Федорченко взглянул на часы. До введения в Москве чрезвычайного положения оставалось чуть больше часа.
"Господи, – подумал он, произошло бы что-нибудь за этот час такое, что избавило бы от участи, которая меня ждет!". Однако, взмолившись по этому поводу, Федорченко тотчас же сказал себе: "Не молись, чуда не произойдет. Небесные чудеса Кремля обычно не касаются".
Выходя у здания Комитета гостелерадио из машины, он и в самом деле уже прекрасно понимал, что ничего за этот час произойти не может. Он и отведен-то ему только для того, чтобы или покончить жизнь самоубийством, или же позвонить шефу госбезопасности и отказаться выпускать эту передачу в эфир. Что фактически приравнивалось ко все тому же акту самоубийства.
Но Федорченко знал, что ни то, ни другое ни к чему не приведет. Ровно через час в его кресле уже будет сидеть другой президент компании.
"Интересно, танки они введут прямо сейчас или все-таки подождут, пока взойдет солнце?" – оглянулся президент Гостелерадиокомпании СССР на ночную улицу, уже стоя у двери. И в ту же минуту услышал отдаленный, натужный гул моторов, вслед за которым должен был послышаться и лязг танковых гусениц.
8
Совещание у министра обороны было назначено на шесть утра. Но к тому времени главкомам видов Вооруженных сил уже пришлось пробиваться к зданию министерства по улицам, наводненным танками и бэтээрами. Впрочем, угнетали генералов не заторы, к которым они, столичные небожители, давно привыкли. Их раздражала вся эта бронетанковая "тусовка", напоминавшая ни черта не понимающим главкомам какой-то кошмарный сон. Некие фантастические видения.
Их попытки прямо на улицах, у офицеров-танкистов, выяснить, что происходит, тоже ни к чему не приводили. Ни один офицер так толком и не смог объяснить, почему его солдаты здесь, кто отдал приказ о вступлении в столицу и что будет предпринято дальше.
Главкомы, элита генералитета, пытающиеся узнать от своих солдат, что происходит, почему путь к Министерству обороны им преграждают танками, – это было нечто новое для России, а потому очень напоминало генералам кадры из кинохроники, переданной откуда-то из Гватемалы или Гондураса.
Министр обороны Карелин приказал поднять главкомов сразу же, как только вернулся из Кремля в свое министерство. И весь тот период, пока адъютант пунктуально докладывал, какой главком уже прибыл, а какой пока еще находится в пути, он сидел за столом, обхватив голову руками и тягостно уставившись на листик с текстом шифрограммы, которая только что ушла в разбросанные на огромной территории, от западных границ до Курильских островов, войска.
Маршал Советского Союза совершенно не думал о том, что скажет своим главкомам, ибо с самого начала понимал, что даже проводить это совещание не имеет никакого смысла – все, что его генералы могут узнать, они узнают из шифрограммы, которая уже поступила в их штабы. Но в то же время Карелин не мог сидеть в эти часы в министерстве просто так, безвольно прислушиваясь к тому, как Москва содрогается от никогда не виданной тяжести машин, оглушенная гулом моторов и грохотом гусениц.
Кроме того, Карелин хотел увидеть своих главкомов, встретиться с ними, чтобы глаза в глаза; выяснить их реакцию на происходящее.
По-разному маршал представлял себе тот день, когда ему – не доведи господь! – придется выступить на защиту Отечества. Но никогда не думал, что на собственную столицу ему придется бросать танки так же, как его предшественники и сам он бросали их в мирное время на Будапешт, на Прагу, на Кабул…
– Прибыл главком ВВС генерал-полковник Верещагин, – сообщил из приемной по внутренней связи адъютант.
– Хорошо. Докладывать о каждом прибывшем в отдельности.
Еще через пару секунд адъютант доложил:
– Прибыли: главком войск ПВО генерал армии Сосновский и главком ракетных войск генерал армии Ветров. – А чтобы выполнить приказ о докладе по каждому генералу в отдельности, сразу же уточнил: – Они прибыли одновременно.
– А что главком ВМФ Росавин? – спросил министр, вспомнив, что Президент находится сейчас на берегу Черного моря и многое будет зависеть от того, как поведут себя экипажи кораблей блокирования, а также Севастопольская военно-морская база.
– Ждем с минуты на минуту. Да, вот только что вошел главком Сухопутных войск…
– Ясно, – прервал своего порученца министр. Даже слышать имя главкома Сухопутных войск ему сейчас не хотелось.
Банников являлся единственным из главкомов, кто прочно был связан с "чрезвычайщиками", поэтому видеться с ним сейчас для министра было так же тягостно, как если бы пришлось видеться с сообщником по заговору.
"Впрочем, почему "если бы"? – одернул себя маршал. – Так оно и есть: сообщник. По заговору. И нечего тут строить из себя девственницу!.."
За то время, которое он провел этой ночью вне своего кабинета, Карелин уже успел понять всю авантюрность замысла шефа госбезопасности Корягина и его соратников. И теперь уже не сомневался, что армия втягивается в грандиозную авантюру, которая может иметь самые трагические последствия не только для столицы, но и для всей страны, а возможно, и Европы.
К тому же получалось так, что авантюра-то была благословлена его, министра обороны, приказом. Потому что все те танки и бронетранспортеры, вся та солдатская масса, которая уже наводняет или в ближайшее время будет наводнять районы столицы и ее пригородов, столицы других союзных республик, в конечном итоге находится в его подчинении.
Пока главкомы томились в его приемной в ожидании встречи с министром, сам он мучительно искал выход из создавшегося положения, и не мог найти его. Причем выход уже не столько для страны, поскольку изменить что-либо в масштабах Союза он уже не способен был, сколько для самого себя.
"В конце концов кому из этих путчистов ты подчиняешься? Корягину? Ненашеву? Министру внутренних дел Пугачу? – в сотый раз спрашивал себя маршал, пытаясь вернуться к тем исходным позициям, на которых зарождался его приказ № 8825 и последовавший вслед за ним приказ начальника Генштаба Михайлова. – По закону, по Конституции, ты подчиняешься Верховному главнокомандующему; ну, еще Верховному Совету. И скажи ты свое твердое маршальское "нет"… Потребуй предъявить соответствующий указ Президента…"
Да, существовал еще премьер-министр Пиунов. Но министр обороны никогда всерьез не воспринимал его как шефа. А уж в таких вопросах, как оккупация столицы собственной страны, запросто мог по-ефрейторски проигнорировать, исповедуя одну из святейших заповедей солдата: "Не спеши выполнять приказ, ибо последует команда: "Отставить!"".
В том, что команда "отставить" последует очень скоро, Карелин уже не сомневался. Но вот с выполнением-то он все же поторопился. Непростительно, по-новобранчески, как последний салага, – поторопился.
Наконец появился адмирал флота Росавин, и всех главкомов пригласили к министру.
9
Карелин – грузный, мрачный, с кирпичным, запущенно-гипертоническим лицом – несколько минут мрачно восседал во главе стола, словно забыл о том, что теперь он в кабинете не один и что время, когда он мог молча самоистязаться, прошло. Теперь то же самое следовало делать в присутствии своих основных подчиненных, составлявших элиту советского генералитета.
Он хотел начать с анализа политической ситуации, но вовремя передумал. Министр обороны и раньше мало смыслил в политике, а еще реже совался в нее, а теперь он вообще плохо представлял себе, что на самом деле происходит и кто в реальности за всем этим стоит.
– Общая политическая ситуация в стране вам в основном известна, – речь давалась маршалу Советского Союза с трудом.
– Вообще-то не очень, – обронил кто-то из генералов, однако министр даже не поднял головы, чтобы выяснить, кому принадлежала эта реплика.
– Потому и говорю, что "…в основном известна", – проворчал Карелин. Слова он произносил натужно. Его произношение вдруг стало напоминать пока еще не забытую невнятность прежнего генсека. – Поэтому начну с главного, по существу, сугубо и кратко… Президент Русаков болен. Я не врач и в Доросе, в отличие от некоторых, – исподлобья взглянул на главкома Сухопутных войск Банникова, – не был.
На удивление, главком выдержал его взгляд вызывающе спокойно. И даже победно вздернул подбородок, демонстрируя свое пока еще скрытое превосходство.
"Никак пообещали портфель министра обороны! – понял Карелин. – Он давно в это кресло метил, а тут вдруг представился случай занять его сейчас и немедленно".
– Как же он так… внезапно? Президент все-таки. – Теперь Карелин узнал голос главкома Военно-морского флота Росавина. – И вообще, почему я в таком случае не поставлен был в известность? – спросил так, словно перед ним сидел не министр обороны, а его личный порученец. – Все-таки охрану резиденции несут мои корабли.
Маршал угрюмо посмотрел на главкома флота и, словно ни в чем не бывало, продолжил:
– Так вот, в Доросе я не был, но, говорят, что болен Президент серьезно. – Министр натужно прокашлялся, налил себе минералки и смочил уже не поддающееся ему горло. – Но поскольку политика – это не наше с вами армейское дело, то и рассуждать-мудрить по этому поводу не будем.
"А ведь он дает понять, что не очень-то верит в болезнь Президента", – понял Росавин.
Адмирал флота только вчера справлялся у своих, как там Президент, как-никак резиденцию в Доросе действительно прикрывают с моря корабли Черноморского флота, поэтому сам Бог велел… Так вот, сказано ему было: "Наблюдаем: купается, плавает. Прогуливается по прибрежной полосе". Поэтому спрашивается: что же такого вдруг могло произойти с генсек-президентом, который под вечер еще совершает заплывы по августовской теплыни, а ночью уже, видите ли, до недееспособности болен?! Конечно, жизнь есть жизнь, но и морские офицеры тоже не первый день палубу топчут…
Карелин, сказал себе адмирал, предлагает нам правила игры: верить тому, что говорят, и делать то, что требуют. Так оно в принципе и должно быть в армии. Но не в случае с отстранением от должности Президента и Верховного главнокомандующего.
– Так что же дальше? – вновь не удержался Росавин.
– Обязанности Президента пока что, как и положено по Конституции, будет исполнить вице-президент Ненашев. А там разберутся. Но, пока они будут разбираться, нам с вами уже приходится принимать те меры, которые следовало бы принять уже давно. То есть в стране пора наводить порядок.
– Точно, – поддержал его главком ПВО Сосновский. – Пока терпим весь это розгардияш, зря время упускаем.
– По мерам – нет вопросов, – согласился генерал армии Михайлов. – Хотя, конечно, при нынешней ситуации в республиках, с их национал-демократическими движениями…
– Все, что сейчас нами будет предпринято, – продолжил маршал Советского Союза, – следует воспринимать лишь как патриотические усилия военных по спасению Союза, социализма, Отечества.
Карелин умолк и тяжелым, безнадежно грустным взглядом обвел своих главкомов. Никогда еще генералы не видели своего "маршала маршалов" таким угрюмым и обреченно-жалким. А ведь они уважали своего министра не только по должности. Профессионалы высокого класса, они искренне могли подчиняться только человеку своего круга, хоть немного да превосходящего их в профессионализме и в жизненном опыте.
Так вот, их маршал принадлежал именно к таким людям. Его министерско-маршальский жезл был окаймлен блеском фронтовых орденов, что само по себе в их решительно омоложенной генеральской среде с каждым годом ценилось все выше.
– Так все же… что произошло с Президентом? – вновь первым решился нарушить затянувшееся молчание адмирал флота.
Ему почему-то очень больно было наблюдать, как грозный министр, который всегда держал своих главкомов в "повышенном служебном рвении", теперь окончательно сник. А тут еще чутье адмирала подсказывало, что, независимо от исхода всей этой истории с "чрезвычайкой", их танки, вся эта стальная лавина на улицах Москвы, маршалу маршалов уже не простится. Уйти "подобру" старику теперь явно не дадут.
Министр с легкой досадой взглянул на адмирала, пожевал, – как это делал Мюллер-Броневой в фильме "Семнадцать мгновений весны", – нижнюю губу и, очевидно, мысленно послав его к чертям собачим, спокойно, устало ответил:
– Полагаю, что-то серьезное. Иначе вся эта дребедень не заваривалась бы. Однако прямо говорю: толком пока ничего не знаю. По крайней мере знаю не больше вас.
– Но все же вошли в состав Госкомитета по чрезвычайному положению, – с легким укором уточнил Росавин.
– Вошел, – вынужден был признать маршал. А немного помолчав, сокрушенно добавил: – Как видите, согласился, поскольку по должности положено было.
– Почему же не позвонили Президенту, как своему Верховному главнокомандующему? – несмело пока что поинтересовался главком ВВС Верещагин. – Можно ведь было уточнить, согласовать свои действия.
Министр обороны взглянул на него почти с ненавистью, однако на настоящую командную ненависть сил у него уже не хватало. Главкомы знали, что их маршала жизнь не баловала. Сначала погибла дочь, потом умерла жена. Вторая жена тоже только что попала в автокатастрофу и, по существу, прикована к постели, из которой, дай-то бог…
– Ну, это я сам уточню, – пришел ему на помощь адмирал флота. – Сразу же после совещания свяжусь с комфлотом на Черном море Ивченко. Не может быть, чтобы его "сторожа" не знали, что там, на берегу, у них под носом, с подопечным происходит. Потому как подозрительно все это.
Но все поняли, что помощь эта сама по себе оказалась бы сомнительной. Во-первых, неизвестно, что там сообщат адмиралу его морские "сторожа"; во-вторых, встает все тот же вопрос: что помешало связаться с Доросом, с резиденцией Президента, самому министру обороны? Ситуация-то ведь из ряда вон выходящая.
– Ну хорошо, Президент заболел, – вновь принялся за свое надоедливый главком ВВС. – Но танки-то на улицах зачем? Они же тут не только все дороги угробят, они полстолицы разворотят.
– Танки, как вам известно, нужны для поддержания порядка, – еле слышно объяснил маршал.
– Да что они тут, на тесных городских улочках, поддержат?! Они же в самом деле нехотя полстолицы разнесут! И все бестолку. Есть милиция, существует спецназ, воздушные десантники, наконец…
– Само появление такой массы танков может спровоцировать все, что угодно, – поддержал его главком ракетных войск стратегического назначения. – Какой-нибудь водила-механик гусеницей "жигуленка" подденет, и считайте, что уличный бой вам обеспечен. Я уж не говорю о реакции на человеческие жертвы.
– У нас были данные, что в Москве готовятся серьезные вооруженные провокации, – проворчал маршал. – Танки, бронетранспортеры и прочая техника вошла без боезапаса, поэтому опасаться, что начнется пальба…
– Тогда, без боезапаса, они, тем более, здесь не нужны, – заключил Верещагин. И в словах его проскользнула некоторая пренебрежительность, свойственная каждому уважающему себя "летуну", когда речь заходит обо всем, что взлетать не способно. – Ни один из них в этой сутолоке и развернуться толком не сможет. Разве что два квартала своими выхлопными газами затравит.
– У меня создается впечатление, что некоторые товарищи не понимают, насколько серьезно положение сейчас не только в Москве, но и в стране в целом, – неожиданно произнес доселе отмалчивавшийся главком Сухопутных войск Банников, ни к кому конкретно не обращаясь. – Да, танки на улицах – это элемент устрашения. Но мы не могли поступить иначе, если решительно настроены сохранить ситуацию в стране, а значит, и саму страну под своим контролем.
Все молчаливо взглянули на сухопутчика. Взглянули каждый по-своему, со своими чувствами. Но каждый – с долей неприязни. Во-первых, стало ясно, что "маршал маршалов" втянут в эту авантюру не без помощи генерала армии Банникова, который рад по-любому поводу и под любым предлогом подставить старика, дабы занять его место. Очевидно, уже обещанное ему. Во-вторых, главкомы поняли, что одним из наиболее активных, хотя и скрытых, заговорщиков является именно Банников, а это уже многое проясняло в действиях всех прочих "гэкачепистов".