В центре Торжка, на небольшом расстоянии друг от друга расположены два моста – один автомобильный, где есть и пешеходные дорожки, другой пешеходный.
Между мостами, с одной стороны Тверца закована в гранитную набережную, вдоль неё стоят красивые фонари и старинные, двухэтажные, реставрированные особняки – это Тверецкая набережная.
С противоположной стороны находится Новгородская набережная, здесь располагается здание администрации города, рядом с которым можно увидеть, как в старые добрые времена, Доску почёта с фотографиями врачей, учителей, военных, рабочих.
На остальном протяжении река свободно плещется о берег, заросший камышом, осокой и мягкой травкой, местами разбросаны крупные и мелкие валуны, они неожиданно выглядывают и возвышаются над тёмно-синей поверхностью воды, по которой плавают жёлтые кувшинки и серенькие, незаметные утки.
С мостов открывается незабываемая панорама города – на вершинах утопающих в зелени холмов расположены многочисленные храмы и монастыри, они отодвинуты от набережной Тверцы вверх и в глубину на один-два квартала, и пространство речной долины как бы раздвигается, становится обширным и просторным, а сама река кажется шире.
Холмистая, возвышенная местность Торжка становится ещё краше от величия Божьих храмов.
Мы идём к мужскому Борисоглебскому монастырю по извилистым улочкам на правом берегу Тверцы.
Они застроены скромными деревянными домами с палисадниками, где цветёт календула, мальва, ромашки и васильки. Иногда дома совсем старые и кажется, что не живёт никто, а подойдёшь ближе, и слышатся голоса, смех и музыка. Иногда дома поновее и покрыты сайдингом. Заборы закрывают усыпанные румяными плодами, свисающие ветви яблонь, сливы, боярышника и рябины.
Грунтовая дорога посреди улочек поднимается вверх к вершине холма, который венчается величественными храмами.
Борисоглебский монастырь – один из древнейших Российских православных монастырей.
Основан он преподобным Ефремом около 1038-го года, в княжение великого князя Киевского Ярослава Первого Владимировича, почти в одно время с Киево-Печерской лаврой, принадлежит к числу древнейших обителей и считается третьим монастырём со времени их появления в России.
Монастырь обнесён мощными каменными стенами с круглыми башнями по углам.
Во дворе, слева от входа в монастырь растёт высокая столетняя липа, она почти отцвела, но в воздухе всё ещё стоит её тонкий, сладковатый запах.
Собор во имя святых страстотерпцев Бориса и Глеба закрыт на реставрацию, и службы проходят в церкви Введения во Храм Пресвятой Богородицы.
К древним стенам монастыря хотелось прикоснуться и молча постоять рядом.
В Торжке находятся:
– действующие: 1 монастырь и 4 церкви
– закрытые: 1 монастырь, 1 собор и 15 церквей
– снесённые: 9 церквей
Центр города застроен старинными, кирпичными, двухэтажными домами, многие из них реставрированы и покрашены в нарядные бело-жёлтые цвета, дороги и тротуары асфальтированы или выложены плиткой.
Удивило обилие высоких, вековых, с неохватными стволами деревьев: липы, дубы, берёзы, осины.
Одна осина, растущая во дворе особняка около моста, была высотой где-то до седьмого этажа современного дома, никогда таких больших осин не видела. Перед глазами – её могучий, зеленовато-серебристый ствол, ветви и трепетная листва.
Улицы и улочки сбегают, как ручьи, с холмов города и сливаются, образуя просторные площади, на некоторых из них стоят памятники: великому Пушкину, знаменитому архитектору и поэту Львову, революционерам Кирову и Ленину, такое вот сочетание.
Музей А.С. Пушкина в центре города, на берегу Тверцы… одноэтажное, деревянное, серого цвета здание с большими окнами, украшенными белой, ажурной резьбой – это дворянская усадьба Олениных, друзей Пушкина.
Здесь, на бывшей Ямской улице, семья Олениных проживала до самой революции.
Пушкин во время поездок из Петербурга в Москву и обратно останавливался в Торжке более 25-ти раз.
В музее можно увидеть мемориальные вещи из дома Львовых-Олениных-Балавенских, живопись, графику, книги, изданные при жизни Пушкина, картины, мебель тех времён.
На старинном трюмо стоит небольшой портрет Анны Керн и копия листа из альбома со стихотворением "Я помню чудное мгновенье", написанным острым, летящим почерком Пушкина, а рядом, в маленькой вазочке три цветка анютиных глазок… Анна, Анюта, Анютины глазки. Эти цветы ставят замечательные экскурсоводы музея.
В 1826 году А.С.Пушкин писал своему другу С.А. Соболевскому о трактире Дарьи Пожарской: "На досуге отобедай у Пожарского в Торжке, жареных котлет отведай и отправься налегке".
Здание трактира реставрируется, а пожарские котлеты и по сей день сохранились в меню ресторанов города.
В центре Торжка рядом с музеем Пушкина находится "Дом пояса".
С древних времён, на заре Православия на Руси, появилась традиция вышивать на поясах текст молитвы, чтобы Милосердный защитил и помог – Спаси и сохрани!
Мастерицы-золотошвеи Торжка вышили на самом большом в истории поясе, длиной 12-ть метров и шириной 25-ть сантиметров, молитву "Живый в помощи Вышняго" – 90-й псалом Давида.
Молитва вышита в три ряда, и чтобы прочитать её, надо обойти по кругу вокруг пояса три раза.
Иду и медленно, про себя читаю:
"Живые в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речёт Господеви: Заступник мой еси и Прибежище моё. Бог мой, и уповаю на Него… Воззовёт ко Мне, и услышу его… и явлю ему спасение Моё".
Перед отъездом мы снова пришли на берег Тверцы – купола старинных церквей, монастыри, мосты, набережная, кувшинки и камыш, простор, высокое небо и 90-й псалом Давида "Спаси и сохрани".
Пластиковые окна
– Алло! – раздался в телефоне хрипловатый женский голос. – Это окна?
– Окна, – ответил мастер-замерщик Виктор. – Извините, вас какие окна интересуют?
– Меня? – женщина на том конце закашляла.
– Я с вами разговариваю, больше никого…
– Со мной, милый, со мной, – перебила его женщина, – мне, молодой человек, скоро восемьдесят будет, вы говорите погромче.
– Что вы хотите, какие окна? – громко спросил Виктор.
– Окна-то? Современные хочу я окна, ну вот те, что по телевизору в ремонтах разных показывают.
– Такие окна, они называются пластиковые, можно заказать в нашей фирме. Вы их видели?
– Видела у внуков. Хорошие окна, главное, не продувают.
– Бабушка, они недешёвые.
– Знаю, милый, мне говорили.
– Понимаете, мы приезжаем, делаем замеры, и вы в тот же день, в день замера, оплачиваете часть стоимости. Оплачиваете после заключения договора. Вас как зовут, кстати?
– Наталья Фёдоровна.
– Наталья Фёдоровна, договор будете заключать вы?
– А кто же! Окна-то для меня.
– Ну, я думал…
– А вас как звать?
– Виктор.
– Вы приедете ко мне?
– Я. Вообще-то я замерщик, и на телефоне у нас другой человек занят, но сегодня меня попросили подменить. Наталья Фёдоровна, когда приезжать? – Виктор посмотрел в календарь. – Могу приехать послезавтра.
– Я согласна. Только вот что, скажите, пожалуйста, за то, что вы приедете, мне платить нужно?
– Нет, Наталья Фёдоровна, вызов замерщика входит в стоимость.
– Виктор, я ведь главного не сказала – окна мои на даче, но она недалеко, всего пятнадцать километров от города. Надо мне платить за то, что вам придётся ехать за город или не надо?
– Такой вызов платный, но у нас бывают льготы. Знаете что, подождите у телефона, а я узнаю у начальства и перезвоню вам.
Прошло пятнадцать минут.
– Алло! Наталья Фёдоровна?
– Слушаю вас.
– Наталья Фёдоровна, наш главный, проявляя уважение к вашему возрасту, сказал, что вызов к вам будет бесплатным.
– Вот как славно! – голос в трубке звучал радостно. – Виктор, вы же из Москвы ко мне поедете?
– Из Москвы.
– Я, понимаете, у МКАД живу. Может, прихватите меня? А то ведь сейчас-то я в городе, и как было бы замечательно, если бы вы меня подбросили.
Последовала пауза.
– Хорошо, говорите адрес.
Дверь в квартиру Виктору открыла Наталья Фёдоровна, высокая, пожилая, крепкая на вид женщина, с мелкими седыми кудряшками на голове, одетая в синий спортивный костюм.
– Здравствуйте, а я вас жду, – радостно сказала она, – секундочку… – и скрылась на кухне, но появилась через полминуты, держа в руках два горшка, в которых росли невысокие растения. – Это помидорчики, рассада, надо бы с собой взять.
Виктор хотел было взять горшки, но Наталья Фёдоровна опередила его, поставив их на пол:
– Там ещё… на кухне.
Пройдя на кухню, Виктор увидел батарею из горшков и горшочков, всевозможных коробочек и баночек, в которых росли и зеленели…
– Перцы, – Наталья Фёдоровна заулыбалась, – видите, какие хорошие и крепенькие! А это огурчики, помидоры, а здесь мои любимые кабачки, они так красиво растут!
Виктор оторопел:
– Вы что же, хотите всё это взять!? Именно сейчас взять?
– А как же! Я всё продумала, приготовила. Мы сложим рассаду в большие коробки, чтобы было удобнее носить до лифта, а там машина… – Наталья Фёдоровна замолчала. – Вы отказываетесь помочь мне?
Она сделала паузу, затем взяла две коробки из-под кефира, в которых, как кипарисы, возвышались стройные саженцы.
– Я вам помогу, – и она уверенно направилась к лифту.
Делать было нечего. Виктор сложил все баночки, скляночки, коробочки, горшочки и горшки с рассадой в приготовленные ящики, которые перенёс сначала в лифт, потом к себе в машину.
В довершении ко всему Наталья Фёдоровна прикатила чемодан на колёсиках, а потом взяла клетку с попугаем и села спереди, поставив клетку на колени.
Слава Богу, это был не огромный какаду с большим клювом, а маленький, голубого цвета волнистый попугайчик, который, сидя на жёрдочке, трусливо прижался к круглому зеркальцу и молчал всю дорогу, наверное, из чувства неловкости и солидарности с Виктором.
Заднее сиденье и багажник были полностью забиты радостно зеленеющей рассадой. Поехали. В машине запахло свежей травой, зеленью, огородом, землёй…
– Летом и солнцем, – Наталья Фёдоровна улыбалась, – пахнет летом и солнцем! Вы чувствуете, Виктор?!
Виктор молчал всю дорогу.
"Я бы на месте бабули окна не менял", – подумал Виктор, осмотрев дачу.
Он привычно, быстро и ловко делал необходимые измерения, Наталья Фёдоровна сопровождала его, активно расспрашивала, наконец, сели за стол оформлять договор.
– Вот такая получается сумма, конечная, под ключ, – Виктор отдал договор Наталье Фёдоровне.
Она пролистала его быстро, про сумму даже не переспросила, что несколько удивило Виктора, потом, взглянув на него, произнесла:
– Понимаете… для меня дорого. Я отказываюсь.
– То есть как? – Виктор растерялся, он никак не ожидал такого поворота событий.
– Отказываюсь. Имею право.
Обратно Виктор ехал злой и голодный, в машине по-прежнему пахло землёй и рассадой, и он думал, что запах "лета и солнца" ему просто мерещится.
Когда машина стояла на светофоре, он наклонился и увидел валяющийся на полу горшок с растением, кажется, это был перец. На ближайшей остановке автобуса он остановил машину, вышел и поставил рассаду на скамью – кому-нибудь пригодится!
Наступила осень.
В фирме по установке пластиковых окон был обычный рабочий день. Приёмщица заказов отошла на несколько минут, в это время зазвонил телефон, и рядом случайно оказался Виктор, он взял трубку.
– Алло! – раздался в телефоне хрипловатый женский голос. – Это окна?
– Окна, – ответил Виктор. – Вас какие окна интересуют?
– Меня? – женщина закашляла.
– Я с вами разговариваю, больше никого… – он вдруг замолчал:
"Не может быть! Неужели? Хотя… хотя осень, пора переезжать".
– Извините, вас звать Наталья Фёдоровна?
– Да.
– А меня Виктор.
На том конце после долгой паузы положили трубку.
Паутина
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время – это испытанье.
Не завидуй никому.Александр Кушнер
Когда-то в этом здании была городская Библиотека, самая большая в районе.
Оно было построено в стиле сталинского ампира и имело с парадной стороны портик, опирающийся на колонны, украшенные лепниной. Такая же лепнина была под высокими потолками внутри здания, где располагалась массивная деревянная мебель, в том числе высокие резные книжные шкафы.
Все помещения Библиотеки освещались тяжёлыми бронзовыми люстрами и светильниками на стенах, по центральной лестнице на второй этаж, где был просторный читальный зал, тянулась ковровая дорожка.
Здесь царила тишина, торжественность и особый запах – запах книг, хранивших знания и мудрость.
Само по себе здание Библиотеки было не столь уж большим, но из-за его величественной красоты и внутреннего простора, оно казалось грандиозным, особенно на фоне окружавших его панельных четырёхэтажек и неказистых деревянных домов с заборами в виде покосившегося штакетника.
Даже администрация города располагалась в невзрачном, сером здании, и получилось, что главной достопримечательностью небольшого районного города стала Библиотека.
Лена Соловьёва жила недалеко от Библиотеки и помнила её столько, сколько помнила себя.
Её привёл сюда дедушка, Матвей Степанович, когда ей было пять лет, и с тех пор она стала её постоянным читателем.
Лену приводил только дедушка, и вначале интеллигентные библиотекарши никак не могли понять, где же мама девочки.
Но видеть маму Леночки никто и не мог, потому что она оставила свою кроху на руках Матвея Степановича, когда ей было всего полгода, оставила и укатила, не ведая забот и печали, в далёкие края с очередным кавалером.
Навещала дочку непутёвая мама в лучшем случае два раза в год.
Привозила ворох разной одежды, которая была то мала, то велика, Матвей Степанович страдал и терпел, и молил Бога только об одном – чтобы Леночка оставалась с ним, потому что любил её больше жизни, она и была для него самой жизнью.
Внучка росла как тоненький, зелёный стебелёк ещё нераспустившейся красавицы фиалки, диковинного по теперешним временам цветка, растущего вдали от дорог, в тени и прохладе лесных деревьев.
Она не любила шумные игры с подругами, не любила бегать наперегонки и прыгать через скакалку, не любила ездить на велосипеде, предпочитая беззаботному веселью тихую игру в куклы, а позже – книги.
И так удачно, так кстати получилось, что книги жили рядом, в здании, похожем на дворец.
К первому классу Лена прекрасно читала.
Училась она хорошо, но отличницей не была, и ничуть не стремилась быть лучшей и первой, она любила литературу, а в старших классах прибавился и английский язык. После школы Лена собралась поступать на факультет иностранных языков в институт, расположенный в областном центре.
Матвей Степанович грустил, не представляя себе жизни без любимой внучки, но учиться и получать специальность было необходимо, и, скрипя сердце, он проводил её.
На вступительных экзаменах Лена набрала полупроходной балл, то есть такой, с которым многие абитуриенты становились студентами, но все они были жителями областного города и не нуждались в общежитии.
А с общежитием, без которого Лена не смогла бы учиться, было трудно, поэтому пришлось ей, печалясь и стыдясь оттого, что не поступила, вернуться домой.
– Не грусти, моя хорошая, – успокаивал её Матвей Степанович, – на следующий год поступишь.
Но сам он, в глубине души, как будто даже успокоился – его аленький цветочек остался рядом.
Между тем, времена были трудные, и позже их назвали "лихие девяностые".
В магазинах было пусто, и даже за самым необходимым, за хлебом и молоком, выстраивались очереди, и женщины покупали хлеб про запас и сушили сухари на всякий случай.
А цены росли, становясь недосягаемыми, и зарплаты задерживали. Как жить?
– Посмотри, сколько людей стоят и продают Бог знает что, – ужасалась соседка Матвея Степановича, – кто старьё своё вынес, кто китайский товар, который взял, скорее всего, взаймы, кто соленья из погреба вытащил, а сигареты поштучно, ты подумай только, поштучно старушки предлагают! Где же это видано? Что дальше нас ждёт, не знаешь, Степаныч?
Матвей Степанович тяжело вздыхал и сторонился подобных разговоров, похожих на стоны.
Всё видел и переживал, а больше всего из-за того, что завод, где он всю трудовую жизнь работал высококлассным токарем, его родной завод на глазах убивают, ничего не боясь и ничего не стыдясь.
После приватизации и банкротства, после продаж и перепродаж, после всех виртуозных фокусов получилось так, что все рабочие завода вдруг стали безработными.
И никаких перспектив.
Многие уехали в областной центр, некоторые в столицу, кто-то стал заниматься извозом, кто-то работал продавцом в очередном ларьке, которые появлялись как грибы после дождя, одним словом, выживали, кто как мог.
Матвей Степанович остался при заводе, но теперь работал охранником на проходной.
Самый больной удар был нанесён по молодёжи – уничтожили городскую Библиотеку.
Здание не снесли, хотя перекрасили в немыслимый зефирно-розовый цвет, и теперь здесь был Клуб.
На первом этаже, в помещении детской Библиотеки открыли бар со спиртными напитками, обилие и разнообразие которых поражало, а взрослую Библиотеку превратили в видеосалон, где крутили фильмы сомнительного содержания.
С центральной лестницы, ведущей на второй этаж, убрали ковровые дорожки, и вела она сейчас не в читальный зал, где совсем недавно за резными столами тёмного дерева, под лампами с зелёным абажуром, склонялись над книгами читатели, а вела она теперь в огромный танцевальный зал, или танцпол, как говорила молодёжь.
Леночке Соловьёвой недавно исполнилось семнадцать лет.
Лесная фиалка, тихоня и нелюдимка, расцвела и превратилась в стройную юную красавицу с большими серыми глазами и русой косой, которую она ни за что не хотела стричь, несмотря на уговоры подруг.
Не поступив в институт, она начала учиться на его заочных подготовительных курсах, а дедушка, используя старые связи, устроил её работать к себе на завод, который превратился то ли в огромный склад, то ли в непонятный офис, и назывался по-новому – бизнес-центр.
Лена сидела на проходной, на телефоне, отвечала на звонки, что-то записывала, отмечала, была своего рода секретаршей. А что делать – работу найти было трудно.
В тот день, едва она пришла с работы, к ней забежала Таня, школьная подруга.
– Лен, пойдём в клуб, сегодня новая программа. Пойдём, ну ты же ни разу там не была, – Таня открыла сумку, вытащила пакет. – Смотри, что я купила.
Она достала коротенький, красный топик, сделанный из тонкой, эластичной ткани, и протянула его подруге.
Лена рассматривала изящную вещицу:
– Я такой ни за что не надену, он так обтягивает!
– Конечно, – улыбнулась Таня, – ты у нас известная скромница. Ладно, ну так что, идём?