Грета откусила кусок пирога, наблюдая, как спина матери изгибается под комбинацией цвета слоновой кости. Дверь в кухню закрылась, и Грета осталась наедине со своим шумным дыханием. Что-то вроде прерывистой отдышки, как перед прыжком после длинного разбега. Она сделала глоток кофе с молоком, чтобы заглушить тревогу. Сомнительный результат. Еще один глоток, и пора идти. Грета посмотрела на Мерлина, ждущего у двери, где она его оставила.
- Доброе утро, - сказала она велосипеду, водрузила его на спину и зашагала вниз по лестнице, готовясь обмануть голос маленького существа быстрым перебором педалей навстречу своим подругам.
Едва приехав в школу, она снова попыталась дозвониться до Ансельмо. Опять занято. Горькая волна подкатила к горлу. Грета подняла глаза и увидела Лючию.
- Ну что? Ансельмо нашел ее? - спросила она, пританцовывая в своих шортах в цветочек.
Грета спрятала телефон и боль в карманах толстовки, сжимая и то и другое в кулаках:
- Да.
- Рассказывай! Как все прошло?
Грета молча пожала плечами.
За спиной Лючии появилась Эмма. Легкое платье в белую и красную клетку и черные балетки. Длинные голые ноги, сопровождаемые взглядами всех ребят в радиусе километра.
Эмма подняла руку вверх и помахала раскрытой ладонью.
- Эй! - поздоровалась она, подойдя ближе. - Новости есть?
- Да, Ансельмо нашел запись, которую мы искали, - восторженно улыбнулась Лючия.
- Грандиозно! - обрадовалась Эмма.
Потом повернулась к Грете. Та с хмурым лицом снова набирала номер.
- Что с тобой?
Молчание. Ужас в глазах.
- Грета?
Грета сняла с плеч рюкзак, открыла молнию, вручила подругам кассету и отцепила Мерлина.
- Я не пойду сегодня в школу, - сказала она, усаживаясь в седло.
- Тебе плохо? - разволновалась заботливая Лючия.
Грета тряхнула головой и оттолкнулась правой ногой. Эмма схватила ее за руку. На этот раз она не станет задавать вопросов, она сделает нечто более важное:
- Я с тобой.
Неожиданный поворот. Грета не была уверена, что ей сейчас кто-то нужен. Но оставаться в одиночестве она тоже не хотела.
- И я, - вставила Лючия.
Нет, двое - это уже целый эскорт. Тем более если одна из двух паинька.
- Лючия, ты… не должна прогуливать уроки, - твердо сказала Грета.
- Да? Это почему же?
- Потому что ты… Лючия.
Бровями Лючии вдруг овладел неожиданный гнев, и они собрались у переносицы как две разъяренные черные кошки.
- Как вы обе мне надоели! Что вы заладили - "Лючия, Лючия!" Я знаю, что меня зовут Лючия, и дальше что?
Лючия смотрела на них с таким серьезным видом, будто и впрямь ждала ответа. Нахмуренный лоб и ободок в блестящих клубничках. Фурия, переодетая доброй феей.
Эмма расхохоталась.
- Ничего смешного, - обиделась паинька.
- Прости, - выдавила Эмма, пытаясь взять себя в руки.
Бесполезно.
- Все! Хватит!
Но Эмма продолжала хохотать, да так, что даже у Греты стала подергиваться верхняя губа.
- Ну нет! - восстала Лючия. - Только не ты! Ты не можешь смеяться. Ты Грета, ты должна быть злой и вредной!
- Она права, - всхлипывала Эмма, все больше краснея от смеха. Эта гримаса и этот цвет придали ее идеальному лицу необычное выражение. Сказать по правде, не самое изящное. Грета и Лючия в ужасе посмотрели друг на друга. Когда Эмма смеялась, она становилась… страшной.
Свирепая Лючия, улыбающаяся Грета, страшная Эмма.
Воистину достопамятный день. Это надо было отметить. Спорить вдруг оказалось не о чем. И они не стали спорить. Они повернулись спиной к звонку, звавшему на урок, и бросились от него прочь, туда, где непредсказуемый ветер нес весеннюю пыльцу неведомо куда. Они тоже чувствовали себя непредсказуемыми. И бежали за ветром, охваченные беспричинной радостью, пока не нашли парк и в нем деревянную скамейку.
- И что мы теперь будем делать с этой кассетой? - спросила, усаживаясь, Эмма.
- Нам нужна аппаратура, на которой ее можно посмотреть. Как в детективных сериалах, знаете? Компьютеры там, все такое… - принялась взволнованно объяснять Лючия.
- Да-а-а-а, как в сериалах… - скептически прокомментировала Грета и перевела взгляд на виллу Боргезе, такую красивую, что казалась декорацией к фильму. Фильму из лучших времен, когда сериалов еще не было.
Паиньку вдруг озарило:
- Давайте спросим у моего брата Чезаре! Он обожает возиться со всякими такими вещами на компьютере.
Очень неглупая мысль.
- Когда?
- Я спрошу у него сегодня вечером, после школы…
Лючия посмотрела вокруг и вдруг осознала, что она не в школе, где должна бы быть.
- Мы ведь никому об этом не расскажем, да? - спросила она, глядя на Эмму глазами, полными ужаса.
- Никогда.
- Если мои узнают, мама будет плакать. Я ее знаю.
- Они не узнают: мы подделаем подписи в объяснительных, и никто не будет плакать, вот увидишь.
- А ты умеешь?
- Я суперпрофессионал, - похвасталась Эмма.
- Грета, а ты что будешь делать?
Грета молчала, склонившись над телефоном.
- Грета?
- Мм.
- Что ты будешь делать с объяснительной?
Зеленые глаза оторвались от экрана телефона и уставились куда-то далеко, мимо подруг, как будто они были прозрачными.
- Ничего.
Грета сказала это так, точно ей было абсолютно все равно. Точно во всей Вселенной не осталось ничего, что имело бы для нее хоть какое-то значение. Эмма знала почему:
- А где Ансельмо?
Зеленые глаза наполнились слезами. Грета загнала их обратно одним глубоким вдохом:
- Я не знаю. Он исчез.
- Как это?
Грета рассказала об открытом окне, о видео в коробке на кровати и о записке.
- Ты звонила ему?
- Четыре раза. Все время занято.
Последовало молчание, тяжелое, как скала. Большое, как человек. Человек, которого сейчас не было. "Что ты будешь делать?" Вопрос Лючии по-прежнему висел в воздухе, становясь все более невыносимым.
- Я знаю, что мы сделаем, - сказала Эмма.
Она сказала "мы", как будто ее и Лючии это тоже касалось. Скала тут же показалась немного легче.
- Мы пойдем его искать? - выкрикнула Лючия, точно прочитала первое задание в игре "Охота за сокровищами".
- Да, - решительно поднялась со скамейки Эмма, - мы пойдем в веломастерскую.
- Но ты… ты же не хотела туда возвращаться, - недоумевала Лючия.
Грета посмотрела на подругу снизу вверх, и ей показалось, что, встав, Эмма приподняла скалу, а вместе с ней и небо над ними.
- Сегодня все наоборот! - весело сказала Эмма, совсем не ощущая на своих плечах вселенской тяжести. - Вы еще не заметили?
Сколько пыли. Сколько же в этом гараже пыли! Эмилиано никогда не замечал, как тут грязно: он часами сидел среди труб, кранов и унитазов, покрытых толстым слоем серой пыли, и прекрасно себя чувствовал. Ему никогда не приходило в голову навести в гараже отца порядок. Но мать-то могла бы это сделать. Дома она вечно надраивала плитку, вытирала пыль, мыла пол. В гараж же и шагу не хотела ступить. Эмилиано еще и поэтому превратил его в свой офис. И годами вел здесь дела среди пыли и грязи.
Но сегодня у него в руках была раненая ласточка, и он не знал, куда ее положить, потому что во всем гараже не нашлось ни одного чистого угла, в котором можно было бы устроить ей гнездо. Он не мог оставить ее в пыли. Ей стало бы еще хуже. Наконец Эмилиано выбрал полку, на которую падал луч солнца из маленького окна, исполосованного застывшими струями дождя.
"Тут ты хотя бы будешь видеть небо", - хотел он сказать ласточке.
Но не сказал. Какой смысл? Она бы все равно не поняла. Эмилиано нежно переложил птицу в одну руку. Она вся умещалась в его ладони. Другой рукой он взял небольшой мешок, в котором среди белых волокон лежал моток тонких проводов, похожих на длинные рыжие волосы.
На какое-то мгновение в темном гараже вдруг возник образ той иностранки с медными волосами. Словно красный уголек догоравшего костра. И тут же исчез. Его место заняла этикетка на мешке: пенька. Он понятия не имел, в каких сантехнических целях могли использоваться эти волокна, но, надежно укрытые в целлофановом пакете, они казалось единственной чистой вещью во всем гараже.
Эмилиано вынул из мешка медную проволоку, прихватил пучок пеньки, освободил полку и стал стирать с нее пыль. Под слоем пыли осталась липкая черная грязь. Он поплевал на нее и дочиста оттер новым пучком волокон. Потом вынул все, что оставалось в мешке, и разложил на полке. Придавил ладонью и большим пальцем сделал в центре небольшое углубление.
Эмилиано посмотрел на свою работу: не то гнездо, не то колыбель. Он положил в бороздку ласточку и снова спросил про себя: "Так пойдет?"
Ласточка молчала и смотрела в небо за маленьким окном. "Пойдет", - подумал Эмилиано.
- Командир, - позвал голос из-за двери гаража.
Мао. Как всегда вовремя. Они договаривались встретиться, чтобы загрузиться на выходные. Эмилиано совсем забыл об этом. Сейчас и второй подвалит. Он не хотел, чтобы эти двое видели ласточку.
- Подожди там, - крикнул командир за дверь.
Потом подвинул унитазы к шкафу и добрался до своего тайника. Открыл ящик, приподнял двойное дно и взял небольшой пластиковый пакет, заполненный разноцветными таблетками. Он должен был сделать это до прихода друзей, но увидел всю эту пыль… Теперь надо было торопиться. Эмилиано разделил содержимое на две части и упаковал в пакеты поменьше. Быстро сунул их в карман и вышел из гаража.
- А почему мне нельзя внутрь? - спросил Мао, дымя сигаретой.
Эмилиано не ответил, подошел ближе и бросил один из пакетов за пазуху клетчатой рубашки Мао. Тот вынул пакет и быстро переложил в карман.
- Сколько?
- Две тысячи.
- Мао, - сказал Мао.
Его поэтому прозвали Мао. Никто точно не знал, что он имел в виду, когда выговаривал это свое "мао". Он произносил его не часто и, казалось, следовал какой-то логике, представляя значение этого высказывания и используя его осмысленно. Но оно всегда выскакивало в самый неожиданный момент, и никто никогда не спрашивал у Мао, что значит его "мао". Даже его лучший друг Штанга. Он тоже подъехал к гаражу, взял свою партию на две тысячи и спросил:
- Сегодня вечером?
- Амфитеатр, - ответил Мао. - Ты?
- Тоже.
- Командир?
- Меня не будет.
- А где ты будешь?
- Недалеко.
Эмилиано повернулся спиной и скрылся за дверью гаража. Двое других попрощались кивком головы, не произнеся больше ни слова. Они и так сегодня разболтались. Мужчины не сорят словами.
С тяжелым сердцем
Дорога меняет велосипедиста.
Мозоли на руках - это цветы, распустившиеся
от цепких объятий ладоней с рулем.
Ступенька между лодыжкой и икрой -
трофей, добытый на подъемах.
Сухожилие под коленкой - натянутая струна.
Мы движемся по дороге с доверчивостью
канатоходца и с его безумием.
Вокзал Термини, восемь тридцать утра. Гвидо и Ансельмо вынырнули из метро, покрытые потом, в толпе других вспотевших пассажиров. И пошли вместе со всеми к выходу на перрон, не двигая ногами. Людской поток нес их мимо берегов роскошных витрин, в которых безголовые манекены выставляли напоказ лавину платьев, туфель и сумок, которых хватило бы, чтобы одеть обитателей целого континента на пару лет вперед. А между тем за три месяца все это будет распродано, чтобы уступить место новой коллекции. Ансельмо попытался представить, сколько пар обуви должно быть в арсенале у каждой женщины, чтобы заставить работать этот дьявольский механизм.
Ненужный вопрос. Первый за это утро.
Потом он подумал о Грете и ее высоких ботинках, всегда одних и тех же. Ему показалось, что время расширяется у него на глазах. Он не знал, когда увидит ее снова, не знал, что скажет ей, когда увидит. Он знал только одно: сейчас надо было ехать, надо было встретиться с человеком, который, возможно, ответит на множество вопросов, в эти беспокойные дни жужжащих среди других его мыслей как оводы, не оставляя ни на секунду.
- Как его зовут? - спросил Ансельмо, усаживаясь в вагоне напротив отца.
- Дзено.
Гвидо расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и наклонил голову к окну, чтобы расслабить мышцы шеи. Перрон, запруженный людьми, медленно двинулся назад. Поезд тронулся.
- У него тоже своя веломастерская? - спросил Ансельмо, блуждая глазами по железной решетке над перроном.
- Нет, у него старый магазин велосипедов. Тебе понравится, вот увидишь.
- Он или магазин?
- И то и другое.
Они улыбнулись, не глядя друг на друга.
- Когда ты с ним познакомился?
- На последних соревнованиях. Я тогда еще не знал, что он… - подыскивая слова, Гвидо всматривался в стену из красного кирпича, поросшего мхом, - … что он как ты. Я узнал об этом в конце гонки.
Отец никогда не говорил ему о других посланниках. И Ансельмо только сейчас задумался почему. Потом вспомнил, что во время этого последнего соревнования Гвидо попал в аварию. Между собой они всегда называли это "аварией". Ансельмо знал, что с того дня отец не мог больше сесть на велосипед, но он никогда не рассказывал сыну, что именно там произошло. И сейчас был не самый подходящий момент для столь деликатного вопроса. Поэтому Ансельмо задал другой:
- Нас только двое… таких?
- Нет. Посланников много, они везде.
- Ты знаешь других?
- Я - нет.
- А он?
- Он нам и скажет.
Город остался позади. За окном поплыли луга, словно тихие волны бескрайнего моря.
Гвидо посмотрел на сына и поймал на себе его взгляд.
- Это Дзено спас меня тогда, - признался он.
Девочки встретились в начале улицы Джентилини в половине пятого. Они в первый раз возвращались в мастерскую втроем с того дня, когда стирали ржавчину с рамы старой "Грациеллы", купленной на Порта Портезе, но никто из них не обратил на это внимания. Они шли молча, и каждая была занята своими мыслями, очень разными и одинаково далекими. Дверь мастерской оказалась открыта, играло радио. С каждым шагом звуки становились все отчетливей. Ни хоров, ни оркестров. Дьявольский грохот и металлическое эхо электрогитары зазвучали в ушах Греты тревожной сиреной. Она села на велосипед и понеслась к мастерской, оставив подруг далеко позади.
- Грета! - приветствовал ее Шагалыч.
Художник вынырнул из тени, освобождая нос и рот от маски и держа в руках баллончик спрея. Подойдя ближе, он мимоходом улыбнулся Грете и выглянул на улицу. Увидев Лючию, Шагалыч разулыбался по-настоящему.
- Тебе сюда нельзя! Я еще не закончил! - закричал он, даже не поздоровавшись с музой.
- Но мне интересно!
Лючия засияла и ускорила шаг. Остановить ее было невозможно.
Эмма и Грета обменялись хмурыми взглядами.
- Его нет? - спросила вполголоса рыжая.
- Нет.
- Значит, мы сейчас заходим. Ты садишься на диван и делаешь вид, что все в порядке. В остальном положись на меня.
Грета послушно вошла в мастерскую.
- Что это за музыка? - просила Эмма у художника-велосипедиста.
- Метал. Тебе нравится?
Эмма не стала даже рассматривать возможные варианты ответа на этот вопрос.
- Ты видела мой велосипед, Эмма? - прощебетала Лючия. - Он в стиле либерти. Это понятно по шарам.
На этот раз Эмма вынуждена была ответить, хотя по-прежнему не испытывала ни малейшего желания:
- Да он и на велосипед-то не похож.
Художник и муза посмотрели на нее, не понимая, похвала это или упрек.
- В смысле не похож на тот велосипед… ну, каким он был раньше.
Вздох облегчения у обоих.
- Ты что, сам все это сделал?
- А то, - промурлыкал довольный Шагалыч.
- Без помощи Гвидо?
- Ну да.
- И Ансельмо?
- Ну да.
- А кстати, - спросила Эмма, подведя разговор к этим именам с грацией змеи, - где они сейчас?
В ее уловках не было никакой необходимости. Шагалыч ответил ей так, будто и не собирался делать тайны из отъезда Гвидо и Ансельмо.
- В Милане. Их не будет несколько дней.
Грета побледнела.
- Зачем? - спросила она очень тихо.
Ее никто не услышал.
- Зачем они туда поехали? - допытывалась Эмма.
- В гости к какому-то другу-велосипедисту.
- А когда вернутся?
Шагалыч понятия не имел, что ответить: этот вопрос его, похоже, нисколько не интересовал.
- Не знаю.
Маленькое существо в голове Греты победно усмехнулось, но, кажется, кричать пока не собиралось.
Эмма оставила двух голубков ворковать около велосипеда и села рядом с Гретой на диван:
- Попробуй позвонить еще раз. Он, наверное, был в поезде и телефон не ловил…
Грета покачала головой.
- Да ладно тебе. Он сейчас ответит, и все прояснится.
Молчание.
- Меня бесит, когда ты такая!
Эмма вскочила, сунула руку в карман толстовки и выхватила у Греты телефон.
- Отдай!
- Ни за что, - решительно отказалась Эмма.
- Что ты собираешься делать? - набросилась на нее Грета.
Эмма отодвинулась на безопасное расстояние и стала искать номер Ансельмо. Гудки раздались раньше, чем Грета успела вырвать телефон.
Не занято.
- Сейчас ты его поблагодаришь за записку и кассету. Без истерики и паранойи. Как будто ничего не произошло, - наставляла Килдэр, возвращая Грете мобильный. - И пожалуйста, постарайся улыбаться, не дуйся, в телефон это слышно.
Прежде чем Грета успела переварить приказы подруги, в трубке раздался мягкий голос Ансельмо:
- Привет.
Грета улыбнулась - непроизвольно, не думая о советах Эммы:
- Привет.
- Как дела?
Грета замолчала. Вопрос был слишком трудным.
Эмма фыркнула и ущипнула подругу, чтобы та не превратилась в статую изо льда.
- Ай!
- Что с тобой?
- Нет, ничего…
Эмма смотрела на нее с видом человека, который не простит ни малейшей ошибки.
- Все хорошо! Сегодня такое солнце!
Подруга подняла вверх большой палец в знак одобрения.
- Да, здесь тоже солнечно.
- Где "здесь"? Ты не в Риме?
Мысленные аплодисменты. "Отличный ход, darling!" - все так же молча одобрила Эмма.
- Я в Милане, - спокойно ответил Ансельмо, - мы уехали сегодня утром. Нам с отцом надо навестить одного друга. Велосипедиста.
Грета успокоилась. У правды есть такое свойство: успокаивать.
- Здорово! Удачной поездки!
Молодец. Теперь надо было ходить с туза.
- Записка, - шепотом напомнила Эмма.
- Я хотела тебе сказать, что получила… кассету, - ослушалась Грета, - мы сегодня пойдем к одному приятелю, он поможет нам с ней разобраться.
- Что за приятель? - заинтересовался Ансельмо.
- Один мой хороший друг… - подсказала Эмма, подмигивая.
- Один мой хороший друг, - одобрила Грета. - Мой самый старый друг. Я знаю его тыщу лет. Потрясающий человек. Я всегда могу на него положиться.
Эмма не скрывала восхищения.
- Здорово… Как его зовут?
- Чезаре.
- Да, здорово.