого мальчика и увезти с собой в Штаты.
- Рассказывайте, - повторил он, аккуратно стряхивая пепел в мусорную корзину.
Я изложил ему версию, которая созрела у меня в голове, пока я разговаривал с Сораей. В Афганистан я прибыл, чтобы разыскать сына моего сводного брата. Мальчик проживал в детском доме в ужасающих условиях. Я заплатил директору энную сумму и забрал племянника. И вот мы в Пакистане.
- Вы приходитесь ребенку дядей?
- Да.
Эндрюс взглянул на часы, протянул руку и повернул горшок с помидорами.
- Кто-нибудь может удостоверить этот факт?
- Да. Только я не знаю, где этот человек сейчас.
Чиновник повернулся ко мне и кивнул. Лицо его ничего не выражало.
Он хоть в покер-то играет своими нежными ручками?
- Челюсть у вас закована в металл, как я предполагаю, вовсе не потому, что так велит мода?
Да, Сохраб, вляпались мы с тобой.
- В Пешаваре на меня напали грабители.
- Я так и думал. - Он откашлялся. - Вы мусульманин?
- Да.
- Практикующий?
- Да.
По правде говоря, последний раз я молился Аллаху, когда доктор Амани сказал, что прогноз у Бабы неблагоприятный. И молитвы вспомнились сами собой, не зря в школе зубрил.
- Хотя в вашем положении это не так уж и важно. - Он провел рукой по безукоризненно уложенным волосам.
- Что вы имеете в виду?
Я взял Сохраба за руку. Мальчик вопросительно смотрел то на меня, то на чиновника.
- Ответ получится очень длинным. Можно для начала дать вам краткий совет?
- Слушаю вас.
Эндрюс затушил сигарету и сморщился.
- Откажитесь от этой затеи.
- Простите?
- Не подавайте заявления об усыновлении. Ничего не выйдет. Вот вам мой совет.
- Принято к сведению, - мрачно сказал я. - Может, объясните почему?
- Значит, вам понадобился длинный ответ, - бесстрастно произнес Эндрюс и сдвинул руки вместе, будто собираясь пасть на колени перед образом Девы Марии. - Предположим, все в вашем рассказе правда, хотя даю голову на отсечение, вы кое о чем умолчали. А кое-что добавили. Но не это важно. Вы здесь, он тоже здесь, все остальное побоку. Так вот, ваше заявление столкнется с серьезными препятствиями. Начать с того, что этот ребенок - не сирота.
- А кто же он тогда?
- С юридической точки зрения он сиротой не является.
- Его родителей расстреляли прямо на улице. Соседи это видели.
Хорошо еще, Сохраб не понимает по-английски!
- У вас имеется свидетельство о смерти?
- О смерти? Это в Афганистане-то? Там у большинства населения нет свидетельств о рождении.
Глаза у чиновника так стеклянными и остались.
- Сэр, не я составляю законы. Как бы вы ни возмущались, вам придется доказывать, что его родители умерли. Мальчик должен быть официально признан сиротой.
- Но…
- Я еще не закончил. Ведь вам нужен длинный ответ. Следующая сложность - взаимодействие с властями страны, где ребенок родился. Это и вообще не просто, а если речь идет об Афганистане - тем более. Американского посольства в Кабуле нет. Это очень затрудняет дело. Вопрос становится почти неразрешимым.
- Так что же мне делать? Выкинуть мальчика на улицу?
- Я этого не говорил.
- Его изнасиловали. - Мне вспомнились колокольчики и подведенные глаза.
- Очень сожалею. - Полнейшее равнодушие, словно про погоду говорит. - Но для Службы иммиграции и натурализации это не повод для выдачи молодому человеку визы.
- Что вы хотите этим сказать?
- Если желаете как-то помочь своей родине, переведите деньги какой-нибудь достойной благотворительной организации. Или идите добровольцем в обслугу лагеря беженцев. Но в данный конкретный момент мы не рекомендуем гражданам США усыновлять афганских детей.
- Идем, Сохраб, - сказал я на фарси и поднялся с места.
Мальчик скользнул ко мне и прижался головой к моему бедру. На фото Хасан с сыном стояли в такой же позе.
- Можно еще вопрос, мистер Эндрюс?
- Слушаю.
- У вас есть дети?
Сощурился. Моргнул. Впервые за все время.
- Так есть или нет? Вопрос очень простой.
Молчание.
- Так я и думал. На вашем месте должен сидеть человек, который понимает, каково это - хотеть ребенка.
Я направился к выходу, Сохраб за мной.
- А вам можно задать вопрос? - ожил Эндрюс.
- Валяйте.
- Вы успели пообещать мальчику, что возьмете его с собой в Америку?
- И что, если успел?
Он покачал головой:
- Давать обещания детям - дело опасное. - Вздохнул и опять открыл ящик стола. - Так вы не отступитесь?
- Не отступлюсь.
Эндрюс протянул мне визитку:
- Тогда советую обратиться к хорошему адвокату по делам иммиграции. Омар Фейсал работает здесь, в Исламабаде. Скажите, что вы от меня.
- Спасибо, - пробормотал я и взял карточку.
- Желаю удачи.
Выходя из кабинета, я оглянулся. Ярко освещенный солнцем, Реймонд Эндрюс смотрел в окно, пальцы его нежно гладили помидорный куст.
- Всего наилучшего, - попрощалась с нами секретарша.
- Ваш босс мог бы быть и полюбезнее, - пожаловался я.
Как она отреагирует? Округлит глаза и скажет что-нибудь вроде: "Известное дело. Все жалуются"?
Она понизила голос:
- Бедный Рей. После смерти дочери он просто сам не свой.
Я вопросительно поднял бровь.
- Самоубийство, - прошептала дама в брюках.
В такси на пути в гостиницу Сохраб прижался головой к окну, не отрывая глаз от проплывающих мимо элегантных зданий, осененных эвкалиптами. Его дыхание то и дело туманило стекло.
Сейчас спросит меня, как прошла беседа.
Но он так и не спросил.
За закрытой дверью ванной шумно лилась вода. С первого дня нашего пребывания в гостинице Сохраб взял в привычку мыться перед сном не меньше часа. В Кабуле-то горячего водоснабжения было не сыскать днем с огнем.
Пока он отмокал в благоухающей пене (ну теперь-то ты чистый, Сохраб?), я позвонил Сорае.
Рассказал о нашем разговоре с Реймондом Эндрюсом.
Спросил:
- Что скажешь?
- Давай считать, что он не прав.
Она звонила в несколько международных агентств по усыновлению. За афганского ребенка никто из них не берется, но ведь еще не вечер.
- Как родители восприняли новость?
- Мадар рада за нас. Ты же знаешь, как она к тебе относится, что бы ты ни сделал, ей все по душе. Падар… ну, по нему никогда не поймешь. Он не торопится раскрывать душу.
- А ты сама рада?
Она переложила трубку в другую руку.
- Малышу-племяннику будет хорошо с нами, уж мы постараемся. Только бы нам было хорошо с ним.
- Я того же мнения.
- Меня одолевают мысли: какое блюдо ему понравится больше всего? Какой предмет в школе он полюбит? Вот дура-то, правда? - Сорая засмеялась.
Сохраб наконец закрыл кран. Слышно было, как мальчик плещется в ванне.
- Ты молодчина, - восхитился я.
- Да, чуть не забыла! Я ведь позвонила Кэке Шарифу!
Это он читал стихи на нашей нике (написаны они были почему-то на фирменном бланке какой-то гостиницы). Это его сын держал у нас над головами Коран, когда мы с Сораей, озаряемые фотовспышками, выходили на сцену.
- И что сказал дядюшка?
- Он постарается что-нибудь для нас сделать, переговорит с приятелями из службы иммиграции.
- Вот это новость так новость! - обрадовался я. - Жду не дождусь, когда ты увидишься с Сохрабом.
- Я жду не дождусь, когда увижусь с тобой.
Трубку я повесил с улыбкой.
Вот и Сохраб вышел из ванной.
После нашей беседы с Реймондом Эндрюсом он и десяти слов не проронил. Буркнет что-то невразумительное и опять молчит.
Забравшись в кровать, мальчик натянул одеяло до подбородка и почти сразу уснул.
Я протер пятачок на запотевшем зеркале и побрился. Старомодные бритвы в гостинице, еще с "безопасными" лезвиями. В ванне я валялся, пока вода не остыла и кожа не покрылась мурашками. Образы из прошлого и мысли о будущем уносили меня далеко-далеко…
Редкозубая улыбка Омара Фейсала - смуглого круглолицего брюнета с ямочками на щеках - была сама любезность. Под мышкой адвокат держал раздутый поношенный портфель без ручки, на локтях коричневого вельветового костюма красовались кожаные заплаты. Чуть ли не каждую фразу он начинал со смеха и извинений. Что-то вроде: Простите, я буду в пять. Ха-ха.
Когда я ему позвонил, он настоял, что сам ко мне подъедет.
- Таксисты в этом городе - народ ушлый. - Его английский был безупречен. - Почуют иностранца - сразу сдерут втридорога.
И вот Омар у нас в номере, источает улыбки и извинения, сопит и потеет.
Стоило ему полезть в портфель за блокнотом, как на мою кровать высыпалась целая куча бумаг. Число просьб о прощении удесятерилось.
Одним глазом Сохраб смотрел на телеэкран (звук был выключен), другим - на адвоката. Я сказал мальчику утром, что к нам придет юрист, и Сохраб не стал задавать лишних вопросов, только кивнул и прилип к телевизору.
- Вот он. - Желтый блокнот в руках у Фейсала. - Надеюсь, мои дети унаследуют организационные способности матери. Извините, наверное, вы не это хотели услышать от перспективного адвоката. Ха-ха-ха.
- Реймонд Эндрюс очень высокого мнения о вас.
- Мистер Эндрюс. Да, да. Достойнейший человек. Позвонил мне и рассказал про вас.
- Неужели?
- Да, да.
- Значит, положение, в котором я оказался, вам известно.
Фейсал смахнул с верхней губы капельки пота.
- Мне известна версия мистера Эндрюса.
С застенчивой улыбкой он повернулся к Сохрабу и произнес на фарси:
- А это, наверное, юноша, из-за которого весь сыр-бор.
- Разрешите представить вам Сохраба, - сказал я. - А это господин Фейсал, адвокат, о котором я тебе говорил.
Сохраб соскользнул с кровати и пожал Омару руку.
- Салям алейкум, - произнес он тоненьким голоском.
- Алейкум салям, Сохраб. А ты знаешь, что тебя назвали в честь великого воина?
Сохраб молча кивнул, вернулся на свою кровать и лег на бок, не отрывая глаз от телевизора.
- Я и не знал, что вы так хорошо говорите на фарси, - сказал я по-английски. - Ваше детство прошло в Кабуле?
- Родился я в Карачи, но долгие годы жил в Кабуле. Шаринау, рядом с мечетью Хаджи Якуба. А вырос я в Беркли. В конце шестидесятых отец открыл там музыкальный магазин. Свободная любовь, банданы, мини-юбки, все такое. - Он наклонился ко мне поближе: - Я был в Вудстоке.
- Кайф, - сказал я.
Адвокат так смеялся, что опять весь вспотел.
- За исключением нескольких мелочей, я представил мистеру Эндрюсу верную картину, - продолжал я. - Вас я ознакомлю с ее полным вариантом, без цензурных изъятий.
Фейсал лизнул палец, открыл в блокноте чистую страницу и снял с ручки колпачок.
- Очень вам буду признателен. Давайте с этого момента говорить только по-английски.
- Согласен.
И я рассказал ему обо всем. О встрече с Рахим-ханом, о дороге до Кабула, о приюте, о публичном побивании камнями на стадионе "Гази".
- Господи, - прошептал он. - У меня такие милые воспоминания о Кабуле. Трудно поверить, что там сейчас творятся такие ужасы.
- А вы давно там были?
- Порядочно.
- Ничего общего с Беркли, должен заметить.
- Продолжайте.
Рассказ мой перешел на поединок с Асефом. Я рассказал о Сохрабе, рогатке, бегстве в Пакистан. Когда я закончил, Фейсал что-то записал, глубоко вздохнул и мрачно посмотрел на меня.
- Вам предстоит жестокая битва, Амир.
- И у меня есть надежда на победу?
Фейсал спрятал ручку.
- Боюсь, вы уже слышали это от Реймонда Эндрюса. Победа крайне маловероятна. Хотя в принципе возможна.
И куда пропала вся его веселость?
- Значит, беспризорникам вроде Сохраба никогда не обрести семью? Эти ваши предписания и законоуложения просто бесчеловечны!
- Плетью обуха не перешибешь, Амир. И против фактов не попрешь. А факты таковы: текущее иммиграционное законодательство, требования агентств по усыновлению и политическая ситуация в Афганистане не в вашу пользу.
- Непостижимо. - Меня душила злость. - То есть все как раз предельно ясно. Но все равно это выше моего понимания.
Омар нахмурил лоб.
- К последствиям любого бедствия - а Талибан куда хуже землетрясения, уж вы мне поверьте, Амир, - можно отнести практическую невозможность доказать, что тот или иной ребенок остался сиротой. Разберись, поди, может, у этого конкретного мальчика родители живы и просто бросили его из-за невозможности прокормить. Или, может, он в одном лагере беженцев, а папа с мамой - в другом. С этим сталкиваешься на каждом шагу. Так что иммиграционная служба визу не выдаст, пока официально не будет доказано, что ребенок подпадает под определение "сирота". Как ни нелепо, вам необходимо представить свидетельства о смерти.
- И кто мне их в Афганистане даст?
- Более того. Даже если доказано, что родители погибли, Служба иммиграции придерживается мнения, что пусть уж лучше ребенка усыновят в его родной стране. Хотя бы право наследования останется за ним.
- Что наследовать-то? - воскликнул я. - Талибы подмели все подчистую. Вы видели, что они сделали с гигантскими статуями Будды в Бамиане?
- Простите, Амир, я излагаю точку зрения официального органа. - Фейсал посмотрел на Сохраба и улыбнулся. - Ребенка можно усыновить только согласно законодательству его страны. И если в стране смута, как сейчас в Афганистане, властям не до приемных родителей с их бедами.
Я вдохнул и протер глаза. Мигрень начиналась сразу же за веками.
- Предположим даже, что случилось чудо и ваше дело официально рассмотрят афганские чиновники. - Омар скрестил руки на выступающем животике. - Скорее всего, последует отказ. Мусульманские страны, даже маленькие, не любят отдавать своих детей за границу. Ведь шариат в большинстве из них не признает усыновлений.
- По-вашему, мне не стоит связываться с этим делом?
- Я вырос в США, Амир. Америка меня научила: отступать, не ввязавшись в битву, значит обосраться. Но как юрист я обязан представить вам факты. А они подсказывают мне еще вот что: ни одно агентство не пошлет своего представителя в Афганистан для оценки условий жизни ребенка.
Сохраб сидел на кровати, подтянув колени к подбородку (любимая поза Хасана), и исподтишка наблюдал за нами.
- Я его дядя, это принимается в расчет?
- Если есть доказательства. Соответствующие документы или свидетели.
- Документов нет, - утомленно произнес я. - Сохраб узнал обо всем от меня, да и сам я до недавнего времени пребывал в неведении. У меня только один свидетель, да и тот, возможно, уже умер.
- М-да.
- Омар, у меня есть какие-то варианты?
- Говоря откровенно, очень мало.
- Так что же мне делать, ради всего святого?
Фейсал набрал воздуху в грудь, постучал авторучкой по подбородку. Выдохнул.
- Вы можете подать заявление на усыновление и надеяться на лучшее. Вы можете попытаться усыновить ребенка по его собственному желанию. Для этого вам придется прожить вместе с Сохрабом в Пакистане два года, день в день. Вы можете попросить политического убежища от его имени. Процедура длительная, и вам придется доказывать факт политического преследования. Вы можете подать просьбу о выдаче гуманитарной визы. Вопрос этот в компетенции Генерального прокурора, и ее не всем дают. - Адвокат помолчал. - Есть и еще вариант, для вас, пожалуй, самый выгодный.
- Говорите же!
- Вы можете отдать мальчика в детский дом здесь, а потом обратиться с просьбой об усыновлении. Пока суд да дело, все эти формы "Ай-600" и обстоятельства семейной жизни, он будет в безопасности.
- Что еще за формы?
- Простите. Форма "Ай-600" - стандартная процедура анкетирования Службы иммиграции. Обстоятельства семейной жизни изучает агентство по усыновлению. Надо же убедиться, что вы с женой - не буйные сумасшедшие.
- Но я обещал Сохрабу никогда больше не отдавать его в детский дом!
- Как я сказал, этот вариант для вас самый подходящий.
Мы поговорили еще немного, и я проводил его до машины.
Солнце садилось. Старый "фольксваген"-жук просел под тяжестью толстяка-юриста. Фейсал опустил стекло и окликнул меня.
- Да? - Я подошел поближе.
- Вы подумайте хорошенько. Если действовать, то только так.
Как жалко, что рядом со мной нет Сораи!
Когда я вернулся в номер, телевизор был выключен. Я опустился на свою кровать и попросил Сохраба сесть рядом.
- Господин Фейсал считает, что у меня есть возможность забрать тебя с собой в Америку.
- Правда? - Сохраб слабо улыбнулся, впервые за все дни, что мы провели вместе. - Когда едем?
- В этом-то все и дело. Придется немного потерпеть. Но с его помощью мы добьемся своего.
Я погладил мальчика по голове. С улицы донесся слабый призыв муэдзина.
- Сколько потерпеть? - спросил Сохраб.
- Не знаю. Какое-то время.
Сохраб повел плечами. Улыбка его сделалась шире.
- Ничего. Можно и подождать. Это как кислые яблоки.
- Яблоки?
- Однажды, совсем маленький, я забрался на яблоню и наелся зеленых яблок. У меня разболелся живот, его раздуло как барабан. Мама сказала, что если бы я подождал, пока яблоки созреют, живот бы не прихватило. И теперь, когда мне очень хочется чего-то, я всегда вспоминаю ее слова.
- Зеленые яблоки, - пробормотал я. - Ты умница, Сохраб-джан. Такой разумный мальчик мне еще не попадался.
У Сохраба даже уши покраснели от похвалы.
- И ты возьмешь меня на красный мост, который часто окутан туманом?
- Обязательно возьму.