Василий с тестем сделали гроб из старых досок, положили Олесю. Гроб понесли вчетвером: спереди взяли Иван с Василием, сзади – Ольга с отцом. Вышли из хаты, за ними – братья Петуховы, Ониська, и откуда-то притащилась Ганна. Донесли до усадьбы Черножуковых. Павел Серафимович попросил поставить гроб на скамью возле двора.
– Дальше вам, – посмотрел на Петуховых, – нельзя!
– Почему? – вытаращил глаза Осип. – Это моя жена!
– А это мой огород. Тебе нечего там делать, – сказал он спокойно, но твердо. – С меня достаточно, что ты его весь копьями перетыкал. И тебе, шлендра, – обратился он к Ганне, – нет туда дороги. Так что можете здесь попрощаться.
Мужчины вырыли могилу. Ольга долго прощалась с дочкой. Она все ее целовала и все время просила прощения.
– Нашего рода убывает, – сказал Павел Серафимович, установив еще один, уже третий крест.
Глава 80
Оставшись наедине с отцом, Варя рассказала ему о тайнике на чердаке их бывшей хаты.
– Даже не знаю, не нашел ли его кто, – сказала Варя. Она созналась, что несколько раз ночью пробиралась туда и проверяла, не сорваны ли доски. – В последний раз, когда я смотрела, доски были на месте.
– Ну ты даешь, доченька! – улыбнулся отец. – А я уже все обыскал! Помню, что должны быть и серебряные ложки, и наши с матерью золотые обручальные кольца, и мой крестик, и четыре царских червонца, а куда их Надя переложила – не знал.
Ночью они вместе полезли на чердак и достали все из тайника. Перепрятали в хате.
На следующий день Павел Серафимович с Варей убрали вещи и мебель в старой хате, чтобы туда перевести Ласку. Солома заканчивалась, поэтому, посоветовавшись, решили постепенно раскрывать крышу коровника, выдергивая оттуда солому для коровы. Варя радовалась тому, что теперь отец будет жить с ними, а не оставаться по ночам наедине с грустными мыслями.
– Что же, – сказал ей Павел Серафимович, – нужно нести наши сокровища в торгсин. Мука заканчивается, картошка – также, свеклы уже нет и сахара.
– Надо собраться вместе и посоветоваться, – сказала Варя. – Ольгу нужно спросить, может, у нее есть что отнести.
Собрались, начали думать, кому и куда лучше идти. Ольга все твердила о дороге, по которой лучше добраться до города, где в торгсине дают больше.
– И отдохнуть можно возле Данилова колодца, и идти не так далеко, – убеждала она. – А еще нужно взять какую-то тележку, чтобы муку или зерно довезти. Сейчас оттепель, и, похоже, надолго, поэтому санки не подойдут.
– Где же эту тележку взять? – сказал Павел Серафимович. – Выгребли активисты все, что можно.
– Я завтра поговорю с кумом, – сказал Василий. – Геннадий как-то упрекал, почему, мол, меня не взял с собой, когда шел сдавать крест, у меня есть золотые перстни. Кстати, у него и тележка есть. Если согласится, то мы можем пойти с ним вдвоем.
– Вот и хорошо, – согласился Павел Серафимович. – Завтра же переговори с кумом.
Все уже было обсуждено, даже наметили день, когда Василий с кумом отправятся в путь. Но накануне запланированного Василий вечером вернулся и заявил, что никуда с Геннадием не пойдет.
– Что случилось? – спросила Ольга, которая зашла в хату следом за Василием и услышала разговор.
– Идем мы с кумом по улице, – рассказал Василий. – Уже дошли до его хаты, распрощались, и вдруг у меня как скрутит живот! Так подперло, что не добегу домой. Я опрометью бегу к нему во двор и на ходу брюки снимаю. Кум засмеялся и говорит: "Беги за сарай, а то еще не добежишь до туалета". И не добежал бы! Присел за сараем, справил нужду, посмеялись мы с ним, и я ушел. Миновал одну хату, а у меня опять живот скрутило. Задергался я: домой ли бежать или опять к куму. Побежал к Генке. И вдруг вижу такое: он успел уже принести лампу из хаты, сел на корточки и палкой шевелит мою кучу. Представляете, разглядывает, чем я там насрал!
– Неужели? – удивилась Варя.
– Да вот так! Вот где стукач-оборотень! И скажите мне, можно ли с таким человеком идти на дело?! Как ему после этого доверять? Нет, вы как хотите, а я с ним никуда не пойду.
– Правильно! – поддержала его Ольга. – Продажная шкура, а не кум!
– Где же тогда взять тележку? – спросила Варя.
– Я прилажу два старых колеса с телеги к санкам, – сказал Павел Серафимович. – Но что ты теперь скажешь Генке?
– Скажи, что пока не пойдешь, что передумал, – посоветовала Ольга. – Нужно отсидеться дня два-три, но чтобы он ничего не знал. Только не забудьте обо мне, – попросила она. – Хочу свой золотой крестик обменять. Больше у меня ничего нет.
– Одному идти опасно, – заметил Павел Серафимович.
– Если вы намекаете на себя, то это исключено! – категорически заявил Василий. – Вы должны остаться дома, чтобы позаботиться о Варе и детях.
– Это правильно, – согласилась Ольга.
Глава 81
Утром Ольга занесла свой золотой нательный крестик.
– Подарок мамы, – сказала она. Женщина поцеловала распятие, отдала Василию. – Быстрее возвращайся, – сказала ему, – а то все трое моих мальчишек начали пухнуть.
Все было готово: наскоро слаженная тележка, спрятанная на чердаке, хлеб уже лежал в сумке, драгоценности и серебряная посуда надежно подшиты в потайной карман. Оставалось дождаться вечера, чтобы не видели посторонние. Варя еще раз детально описала дорогу, о которой рассказывала Одарка.
– Все понял, – сказал Василий. – Основной ориентир – колодец Данилы на дороге, которая ведет в Россию. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
День показался невероятно длинным. Когда темень окутала утихшее село, Василий сказал:
– Мне пора!
Он поцеловал сонных детей, обнял Варю.
– Понимаю, что от меня зависит ваше будущее, – сказал он, – поэтому попытаюсь сделать все возможное, чтобы вернуться быстро и не с пустыми руками.
Мужчина пожал руку Павлу Серафимовичу.
– Может, я пройду с тобой за село? – спросил тот зятя.
– Не надо.
Вышли проводить его в дальнюю дорогу. Василий уже был на улице, когда Павел Серафимович тихо спросил у Вари:
– Скажи откровенно: ты полностью ему доверяешь? Ты уверена, что он не обманет нас и вернется?
– Но… Здесь же его дети, – нетвердо ответила дочка.
– Я пойду с ним! – решительно заявил Павел Серафимович. – Василий, – позвал зятя, – подожди, я с тобой!
– Папа, не надо, – попросила Варя. – У меня какое-то плохое предчувствие.
– Потому и пойду, – настоял отец. – Ты не переживай, через несколько дней мы уже будем дома. Главное, не пускай в хату посторонних, – давал он советы, – не оставляй детей одних, береги себя.
– Вы меня пугаете. Говорите так, будто прощаетесь. – Ее боль и отчаяние выкатились бусинками слез, замерли на бледном лице.
– Не забывай, что Черножуковы никогда не бросали своих в беде, – торопливо прибавил он, будто не услышав замечания дочки. – Держитесь вместе с сестрой, нас так мало осталось!
Варя, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться, лишь кивала в знак согласия. Она не могла видеть, как среди глубоких морщин отца потерялась крошечная слезинка.
– Ты, Ласточка, не грусти, – сказал он. – Я знаю, что в твоей беззащитности кроется большая сила. В тебе течет не отравленная жизнью кровь Черножуковых. – Павел Серафимович на мгновение смолк, обнял дочку, крепко прижал к груди. – Жизнь, доченька, очень сложная штука. Иногда она так огреет кнутом, что уже начинаешь думать, что ее ненавидишь, но рано или поздно боль утихает и ты опять начинаешь ей радоваться, опять ее любишь. Все пройдет, Ласточка, нужно только любить и верить, тогда жизнь отблагодарит взаимностью. – Мужчина вздохнул и прибавил: – Надо быть сильной и уметь ждать.
– Я буду вас ждать, – сказала Варя, незаметно смахнув с лица соленые капельки.
– Вы там скоро? – послышался голос Василия.
– Бывай! – махнул рукой отец. Он мягко улыбнулся Варе, и через мгновение темнота поглотила его фигуру.
Глава 82
Ожидание – страшная вещь. Кажется, что время застыло, сама жизнь остановила свое течение. Среди серых однообразных будней терялись мысли. Они то растворялись в ожидании, которое становилось все более нестерпимым, то их трясло, как в лихорадке. Невозможно длинный день Варя заполняла беспокойством о детях. Она даже освободила завешенные окна от толстых платков, чтобы удобнее было высматривать отца, но это не помогло. Дневной свет не рассеивал спутанных неопределенностью мыслей. Она подолгу всматривалась в улицу, но это был взгляд в никуда. Над селом, как и в душе, носился немой крик отчаяния. На смену дню приходила ночь, окна опять завешивались, но даже здесь, в маленьком замкнутом пространстве, нельзя было спрятаться от печали. Комната становилась похожей на склеп. Варя тихо ходила по хате, вслушиваясь в одинокие шаги. Она ложилась в кровать и пыталась заснуть, чтобы не слышать звонкую нестерпимую тишину. Варя куталась в одеяло, чтобы провалиться в сон и хотя бы во сне погрузиться в чудо. Наверное, плотная темнота не давала даже крошечной надежде просочиться в ее сознание. Варя чувствовала, что больше никогда не увидит отца. По углам дремала темнота, безразличная к страданиям одинокой женщины…
Ольга наведалась к сестре на четвертый день.
– Нет еще? – спросила.
– Как видишь.
– Уже должны были вернуться.
– Василий пошел не один? – спросила Ольга удивленно.
– Нет, с отцом.
– Почему? Он собирался идти один.
– В последний момент отец передумал, – объяснила Варя. – Думаю, что у него закралось сомнение относительно Василия, или он решил, что идти вдвоем безопаснее.
– Вон оно как, – протянула Ольга. – Я и не знала.
– Почему ты так долго не заходила?
– Каждый день гонят на работу, – ответила она. – Всем безразлично, что мои дети такие слабые, что еле ползают по хате.
– Дела плохи?
– Очень. А еще такое сегодня увидела! – вздохнула Ольга. – Не поверишь: жутко стало!
– Я думала, мы уже привыкли ко всему.
– Я тоже так думала, – начала Ольга оживленнее. – Вот слушай. На кладбище копают большие рвы, чтобы сбрасывать туда тела.
– А я еще и подумала, как Пантеха успевает копать ямы, когда за день собирает столько умерших.
– Тю! – засмеялась Ольга. – Тогда ему пришлось бы день и ночь только ямы копать! Уже давно бригадир дает мужикам наряд, и те выкапывают большой ров. Туда ездовой сбрасывает тела, а когда яма наполнится, присыпают землей.
– Животных и тех раньше так не хоронили.
– Мертвым уже все равно, – вздохнула Ольга, – надо думать не о них, а о живых, чтобы они не очутились в этой яме.
– Так что ты хотела мне рассказать?
– Да! Сегодня шли на работу мимо кладбища. Там – мертвая женщина, еще не успели выкопать яму, около нее была небольшая кучка соломы, наверное, из телеги просыпалась, или кто-то прикрыл тело. Смотрим, сидит в лохмотьях нищий, еще живой, но уже такой черный, опухший, с большими вытаращенными глазами. Я еще подумала, что он ждет на кладбище своей смерти, чтобы далеко не идти. После обеда бригадир посылает мужиков копать ров на кладбище, а здоровых мужчин сейчас маловато, последних хоть самих вези на кладбище, вот и отправляет с ними меня. Приходим туда, а попрошайка, наверное, чтобы согреться, поджег солому, которой была прикрыта женщина. Труп опалило огнем, запахло жареным мясом, и, когда мы пришли, мужик лежал и грыз подгоревшие ноги женщины. Кто-то побежал позвать председателя сельсовета, а мы пытались с ним заговорить, но он посмотрел на нас потухшим взглядом и спокойно продолжал есть.
– Какой ужас! – Варя поморщилась. – И что было дальше?
– Еле оттянули мужики его от ноги. Его тянут, а он грызет! Весь в пепле, испачкался кровью.
– Да ну тебя! – Варя замахала руками. – Расскажешь такое на ночь, что спать страшно будет!
– Какой там страх? Когда люди долго боятся, они привыкают к страху и перестают его ощущать. Наступает безразличие, отупение, одичание. Плачут-тужат ли сейчас за умершими? Смерть уже стала настолько привычной, что о ней говорят спокойно. И знаешь почему? Потому что люди так настрадались, намучались, набедствовались, что смерть – единственное спасение от страданий.
– Не согласна, – возразила Варя. – Если бы мы все желали смерти и только в ней было спасение, то сели бы на подводу Пантехи и еще живыми поехали на кладбище. Так нет же! Мы боремся не за смерть, а за жизнь, цепляемся за нее каждый день, каждую минуту. Зачем? Чтобы жить дальше. Чтобы растить детей, дождаться внуков.
– Ой, Варя! – махнула рукой сестра. – Это все твои красивые слова! Спустись на землю! Да, мы боремся за жизнь. Иногда я думаю, что мы лишь продолжаем муки сами себе. Мы все равно умрем от голода. Вопрос времени.
– Тьфу на тебя! – Варя, которую совсем недавно одолевали безрадостные мысли, уже готова была доказывать сестре, что за жизнь надо цепляться до последнего. – Давай сменим разговор. Как ты думаешь, они скоро вернутся?
– Откуда я знаю? – пожала плечами. – У тебя из еды что-то осталось?
– На несколько дней. Еще есть мякина. Вся надежда на возвращение отца.
– Почему ты о муже не вспоминаешь? Они же пошли вдвоем.
– Почему? Почему? – нервно сказала Варя. – Сама знаешь, что значит для меня отец.
– Я пойду. На днях загляну, – сказала Ольга и поспешно вышла из хаты.
Варя заперла за ней двери. Опять наступит ночь. Как и раньше, волнение холодным чудовищем вползет в душу, застынет там камнем на неопределенное время.
Глава 83
Холод плохого предчувствия пробежал по спине, кольнул в сердце, когда Варя утром увидела открытую дверь отцовской хаты. Заглянула внутрь – и ведерко выпало из рук: Ласки там не было. С призрачной надеждой она заглянула в бывший коровник. Пусто, лишь зияет дыра в потолке там, где выдергивали солому. Варя обошла вокруг хаты, посмотрела на огороде. Одеяло свежего снежка осталось нетронутым, поэтому сомнений не было: корову ночью украли.
Варя пошла в сельсовет, как только туда явился председатель.
– Пиши заявление, – посоветовал Максим Игнатьевич, – но скажу откровенно: найти корову почти невозможно. Воры все продумывают, прежде чем пойти на преступление. Конечно, я поищу по дворам, но не тешь себя надеждой.
Варя догадалась: кто-то хорошо знал, что она дома одна. Вор был уверен, что мужчин нет дома, поэтому нечего бояться. Этого следовало ожидать. Как теперь жить? Как заходить в хату и видеть голодные глаза детей? Они просыпаются рано и терпеливо ожидают, когда она внесет свежее молоко, процедит его и нальет в кружки. Что им сказать? Как объяснить, что ожидать нечего? Отчаяние охватило Варю, сжало душу металлическим обручем. Она села на скамью возле хаты, безутешно расплакалась.
Варя сидела на припорошенной снегом скамье долго, пока не почувствовала, как от холода дрожит каждая жилка. Дети ждут ее. Они маленькие и беспомощные. Надо идти к ним.
Варя зашла в хату. Маргаритка с красным от плача лицом сидела на полу рядом с братиком. Сашко тоже весь изревелся, уже не плакал, а лишь размазывал по лицу слезы и сосал тряпичную куклу.
– Он плачет и просит "ням-ням", – объяснила девочка. – Дай молочка!
– Сейчас что-нибудь дам, – ответила Варя.
Она достала сумку с остатками муки. Осталось несколько горсточек, это несколько дней жизни. Есть еще мякина и крупица соли, которые продлят жизнь еще на несколько дней. Все. Скоро конец. Варя поняла, скорее почувствовала сердцем: отец не вернется. Исчезала надежда. Не будет надежды – не будет жизни. Отгоняя грустные мысли, Варя достала из сумки маленькую горсточку муки, смешала с мякиной, прибавила соль и воду, замесила хлеб. От такого "хлеба" у детей дерет в горле, они плачут, но все равно глотают – вынуждает голод. Раньше Варя давала запивать молоком, теперь придется пить "чай". Хотя бы одну свеколку где-нибудь достать, чтобы можно было подслащивать чай! Где же ее возьмешь? И Ольга что-то не заходит. Может, у нее что-то случилось? Надо сходить узнать, но нет саней, а на руках Сашка она не донесет. Придется подождать…
Ольга наведалась на следующий день, выслушала рассказ сестры о краже.
– Уже не вернешь корову, – сказала она. – Это же хорошо, что ты не поперлась туда в то время, когда крали, а то убили бы тебя.
– Так мне радоваться? – грустно улыбнулась Варя. – Как твои мальчишки?
– Слабые, – сказала коротко. – Твои так и не вернулись, – то ли спросила, то ли констатировала сестра.
– Как видишь.
– А ты не жди их.
– Как это?
– Сама подумай, сколько времени прошло? Можно было бы на край света дойти и вернуться. Если не вернулись через несколько дней, то нечего надеяться.
– Возможно, – тихо сказала Варя, – но я все равно буду ждать отца. Может, его задержала милиция. Может, заболел. Выздоровеет и вернется.
– Сегодня не стало моей подруги, – сообщила Ольга.
– Одарки?
– Да. Доведьмачилась. Наверное, кто-то поймал за "работой" и забил до смерти. Утром нашли ее в одной рубашке, босую, простоволосую, с проломленной головой. Мало того что убили, так еще и поиздевались, надев на голову пустое ведерко.
– Что же теперь будет с детьми?
– Отвезут в детдом. Там, по крайней мере, они выживут.
– Они выживут, а как же наши?
– И наши выживут! – Ольга поставила на стол узелок. – Это вам!
– Что там? – Варя дрожащими руками едва справилась с тугим узлом. – Картошка! Одна, две, три… Десять штук! Две свеклы. Мучица! Настоящее сокровище! Где ты все это взяла? – взволнованно и возбужденно спросила она сестру.
– Иван ходил в торгсин, наменял немного еды.
– Ты же говорила, что у тебя, кроме нательного крестика, ничего нет.
– Это у меня. Я не знала, что у стариков были золотые обручальные кольца. Да и сам Иван понятия не имел, а это нашел где-то, и я его сразу послала сдать.
– Ходил туда, куда показывала Одарка?
– Туда.
– Случайно ничего не узнал об отце? – спросила Варя с надеждой в голосе.
– Не смеши меня! – раздраженно сказала сестра. – Разве я молчала бы, если бы что-то узнала?
– Спасибо тебе! – сказала Варя, и глаза ее увлажнились. – Ты нас спасла.
– На здоровье! – ответила Ольга и прибавила: – Не обещаю, что зайду на днях. Вы уж как-то держитесь.
– Хорошо! – сказала Варя, прижимая к груди узелок с едой.
Глава 84
Эйфория после подарка сестры у Вари миновала через несколько дней. То, что казалось в первый день целым сокровищем, теперь выглядело крошками. Варя как могла растягивала припасы. В холодной воде размешивала горсточку муки, терла туда крошечку свеклы, заливала водой и заваривала "кашу" для Сашка. Эта еда лишь поддерживала жизнь ребенка. В таком возрасте он должен бы уже подниматься на ножки, но мальчик был настолько слаб, что лишь медленно ползал по полу. Варя пыталась кормить его несколько раз в день, чтобы сразу уложить спать. Отдельно готовила себе и Маргаритке. Варила "суп", где в прозрачной жидкости плавало несколько кусочков картошки. Варя перестала про себя называть хлебом то, что пекла из мякины и горстки муки. "Коржики", – говорила она, подавая их дочке к "супу". Несмотря на всю экономию, Варя понимала, что скоро и этой еды не будет, а до весны еще так далеко!