2007 ГОД. ГАВАНА
Кто-то скажет: мистика. И я соглашусь. По крайней мере, отчетливый налет мистицизма. Потому что слишком похоже на старый - правда, добротный вполне - шпионский роман. Ремейк на тему "наш человек в Гаване". Или - Мадриде. Или - Мюнхене. Но тогда - уж точно - образца 1933 года. Но все было как было. Гавана. Не 58-й, правда, 2007-й. Но - если не смотреть на календарь - все то же.
Поначалу, впрочем, все складывалось обыденно вполне. Друг друзей случайно оказался в Гаване одновременно со мной. Однако ж, в отличие от меня, - не в первый раз, и даже более того. Как утверждали друзья - он, "их человек в Гаване", хорошо знает город. И страну. И готов поделиться знаниями и даже поработать гидом.
И вот мы встретились. Не скажу, умножают ли его знания его печали, однако ж - накладывают ряд ограничений. Это точно. Потому все, что я могу сказать о нем, укладывается в сухое, обезличенное до протокольного: "ветеран внешней разведки". В силу этого непреложного обстоятельства - отдохнуть у теплых берегов зимой может только здесь, в Гаване. А у других берегов - нежелательно. Даже теперь, когда пенсия, заслуженный - как принято говорить - отдых и неожиданно много непривычно свободного времени.
Впрочем, это всего лишь мои собственные суждения. Вполне вероятно, что все обстоит именно так, но не исключено, что иначе. Единственное, о чем можно судить наверняка, - он немолод, но моложав, невысок, сухощав, сед. Тонкое смуглое лицо, крупный нос с горбинкой. Испанец, но родился в России в 44-м. Родители погибли. Оба.
И снова - мои суждения, основанные всего лишь на общих представлениях об исторических событиях тех времен. Коммунисты? Разведчики? Партизаны? Подпольщики? Где погибли - в Мадриде? На нашей, Отечественной? Или в нашем же - Гулаге? Последнее, впрочем, вряд ли. Не видать ему, сыну репрессированных, - Первого Главного Управления. Хотя кто его знает, как оно там было на самом деле? Об этом мы не говорим. А вот о судьбах человечества - сколько угодно. Почему - о них? Разговор садится на этот неизбежный риф всякого вербального интеллектуального плавания, не связанного рамками жесткой тематики и временными отягощениями, - проще, обычного трепа двух неплохо образованных русских на отдыхе - как-то незаметно. Как - собственно - и садятся всегда на рифы, в прямом и переносном значении этого слова. И завязает надолго. Сначала - неизбежное, кубинское - про истоки Карибского кризиса, потом - про кризисы вообще. И вот оно - гигантское, непознанное, всплывает в темных глубинах океана мировой истории - бесконечное и от того еще более невнятное суждение о том, отчего, собственно, не живут в мире и согласии люди. Тогда и теперь. Он, впрочем, как опытный лоцман, не только знаком с фарватером, очертаниями и размерами рифа, но и природу его явления в этих бездонных глубинах объясняет легко.
- Ну, вот с какого момента - по-вашему, исчисляется новейшая история человечества?
- С начала XX века, по-моему.
- Да, это общепринятая веха.
- А есть еще какая-то?
- Полагаю, есть. Если рассматривать новейшую историю не с формально-календарных позиций, а исходя из того, что ее - эту историю - определяет.
- И что же ее определят?
- Углеводороды. Как основа мировой экономики. Истоки этого грядущего углеводородного господства, между прочим, следует искать не в двадцатом и даже не в девятнадцатом веке, хотя оформилось оно, пожалуй, именно в девятнадцатом. Но заложено было раньше. Имя отца-основателя, кстати, известно. И повод - известен. И это - довольно мистическое сочетание. Странно даже, что любители исторической мистики и конспирологии до сих пор не обратили внимания…
- Ну, не томите же!
- А все просто. В 1777 году ученик иезуитов Алессандро Вольта изобрел пистолет. Прославился он, кстати, не этим и не тогда. Позже, когда изобрел первый источник постоянного тока.
- Погодите, но это же в честь него… вольт…
- Да, именно - как единица электрического напряжения. Но все это случится много позже и к нашей истории отношения не имеет. Нам интересен именно год 1777-й. И пистолет Вольта, основанный на том, что вместо пороха в нем - от электрической искры - подрывалась смесь воздуха с каменноугольным газом. Иными словами, именно Вольта, именно в 1777 году, возможно - сам того не подозревая, сформулировал принцип двигателя внутреннего сгорания. И все. Джина выпустили из бутылки. Впрочем, не джина даже - вселенское божество. Одновременно - бога и Маммону. Что бы там ни говорили теологи. Если же оставить патетику - в тот момент была заложена основа экономического углеводородного господства. Правда, некоторое - еще довольно долгое - время человечество жило в неведении. Осознание же породило страх - стало ясно, что они, эти самые углеводороды, есть не везде, не у всех, вдобавок - запасы небезграничны. Страх породил агрессию. Вспомним теперь - что именно пытался создать Вольта? Оружие. Вот вам и мистика. Если же отбросить мистику, в начале XXI века, в сухом экономическом и политическом остатке, мы имеем природные углеводороды - как основу мировой экономики. И гигантскую общечеловеческую проблему - последовательно: экономическую и геополитическую, - связанную с их ощутимой нехваткой и крайне неравномерным распределением на планете. И четкое осознание того, что решить ее можно тремя способами. Первый - безусловно, прогрессивен. Альтернативы, новые энергетические технологии, не связанные с использованием углеводородов. Будущее - я уверен - за ним. Но - именно что будущее. Иными словами, на практике этот способ будет задействован еще очень не скоро. Второй - военный. Вторая половина двадцатого века прошла едва ли не при его доминанте. Пылающий Ближний Восток тому примером. И - самое показательное сегодня - Ирак. Но именно показательность Ирака заставляет усомниться в действенности. И эффективности. Вернее - показательной неэффективности. Теперь уже очевидной всем. И остается - третий. И обретает особую значимость. Способ политических манипуляций. Не политический. А именно - политических манипуляций: давления, угроз, шантажа. Стремление - искусными тайными тропами или жестким силовым маневром привести к власти проводников своих интересов. Наглядности и некоторого даже литературного изящества ради, я бы назвал его способом "плаща и кинжала". Тут, кстати, присутствует некая отчетливая геополитическая тонкость. В нашем контексте она весьма важна. Заключается в том, что способ решения проблемы зависит от региона, о котором идет речь. Проще говоря, на Ближнем Востоке ставка - в большей степени - делалась на решение проблемы военным путем. Разумеется, это не исключает политических манипуляций. Они были. И какие! Но - как ни крути - за оружие хватались много чаще. Собственно - по сей день. В нашем случае - СССР, а потом России - в бой идут плащи и кинжалы.
- Ну, с нами воевать - себе дороже. Доказано многократно.
- Это - главный фактор. Но есть и некоторые, второстепенные. Но это уже частности, а в частностях обычно вязнут коготки. Потому - идем дальше.
- Идем. Возвращаясь к двум последним способам, как ни назови, выходит - что последние два способа направлены на захват территорий, обладающих запасами углеводородов?
- Именно так и выходит. Захват военный - затратный, расточительный по части финансовых и людских ресурсов. И кредиту доверия собственных избирателей - тоже. Захват политический - тоже недешев. Но в начале двадцать первого века он явно более предпочтителен. Полагаю, теперь и по большей части мы будем иметь дело именно с ним.
- Ну, если говорить о затратах - есть еще фактор времени. На политические манипуляции порой уходят годы.
- Так они и ушли - годы. То обстоятельство, что мы с вами сегодня, в январе 2007 года, формулируем эту проблему и называем способы ее решения, не исключает ведь того, что кто-то сформулировал ее много раньше, и определил способы, и приступил к их реализации?
Он слегка улыбается. И я - тоже. Действительно то, о чем я узнаю сейчас, в январе 2007-го многим другим было известно прежде. И уж тем более тем, кто уполномочен решать эти столь гигантские планетарные проблемы. Или - по меньшей мере, полагает, что уполномочен. И берется решать. Да ведь - собственно - многое из того, что сказано, и я знала прежде. Этот странный человек в Гаване просто собрал воедино и построил в неожиданный, но практически безупречный логический ряд то, что - так или иначе давно, в принципе, в общих чертах - известно.
Включая историю итальянского физика Вольта, которую - вот уж точно - много лет назад рассказывал на школьных уроках мой учитель физики - пожилой, всклокоченный сумасброд, доморощенный провинциальный Эйнштейн, которого мы - злые дети - когда-то так отчаянно и беспощадно травили.
Впрочем, в этом, очевидно, и заключается высший пилотаж - собрать воедино широко - или не очень - известные, разрозненные факты и построить на их основе стройную теорию, которой удивится мир. Или не удивится, но согласится и станет следовать. В каких - только вот - небесах парят пилоты, обученные этому пилотажу? Не рыцари ли они тех самых плащей и кинжалов, о которых так неожиданно и поэтично он говорил в начале? Об этом, впрочем, мы не говорим, следуя молчаливому соглашению. А о чем другом - сколько угодно.
- И как давно… хм кто-то сформулировал эту проблему и обозначил пути ее решения?
- Полагаю, в окончательном, современном прочтении - в середине 80-х… Тогда же и приступили к реализации. И первые плоды пожали уже в начале 90-х. Особенно это касается людей, которых стремились привести к власти. И должен сказать - преуспели. Помните, что мы говорили о России? И способах решать проблемы, связанные с нею?
- Плащ и кинжал. Политические манипуляции.
- Верно. И ставленники. Большая - скажу я вам - сила…
1993 ГОД. МОСКВА, ОБЪЕКТ "ВОЛЫНСКОЕ-2"
- Полагаю, мы можем и должны быть откровенны вполне, прежде всего потому, что оба осознаем совершенно отчетливо - все, о чем идет речь здесь и сейчас, ни в коем не случае не призвано умалить достоинства президента и его заслуги перед страной.
Резкий пронзительный голос госсекретаря, любимый пародистами от оппозиции, сейчас звучал приглушенно и даже вкрадчиво. Никуда не делись только протяжные, мяукающие интонации, которые - собственно - и давали пищу разным, порой весьма смелым суждениям относительно его личных пристрастий и увлечений.
Политические оппоненты победившей команды младореформаторов ненавидели этого человека люто и самозабвенно. В этой ненависти все собралось воедино: причудливая фамилия, тяга к морализаторству, длинным пространным речам, пересыпанным непонятными терминами - любимым ругательством госсекретаря, к примеру, было определение "ловкий престидижитатор", - жеманство, и даже узкий злой рот, и даже руки - тонкие, нервные руки записного интеллигента, которые госсекретарь картинно заламывал, выступая публично.
Впрочем, это была лишь вершина айсберга - огромной глыбы холодной ненависти, которая с недавних пор барражировала в темных водах общественного подсознания. В основании крылись упорные слухи о том, что именно этот эксцентричный женоподобный чиновник - главный идеолог и разработчик всех политических подлостей, которые вменяли в вину младореформаторам, от Беловежского сговора до передачи японцам островов Курильской гряды.
Уже смеркалось, за окнами в густой зелени деревьев запел соловей. Правительственная резиденция "Волынское-2", больше известная как "ближняя дача Сталина", утопала в зелени и создавала настроение действительно - совершенно дачное.
Трудно было поверить, что рядом, за зеленым забором, в нескольких десятках метров, - центр мегаполиса со всеми полагающимися прелестями большого города, и бесконечный поток машин проносит мимо, по Кутузовскому проспекту, десятки тысяч людей.
Искренне наслаждаясь трелями соловья, Патриарх чувствовал себя прекрасно. Он давно жил на свете и научился радоваться мелочам. А вернее, жизни - в самых простых и - казалось бы - малосущественных ее проявлениях. И полагал это умение ценным. Едва ли не самым ценным - из множества приобретенных за долгие годы жизни… Кроме того, он просто любил "Волынское".
Здесь, в этом тихом уютном кабинете, многие годы беседовал с разными людьми на разные, но почти всегда судьбоносные - как принято говорить - темы. Шли годы, менялись собеседники, содержание бесед, а "Волынское" оставалось неизменным, а он оставался неизменным его обитателем. И это было хорошо. И ради одного только этого стоило вести все те хитрые и сложные беседы, расставлять капканы и изобретать хитрые ловушки. Заведующий сектором, потом - отделом, потом - секретарь ЦК КПСС и член Политбюро, теперь он числился видным деятелем команды реформаторов, идеологом демократических реформ и страстным обличителем коммунистических зверств.
Сейчас его конфидентом был вчерашний преподаватель философии из маленького уральского городка, который - в недавнем прошлом - мог разве что лицезреть хорошо отретушированный портрет Патриарха в пантеоне членов Политбюро на стене в парткоме и просто обязан был законспектировать и разъяснить студентам основные положения его, Патриарха, выступления на очередном пленуме ЦК КПСС.
- Это, разумеется, само собой, иначе каждому из нас следовало бы сейчас написать заявление об отставке.
Патриарх отчетливо нажимал на "о", отчего даже самые банальные фразы в его устах звучали живо и как-то особенно значимо. Как откровения какого-то былинного сказителя или - по меньшей мере - пожилого, мудрого крестьянина, со своей - доступной не каждому - правдой и собственным глубоким и точным пониманием природы происходящего.
Злые языки утверждали, что долгие годы, проведенные в Москве, в номенклатурной цитадели партийной империи - на Старой площади, давно и намертво вытравили из речей Патриарха даже намек на какое-либо просторечие. И в прошлой своей, цековской жизни он изъяснялся совершенно так же, как все партийные бонзы той поры - казенно и тускло, будто заученно излагая наизусть очередной документ очередного пленума.
"Заокал" же много позже, когда, вместе с модой на яркие галстуки и пространные речи "без бумажки", возник в партийных эмпиреях спрос на некоторую - впрочем, строго лимитированную поначалу - оригинальность и самобытность.
Впрочем, как там оно было на самом деле, сказать наверняка теперь не мог уже никто.
- Безусловно. Безусловно так.
Госсекретарь картинно взмахнул тонкими руками, изобразив в воздухе какую-то сложную фигуру, и нервно - домиком - сжал кончики пальцев, уперев их в плотно сжатые губы. Гримаса, очевидно, должна была символизировать высшую степень озабоченности и глубокие размышления, коим Госсекретарь намеревался предаться. От Патриарха, однако, не укрылось другое: собеседник был растерян и забавные ужимки призваны всего лишь закамуфлировать испуг и выиграть время. От общих фраз и обязательных придворных реверансов следовало переходить к существу вопроса, и это - судя по всему - Госсекретаря откровенно страшило.
"А вот нечего было разводить политесы по поводу доверия и заслуг, мил человек. Нет потому что ни того, ни другого. Да и откуда бы взяться? Теперь будешь ходить вокруг да около, потому что начал за здравие, а говорить-то собрался за упокой. Оно и боязно. Ну, как я отсюда - да прямиком к Нему. Не веришь. Боишься. Ну да, деваться-то тебе все равно некуда… Обождем".
Патриарх и впрямь - будто бы - приготовился к долгому ожиданию. Прикрыл глаза тяжелыми, дряблыми веками, то ли по-старчески коротко задремав, то ли в задумчивости разглядывая круглые блестящие носы своих добротных старомодных ботинок. И стал похож на большого флегматичного пса. Пауза затянулась. И Госсекретарь решился.
- Сегодня у нас есть горькое и тревожное понимание того, что в ближайшее время во властной команде могут произойти радикальные кадровые перемены. Никого из нас - полагаю - нельзя заподозрить в сугубо личностном, меркантильном стремлении удержаться у власти и сохранить за собой высокие государственные посты. Никого из нас, полагаю… В то же время мы отдаем себе отчет в том, что, начиная системные преобразования, приняли огромный груз ответственности и целый ряд самых серьезных обязательств, выполнение которых - есть требование долга. И чести. Реформы, начатые нами…
Он говорил медленно, растягивая слова более, чем обычно, потому что взвешивал и подбирал каждое - сомневаясь в верности выбора даже в тот момент, кода слово уже срывалось с губ. Оттого окончания фраз интонационно взлетали вверх, будто, ничего не утверждая, Госсекретарь задавал бесконечные вопросы. Никого из нас, полагаю, нельзя заподозрить? Выполнение обязательств есть требование долга? И чести?
- Да уж, чести…
Патриарх, не сдержавшись, усмехнулся - будто бы - про себя. Но бескровные губы слабо дрогнули, сложившись в непонятную гримасу. То ли осуждение. То ли просто - старческая привычка, размышляя, жевать губами. Госсекретарь оборвал фразу на полуслове, притом - не без некоторого облегчения. Он полагал, что сказал уже достаточно, чтобы рассчитывать хотя бы на реплику, слово или даже междометие, из которых можно было бы понять позицию собеседника. Пусть и в самых общих чертах. Пока же он играл втемную. Патриарх наконец заговорил.
- Вряд ли он сейчас пойдет на смену кабинета. Позиции в парламенте не те… Там затевают свои игры.
- Кабинета - нет.
- Да, это он, безусловно, понимает. Но избавиться персонально… От кого?
- Гайдара, Шахрая, вашего покорного слуги. Возможно еще - Федоров и Нечаев.
- Ну, это ненадолго.
- То есть?
- То есть - ожидания либеральных преобразований, причем - радикальных либеральных преобразований - в обществе еще довольно сильны. Реформаторы известны наперечет, поименно. Каждая из названных фигур - едва ли не знаковая.
- Плюс, как известно, коррелируется минусом. А признание - отрицанием, даже гонением…
- То есть противников тоже хватает, - временами и Патриарха забавляла склонность Госсекретаря к сложным вычурным фразам, однако, натешившись вдоволь, он позволял себе не зло и как бы ненароком щелкнуть того по носу, переведя на человеческий русский язык мысль, которую собеседник только что изложил продуманно высоким штилем.
- Врагов. Лютых и беспощадных.
- Ну, а как иначе? Одно без другого в политике не случается. Любовь без ненависти. Друзья без врагов.
- Но сегодня…
- В том-то и дело, что сегодня он, конечно, может совершить какой-то непродуманный шаг. Послушать кого-то, кто уж очень настойчиво шепчет в уши… Да еще в нужный момент, в подходящее время. Известно ведь…
- Известно… не то слово.
- Но ненадолго. Потому что - повторюсь - какие бы там ни наступали подходящие моменты для любителей нашептывать в уши. и что бы такое он в эти моменты ни наворотил, позже все равно поступит сообразно с ожиданиями общества.
- Общество неоднородно.
- Да. Но пока в нем доминируют либеральные силы. Вернее, пока не сошла либеральная волна.
- Волна?
- Именно. Помнишь у Ленина?… Ну конечно, помнишь, ты же научный коммунизм столько лет преподавал. Про декабристов, которые были страшно далеки от народа, но разбудили Герцена.
- Герцен развернул революционную агитацию…