* * *
– Давай, Ансар, выпьем по маленькой за наше с тобой счастливое возвращение с этой проклятой войны! – сказал Мирза, наливая в гранёные стаканы водки ровно наполовину. – Ты ведь воевал тоже?
– Да нет, не пришлось, – с кривой усмешкой ответил ему Ансар.
– Вот как? Бронь, небось, была? – В голосе Мирзы проскользнула ирония.
– Просто Родина-мать предпочла направить в другую командировку… – Ансар, не чокаясь, отправил в рот содержимое стакана.
– Стало быть, отсиживался где-то? – Ирония плавно перелилась в сарказм.
– Что ж, можно сказать и так. Отсиживался в ссылке… как враг народа…
– Это ты – враг народа? – изумлённо сказал Мирза. – Ну и ну! – Не найдя больше, что добавить, он последовал примеру Ансара и залпом выпил свою водку.
Наступило молчание, во время которого Мирза вновь наполнил стаканы.
– Я, брат, на основании анонимного доноса по решению "тройки" был выслан в Среднюю Азию и пробыл там ровно десять лет, и уж поверь, в условиях не намного лучших, чем были у тебя на войне…
– Да-а, – медленно протянул Мирза и после очередной паузы сказал: – Не хочешь рассказать?
– Да нечего особо рассказывать. Был сначала в тюрьме, потом на вольном поселении, отношение было скотское, не хочу даже вспоминать! Лучше ты расскажи, как воевал!
– Да как все! Шли в бой, каждый раз как в последний, не раз прощался с жизнью, думал, всё, уже не выберусь, но Аллах, как видишь, уберёг! Отделался лёгкой контузией, да ещё пара осколков осталась в теле…
– С осколками поосторожней, брат, могут выстрелить в один прекрасный день, сам понимаешь!
– Понимаю, да, но, честно говоря, уже устал от всех этих госпиталей, может, как-то пронесёт!
– Скажите ему, скажите, уважаемый Ансар, – затараторила, входя в комнату с блюдом жареной картошки в руках, Галина, та самая украинка, которую Мирза так долго разыскивал и которая, оставив свою родину, поехала в незнакомый Буйнакск за этим чернобровым и черноусым дагестанским хлопцем. – Меня он не слушает, так, может, хоть вас послушает!
– Сядь, Галина! – повелительно и торжественно сказал Мирза. – Ты тоже, как и я, была на войне и тоже имеешь право выпить сейчас с нами. И у Ансара, хотя он не воевал, была своя война, как я догадываюсь, даже очень нелёгкая. Выпьем за великую нашу победу, за наш народ, за Дагестан, за Украину и за весь наш Советский Союз!
Они выпили за этот тост, и принялись за картошку, и какое-то время ели молча, а потом Галина сказала:
– Ты уже рассказал Ансару, как мы входили в Берлин?
– Нет, не успел ещё. А что тут рассказывать? Пальба, снаряды рвутся, крики, стоны, грохот…
– Да нет, я не об этом! Ты расскажи, как мы входили в Берлин, – продолжала Галина, нажимая на слово "как". – А лучше давай я расскажу. Знаете, Ансар, мы стояли под Берлином и готовились туда войти. Это была уже победа, и все это знали, и у всех было такое чувство, которое просто не передать никакими словами. Мы – победители! И мы испытывали от этого такую неимоверную радость, такую гордость за себя, за свой народ, за свою страну! И для нас очень важно было войти туда настоящими победителями. А какими должны быть советские победители? Чистыми! Вот! И мы всю ночь наводили на себя чистоту, драили свои сапоги, чтобы они блестели, отпарывали со своих гимнастёрок несвежие воротнички и заменяли их чистыми, в общем, старались вовсю! И вошли-таки в Берлин чистенькие, свеженькие, как истинные советские победители! Хотя и знали, – добавила женщина с грустью, – что в любой момент можем погибнуть… И погибли ведь там многие… с чистыми воротничками… Вот так!
Ансар ещё долго сидел у своих соседей, слушая их военные истории и скупо рассказывая свои.
За последний из тостов он категорически отказался пить, чем поверг хозяев дома в изумление, перешедшее затем в глубокую обиду. Это был тост за товарища Сталина.
Глава 5
Ансар отложил газету в сторону и привычно потянулся за трубкой, лежавшей тут же, возле кресла, на изящной работы этажерке, когда-то изготовленной по его заказу лучшим из московских краснодеревщиков.
Итак, он разоблачён. Культ личности. В Москве прошёл съезд, и Хрущёв выступил с каким-то закрытым докладом, где осуждал злодеяния вождя. Ну и дела!
Мысли Ансара запутались. С одной стороны, душившая его много лет горькая обида за все безвинные страдания, продлившиеся на долгое десятилетие, а с другой… неужели всё правда? И Сталин действительно такой? Там, в лагерях, все они были уверены, что Сталина обманывают и он не знает о тех бесчинствах, что творились за его спиной в огромном государстве, а теперь вот выходит, что не только знал, но и сам превратил страну в огромный концлагерь, требуя при этом от народа всяческого себе восхваления…
Где же правда в этом государстве?!
Прочитанное в газете взволновало Ансара так, что он ощутил острую потребность обсудить это со своим старым другом. Но едва он поднялся на ноги, чтобы немедленно отправиться к Гасану, как услышал за спиной знакомый голос:
– Салам алейкум, брат!
– Ваалейкум салам! – обрадовался другу Ансар. – Я как раз думал о тебе!
– Вот я и пришёл! Тьфу, чёрт, не знаю, что и делать с этой своей ногой! – Гасан, кряхтя, опустился на стул и принялся массировать колено.
– Почему не решишься на операцию? – сказал Ансар.
– Сам не знаю! Всё думаю, а вдруг хуже будет!
– Ну, хуже, чем без наркоза в военном госпитале, здесь, наверное, не сделают. Всё-таки медицина продвинулась за эти годы!
– Ну да! И домашние ругаются, что тяну, так что всё-таки, наверное, придётся сделать, а то замучило уже это проклятое ранение!
– Давай-давай, не тяни-ка с этим… и не трусь! Войну прошёл, а какой-то операции боишься!
– Да не боюсь я! Просто, думаю, а вдруг хуже будет…
В эту минуту в комнату вошла Айша и, улыбнувшись обоим, сказала:
– Стол накрыт и ждёт вас!
– Нет-нет, сестра, кушать я не буду, только что из-за стола, а вот чаю твоего выпью! Сколько лет прошу тебя рассказать, как ты его завариваешь, а ты всё скрываешь свой ибрагим-хановский секрет!
– Ладно, Гасан, уж так и быть, открою тебе его. Но смотри, никому больше не говори!
– Клянусь! – торжественно произнёс Гасан.
– Надо просто не жалеть насыпать побольше заварки и… добавить щепотку души!
– Ах, так вот в чём дело! – весело протянул Гасан. – Ну, души-то можно добавить, а вот с хорошей заваркой будет потрудней!
– Принеси нам чай! – резко сказал жене Ансар, и Айша, тотчас же загасив улыбку, вышла из комнаты.
Гасан удивлённо посмотрел на друга, но ничего не сказал. Какое-то время оба сидели молча, потом Ансар спросил:
– Читал?
– Да, – коротко ответил Гасан.
– И что думаешь об этом?
Помолчав, Гасан медленно произнёс:
– Не верю!
– Не веришь, что это правда? Думаешь, Хрущёв врёт?
– Н-н-не знаю… Не знаю, что и думать. Только знаю, что не верю, и всё!
– Просто не желаешь признать правду! – вспылил Ансар. – Зачем Хрущёву врать? Он, как и все они в Политбюро, знал Сталина лучше, чем мы! И раз они говорят, что так было, значит, так и было!
– А зачем раньше не говорили, а? Зачем молчали? Если Сталин был таким, а они знали и молчали, значит, они ещё хуже!
– Да ты просто не хочешь верить! Защищаешь своего Сталина, этого… негодяя!
– Не говори так, Ансар! – сказал Гасан, побледнев.
– А что я должен делать, хвалить его, да?! Спасибо ему сказать за всё, что вытерпел в жизни по его вине? Он десять лет жизни у меня отнял, не говоря уже о моём здоровье, репутации, имуществе, наконец!
– Это не он отнял у тебя имущество… и не он отправил тебя в ссылку, а… здешние наши подлецы!
– Ты просто защищаешь его, вот и всё!
– Да, защищаю! Как защищал родину, когда шёл в бой с его именем! Мы жизнь готовы были отдать за него, потому что… потому что любили его! Это великий человек!
– Да ладно, скажешь тоже! Великий… Великий подлец он, вот кто!
– Не смей! Не смей так говорить о нём, понял?
– А вот и смею!
– Тогда… я лучше уйду!
Резко вскочив на ноги, Гасан направился к двери, едва не толкнув входившую с подносом в руках Айшу.
– Куда же ты? – воскликнула женщина.
– Прости, сестра, я… дела… очень тороплюсь!
Айша удивлённо посмотрела ему вслед и перевела глаза на мужа, который сидел с потемневшим лицом, крепко сжав руками подлокотники кресла и вперив в пространство невидящий взгляд.
– Выпьешь чаю? – спросила его Айша.
– Нет, – коротко ответил Ансар, продолжая смотреть куда-то вдаль.
Не произнеся ни слова, женщина подавила вздох и вышла из комнаты, унося поднос с дымившимся на нём ароматным чаем.
Глава 6
Стоял погожий сентябрьский денёк. Природа отходила от знойного и душного августа, расслабившись в чарующем бархатном аромате бабьего лета. Солнце по-прежнему грело, но не агрессивно, а нежно и ласково, и всё вокруг купалось в его золотистых лучах, доходивших, казалось, до самой сердцевины земли, потому что и она, полная неги, благоухала всеми ароматами, расстилаясь пёстрым ковром под пронзительно голубым безоблачным небом.
И сад Ансара тоже благоухал и щедро плодоносил, предлагая хозяевам свои осенние дары.
Как и раньше, семья собиралась под старым орехом, и люди по-прежнему охотно шли сюда, каждый получая здесь свою порцию радушного тепла.
Малика задержалась на приёме больных, и семья ждала её под тенистыми ветвями старого дерева. Айша с Шахри оживлённо обсуждали приближение праздника Уразы, а Ансар слушал их, сохраняя на лице иронично-снисходительное выражение.
Он только что набил табаком свою неизменную трубку и теперь, взяв спичку, собрался было раскурить её, как внезапно всю его грудь пронзила боль, такая острая, что у него перехватило дух и потемнело в глазах.
Услышав стон, женщины прервали беседу и замерли в растерянности при виде его белого, как мел, лица, покрывшегося холодным потом.
– Ансар! – воскликнула Айша. – Что с тобой, дорогой?
Он ничего не отвечал, а, держась за сердце, лишь судорожно хватал ртом воздух.
Айша бросилась к мужу и, схватив со столика стеклянный графин с водой, стала лихорадочно обрызгивать его лицо, в то время как Шахри побежала в дом за лекарством.
– Далгатик, сбегай за Маликой, пусть срочно идёт домой! – на ходу бросила она сынишке. Но в это время Малика сама появилась в дверях и, увидев взволнованное лицо брата, спросила:
– Что случилось?
– Папе плохо! – ответил Имран и хотел что-то добавить, но девушка уже бежала в сад, на ходу доставая из сумки лекарства, которые по врачебной привычке носила с собой на всякий экстренный случай.
Вид отца, бледного и тяжело дышавшего, ужаснул девушку, и, бросившись к нему, она первым делом принялась массировать ему сердце.
Через некоторое время дыхание Ансара выровнялось, лицо порозовело, и он открыл глаза. Все облегчённо вздохнули, и Малика сказала стоявшим позади взволнованным ребятам:
– Поднимите его очень-очень осторожно и тихонько отнесите на кровать!
– Я сам, – слабо запротестовал Ансар, но дочь решительно заявила:
– Нет, папа, здесь я врач, а не ты! Так что, прошу тебя, слушай сейчас меня!
С огромными предосторожностями Имран и Далгат подняли Ансара на руки и понесли в дом.
Всё это время Айша с колотившимся сердцем шептала, не переставая, слова молитвы, обращаясь с мольбой к Всевышнему спасти её мужа.
День спустя Ансар почти уже окончательно пришёл в себя и даже намеревался поработать в саду, если бы Малика не воспротивилась решительно.
– Не шути со своим сердцем, папа, – сказала она. – Пойми, что это был серьёзный звонок, о котором ты не должен забывать. Я… беспокоюсь за тебя!
– А ну-ка, дочка, не хорони меня раньше времени! – ответил бодро Ансар. – Я в полном порядке, так что не бойся за меня и занимайся своими больными, а уж я разберусь с собою сам!
– Нет, папа, разбираться будем вместе! И для этого мы поедем в Махачкалу и проконсультируемся со специалистами.
– Ни в какую Махачкалу я не поеду! – отвечал Ансар, но домочадцы хором запротестовали, и тогда он сдался, слабо махнув рукой.
* * *
Столица встретила их тёплым бризом и значительными архитектурными переменами. Площадь расширили, и Малика, давно не бывавшая в Махачкале, с удивлением увидела, что здесь больше нет привычного для взора собора Александра Невского, возведённого в конце XIX века на главной площади Порт-Петровска, после чего она, эта площадь, была переименована из базарной в соборную, а позднее в Сталинскую. Хотя собор давно не действовал, выполняя в годы войны функцию склада боеприпасов и госпиталя, его величественный вид привлекал внимание всех гостей дагестанской столицы, а позолоченные купола в любую погоду светились, блестели и сверкали, радуя глаз всякого, кто поднимал его к небу.
Малика не знала, что распоряжением дагестанского правительства собор был взорван прибывшей из Москвы бригадой взрывников, и окончательно разрушить его удалось лишь после нескольких мощных взрывов.
Она заметила, что город увеличился в размерах, да и людей явно стало больше.
При виде знакомого серого здания городской больницы Малика почувствовала волнение, связанное с множеством воспоминаний. Дежурства, обходы, практика, отработки – и больные, страдающие и жаждущие внимательного ухода и доброго, участливого слова от медперсонала, на которые тот не скупился, считая уход за больными своим святым долгом.
Идя сейчас с отцом по тенистой аллее больничного двора, девушка будто заново пережила волнительные моменты своей студенческой юности, и все они были связаны с Маратом. Ей стало грустно от того, что все самые волнующие события её юности были омрачены рядом невесёлых обстоятельств, при воспоминании о которых глаза её увлажнились, но она тут же запретила себе думать о плохом. Сейчас её главной задачей было поставить на ноги отца, и с этой решимостью она переступила знакомый порог.
Первым, кого она увидела в вестибюле больницы, был Юсуп Магомедович. От неожиданности оба растерялись так, что какое-то время просто смотрели молча друг на друга, забыв о стоявшем рядом Ансаре. После нескольких секунд замешательства Малика медленно произнесла:
– Здравствуйте, Юсуп Магомедович! Познакомьтесь, это мой отец!
Затем она повернулась к Ансару и сказала:
– Папа, это мой главврач… ну… то есть… бывший главврач… Юсуп Магомедович.
– Это я уже понял, – ответил Ансар и, протянув руку, сказал просто: – Салам алейкум! Очень рад!
– И я… я очень рад… – ответил ошалевший от неожиданной встречи Юсуп.
После вновь наступившей паузы он сказал:
– Меня вот переводят… вернее, уже назначили на новое место работы. Так что… вот… приступаю…
– Очень рада за вас! – искренне отвечала Малика. – И от души желаю успеха!
– Спасибо… а вы… что вас привело сюда?
– У папы возникли проблемы, мы приехали на консультацию, а если потребуется, то и на госпитализацию.
– Что же, готов помочь, чем могу!
– Спасибо, Юсуп Магомедович, я уже созвонилась с профессором, он ждёт нас.
– Ну… в таком случае… желаю вам удачи… и в первую очередь, конечно же, здоровья!
Мужчины вновь обменялись крепким рукопожатием, а прощаясь с Маликой, Юсуп покраснел, как подросток, и, опустив взгляд, пробормотал:
– Надеюсь, ещё увидимся!
* * *
Из дневника Юсупа:
"И идиот же я! Растерялся до того, что не мог толком ничего сказать. Наверняка она смеётся надо мной. Всё произошло так неожиданно, что любой бы на моём месте растерялся.
Надо же было столько мечтать о встрече, рваться поближе к ней и в конце концов повести себя, как дурак! С другой стороны, она была с отцом, и как ещё я должен был себя держать?.."
* * *
Кабинет профессора Гринберга нисколько не изменился с той поры, когда она студенткой сдавала здесь зачёт. Всё тот же фикус в углу, и всё те же потёртые кожаные кресла, и старый книжный шкаф с бесчисленным количеством книг. По-прежнему на стене портрет хирурга Пирогова мирно соседствовал с портретом Будённого, по поводу чего студенты, бывало, острили, состязаясь в предположениях, почему именно Будённый, а не, скажем, Ворошилов или Жуков.
И сам профессор Гринберг почти не изменился, такой же сухощавый и подвижный и так же доброжелателен и словоохотлив.
– Пожалуйста, проходите! Очень, очень рад вас видеть! Представьте себе, я вспомнил вас тотчас же, едва вы себя назвали! Помню-помню вашу светлую головку с чёрными кудрями! Очень сожалел, что вы не пошли дальше, в науку… Ну да что об этом говорить… Не всё, к сожалению, в этой жизни зависит от нас и от наших желаний… Впрочем, вы молоды и можете ещё попытать счастья… Времена-то меняются! Итак, я вас слушаю очень внимательно!
Малика изложила профессору картину болезни отца, и тот, сосредоточенно слушая, время от времени кивал головой и произносил: "Так-так-так, всё ясно!"
Затем он принялся осматривать Ансара, после чего сказал, глядя Малике в глаза:
– Госпитализация, милочка, только госпитализация, в обязательнейшем порядке! С сердцем не шутят, как вы понимаете! – Последнюю фразу профессор обратил уже к Ансару, и тот, чувствуя себя не в своей тарелке, кивнул головой.
Провожая их к двери, профессор сделал знак Малике задержаться и сказал:
– Не стану скрывать от вас, мне его сердце не нравится. В любой момент оно может подвести, так что крайне необходимо его укрепить.
– Да, я понимаю, Лев Михайлович, я сейчас же займусь этим вопросом…
– Непременно, милая, а я, со своей стороны, постараюсь навещать его в палате так часто, как смогу.
– Спасибо вам! – ответила Малика растроганно и вышла в коридор.