– Счастливая ты всё-таки, Малика! – говорила Лариса, аккуратно складывая в гармошку очередную шпаргалку. – И умница, и отличница, и красавица! Да ещё и самый завидный парень в институте в тебя влюблён!
Малика, ничего не ответив, низко склонила голову над книгой и подавила вздох, готовый вырваться из груди, словно сдавленной обручем. Марат сторонился её так явно, что Лариса и все остальные не могли этого не замечать. И эта фраза Ларисы была всего лишь слабой попыткой развеять грусть подруги.
Однако Малика ни с кем не собиралась обсуждать поведение Марата, держа свои переживания глубоко внутри. В отчаянии она размышляла о том, почему юноша так изменился к ней. Что-то произошло… Но что?!
Не найдя ответа на терзавший её вопрос, девушка усилием воли заставила себя вчитаться в текст учебника.
Близился Новый год, а следом за ним и каникулы. Несмотря на военное время, люди старались поднять себе настроение и дружно готовились к празднику, чтобы за накрытыми, пусть и небогато, столами, пожелать друг другу здоровья, удачи и, конечно же, скорейшей победы.
Большинство махачкалинских студентов разъехалось по домам, и Малика, зная, что у Ларисы из родных никого нет, а Шурочке пришлось бы добираться аж до Баку, предложила подругам погостить у неё в Буйнакске, и девушки с радостью приняли это приглашение, тем более что им очень нравилась мама их подружки, постоянно баловавшая их вниманием в виде всяких вкусных домашних разносолов. Им не впервой приходилось испытывать во время каникул или же просто в выходные дни гостеприимство семьи Ахмедовых, где их всегда ждали забота, радушие и теплота Айши.
Зная о том, что Лариса – круглая сирота, Айша по-матерински её жалела и всегда старалась побаловать подарком в виде косынки, шёлковых чулок или отреза, а за столом положить ей кусочек побольше да получше.
Своих родителей Лариса не помнила. Они умерли в Краснодаре от тифа, когда девочке было два года, и бабушка, пламенная революционерка Капитолина Андреевна, забрала чудом выжившую малютку в Дагестан, где жила и работала с самых первых лет Советской власти.
В городе Дербенте Лариса окончила школу и сразу поступила в медицинский, однако радость данного события была сильно омрачена смертью любимой бабушки Капы, к которой девочка была искренне привязана.
Оставшуюся в наследство от Капитолины Андреевны комнатку в общем дербентском дворе в порядке добрососедского одолжения оккупировало многочисленное азербайджанское семейство, для которого эта неожиданно свалившаяся дополнительная жилплощадь значила куда больше, чем гипотетическая манна небесная, и Лариса, взяв с соседей обещание, что они ни в коем случае не станут убирать со стен пожелтевшие от времени портреты Будённого и Ворошилова, которыми так дорожила её бабка, переселилась в Махачкалу, в комнату дома по улице Оскара Лещинского, которую она стала снимать вместе с Маликой и Шурочкой, и оставалась здесь даже на каникулах, и потому-то Малика как можно чаще старалась забирать её с собой в Буйнакск, чтобы девушка отогрелась душой возле её хлебосольной и человеколюбивой мамы.
Невзирая на удары судьбы, Лариса не унывала, оставаясь неизменно бойкой и обаятельной девушкой с симпатичными русыми кудряшками, кокетливо обрамлявшими её миловидное лицо с яркими василькового цвета глазами и вздёрнутым веснушчатым носиком. Её жизнерадостный характер и хрупкая точёная фигурка привлекали к себе целый сонм молодых людей, но девушка, не выходя за рамки лёгкого и невинного флирта, всё ждала того единственного, кого смогла бы назвать своим суженым, и всё шутила, величая себя богатой невестой с квартирой в Дербенте со всеми удобствами, куда входили азербайджанские соседи вместе с портретами Будённого и Ворошилова.
Шурочка, стройная сероглазая шатенка, приехала в Дагестан из Баку, где жила со своими родителями, перебравшимися в Азербайджан в конце 20-х годов в надежде уберечь и сохранить свои ювелирные лавки, но чудом сохранившими свою жизнь и свободу.
Едва их дочь стала совершеннолетней, как тут же заявила удивлённым родителям, что хочет поехать в Дагестан, чтобы поближе познакомиться со своей исторической родиной и поступить там в институт. Отговаривать её не стали, зная, что это бесполезно, ну, а когда девушка добавила, что надеется встретить там хорошего парня и выйти за него замуж, поскольку никогда не выйдет за азербайджанца, они и вовсе развели руками, хотя в глубине души зауважали свою дочь ещё больше.
– Я выйду замуж за настоящего горца, и пусть он даже будет дикий и неуправляемый, я смогу его приручить, – заявила безапелляционно Шурочка, и родителям ничего не оставалось делать, как благословить её на отъезд.
Шурочке Дагестан понравился, и она нисколько не пожалела, что приехала сюда, и, хотя тот самый единственный из горцев, которого она ждала, ей пока ещё не встретился, она, чтобы не тратить времени даром, постигала тайны врачебного ремесла, намереваясь применить свои знания на практике, если надо, то и в самом высокогорном из дагестанских аулов.
Ей очень нравилась семья Малики, и часто в шутку она говорила:
– Как жаль, что твой брат младше меня, а то бы я непременно вышла за него только лишь для того, чтобы жить с твоей замечательной мамой!
* * *
– Девчонки, что я вам сейчас расскажу-у! – прямо с порога выпалила раскрасневшаяся Лариса.
Подруги, привыкшие к её эмоциональности, спокойно ждали продолжения, а Лариса, налив себе в стакан воду и залпом её выпив, возбуждённо продолжала:
– Вы не представляете, с каким парнем я только что познакомилась! Высокий, стройный, красивый, с волшебным голосом… А взгляд! Как посмотрел, так и сердце замерло!
Малика с Шурочкой заулыбались многозначительно, а Лариса всё говорила, не думая скрывать лихорадочно-мечтательного блеска в глазах:
– А имя у него какое звучное! Леонид Марков…
– Лариса Маркова… А что, звучит неплохо! – насмешливо сказала Шурочка и продолжила официальным тоном: – Дорогие Леонид и Лариса! В этот знаменательный день позвольте вас поздравить с чудесным событием в вашей жизни и объявить вас мужем и женой!
– Ну, хватит тебе! – обиделась Шурочка. – Мы только познакомились, и всё!
– И где же произошло столь знаменательное событие, которое так тебя потрясло? – осведомилась Шурочка.
– Где-где… У тебя на бороде!
– А всё-таки?
– В мастерской на Буйнакского, где я отдавала в починку свой ремешок.
– Боже, какое романтичное место для знакомства с принцем! – не унималась Шурочка.
– Представляете, я выронила сдачу и нагнулась, чтобы поднять, а он нагнулся вместе со мной и помог мне. – Шурочкины слова Ларису не смутили, и она продолжала, обращаясь к Малике: – Слово за слово – вот и познакомились. Ну, а потом он попросил разрешения проводить меня до дому и немного рассказал о себе…
– Немного – это как? – хором спросили подруги.
– В общем, он артист нашего Русского театра, не женат, родителей нет, живёт вместе со старшей сестрой Риммой, тоже артистка. Мечтают перебраться в Москву.
– Ну вот, только артистов нам не хватало! – грустно изрекла Шурочка, а Малика добавила ей в тон:
– Может, и ты артисткою станешь?
– Да идите вы! – вконец разозлилась Лариса. – Что, артисты не люди, да?
– Люди, люди! Вот только ненадёжные они… в некоторых вопросах! И потом, твоя квартира со всеми удобствами, кажется, находится в Дербенте, а они, если я тебя правильно поняла, мечтают о Москве. Видишь, никак не получается! Правда, Малика? – вздохнула притворно Шурочка.
Малика улыбнулась и только собралась ответить, как Лариса накинулась на Шурочку:
– Ну, заладила собака Якова одно про всякого! Я что, замуж за него собираюсь, да? Мы просто познакомились, и больше ничего! Ничего, понятно?
– Да? А что же ты, не успев зайти, затараторила прямо с порога: ах, принц, ах, красавчик! – Шурочка так похоже передразнила подружку, что та не выдержала и расхохоталась.
– Если хотите знать, я вообще ни в кого не собираюсь влюбляться… во всяком случае, в ближайшее время! – сказала она.
– Ой, вот жалость какая! А мы-то с Маликой уже обрадовались, что теперь до самого конца учёбы будем ходить на все спектакли Русского театра! – разочарованно протянула Шурочка.
– Так, девчонки, мы едем завтра в Буйнакск или нет? – решительно вмешалась Малика.
– Я-то еду точно, – ответила Шурочка, – а вот Лариска, небось, передумала. Может, она со своим знакомым артистом Новый год собирается встретить?
– Ничего я не собираюсь! – сердито ответила Лариса, тряхнув своими кудряшками. – То есть собираюсь… ну это… поехать в Буйнакск!
Глава 7
Как всегда, дом Ахмедовых был полон народа, и до поздней ночи не умолкали здесь молодые голоса, и шутки, и смех. Айша так обрадовалась приезду девушек, что потчевала их без устали всевозможными чуду и хинкалами, говоря, что не успокоится, пока каждая из них не наберёт по два или три килограмма.
Малика тоже была весела, но в какой-то момент Айша почувствовала, что веселье дочери напускное, и, приглядевшись внимательней, убедилась в этом.
Когда все, наконец, угомонились, и наступила ночная тишина, и Айша осталась наедине с Маликой в своей спальне, она смогла, наконец, задать вопрос, который весь день с трудом в себе удерживала:
– У тебя всё хорошо, доченька?
Малика лежала на отцовской стороне родительской кровати и держала перед собой томик Пушкина, но взгляд её, невидящий и отсутствующий, был устремлён куда-то вдаль, и она не ответила на вопрос матери. Айша склонилась над дочерью и повторила свой вопрос.
– Да, мама… всё хорошо, – ответила девушка, вновь переводя взгляд на книгу.
– Ой, моя дорогая, что-то ты темнишь! Ну-ка давай, выкладывай, что тебя печалит!
– Н-не знаю, мама… ничего конкретного… всего лишь мысли!
– Ну, мысли ведь тоже бывают конкретными! Особенно грустные… Ты ведь думаешь об этом парне, да?
– Д-да, мама, я… я думаю о нём постоянно…
Глаза Малики увлажнились, когда она произнесла эти слова, и она низко опустила голову, чтобы мать этого не заметила.
– Видишь ли, моя родная, то, что ты думаешь о… об этом парне, вполне естественно, раз он тебе нравится! – произнесла Айша, ласково погладив дочь по волосам.
Малика молчала, а её мать продолжила:
– Ты только помни, что нам, женщинам, приходится в жизни больше страдать, мучиться и плакать… Так уж, видно, нам предписано Всевышним… Помни просто о том, что не стоит принимать скороспелых решений, не говоря уже о поступках. А если вы и в самом деле друг друга любите, пусть Аллах поможет вам, как помог в своё время нам с твоим отцом!
– Мама, ты всегда могла быть спокойна за папины чувства к тебе, а вот я… – Малика глубоко вздохнула, прежде чем закончила фразу: – Я думаю, что у Марата нет ко мне настоящих чувств!
– Почему же ты так решила, доченька?
– Потому… потому что он сильно изменился в последнее время… Избегает меня и глаза отводит при встрече! Наверное, полюбил другую!
Произнеся последнюю фразу, Малика разрыдалась, выпустив, наконец, наружу так долго переполнявшие её чувства.
Айша не сразу нашлась, что сказать дочери, и тогда придвинулась и крепко обняла её, вложив в это объятие всю свою безграничную материнскую нежность.
– Ты взвесь всё хорошенько и реши, стоит он, этот парень, твоих слёз или нет… Мне почему-то кажется, что он ещё слишком молод, чтобы относиться серьёзно к такому большому чувству, как любовь! Ты учись, стань хорошим доктором и помогай людям – вот что сейчас для тебя главное! Ну, а настоящая твоя половинка ходит где-то рядом, и вы обязательно однажды встретитесь. И будете счастливы… как я надеюсь… потому что в этом мире происходит только то, что и должно произойти, а чему не суждено случиться, того и не будет!
Айша говорила эти слова в том числе и себе самой. Ей до боли в сердце не хватало Ансара, а теперь вот ко всем её переживаниям прибавилось ещё одно, и она, как могла, старалась развеять угнетённое настроение своей дочери.
Глава 8
Малика аккуратно сложила белый халат и убрала его в сумку поверх тетрадок с конспектами. Короткий зимний день подходил к концу, и быстро подступавшая темнота напомнила девушке о том, что пора идти домой.
В читальном зале почти никого не оставалось, и Малика, попрощавшись с библиотекаршей, заспешила к выходу.
На улице бушевал пронизывающий ветер, и редкие прохожие торопились скорее попасть домой, чтобы хорошенько отогреться возле своих растопленных дровами печей.
Зима выдалась холодной, и люди подстёгивали время в нетерпеливом ожидании весны, а вместе с нею и победы. Наступление шло по всем фронтам, Советская Армия освобождала город за городом и страну за страной, и теперь никто уже не сомневался в окончательной и скорой победе Советского Союза.
В городе появилось множество военнопленных, и их понурые лица можно было часто увидеть, когда нестройной колонной их вели к месту работы, чаще всего на строительство зданий.
Были и госпитали, куда привозили раненых бойцов. Студенты дежурили там вместе с врачами, оказывая помощь больным и одновременно набираясь опыта. Нередко сюда приходили и школьники, выступая с концертами перед ранеными, которые с удовольствием слушали их пение и декламацию и хлопали благодарно, хотя и морщились при этом от боли.
Малика тоже частенько наведывалась в госпиталь, испытывая безграничную жалость к этим солдатам, лежавшим на больничных койках с ампутированными конечностями или с простреленной головой, или контуженным, или умирающим вдали от своего дома. Первое время она боялась смотреть на их зияющие раны, от вида которых она не могла потом заснуть, а в ушах её долго отдавался, словно эхом, тяжёлый и неумолчный стон, который, казалось, не стихнет никогда.
Жалость и сострадание смешивались с чувством гордости за этих людей, готовых отдать – и отдававших – свои жизни за ту страну, в которой они жили и которую защищали, как пелось в песне, с "благородной яростью".
Девушка часто думала и об отце, который находился сейчас далеко от родного края в полной изоляции от всего, что происходило сейчас в стране. В душе её боролись самые противоречивые чувства. С одной стороны, она любила Родину, гордилась ею и с нетерпением ждала конца этой ужасной войны. А с другой – её переполняло чувство обиды от той несправедливости, что была допущена в отношении её отца. Ведь он ни в чём не виноват, а его сделали врагом народа, сослали на долгие годы, лишив права переписки, и неизвестно, как он там, здоров ли, и когда, наконец, вернётся домой, к семье…
Грустные мысли девушки прервал чей-то голос, и, несмотря на резкий и шумный порыв ветра, она сразу узнала этот голос, каждую ночь звучавший в её неспокойных снах.
– Малика, постой! – Запыхавшись от быстрой ходьбы и пронизывающего ветра, Марат поравнялся с девушкой и впервые за последний месяц посмотрел ей в глаза.
Малика замедлила шаг, но продолжала идти вперёд, глядя прямо перед собой и храня молчание. Разделённые этим молчанием, они шли рядом, и Марату никак не удавалось отыскать верную ноту, чтобы начать разговор, который непременно должен был между ними состояться.
Он, который никогда не имел затруднений в общении с девушками, мучительно подбирал теперь слова, ибо Малика была другой, совершенно особенной, и он просто обязан был быть с нею честным.
Наконец, Марат сказал, откашлявшись:
– Малика… Мне нужно было давным-давно объясниться с тобой… но я… никак не мог! Всё дело в том, что…
Он запнулся и замолчал, но, собравшись с духом, вновь продолжил:
– Ты знаешь, как я к тебе отношусь… Я… я… люблю тебя!
При этих словах сердце девушки подпрыгнуло, и она опустила голову, словно опасаясь, что кто-то может заметить, как ярко, несмотря на холод, запылали её щёки.
Юноша, расценивший молчание своей спутницы как проявление высокомерия, сказал запальчиво:
– Да, я не стыжусь произносить эти слова, и я… действительно люблю тебя… но… есть кое-что… из-за чего мы с тобой не можем быть вместе!
Малика не понимала, о чём он говорит. Он её любит, он ведь сам это только что сказал, и почему они не могут быть вместе, было ей непонятно.
Она повернула голову и посмотрела на Марата. Взгляды их встретились, но парень тут же отвёл глаза и торопливо продолжил:
– Дело в том… дело в том, что я… что мы… ну, короче, мы никак не можем быть вместе… из-за твоего отца!
– Из-за моего отца? А при чём здесь мой отец? – воскликнула девушка, в первый раз нарушив своё молчание.
– Как это при чём? Он ведь враг народа, осужден и сослан… а я… а мне… мне нужно думать о будущем… Мои родители считают, что о женитьбе не может быть и речи!
– Ах вот оно что! Вот оно что… – Поражённая его словами, Малика остановилась, как вкопанная, и застывшим взглядом уставилась в темноту. Её отец… Его будущее… Вот оно что…
У девушки было такое ощущение, словно ей дали пощёчину, и сделал это её любимый, тот человек, с которым она мечтала соединить свою жизнь.
– Пойми, Малика, я не могу так рисковать! Ты ведь знаешь, я всегда мечтал об аспирантуре, и… и родители хотят, чтобы я сейчас занимался только своей научной карьерой и чтобы…
– Перестань! – громко воскликнула девушка. – Можешь больше не утруждать себя объяснениями! Будь счастлив… в своей будущей карьере! И… прощай!
Малика ускорила шаг и почти побежала прочь от этого человека, кричавшего ей вслед:
– Не обижайся на меня! Ты слышишь? Не обижайся… Я… люблю тебя!
Ответом ему был похожий на рыдание, полный горечи смех раненной в самое сердце девушки.
Осенняя вечерняя Махачкала имела вид унылый и туманный. Прохожие, подняв воротники и надвинув на глаза шапки, словно бледные призраки, двигались в рассеянном свете редких фонарей, едва освещавших городские улицы, и если бы не маяк, в любую погоду неизменно светивший приветливо всем проходящим судам, то вся главная площадь города была бы заполнена мраком.
Малика шла через площадь, не замечая тьмы и не ощущая холода. Холод был внутри её. Душу девушки переполняла горечь разочарования. Её любовь… нежная и чистая, была грубо растоптана сапогом трусости и предательства… Её Марат оказался трусом и предателем. Он предал их любовь… ради своей карьеры…
Внезапное прозрение настигло её. Он предал бы их любовь в любом случае! Не теперь, так позднее. Не из-за карьеры, так из-за чего-то другого. Потому что он трус.
Выходит, она любит труса. Любит? Нет, теперь уже нет. Чёрная горечь разочарования и унижения поглотила её любовь, и отныне её душа отвергала всё, что было связано с именем Марата.