Она тут же поняла, что сделала неверный ход. Банальный предлог, затертый, пускавшийся в ход тысячи раз. Только разозлила Зверька, и больше ничего. Домработница подлетела к шкафу, распахнула дверцы и резкими движениями выложила из него спортивные штаны, кроссовки, носки и майку. Сложив свои трофеи на кровать, она встала прямо перед Эммой и скрестила руки на груди:
- Через пять минут синьорина готова бегать. Не забудьте телефон.
Этот дом был адом, населенным чудовищами. Один из них носил туфли на каблуках-стилетах, у другого была двухцветная голова, а третий вообще никогда не появлялся, но его отсутствие было не менее чудовищно. Сбежишь от одного монстра - тут же объявится другой и начнет тебя тиранить. И ты понимаешь, что выхода нет. И что из двух зол надо выбирать меньшее. Обычно меньшим злом оказывалась Зверек. Эмма быстро оделась, собрала волосы в высокий хвост и взяла телефон. Она уже положила его в карман, как ей в голову пришла спасительная мысль:
- Привет, Лючия, как дела?
- О, привет. Хорошо.
- Что делаешь?
- Ничего…
- Не хочешь побегать со мной?
- Побегать?!
- Да, по набережной.
Лючия помолчала, как будто ей сделали самое нелепое предложение в жизни.
- Зачем?
- Затем, что это полезно.
Нелепое и неуместное предложение.
- Мне полезнее мороженое… Может, пойдем поедим мороженого?
- Лючия, бегают, чтобы похудеть. Ну какое мороженое?!
- Так жарко же… может, фруктовый лед? От фруктового льда худеют. Мне мама говорила.
- Твоя мама?! Да твоя мама и листья деревьев бы жарила…
- Точно! Она один раз пожарила шалфей. Это так вкусно!
- Слушай, может, приедешь на велосипеде? Будет дуть ветер и тебе не будет жарко.
Лючия покраснела:
- Откуда ты знаешь?
- Что?
- Что Шагалыч привез мне велосипед? Я хотела сделать вам сюрприз завтра в школе.
- Я ничего не знала, - коротко отрезала Эмма.
Невероятно. Она знала даже то, чего она не знала. Невероятно.
- В любом случае, я уверена, что это самый прекрасный велосипед на свете! Разве тебе не хочется показать его всему миру?
- Да, конечно… я его еще немного украсила на свой вкус.
- На твой вкус?!
- Я поставила впереди корзинку… Нет, не буду ничего говорить. Пусть хоть это останется сюрпризом.
- Договорились… Значит, через десять минут у меня?
- Хорошо! Только маме скажу.
- Давай, пока.
Эмма вышла из комнаты в более приподнятом настроении. Мысль, что она будет не одна, ободряла ее, но бегать все равно не хотелось. Может, Лючия права. Может, стоило съесть по мороженому, и никаких пробежек. Но у Лючии в доме не было Зверька…
Домработница перехватила Эмму в коридоре:
- Когда вы вернетесь, вы будете мокрая от пота. Я приготовлю для синьорины одежду.
Прощай, мороженое. Зверек хотела пота. Она жаждала вещественных доказательств сожженных калорий. Чертов Зверек. Хитрый Зверек. Очень хитрый.
- Да, спасибо. До скорого… Зверек, - вырвалось у Эммы.
- Простите, что, синьорина?
- До скорого, говорю, хорошего вечера…
Домработница промолчала, но Эмме в очередной раз показалось, что она не верит ни одному ее слову.
Черви. Ласточки едят червей. Это знает любой школьник. Эмилиано узнал об этом, читая первую в своей жизни книгу. Автор советовал выкапывать их из земли и давать птице понемногу, чтобы она не задохнулась. Мама пережевывает червей, прежде чем переложить кашицу прямо в рот своим птенцам. Мамина слюна и с любовью пережеванные черви - вся пища маленьких ласточек. Его ласточка не маленькая, а он не мама. Эмилиано сел на мотоцикл и отправился на поиски газона, на котором можно было накопать червей на ужин. Газонов вокруг Корвиале было много. И лугов тоже. И парков. А в них было много людей. Слишком много. Надо было поискать укромный утолок. Эмилиано кружил наугад, пытаясь найти подходящее место, когда на горизонте за хаотичным потоком машин возникла набережная Тибра. Он пересек мост в две полосы и медленно поехал вдоль реки, охраняемой столетними платанами. Внизу у воды прогуливались редкие похожие, а среди асфальта мелькали островки зелени. Эмилиано доехал до острова Тиберина и припарковал мотоцикл. Потом спустился по ступенькам к реке, прихватив книгу и коробку, и спрятался под мостом. Найдя ветку, которой можно было копать землю, он воткнул ее во влажную почву. Копнул один раз и нашел двух червей. Длинные и розовые, с горизонтальными полосками вдоль скользкого тела. Отвратительные. Сделав над собой усилие, Эмилиано прихватил одного палкой, открыл коробку и медленно протянул его раненой птице, которая давно ждала с широко раскрытым клювом. Ласточка проглотила червяка в один момент, потом тряхнула головой и сделала "чип".
Эмилиано рассмеялся. Искренне и радостно.
Оголодавшая ласточка снова открыла рот. Эмилиано пытался прихватить второго червя, когда увидел бегущую к нему против света фигуру. Он быстро захлопнул коробку, поднял ее с земли и сел на ближайшую скамейку. Чтобы придать какой-то смысл своему присутствию, он открыл книгу, но не мог удержаться, чтобы не подсматривать поверх обложки. Тонкая фигура быстро приближалась. Девушка. Высоко завязанный на голове хвост болтается из стороны в сторону. Бледное лицо ласкает солнечный свет, пробивающийся сквозь ветки деревьев. Эмма.
Она увидела его и остановилась как вкопанная. Она задыхалась от быстрого бега, по щекам катился горячий пот, на шее горела яркая полоска от сорванной цепочки. У него в руках была книга с летящей ласточкой на обложке, а рядом на скамейке картонная коробка. Что-то в этой картинке не складывалось. В мотоциклисте было что-то загадочное. Таинственное. И вопреки его желанию - интригующее.
- Эмма, подожди, - раздался вдалеке тоненький голосок.
За ее плечами возникла еще одна фигура: девочка на велосипеде, похожем на игровой автомат. На раме - мешанина красок, на ободе переднего колеса - корзинка, заваленная искусственными ромашками и разноцветными бантами. Эмилиано узнал ее, она тоже была тогда в прачечной вместе с Гретой. А сейчас казалась совершенно разбитой.
- Неужели ты остановилась?! Я больше не могу, пойдем домой, пожалуйста, а? - простонала Лючия.
- Да, пойдем домой.
- Чип, - громко и настойчиво прощебетала голодная ласточка.
- Что у тебя в этой коробке? - спросила Лючия.
- Нас это не интересует, - сказала Эмма, хватаясь за руль велосипеда и разворачивая его к дому.
- Там птица! - угадала ее подруга. - Ты нашел ее? Ты спас ее? Как она?
Лючия оставила велосипед Эмме и бросилась к коробке.
- Чип, - сказала ласточка.
- Видишь? Я ей нравлюсь.
- Не трогай ее, - грозно предупредил Эмилиано.
Он посмотрел Лючии в глаза. Она наконец узнала его и испуганно попятилась назад к Эмме:
- Ты ведь… Что ты здесь делаешь?
- Читаю.
Эмма и Лючия настороженно посмотрели сначала друг на друга, потом по сторонам. Вокруг было много других людей. Парочки, прогуливавшиеся за руку, родители с колясками, собаки с хозяевами. Все как всегда. В общую картину не вписывался только Эмилиано. Эмма собрались с духом и выпалила:
- А ты не можешь читать где-нибудь в другом месте?
- А что? Ты себе уже и Тибр купила?
- Да, хочешь украсть его у меня? Чтобы приложить к телефону и цепочке?
Она была красная от гнева. И очень красивая.
- Ничего, папа тебе все это снова купит.
Эмма выпрямилась как пружина, протянув руки к книге. Ей хотелось разорвать ее на мелкие кусочки и выбросить в реку. Этому кретину нечего будет читать, и он уберется восвояси. Лючия попыталась остановить ее, но Эмма с легкостью вырвалась. Потеряв равновесие, Лючия упала, рядом с ней упал велосипед. Эмилиано вскочил с места, чтобы увернуться от атаки. Эмма рухнула на коробку всей тяжестью своего гнева и продавила ее.
Все трое не сводили глаз с картона. На светло-коричневой крышке появилось маленькое красное пятно. Лючия расплакалась:
- Ты убила ее!
Эмма в ужасе шагнула назад, как человек, который бежит от землетрясения, крошащего землю под ногами. Эмилиано не сдвинулся с места и, наклонив голову как при молитве, все смотрел на красный цветок на картоне, пока он не перестал распускать свои кровавые лепестки.
Потом поднял глаза на дрожащую от испуга Эмму:
- Теперь мы квиты.
Музыка
Все не случайно.
Все не против воли. Все не навсегда.
Что-то бывает в шутку, но все равно всерьез.
Что-то бывает понарошку, но хочет быть
по-настоящему. Что-то бывает для забавы,
забава оказывается жестокостью. Все стремится
к равновесию. Равновесие бывает только
в движении. Как на велосипеде.
Все, что не движется, падает.
"Все, что не движется, падает", - прочитал Ансельмо в дневнике Дзено и фыркнул.
Никакого ответа в этих странных строчках не было. И поезд почти приехал. Грета ждала его на вокзале. Пару часов назад ее голос в телефоне звенел от счастья. От ожидания праздника. Она была прекрасна как роза, и каждый день, проведенный с ней, был праздником. Так сказал старый посланник. Который отказался от дара видеть ради этого праздника. Слепого праздника под тусклыми небесами, без полосок света, без движения.
Поезд постепенно замедлял бег. "Вокзал Термини. Конечная", - объявил записанный на пленку голос.
Обратный отсчет, пять минут до столкновения. Римские окраины катились навстречу этому моменту слишком быстро. Все неумолимо неслось вперед, к жадной пасти вокзала, все сметалось грозовым потоком воздуха.
Пассажиры вышли из поезда, и их подхватил ледяной порыв ветра. Они пошли по платформе, стянув на груди пиджаки и опустив глаза в землю, чтобы защититься от жестокого вихря пыли. Все, кроме Ансельмо. Его глаза изучали облака. Такие далекие от веселой музыки вокзальной суеты.
- Ты что-то видишь? - спросил Гвидо.
- Да, - радостно ответил сын.
- Я тоже.
Ансельмо опустил взгляд и увидел Грету. В самом конце перрона. Она стояла, прислонившись к большой серой колонне, и держала в руках белый цветок. Она искала его глазами, сжимая стебель, как штурвал посреди бурного людского моря. И не находила.
- Я жду тебя дома, - сказал Гвидо и быстро пошел вперед.
Ансельмо попрощался с ним, приложив раскрытую ладонь к груди, словно в знак благодарности.
Когда он снова посмотрел вперед, Греты не было. Он подошел к серой колонне, ища ее глазами, которые как бильярдные шары перекатывались по огромному пестрому полотну вокзала.
- С возвращением! - радостно воскликнула Грета, выныривая из-за колонны.
Красивая. И счастливая.
Она протянула ему лилию, которую прятала за спиной, и он сделал вид, что не видел ее раньше.
- Это мне?
Ненужный вопрос, но ароматный, как протянутый ему цветок.
- Да. Тебе нравится?
- Ты мне нравишься больше.
Ансельмо взял цветок и прижал к себе Грету. Он поцеловал ее, вдыхая сладкий запах лилии, пенившейся на прибрежной полосе грустных мыслей. Это будет его последний поцелуй, потом он навсегда вернется глазами в небо. Но сейчас его глаза были закрыты. Сейчас они еще вместе.
Похороны ласточки. Коробка плывет по Тибру, потом медленно идет ко дну. Они смотрят на нее и молчат. Представляют себе место, куда отправляются мертвые ласточки. Небо, в котором их перья становятся белыми. В котором ласточки превращаются в облака. И продолжают летать вечно. Мягкими молчаливыми стаями.
Тишину нарушила Лючия:
- Наверное, надо помолиться.
Молчание.
- Или спеть песню.
Тишина.
- Грустную.
Эмилиано сложил губы трубочкой и начал что-то насвистывать. Звук выводился медленно, сначала путаный, потом все более чистый. Это была грустная песня. Как просила Лючия. Эмма посмотрела на него с удивлением. Она узнала мотив, это была музыка из фильма, который она как-то видела в Америке, когда ее отец работал в Нью-Йорке. Ее одноклассники, зная, что она наполовину итальянка, решили посмотреть этот фильм вместе с ней, как с человеком, который знает о мафии не понаслышке. Эмма ничего не знала о мафии, в жизни она, к счастью, не видела ни одной перестрелки. Но фильм ей понравился. Он был так далек от всего, что она знала, что становился непреодолимо притягательным. Эмма тогда научила всех называть фильм по-итальянски: II padrino. Одноклассникам слово понравилось больше, чем The Godfather. А теперь Эмилиано насвистывал мотив из этого фильма как молитву. Она тоже начала напевать, тайком посматривая на него. Не приближаясь ни на шаг. Не отходя ни на шаг.
- Ангел Божий, хранитель мой святый… - зашептала Лючия.
Она никогда не слышала песни, которую насвистывал Эмилиано, но она знала молитву. Наверное, это была не та молитва. Наверное, на похоронах надо читать другую. Ту, что про вечный покой. Но молитва ангелу-хранителю ей нравилась больше.
- …просвети, от всякого зла сохрани… ее, ласточку, - уточнила Лючия, на случай, если Господу потребуются пояснения. - Да пребудет с тобой милость Божия. Аминь.
- Аминь, - повторил Эмилиано.
Потом перекрестился вслед за Лючией, и они оба помолчали, опустив глаза в землю.
Эмма стояла не двигаясь. Никто никогда не говорил ей, что надо делать в таких случаях. И вообще ситуация казалась ей абсурдной. Бессмысленной. Неловкой, наконец.
Лючия повернулась к подруге и посмотрела так, будто ждала, что Эмма что-то скажет.
- Ты чего?
- Ты тоже должна сказать "аминь".
- Я не попугай.
- При чем тут это? Я тоже не попугай.
Теперь и Эмилиано смотрел на Эмму, ожидая того же слова.
- И я не попугай.
Лючия представила себе этого страшного парня с лицом попугая, и ей вдруг стало смешно. Она тихонько засмеялась. Она смеялась над Эмилиано. И он молчал. Не грубил. Молчал, и все. На этот раз говорила Эмма:
- Нет, ты не попугай - ты вор. И мы с тобой не квиты, - чеканила она с каменным лицом. - У тебя чужой дневник. Ты должен его вернуть.
Эмилиано посмотрел ей прямо в глаза своими черными, как нефть, зрачками.
- Хочешь дневник? - прошипел он.
- Да.
- Пойдем.
Он повернулся к ней спиной и направился к лестнице, которая вела на гранитную набережную.
- Он сумасшедший, - зашептала ему вслед испуганная Лючия.
Эмилиано шел медленно, не оглядываясь, сжимая в руках книгу.
- Я никуда с тобой не пойду. Ты должен принести дневник сюда, - крикнула Эмма.
Эмилиано поднял в небо указательный палец и быстро двинул им вправо и влево. Нет. Такой вариант не рассматривается. Он все шел вперед, не останавливаясь, и уже поднялся на первую ступень лестницы. Эмме ничего не оставалось, как броситься за ним следом.
- Ты куда?! С ума сошла?! - попыталась вразумить ее Лючия.
Да, наверное, она сошла с ума. Но она не могла справиться со своими ногами. Ноги двигались сами по себе и несли ее к нему. Еще никому никогда в жизни не удавалось так разозлить ее, даже матери. И эта злость ей не нравилась. Не нравилась нисколько.
- Послушай, ты не можешь вот так уйти! - закричала Эмма, хватая Эмилиано за руку.
Он высвободился, быстрый как змея, и сжал ее запястье. Другая рука нырнула в хвост ее рыжих волос. Они запылали огнем в его пальцах. И бледная кожа стала молочным озером. Он притянул к себе ее лицо и поцеловал в губы. В молочное озеро упал большой камень, по невозмутимой глади пошли круги гнева, удивления, истомы. Эмма попыталась вырваться - он сжал ее еще сильнее. Она начала бороться - он оказался сильнее. И она замерла неподвижно и закрыла глаза, погрузившись в черный огонь темноты. Поцелуй был как укус. И требовал еще тысячи поцелуев. Эмилиано подложил руку ей под спину и оторвал от земли как пушинку.
- Пусти меня, - выдохнула она не очень уверенно.
- Через час, - пообещал он и стал подниматься по лестнице, неся ее на руках, - через час я отпущу тебя домой.
- Мне надо идти. Сегодня такой сильный ветер.
- Можно мне с тобой?
Ансельмо спросил себя, существует ли вежливый способ сказать "нет".
- Грета, я бы хотел побыть один.
Грета спросила себя, существуют ли слова, способные выразить, как она скучала по нему и как не хотела расставаться с ним сейчас, когда он только вернулся из Милана. Потом она вспомнила о Гвидо. О том, что он сказал ей как-то в мастерской. Было что-то, о чем Ансельмо не хотел с ней говорить, что-то, связанное с такими ветреными днями. Она хотела знать, что это. Но вдруг поняла, что больше всего на свете она хотела, чтобы эта тревожная морщина исчезла с лица Ансельмо. Немедленно.
- Хорошо.
- Правда?
- Правда.
- И все?
- Сегодня и в самом деле как-то сильно дует. Я устала. Поеду домой. Я рада, что ты вернулся.
Морщина исчезла. С его лица. Она переместилась в потайное место. В темноту. Где только Грета могла видеть ее и чувствовать боль от этой жесткой складки.
- Спасибо за цветок.
Она кивнула и улыбнулась. Было что-то фальшивое в этом прощании. Это даже не было похоже на прощание. Ни поцелуя, ни объятия, только взмах руки, и Ансельмо исчез, проглоченный темным зевом метро. Она зажгла фары на своем велосипеде и поставила ноги на педали. Посмотрела вокруг, продумывая дорогу к дому. Один путь был длинный и почти без подъемов, другой короткий и трудный до изнеможения. Она выбрала второй и покатила вперед. Но на первом же подъеме у нее зазвонил телефон. На этот раз она его услышала. Она держала его под рукой на случай, если вдруг позвонит Ансельмо. Но это был не он. Это была Эмма.
- Дневник у меня, - без вступлений выпалила подруга.
- Дневник Ансельмо? - не поверила Грета.
- Он самый.
- Как? Откуда?
Молчание.
- Эмма?
- Грета, ты… ты не могла бы приехать ко мне?
- Что-то случилось?
- Много чего. Приедешь?
Мать в ресторане, как всегда. Никто не заметит, если она вернется домой поздно.
- Уже еду.
Грета развернула велосипед и поехала вниз. На натянутых тормозах, как обычно. Гася скорость.
У Эммы Грета застала Лючию. Она сидела на плетеном диване в пижаме и с видом человека, которому не терпится рассказать нечто сногсшибательное. На столе - остатки пирожных, обертки конфет и целая когорта флакончиков с лаками самых разных цветов. У Греты возникло ощущение, что она попала на пижамную вечеринку. Она ненавидела пижамные вечеринки.
- Ну и?
- Эмма и Эмилиано поцеловались! - выпалила Лючия.
Грета вытаращила глаза, не веря своим ушам. Потом присела на цветастое кресло:
- Ты с ума сошла?
- Я тоже ей так сказала!
Эмма сделала глубокий вдох:
- Похоже на то.