Все хорошо. Все замечательно.
"У природы нет плохой погоды…"
Убитые клетки мозга не восстанавливаются.
Это факт.
- 10 -
- Коновалова! Не трогай новенькую! Не тяни с нее одеяло! Кому говорят?!
- Господи! Господи! - меня за плечо тронула Богомолка. - Врач уже ушла! Господи! Только что приходила! Всех посмотрела, а ты спишь и спишь…Колют и колют! Не могу шевельнуться! Господи - господи - господи!
- Уколь - чи - ки!
- Вставай, врач пришел, - растолкала меня Богомолка, - Вон врач! - она показала рукой на парня в белом халате. Он издали разглядывал палату.
Я, с трудом удерживая равновесие, подошла, открыла рот, но вдруг поняла, что язык перестал повиноваться, слова распались на слоги: - Доу…ктоуор…выу…пус….тие….те…тее…ме….ня…Яне…боль…на. яяяядоу…ктор…
- Что - что - что?! - он в ужасе глянул на меня и поспешно исчез.
- Да это не доктор, а практикант!
- Господи! Господи! Господи!
- Что ты к нему пристала? Он не имеет права!
- Укольчики - укольчики - укольчики!
И снова черное забытье…
А пусть… Я уже знала, что врач никогда не придет. Врачи приходят, чтобы лечить, а здесь не лечат - наоборот - превращают молодых сильных и здоровых в слабоумных инвалидов. Поэтому вместо врача здесь грубые руки, ядовитые иглы, да сплошной оглушительный визг:
- Укольчики-и-и-и!!!
Все женщины спят на животах, ягодицы свело от пронзительной боли, и только буйная Капитанша не спит - крутит в воздухе невидимый велосипед, да Феня Богомолка бьет бесконечные поклоны в подушку… А из угла палаты, не мигая, в упор глядит на меня то ли человек, то ли труп, выходец с того света, седая, худая, беззубая старуха с громадным фингалом под глазом и с кровавой ссадиной на лбу. Ее руки с болячками на локтях прочно привязаны черными ремнями к кровати… Но жуткий пронзительный неподвижный взгляд жив, он испепеляет каждую подушку, каждую простынь ненавистной палаты… Он жив, он горяч, он - ненависть. Словно дым по глазам…
Какими были эти несчастные женщины в прошлой жизни, я не знаю. Зато знаю, какая была я: сильная, смелая, уверенная… И вот оно, мое будущее - седая страшная старуха, немая, беззубая, сидит, не шелохнется в своем углу и - ненавидит, ненавидит, ненавидит… Бабка Коршунова… Фиолетовое избитое лицо, связанные руки… Но пальцы тайно рвут и мочалят впившийся в запястье ремень. Никто не замечает, что она снова готовит побег.
И я.
- 11 -
- Завтракать! Завтракать!
Снова подъем. Женщины просыпаются, тянут руки к еде, запихивают в бесформенные провалы ртов куски хлеба.
Одинаково движутся челюсти, глаза одинаково следят за жижой в тарелках.
Самое главное - притвориться, не ругаться, не выяснять, ни о чем не просить, не кричать, не плакать, не шевелиться, превратиться в тихую скотинку, послушного совка, в лужицу или плевочек, лишь бы снова не привязали, лишь бы - не током…
Неужели и я становлюсь перекошенной камбалой, замираю на дне безумного крика ("Развяжитте меняяяя!"),
настороживаю мутные глаза,
становлюсь тенью, ничем, исчезаю…
- Бери ложку! Бери кашу! Не будешь есть - вставим зонд!
Беру послушно тарелку, шевелю челюстью, глотаю пересохшим ртом…Лишь бы не зонд, лишь бы не ток, не ремни…
Какая правильная мысль: "Свобода - это осознанная необходимость"
Точно сказано. Большего не требуй. Осознай - и по необходимости сбегай в туалет.
Главное сохранить рассудок, уберечь мозги, выйти из проклятой палаты, запомнив каждый крик, каждый жест отчаяния, и особенно белые ненавистные ослепительные пятна, из которых проистекают не руки - а рукава, на которых прорисованы не лица - а безжалостные бумажки закулисных вердиктов.
(За что?!)
Вы, исполнители пыток, сами когда-нибудь задумывались: для чего прописаны медленные мучения, растворение живой плоти в кислоте сульфы? Или с какой целью производится цементирование мозга аминазином?
Боль - музыка, услаждающая души садистов. Клавиатура кошмаров подчиняется приговорам безддушных врачей, она апофеоз атрофированных чувств - психотропное чудо исторгнутых триолей - бемолей. Весь мир - оратория воплей, летящих к больничным потолкам, как верхнее до колоратурных страданий.
Я давно слилась с общим фоном,
не выпираю ни на сантиметр
из общего гама, крика, рыданий, подушек, простыней, веток, листвы… Словно маленькая гусеница - сучочек я - вытянула спинку и замерла среди таких же червячков…
Чер - вя - чок…
Меня сломали…
Меня уже нет… Поглядите… Проверьте…
Я не шевельну лапкой. У вас получилось…
Я исчезла… Мы все исчезли…
Разве - уже? И я - не я?
Га-ди-ны…
Только бы никто не заметил, что я без ремней,
Главное - выиграть время, сохранить хотя бы капельку разума, убежать… Вон та дверь иногда открывается… а за ней…
Палата взорвалась от криков.
- Я сама видела! Белый порошок в уколы добавили! Все видела! Ой! Ничего не вижу! - Ой! Ой! Ослепла я!
- И я ослепла!
- Туман! Ой, глазоньки мои!
Зачем я встаю? Куда иду?
Во рту пересохло…Пить…Нужно больше пить, чтобы с отравой справились почки. Пусть колют, я буду больше пить, и кровь очистится… Только бы никто не догадался, для чего я много пью. Главное спасти мозг… Вода с трудом проходит сквозь спазм в горле. Приходится командовать сведенным судорогой мышцам: еще глоток… еще…
- Иди на место! Хватит воду глотать! - санитарка уже спешила ко мне, - Тебе не положено выходить из палаты! Снова привяжем!
Но…мне…уже…ничего. не…видно…
Дурдом уплыл…
Вокруг - спасительная темнота…
темень…
темнотушечка…
Ничего не видно…
Голоса медсестер:
- Не нужно ей больше уколов…
- Назначено!
- Замерь давление…
- Надо сказать врачу.
- 12 -
Сначала они лишат тебя речи, потом перестанешь думать, не сможешь встать с постели…Ремни уже развязали. Но каждый мускул потерял свою силу и превратился в дряблую жижу…
Никогда не выйдешь из этой палаты…Никогда…
Все, что даровано тебе небом - отобрано здесь, среди ампул и пилюль. Вся твоя сила - твой разум - никогда не преодолеет силу нескольких кубиков отравы, которую без конца впрыскивают в кровь… Когда - то у преступников отсекали руки, отрезали языки. А в космическом веке палачи научились отсекать неугодные мозги и преступные мысли…
Рядом упала на колени Богомолка:
- Господи, защити Ты нас!
И я мысленно повторяю за ней: "Если только Ты есть! Помоги! Убери эти стены! Эти шприцы! Эти стоны! Эти крики всю ночь напролет!"
- Прости ты нас, Господи!!!
"Верни мой рассудок! Прекрати этот дурдом!"
- Господи! Господи! Господи!!!
" Дай мне другую судьбу! Измени все! Я еще молодая, я хочу жить, я хочу! Не лишай меня рассудка! Не дай умереть мне здесь, в этом позорном доме, в этой ненавистной палате!"
- Прости ты нас, Господи! По домам нам надо, по домам!
- У - коль - чи - ки!
- Развяжите меня-я-я!!!
И вдруг склонилась надо мной медсестренка:
- Потерпи, это - последний. Врач тебе отменила все уколы…
Я не верю в Бога, живущего на тучках и караулящего яблочки бессмертия, но если Бог - Слово, та вол-на, которая способна превратиться в бесконечный резонанс? И если в пространстве совпадут, как волны, два искренних "Прости", то где им предел?
И меня вызвали к врачу.
Богомолка дала по такому случаю свой халат, Коновалова протянула свои тапки, и санитарка повела меня из палаты по широкому коридору, мимо любопытной толпы и разлапистых листьев пальм.
- Жди. Врач позовет, - сказала она возле высокой запертой двери.
Я не помню, сколько стояла там, неотрывно глядя на гигантские тропические листья, и не могла надышаться невероятно свежим опьяняющим воздухом перемен… Вдруг дверь передо мной распахнулась, я очутилась перед высокой молодой женщиной, очень прямо сидящей за столом.
- Садись, расскажи, что с тобой случилось, как ты сюда попала?
Я открыла рот, пытаясь что-то сказать, но ни слова не смогла произнести. Боже мой, "как я сюда попала?" Они знают… И никто не узнает… Язык мой распух, и каждый звук эхом гудел в голове:
- Немогугоуговоуриуриить…
"Все - подумала я тогда. - Они сделали со мной то, что хотели. Они превратили меня в баклажан. Я уже никогда никому не смогу ничего рассказать. Они добились своего, и меня теперь никто здесь не найдет…И да-же больше, чтобы скрыть следы преступления, а разве это не преступление делать здорового человека глухо-немым? - они просто навсегда упрячут меня среди дебилов, - и скоро действительно никто и не различит… Разницы уже нет… никакой… "
- Не бойся! Это - "скованность". Э т о - пройдет! - прервала мое отчаяние врач и крикнула в коридор:
- Галя! Поставь ей…
- Неэт, неэ наадо! - возмутилась я.
- Это последний. Сразу все пройдет. Я тебе отменила уколы. Ты слышишь - отменила.
II. МАЛИНА
- 1 -
Мне выдали тапочки, халат и перевели из наблюдательной в коридор. После невыносимой парилки, словно в раю очутилась, но рай оказался в клеточку. Изобилие цветов на окнах не скрывало белых решеток рам, а входные двери открывались всего на несколько секунд, чтобы впустить - выпустить персонал. Клетку пыточной палаты заменили на просторную тюрьму бесконечного Коридора с длинным рядом кроватей, уходящих в бесконечность.
В тюрьме - отбудешь свой срок - и выйдешь на свободу. А дурдом прописывается пожизненно, и вместе с ним черный ледяной страх перед немилостью врачей и перед далеким распахнутым миром, который отныне списал тебя в расход.
И снова я в кабинете у врача.
- Расскажи, когда у тебя э т о началось?
- Что - началось?
- Когда ты начала писать жалобы?
Следующие вопросы буквально засыпали меня:
- Какая у тебя мать? А почему не работаешь? А вот тут какой-то журналист Рогов пишет, что ты собираешься выехать в Израиль…Собираешься?… А голодовка была? В деле написано, что у тебя "злостное хулиганство". Это же пять лет тюрьмы! А почему все соседи жалуются на тебя?…Как ты сюда попала? Ты знаешь - почему ты здесь?
Я была не в состоянии ответить на эти вопросы. Какое такое "Злостное хулиганство" А вот, Рогов, гебисткая сволочь, стукач и подонок. Рано или поздно разберусь с ним до конца… А насчет Израиля… При чем тут Израиль? Вспомнился гнусный крик подонка: "Жидовка, убирайся в свой Израиль… Гадины гебисткие…Суки… Упекли… Грозили, вызывали, делали вид, что не при чем. Вспомнился начальник КГБ Каширин, это он разбирался в конфликте с Роговым. Моя статья о гебистской цензуре (о нем же), которую он потребовал подписать на память, не обернулась взаимным примирением… Рогова после конфликта здорово повысили… вот мне запретили все публикации.
- Как я сюда попала?… Приехала из Москвы, вдруг около подъезда меня схватили, избили, санкции на арест не показали… Все-таки не сталинская эпоха! Отпустите!
- Если в деле нет санкции, я тебя отпущу… Выйди, подожди за дверью.
Пока врач листала уголовное дело, я была уверена, что не имеют права ни одной минуты задерживать меня здесь… В моей голове отчетливо сложился план мести. Только выйду - сразу пойду к прокурору, в оскву поеду разобраться, к журналюгам знакомым, всех подниму - но не оставлю сволочей безнаказанными.
Не имеют права!
Не имеют права!
Врач вышла из кабинета и, ни разу не взглянув на меня, совершенно забыв, что я жду ее резолюции об освобождении, заспешила по своим делам. Я догнала удаляющийся на большой скорости белый халат:
- Мы не договорили… санкции нет….
Но она высокомерно отрезала все мои "почему":
- Не проси! Есть там санкция! Есть! - больше она не стала ничего объяснять.
- Но?
- Что?! Снова хочешь?!… С н о в а?
- 2 -
Моя постель оказалась под роскошной пальмой. Это было излюбленное место блатной "малины". Компанию составляли самые молодые обитательницы Коридора: наркоманки, хулиганки, подозреваемые, изолированные от общества добропорядочных людей. Это была та самая пропащая "подворотня", на которую шикают старушки, фыркают домохозяйки, и мимо которой проходят на цыпочках гениальные чада со скрипками.
Дикие дебилы из "наблюдательной" продолжали выть и орать, но, казалось, что я была уже далеко. Милые густо накрашенные девчоночьи лица вернули меня из мира отчаянья в мир иного страдания - сострадания к грубости напоказ и агрессии ради защиты глубоко запрятанных нежных несовременных душ.
Возраст малины - от пятнадцати. И все - в радужном оперении импортной косметики. И у каждой - невыносимо печальные глаза.
Под пальмой собирались по утрам. Усаживались прямо на полу, делились новостями, махрой, сигаретками, шипели на вредных санитарок, насмерть впивались в крохотные зеркальца и пятачки теней.
- Вот, гады, легавые! Отсюда не убежишь!
- Экспертиза - это надолго…
- Правда, что ты двух ментов избила? - спросили вдруг меня.
- Я? Двоих?
- Мы видели, как тебя привели…
- Они говорили тут всем, что ты их избила… Поэтому тебя привязали и кололи… Здесь обычно так щедро не закалывают… Лекарства мало… Всем не хватает… Даже тем, у кого ломка - не дают.
Девчонки явно сочувствовали моему исколотому заду.
- За что тебя так? Что ты сделала? Говорят, ты что-то написала про начальника милиции?
- За жалобы сразу "паранойю" ставят.
- Теперь ты здесь не меньше двух лет будешь сидеть!
- Разве здесь тюрьма?
- Все подследственные сначала проходят экспертизу, если признают дурой - здесь останешься. А признают умной - в тюрьме будешь сидеть.
- Вон там, видишь, бегает Валька, мужа топором ебанула…
- Подследственных гулять не выпускают, никаких свиданий нельзя.
- В тюряге лучше. После нее вся жизнь - впереди.
- Если сюда попадешь - до смерти не расстанешься.
- Ленка за поджог уже два месяца здесь сидит. Скоро ее на суд увезут… И тебе сиде
- 3 -
От уколов у Поджигательницы дрожат руки, лицо здорово опухло. От аминазина, или еще какой неизвестной гадости она сильно заторможена, сонная, вялая, но взгляд светлых глаз непримирим:
- Я убью его! Все равно убью. Пусть не сейчас, пусть через шесть лет, когда выйду на свободу, но ему - не жить! Он хотел меня изнасиловать, избил, пинал ногами, изрезал спину лезвием. Я убежала в ванную, закрылась и два дня сидела там в крови. Он умолял простить, но я вышла, когда в квартире осталась одна его мать. Это все происходило при ней! Я за нее заступилась, а он перекинулся на меня! Она все видела, но молчала, боялась слово сказать! И в милиции молчала! А как же! Любимый сыночек! Не-на-ви-жу!
На ее спине и шее, розовеют глубокие шрамы…
В тот злополучный день она поднялась по темной лестнице подъезда, вытащила из пакета большую банку с краской, плеснула на дверь, поднесла зажженную спичку… Когда дверь прогорела, она легко вышибла ее ногой, вошла внутрь, обильно полила краской изношенный диван, кровать и даже телевизор.
Не скрывалась. Не бегала от ментов. Три месяца сидела в тюрьме. К ней относились намного лучше, чем к остальным, всего лишь раз брызнул на нее мент "черемухой", а вот другим доставалось покрепче… Да еще вспоминается случай, когда на медосмотре отказалась догола раздеться при дежурном. Парень был молодой, уставился во все глаза, козел. Вот тогда ее и укротили баллончиком, а потом обрили под ноль.
Волосы немного отросли и торчали из-под ноля жалким колючим ежиком…
Да и сама Ленка, маленькая, но ершистая - только тронь!
Девятнадцать ей исполнилось в тюрьме.
В шестом классе она писала неплохие для своего возраста стихи, в которых были и "поющие звезды", и "златоглазая ночь", и доверчивая мечта о первой любви…
- Определят: дура я или умная, - говорит она. - Шесть лет сидеть или только год лечиться. Но лучше срок в тюряге отбыть, чем здесь гнить! Там, в тюрьме, и люди все умные… Пусть - убийцы, воры, но с ними есть о чем поговорить. А какие песни хорошие поют! Здесь любой сойдет с ума.
- 4 -
- До чего я девку эту не люблю! - воскликнула Проня, глядя в упор на Ленку.
- Кого не любишь? - завелась та.
- Да тебя, тебя, рожу твою бесстыжую не люблю! Бритая! Чего бельма выпучила! Где мои колготы?!
- Какие колготы?
- А вот такие!!! - и Проня с размаха заехала кулаком по лицу.
Началась драка. Прибежала медсестра, схватила Ленку за рукав:
- Снова драку затеяла? В наблюдательную захотела?
- Она не виновата!
Но Проня взвизгнула:
- Знаем эту бритую! Пусть на уколах полежит!
Мое заступничество спасло Ленку от экзекуции. В наблюдательную она не хотела. Ей пришлось пройти там полный курс лечения.
- От уколов скованность. Мозги еле шевелятся.
- Постарайся не обращать внимания. Ты же видишь - специально провоцируют.
- Но как не обращать внимания - если в морду бьют!?
- Ты еле ходишь…
- Пусть закалывают! Зато я притворяться, как ты не могу!
Так, я, значит, притворялась… Она видела насквозь, что творится в душе.
Ленка воспитывалась в интернате. А пацанская мораль проста: бегают с жалобами к ментам лишь козлы. Самосуд - единственный разумный выход из любого конфликта.
Месть - это закон. Есть руки - души, есть зубы - кусай, умри, но отомсти.
- Правильно сделала! - единогласное мнение девчонок, - Сама отомстила, не побежала к легавым пидорам!
- Противно у мусоров просить защиты.
- Молодец, - единогласное мнение Малины.
- Подумаешь - психушка. Годик посидишь на таблетках и выйдешь на свободу. Да и пенсию дадут! Наташке - Малолетке всего два месяца осталось - и прощай Петелино!
- Это, блядь, если суд здесь назначит лечение. А с поджогом, блядь, держат не здесь, а переводят в спецотделение. Для особо опасных, блядь. Там охрана с собаками. Не знаю, чем колют, блядь, но воют там здоровые мужики с утра до ночи!
- Да, - вздохнула Ленка, - Врач сказала, что меня туда переведут.
Ленка…