- Постараюсь, - Эдвард ей отвесил поклон.
Эрик вышел следом за Маргарет. Молча пошли по улице.
- Это Кингс-колледж, да? - спросила она наконец. -Да.
Потом он спросил:
- Уже тут бывали?
- Когда-то. Сто лет назад. Еще до войны. Выяснили у привратника насчет поездов. Эрик сказал:
- В общем… если хотите… я могу вам приготовить чай у себя в комнате. В секунду. На вокзал вам пока рано идти.
Она улыбнулась:
- Спасибо большое.
- О, тут у вас очень мило, - она огляделась в гостиной. Прошлась вдоль полок, взяла Каннингема, перелистнула несколько страниц, задумчиво постучала указательным пальцем по Стаббсу, будто проверяла на прочность. Эрик как-то жался, стеснялся. Остро ощущая эту ее полубогемистую элегантность, ее обаяние, - очень, конечно, привлекательная женщина, хотя уже, надо думать, чуть ли не под сорок, - взял чайник, налил, поставил на газовую горелку в прихожей, сунул голову в шкаф, высматривая чашки. Когда вошел уже с чаем, она на коленках у камина ворошила огонь кочергой.
- А хорошая тут жизнь, наверно, - так мне кажется, - она сказала. И он не стал спорить, опровергать, он даже в мыслях не обозвал ее дурой.
Долго молчали. Потом она спросила, задумчиво, как бы размышляя сама с собой:
- Вы ведь, кажется, близкий друг Эдварда Блейка?
- Я очень давно его знаю, - сказал Эрик. - Он дружил с моим отцом.
Она, кажется, ничего такого не заметила в тоне ответа. Только и сказала:
- Понятно.
Снова долго молчали. Потом поговорили о том о сем, беспорядочно роняли слова. Потом она сказала, что теперь ей уж и вправду пора. Он предложил проводить ее на вокзал. Она отказалась с улыбкой:
- Я и так уже вам надоела, хватит.
1. Грэхем Роберт Бонтайн Каннингем (1852-1936)- шотландский писатель и путешественник.
2. Уильям Стаббс (1825-1901) - историк; епископ Оксфордский.
III
Эрик справился в регистратуре насчет номера мистера Блейка. Наверху, в коридоре, горничная несла навстречу поднос с завтраком. Еще стояли ботинки возле многих дверей. Вот не думал, что полдесятого для некоторых - такая кромешная рань. Незачем, кстати, было с собой таскать эти книги и плащ. Лекция в одиннадцать. Куча времени, в общем, можно бы сто раз успеть снова сбегать в колледж. Да почему, собственно, я должен бегать, как соленый заяц? И кого ради, главное.
Неприятно: руки красные, на улице холодина. И волосы, конечно, всклокочены. Кое-как их пригладил, перебросил плащ на другую руку, уронил книги, чертыхнулся, их поднял и постучался в номер одиннадцать.
Полная тишина. Подождал, поднял было руку, чтобы снова постучать, опустил. Почти нестерпимо потянуло удрать и удрал бы, да та же горничная снова возникла в конце коридора. Весь собравшись, как струна натянувшись, в последний раз примерив заготовленные, отрепетированные ходы, окончательно закрыв глаза на доводы разума, он громко стукнул в дверь.
- Войдите.
Номер был крошечный, Эдвард,Блейк лежал в постели, смотрел в окно. Он не сразу повернул голову, и на мгновение Эрика поразил этот профиль: серый, небритый, тяжко больной, безучастно смотрит на белый свет. Завтрак стоял рядом, на столике, но, кажется, он к нему не притронулся.
Эдвард Блейк медленно повернулся, начал зевок, тотчас проглотил:
- А-а? Доброе утро.
Пусть, пусть себе разыгрывает недоумение, подумал Эрик. Ответил строго:
- Доброе утро.
Помолчали, пока Эдвард Блейк, кажется, окончательно не проснулся:
- Может, сядешь?
- Ничего, спасибо, я постою.
Эдвард закончил-таки прерванный было зевок, потянулся, осклабился:
- Что ж, как тебе будет угодно.
- Я некстати, наверно, - Эрик чувствовал, как вскипает внутри злость, - зря к вам вторгся в такую рань.
- Ничуть.
- Долго не задержу.
Эдвард Блейк протянул тощую, желтую руку к столику, нашарил сигареты.
- Закуришь?
- Нет, спасибо.
- Собственно, я весьма тебе благодарен, что разбудил, - Эдвард Блейк закурил сигарету, - мне надо сегодня на лондонский поезд.
- Знаю. Потому и пришел.
- Понятно.
- Есть к-к-кое-что, - он отчаянно обуздывал собственный голос, но голос не слушался, звучал слишком громко, грубо, и как некстати заиканье напало, - к-к-кое-что, о ч-чем мне надо с вами п-поговорить.
Чуть заметная тень улыбки прошлась по губам Эдварда Блейка. Ухмыляйся-ухмыляйся. Гнус. Но вдруг тот выкрикнул:
- Да сядь ты, тебе говорят.
Эрик как не заметил грубости. Взял стул, даже скорее удовлетворенный, что сумел вывести Эдварда из себя. Долго молчали. Наконец Эрик опять весь собрался, успокоился, он был совершенно готов к атаке. Но не собирался терять ни капли из достигнутого преимущества. Пускай этот тип первым заговорит.
- Ну и?
Эрик чуть качнулся на стуле.
- Это насчет Мориса.
Приблизились и удалились по коридору шаги горничной, проклацал поднос.
- Насчет Мориса? -Да.
Опять эта тень улыбки у Эдварда на лице.
- И что же - насчет Мориса?
- Думаю, вы сами прекрасно знаете, - Эрик вдруг почувствовал, как горят у него щеки. Выпалил бешено: - И я п-п-пре-красно понимаю, что это не мое дело.
- А это уж пусть тебя не волнует, - Эдвард Блейк открыто ухмылялся. - Полагаю, ты явился мне сказать, чтобы я оставил Мориса в покое?
- Вот именно, - как -ни крепился, не смог скрыть свое удивление.
- В толк не возьмешь, как это я догадался?
- Вы, кажется, шутить намерены.
- Прошу прощения, Эрик?
- Улыбайтесь себе на здоровье. К-к-кажется, вы п-п-просто не соображаете, что один ч-человек может сломать другому всю жизнь.
Эдвард Блейк раздавил окурок. Взял новую сигарету.
- По-твоему, мое влияние на Мориса, как таковое, дурно?
- По-моему, уж гнуснее некуда.
Эдвард Блейк улыбнулся. Произнес лучезарно:
- Может, объяснишь подоступней, что ты имеешь в виду?
- Вы его осыпаете подарками. За все платите. Повсюду его возите. Он рассчитывает на ваши подачки, и вы это поощряете. Вы за ним таскаетесь. Даже когда он здесь, не можете его оставить в покое…
- Ты сам знаешь, что это неправда. Эрик как будто не слышал:
- Может, вам неизвестно, что вы притча во языцех для колледжа?
- Да ну? - с хохотом. - Видно, колледжу больше делать нечего.
- Морису от этого ничуть не легче.
- И что же именно говорит колледж? Эрик почувствовал, что опять краснеет:
- Сами можете себе представить.
- И ты тоже так думаешь?
- А вот ч-ч-что я думаю, абсолютно не ваше дело. Помолчали. Эдвард Блейк пыхнул сигаретой. Сказал примирительно:
- Думаю, ты не можешь не сознавать, что повторяя подобные инсинуации, ты допускаешь, что Морис столь же гнусен, или почти столь же гнусен, как я. Он в конце концов не дитя малое.
- Он слабоволен, как дитя.
- И ты попросту исключаешь, что вполне чистые и достойные дружеские отношения могут связывать двух людей, у одного из которых есть деньги, а у другого - нет?
- Ну почему. Не исключаю, конечно. Да, могут связывать. Но только не вас с Морисом.
- И отчего ж такое?
- Да оттого такое, что вы ему в отцы годитесь.
Эдвард расхохотался, но, Эрик видел, что ему очень не по себе.
- По-твоему, я такой старый?
- Абсолютно неважно, какой вы по-моему, - в голосе звякнуло презрение. - Факт тот, что вы старый.
- Хорошо, положим, я дряхлый, из меня песок сыпется, но не считаешь ли ты по крайней мере допустимым, чтоб древний старик предпочитал общество молодого человека обществу других стариканов?
- Я только одно считаю, - он еле сдерживался, - вы Морису причиняете вред. И потому я пришел вас просить, чтоб вы оставили его в покое.
Эдвард Блейк теперь сидел на постели. Лохмы вздыбились гребешком, он стал похож на всполошенную драчливую птицу. Спросил, ухмыляясь:
- А вдруг я тебя не послушаюсь? Ну что ты мне сделаешь? Эрик ответил мрачно:
- Сделать я ничего не могу.
- Мог бы, например, Мэри выложить все свои соображения на этот счет.
- Она не поймет.
Долго молчали. Эдвард Блейк курил, бледно сам себе улыбался. Наконец сказал:
- Подозреваю, Эрик, такого мерзавца, как я, ты еще в жизни не видывал?
- Я вас не считаю мерзавцем. Просто вы слабый. Эдвард широко улыбнулся.
- Значит, ты не слишком меня осуждаешь?
- Не осуждаю совсем. М-м-мне дела нет до вашего п-п-пове-дения.
- Если только оно не влияет на Мориса? -Да.
- Но скажи, Эрик, - мне вот интересно. Если я не мерзавец, ты, наверно, меня считаешь слегка сумасшедшим?
Эрик сам чувствовал, как багровеет. Промямлил сконфуженно:
- Я знаю, вы хлебнули лиха на войне.
- Не я один. Эрик промолчал.
- Думаешь, пора взять себя в руки?
- По крайней мере, - он вовсе не хотел никого обижать, - можно бы сделать над собой усилие.
Очень его удивив, Эдвард Блейк улыбнулся:
- Да, война, пожалуй, постепенно устаревает в качестве оправдания, а? - Бросил окурок в кофейную чашку. Прибавил: - Н-да, едва ли я с чистой совестью могу тебе обещать, что исправлюсь. Но постараюсь держаться подальше от Мориса. Идет?
- Если вы это серьезно.
- Даю тебе слово чести. Хотя да, я ж совсем забыл. С твоей точки зрения, у меня ее нет.
Эрик не стал отвечать. Тот вдруг изменил тон:
- Эрик, твой отец был мой единственный настоящий друг. Глупо, по-моему, нам с тобой быть врагами.
- Я вам не враг.
Эдвард Блейк скроил гримасу.
- Н-да, не так уж сильно сказано, а? Ну, я-то, во всяком случае, восхищаюсь тобой.
- Я в-в-в вашем восхищении н-н-не нуждаюсь! - Эрик выкрикнул детским голосом. Вскочил на ноги. Весь трясясь, бесясь на себя, чувствуя, что вот-вот разревется. - М-м-мне п-п-пора, - он пробормотал. Схватил книги, плащ, слепо кинулся к двери.
- Всего хорошего! - крикнул Эдвард Блейк ему вслед. - И спасибо, что разбудил.
В тот вечер Маргарет была в мастерской. Раздался бешеный стук в дверь.
- Слава Богу, ты тут!
- Эдвард, Господи, да что случилось?
Он, шатаясь, прошел по комнате, свалился, как куль, на диван. Медленно поднял на нее взгляд с туманной усмешкой:
- С чего так переполошилась? Ну, перебрал немного.
Но Маргарет поняла, что не просто он перебрал. И сказала бодро, тем голосом, какой усвоила еще со времен Красного Креста, еще с войны:
- Ничего-ничего. Мы сейчас. Ноги надо повыше. Кофейку черного приготовить?
- О Господи! Если можно!
Она кинулась на кухню, вернулась с чашками. Сперва Эдвард лежал с закрытыми глазами. Потом открыл, стал на нее смотреть. Она так проворно двигалась. Мигом приготовила кофе. На удивление быстро. Маргарет - о, Маргарет не застигнешь врасплох. И раньше, бывало, ему кофеек варила.
- Вот, пожалуйста, - она улыбнулась.
Он попытался приподняться на локте. Рухнул со стоном.
- Я совсем ни в дугу.
- Дай-ка я.
Улыбаясь, бережным, сильным и ловким движением поддела его под спину, поднесла чашку ему к губам. Пил он жадно. Потом откинулся. Она села на край дивана и ему улыбалась. Взгляд у него прояснел.
- Маргарет.
- Да, Эдвард.
- Хочу задать тебе один вопрос.
- Валяй.
- Почему, - Эдвард выговаривал слова с этой своей особенной старательностью, - почему, черт побери, ты так ко мне добра?
- Так уж и добра?
- Да. А почему, одному Богу известно. Мне тоже хотелось бы знать.
Она отвела взгляд.
- И это так важно?
Но говорила она очень тихо, почти шептала. И Эдвард вдруг рванулся, бешено, будто высвобождаясь из пут. Приподнялся на локте. Почти заорал:
- Маргарет!
- Да, ну чего ты?
- Увези меня отсюда. Она улыбалась.
- Куда?
- Неважно. Куда хочешь. Подальше от этого проклятого города. От этой жуткой страны.
- Ладно.
- Увезешь? Обещаешь?
- Ну да, - она его успокоила. - Ну конечно.
- Когда?
- Как только получится.
- Завтра?
- Завтра не выйдет.
- Но скоро? -Да.
- Слава Богу!
Он приподнялся, повернулся, уронил голову ей в колени. И смотрел на нее снизу вверх со странной, мальчишеской, несчастной улыбкой.
- Но ты это серьезно?
- Конечно, милый. Если ты это серьезно.
Секунду он лежал не шевелясь. Потом выговорил, очень отчетливо, как будто про себя, как будто совсем протрезвел:
- Не знаю, выдержишь ли ты.
- Я постараюсь, - сказала Маргарет, а пальцы уже сами бежали по его волосам. Она на него не смотрела. У нее дрожали губы. В глазах стояли слезы. Вот он и сказал. Наконец.
Как узник, связанный перед пыткой, Эрик лежал неподвижно, сжав кулаки, на своей узкой постели. Врун! Лицемер! Жулик! Он бешено смотрел в темный потолок. Просто приревновал. Все из-за ревности, все!
Да я в десять тысяч раз хуже Эдварда, думал Эрик. В миллион раз хуже.
И как меня только земля носит.
Спустя три недели с лишним Эрик получил открытку, судя по штемпелю, с юга Франции. Под небом цвета клубничного мороженого мрел пронзительно синий залив. С одного краю небо чуть наползло на море, серо-буро-малиновым вымазав горизонт.
Текст был краток:
Пожалуйста, прими это в качестве алиби.
Эдвард.
* * *
Морис тоже получил открытку. Текст был еще на два слова короче:
Вот где я живу.
Морис бросил беглый взгляд на открытку, сунул ее на каминную полку. Жалко, конечно, что Эдвард смылся, но ничего уж такого особенно удивительного. В Париж, между прочим, на каникулах повезти обещал. Забыл, ну конечно, забыл, мало ли. А, и чего было ждать от Эдварда, да и не до него, не до него вообще.
У Мориса и так огорчений хватало.
Случилась ужасно неприятная штука.
Карри говорил, и не раз, что пусть, мол, Морис пользуется "санбимом" в его отсутствие. Ну и естественно, Морис стал регулярно пользоваться. Ну и конечно, были кой-какие царапины, и в гараже только посмеивались и преспокойно все ставили в счет Карри. И тот никакого шума не поднимал.
И так все шло вполне себе мирно и гладко, но на прошлой неделе Морису дико не повезло, он буквально врезался в кирпичную стену, когда на крутом вираже хотел объехать одного кретина велосипедиста. И Фарнкомб, он тоже сидел в машине, сломал себе ключицу и руку. И Карри вдруг буквально озверел, с чего - абсолютно невозможно понять. Морису просто было жаль, вообще, что водил дружбу с таким человеком. И Джимми, главное, сунул нос в это дело, истерзал буквально своим дотошным расследованием, вот что паршиво.
Ну и Морис, естественно, почти совсем забыл о существовании Эдварда Блейка.
Мозг Эрика, если только не был занят настоящей работой, бился над ответным письмом Эдварду Блейку. Набрасывались и сразу уничтожались черновики. То слишком длинно выходило. То слишком коротко. И что можно, собственно, написать? Непонятно.
Так и осталось письмо ненаписанным.
Книга четвертая 1929
I
Фары выхватили объявление на дереве "Нарушитель ответит по закону". Кто-то вырезал перочинным ножичком, потом мелом забелил.
Морис взвизгнул на крутом вираже:
- Просыпайтесь, приехали!
Мэри уютно потянулась на заднем сиденье, сонно проворковала:
- Успокойся. Не приехали еще.
- Ворота сами открываем? - спрашивал Эдвард, - или привратника ждем?
- Вы привратник и есть, - кричал Морис.
- Что за шум, из-за чего такое волнение? - спрашивал томный голос Маргарет с заднего сиденья. - Авария приключилась?
- Нет, - отозвался Эдвард, - мы достигли Джон-оТроте, а Мэри купальный костюм не захватила.
Открыл дверцу, вышагнул на затекших ногах.
- Бог ты мой, ну и холодрыга!
- Ну и держи это при себе, моя радость, - сказала Мэри. - Мы тебе и так поверим.
Эдвард передернулся. Утро было мрачное, серое и сырое. Ворота заледенели, не поддавались. С вязов вдоль аллеи моросило, капало с каждой ветки. Хилый, холодный рассвет вставал над Дербиширом, отускляя лучи фар.
Прямо им в спину пыхтел двухместный автомобильчик Томми Рэмсботтэма. Эдвард подошел, сунул голову внутрь:
- Эй! Доброе утро!
- Доброе утро, - ответил Томми, и Энн, из-за его плеча, спросила:
- Хорошо спалось?
- Невероятно!
Вдруг Эдвард развеселился. Громко, коротко хохотнул, охлопал себя по бокам, выкинул коленце на мокрой дороге.
- Там, сзади, у вас народ совсем повымер, - он прибавил.
Они ютились на приставных стульчиках - в теплых пальто, свитерах, меховых шапках, обмотанные шерстяными шарфами, - такие ужасно жирные совы. Жорж недоступно ушел в себя - продолговатая глыба, зато бедный Эрл Гардинер вытянулся стоймя, всей своей позой свидетельствуя о том, как он натерпелся в дороге.
- Как ты там? - забеспокоился Эдвард.
- О, превосходно, - Эрл героически улыбался. Эдвард приложился губами куху Жоржа и вдруг завопил:
- Sept heures moins un quart!
Жорж, не вздрогнув, проснулся, осенил его ослепительной улыбкой. Морис начал длинно, настырно жать на гудок.
- Ворота! - он вопил. - Ворота!
И Эдвард их распахнул, и Морис въехал в парк, и Томми въехал за ним. Когда катили уже по аллее, проснулась Памела, повернулась на сиденье. Обнаружив рядом с собой Мэри, она страшно, кажется, удивилась. Распрямилась рывком, так, что сразу ясно стало, что это вчерашняя школьница, и в ее невинной головке теснятся, клубясь, похищения людей, торговля белыми рабами и прочая дребедень.
1. Крайняя северная точка Великобритании.
2. Без четверти семь (франц.).
Потом она проснулась окончательно и всех опознала с довольной усмешкой.
- Я спала, наверно, - призналась она потрясенно.
А Мэри думала - какой же он узенький, оказывается, этот въезд, и весь парк стал как-то гораздо-гораздо меньше. Минуты не прошло, а уже они покатили вниз, к дому. Энн, рядом с Томми, не отрывала глаз от красной искры на задней фаре Мориса. Хлипкий откидной верх продувало насквозь. У нее затекла шея. Склоненный к рулю профиль Томми все четче вычерчивался на бледной полосе за окном. И - светало, с каждой минутой светало. Вдруг она прижалась щекой к его плечу.
- Ты чего? - но не повернул взгляда.
Потом- то сообразил и, не выпуская руля, свободной рукой обнял ее за плечо. Всегда он, наверно, так и будет жирафом, до которого все чуточку поздно доходит. Мой милый. Мое бесценное сокровище. Щекой ощущая шершавость твида, Энн тихо, сонно проговорила:
- А роскошно идет, да?
- Недурственно. А все новый бензин. И точка, от добра добра не ищут.