– Поскольку больше вопросов нет, – отлично понял их настроение министр обороны, – все свободны. Позаботьтесь, чтобы во вверенных вам соединениях и частях с пониманием отнеслись к мероприятиям Госкомитета по чрезвычайному положению.
По тому, как старый маршал из-под густых седеющих бровей смотрел при этом на главкома Сухопутных войск, генералы поняли, что последние слова тот произнес уже оглядываясь. Это им очень не понравилось. И даже вскользь оброненное Карелиным: "Поймите, что горячечность армии ни к чему хорошему не приведет" – общего впечатления не изменило.
Когда главкомы вышли из кабинета, маршал приказал порученцу никого к нему не впускать и ни с кем не соединять. Главкомы (кроме Банникова, который срочно улетал в Киев) все еще топтались у него в приемной, рассчитывая, что, возможно, удастся получить еще какую-либо информацию о событиях в стране и в Кремле. Однако, догадываясь о том, что генералы все еще маются у его дверей, Карелин велел порученцу передать строгий приказ: "Всем срочно отбыть в свои штабы и не отлучаться из них до полного прояснения ситуации в стране!".
Достав после этого из ящика стола пистолет, он положил его перед собой, и отрешенно уставился на него, как великий грешник – на распятие; понимая, что настало и его время отмаливать и расплачиваться…
10
Это было одно из тех видений детства, в которые Председатель Верховного Совета Украины Леонид Ярчук обычно погружался на рассвете. Оно являлось ему как бы в пограничном состоянии, между сном и реальностью, уже на стадии образного подсознания возвращая его к пейзажам Волыни, пейзажам детства, к истокам генетической памяти его рода.
Это было короткое, как вспышка молнии, явление райских лугов, озаренных каким-то внутренним духовно-космическим сиянием, за пеленой которого восставали неясные очертания то ли замка, то ли собора; эдакой, парящей в органно-возвышенном поднебесье, Шамбалы, открывавшейся ему, как неофиту высших посвященных, в виде благоденственного послания.
…И ворвавшийся в это благостное состояние резкий телефонный звонок был сигналом из иного измерения, иного астрального мира. Словно галактический взрыв, он мгновенно растерзал весь тот призрачно-голограммный мир, в который Высший Разум только что вводил главу суверенной Украинской Республики, и заставил вернуться в земной август 1991 года.
"Наделяя людей властью, Высший Разум тотчас же наделяет их и доступом к информационному центру Вселенной" – последний всплеск того, все еще астрального, сознания, из которого Предверхсовета Украины так неохотно выходил в то раннее, освященное приднепровскими росами, утро.
Еще лежа в постели, Ярчук определил, что эта настойчивая, нервная телефонная трель доносится не из гостиной, где стоял городской телефон, доступ к которому имели члены его семьи и гости, а из узла правительственной связи, располагавшегося в его домашне-служебном кабинете.
"А ведь по пустякам в шесть утра звонить главе государства не станут", – объяснил он себе происхождение этого вызова из киевских госбудней, на ходу застегивая халат и с полусонной неуверенностью ступая на крутые ступени.
– У телефона, – как можно бодрее произнес он, словно всю ночь напролет просидел у аппарата в ожидании этого звонка.
– Журенко говорит. – Услышав имя первого секретаря ЦК Компартии Украины, своего недавнего шефа, Ярчук мысленно напрягся. Предчувствие явно не подводило его. Он еще не знал, что именно произошло, но если в стране произошло что-то из ряда вон выходящее, звонок должен был последовать именно от этого человека, который первым в республике уже давно не был, но вторым себя все еще не осознавал. – Вы уже слышали?..
– Что… "слышал"? – сухо и резко переспросил Предверхсовета. Он отдавал себе отчет в том, что "на дротi" был высший компартийный чиновник, остававшийся в отличие от миллионов других украинцев коммунистом не по партбилету, а по сути своей, по убеждению, по маниакальной ненависти к самой идее о независимой Украине. А потому от него можно было ожидать любой провокации.
– То есть я хочу спросить, вы радио слушаете?
– Радио? Нет. – И, не выпуская трубки, потянулся к стоящему рядом приемнику. – В это время я обычно сплю. – Однако, настраивая приемник, уже мысленно прокручивал ситуацию: "Киев, Львов, Крым?.. Скорее всего, Москва. Если ОНИ и решились что-либо затеять, то конечно же исходить это должно из Москвы. Любая серьезная угроза может исходить сейчас только оттуда".
Тем временем в эфире уже появилась она, Первопрестольная. Сквозь атмосферные и еще бог знает какие помехи, в кабинет Предверхсовета Украины в его резиденции в Конче-Заспе врывался нахрапистый, под Левитана сработанный, голос диктора: "…постановили создать Государственный Комитет по чрезвычайному положению… В соответствии со статьей 127 пункта 3 Конституции СССР и статьей 2 Закона СССР "О правовом режиме чрезвычайного положения" и идя навстречу требованиям широких слоев населения…"
"Какой еще Госкомитет по чрезвычайному положению, да к тому же "идя навстречу требованиям широких слоев населения?!"" – почти похмельно покачал головой Ярчук, пытаясь понять, что там опять, в этой России, происходит; из какой "Авроры" там в очередной раз пальнули; кто именно и по какому случаю вновь захватывает телефонные и телеграфные станции? Угомонится когда-нибудь эта империя или нет; найдется ли наконец сила, которая угомонит ее?
Эти несколько минут они слушали сообщение ТАСС вместе, причем до слуха Предверхсовета долетал и голос, звучавший из приемника, расположенного в кабинете Журенко.
– Вот так вот, – почти ликующе произнес тем временем "партайгеноссе", как после фильма "Семнадцать мгновений весны" во властных структурах Киева начали называть секретарей ЦК. – Как видите, Президент Русаков от должности отстранен, и вся власть перешла к членам ГКЧП.
"Даже аббревиатуру успел запомнить?! – удивился Ярчук. – Вот он – идеальный продукт партноменклатурной эпохи! Впрочем, ты – из продуктов той же эпохи" – тут же осадил себя бывший второй секретарь ЦК. А вслух произнес:
– Ну, это им только так кажется, что перешла. Власть сама по себе не переходит, ее нужно брать.
– Однако же они ее взяли! Разве не понятно?
– А вот это уже только вам так кажется. И еще… что все-таки с Русаковым?
– Пока не известно.
– Но, по крайней мере, он жив?
– Вероятно, да. Кстати, он находится, или, во всяком случае, до вчерашнего вечера находился, на территории суверенной Украины, – это "суверенной Украины" Журенко произнес не без издевки, давая понять недавнему "цекашнику", что тот явно поставил не на те силы, на которые следовало бы ставить. – И кому, как не вам, Леонид Михайлович, знать, что же на самом деле произошло с генсеком; так что…
Не дослушав его, Ярчук положил трубку и, опустившись в кресло, уставился на приемник.
"На всей территории бывшего Советского Союза вводятся законы СССР…" – вот что больше всего врезалось в память в эти минуты в его растревоженную память.
Если бы осуществленный русскими гэкачепистами переворот касался только России, тогда это было бы внутренним делом федералов. Но Ярчук понимал, что попытка возродить Советский Союз в том виде, в каком он был, вернуть под единые законы советской империи Прибалтику, Кавказ и Украину – это уже война. Подавить демократическое и национальное возрождение в такой массе республик можно только жесточайшими репрессиями, наподобие тех, к которым коммунисты уже прибегали в годы Гражданской войны, а затем в двадцатые годы и конечно же в 1937-м.
На службу Ярчук в это утро демонстративно не торопился. К чему? Из Москвы сейчас последуют нервные звонки. И пусть следуют. А его на рабочем месте нет. Он выждет, приценится к ситуации и к шансам путчистов… Что же касается внутренних дел, то он – всегда на связи.
Ярчук неспешно повязывал галстук, когда телефон вновь ожил.
– Это Журенко говорит, – опять услышал он в трубке уверенный, нагловатый голос "партайгеноссе". – Тут уполномоченный ГКЧП прибыл. Из Москвы прилетел, звонит прямо из аэропорта.
– Какая оперативность! – проворчал Предверхсовета. – Кто именно удостоил нас?
– Главком Сухопутных войск Банников.
– Это они что, решили говорить с нами "языком армии"?
– Для начала, генерал Банников хочет всего лишь встретиться с вами, чтобы обсудить создавшееся положение.
* * *
Ярчук выдержал паузу и взглянул на часы: было около девяти. Он хотел спросить, прибыл ли Банников сам или же с группой офицеров, но спросить так – значит показать стороннику гэкачепистов Журенко, что ты боишься Банникова, боишься ареста, переворота уже в масштабах Украины, но по московскому сценарию.
– Что ж, если он прибыл как представитель путчистов, придется встречаться.
– Почему "путчистов"?! – возмутился Журенко, поняв, что определение касается и лично его. – Почему сразу "путчистов"?! Сказано ведь, что главком прибыл в Киев по заданию Госкомитета по чрезвычайному положению, то есть по спасению страны.
– По спасению какой страны и от кого?
– Так ты готов встретиться или отказываешься? – перешел Журенко на "ты".
И Ярчук понял: сейчас первому секретарю даже хочется, чтобы он отказался от этой встречи. Тогда Журенко сам прибыл бы на встречу как официальное лицо, объявил его, спикера парламента, противником ГКЧП, а главное, выступил бы в роли спасителя Украины и всего Советского Союза. Прокрутив в сознании такой вариант развития событий, с двумя ходами наперед, Ярчук, заядлый шахматист, мстительно ухмыльнулся: "Ну, уж такой форы я тебе не дам!" Именно поэтому он по-деловому ответил:
– А что, дело, видать, серьезное. Почему бы и не встретиться, если уж в такую рань человек специально для этого из Москвы прилетел?
– Тогда есть предложение встретиться у меня.
– У вас, говорите?
– Посидим втроем, как теперь принято: без галстуков и прессы.
Ярчук по-крестьянски хитровато ухмыльнулся. Он представил себя, главу суверенной республики, сидящим на приставном стульчике в кабинете первого секретаря ЦК, где судьба государства будет решаться не в беседе с руководителем парламента, а всего лишь – при его участии.
– А где это у тебя? – тоже перешел на "ты", как, по старой партийной традиции, обращался к нему Журенко. – На даче, что ли?
– Почему "на даче"? В Центральном Комитете партии.
– А я уж подумал было: на даче и действительно без галстуков, как теперь принято. А вот в ЦК… В ЦК – извини, не получится. Он ведь, генерал этот, прибыл, как уполномоченный Госкомитета, отстранившего от власти Президента СССР, то есть совершившего государственный переворот. А в Украине говорить от имени государства можем пока что только я и Верховный Совет, своими законами и постановлениями. Поэтому если и будем встречаться, то только у меня, в Верховном…
– Не думаю, что это так принципиально. И потом, власть в руки берет не гэкачепе, а, в его лице, сама партия.
– Вот о партии в этом постановлении гэкачепистов как раз ничего и не сказано. Власть взял в свои руки некий Госкомитет по чрезвычайному положению, а не Политбюро ЦК КПСС. При этом непонятно, где в это время находится Президент страны и кто дал право отстранять его от власти или хотя бы на какое-то время лишать полномочий. И потом, почему в это их ЧП, или как его там, не вошел глава Российской Федерации Елагин? Они что же, хотят править страной, не считаясь с законной властью ни России, ни Украины?
– Ну, так вопрос не стоит… – проворчал Журенко, почувствовав, что выбиться в "спасители Украины" Ярчук, за которым в этом вопросе стоит почти вся интеллектуальная элита республики, ему не позволит. – Комитет намерен опираться на партию, армию и широкие слои народа.
– "Широкие слои народа" голосовали за Верховный Совет России и Украины, а не за гэкапутчистов, – вежливо, но в то же время твердо парировал Ярчук. – А потому подтверждаю: встречаемся у меня, в Верховном Совете, на государственном уровне, как положено.
– Ладно, в Верховном так в Верховном… – неуверенно и крайне неохотно согласился партийный босс. – Если это так принципиально…
Положив трубку, Ярчук повязал галстук, но, так и не затянув его, снова опустился в кресло. Он понимал, что, хотя генерал Банников и явился один, а не в сопровождении генералов, все равно за ним стоят воинские части, стоят штабы военных округов Украины и конечно же военное командование в Москве, чьи приказы они обязаны выполнять.
То есть генеральскую свиту Банников себе так или иначе, в пожарном порядке, сколотит. А уж появление этих генералов в кабинете Предверхсовета Украины может означать все что угодно, вплоть до ареста.
"…И в самом деле, – мрачно размышлял он, – кто за мной стоит, на кого я могу опереться? Милиция? Она подчиняется министру внутренних дел СССР, тоже гэкачеписту. Местный, украинский КГБ?" – При одной мысли об этом Ярчук горестно улыбнулся. Творческая интеллигенция? Так она все еще видит в нем, Ярчуке, "коммуняку", секретаря ЦК по идеологии, одного из руководителей компартии республики, то есть партии, которая до сих пор яростно выступает против создания в Украине полноценного независимого государства. А посему отношение к нему в этих кругах такое же, как и ко многим другим высокопоставленным партноменклатурщикам: "Комуняку – на гиляку!"
Но именно поэтому, сказал себе Ярчук, при разговоре с гэкачепистом, да к тому же опирающимся на мощную армейскую силу, должны присутствовать представители власти. Реальной власти, реального суверенного государства.
Но "власти" у него под рукой сейчас тоже не было. По крайней мере в Киеве. Премьер-министр находился в отпуске. Заместитель Предверхсовета – тоже. И вообще август, пора отпусков… Сколько времени понадобится, чтобы собрать депутатов, выудить по санаториям и домам отдыха руководителей всевозможных общественных организаций, способных хоть как-то постоять за суверенитет этой полурастерзанной республики, которая, судя по всему, потеряет свою независимость, так до конца и не обретя ее.
Легкий, поспешный завтрак его состоял из чая и бутерброда. Но, прежде чем предаться ему, Ярчук позвонил вице-премьеру Дасику:
– О путче в Москве уже знаешь?
– Да слышал, конечно. Но тут что-то не то…
– Ладно, нюансы потом обсуждать будем, – прервал его стенания Ярчук. – Проблема сейчас в другом: уже прибыл полномочный представитель этих гэкапутчистов, причем не кто-нибудь, а главком Сухопутных войск Банников. Судя по всему, для того и прибыл, чтобы брать власть в Украине.
– То есть как это "брать власть"? Кто ему даст? И потом, еще неизвестно, что произошло с Президентом СССР.
– Думаю, что Президент выступает заодно с гэкапутчистами, – как-то неожиданно вырвалось у Ярчука, хотя до сих пор такую версию путча он не осмысливал.
Услышав это предположение, Дасик явно замялся, голос его тут же дрогнул.
– Но если Президент с ними, и даже организовывает это самое гэкачепе, тогда это и переворотом назвать нельзя.
Ярчук сразу же пожалел, что столь опрометчиво высказал эту наиболее убийственную для всего украинского чиновничества версию, но было поздно.
– Такое, скрытое от законной власти суверенных республик, участие Президента в неконституционном комитете "спасителей Отечества", – попытался объяснить он, – как раз и является самым верным признаком антиконституционного путча. Только уже путча, с участием самого Гаранта Конституции.
Дасик замялся, вздохнул, и, словно бы предаваясь полной безысходности, произнес:
– Ничего не поделаешь: придется собирать Верховный Совет.
– Но ты должен знать, что само появление гэкачепе и его действия лично я рассматриваю, как государственный переворот, – четко заявил Ярчук. – Надеюсь, ты тоже?
– Наверное, не надо торопиться с окончательными выводами… – начал мямлить Дасик, однако Ярчук решительно прервал его:
– Сейчас не время дискутировать. Главное, что мы выяснили свои позиции. Встречаемся у меня, ровно через два часа. На встрече с гэкапутчистом, как и положено в отсутствие премьера, правительство Украины будешь представлять ты.
– Через два часа – у вас, – не очень решительно подтвердил вице-премьер.